ХАНУКА

Как?! Из чего рождается этот еврейский юмор, этот слог, эта изящная двусмысленность?

Этим просто живут. Это элементарно, как дыхание. Это происходит рефлекторно, независимо от сознания.

А возможно, всё возникает от соприкосновения парадоксальности еврейской мысли и многозначности русского языка?

Я режиссировал однажды иудейский праздник огня «Ханука». Просматривая список номеров художественной самодеятельности, спросил у организаторов:

— В программе указано: «Хор волонтёров». Это что?

— Это члены нашего Общества. Что ещё вы хотите знать?

— Например, возраст и количество?

— Возраст — от семидесяти. А вот количество… зависит от погоды.

Мой приятель Саша, имевший контакты с верхушкой ростовской еврейской общины, предложил заработать немного денег с помощью организации одного из главных национальных праздников. Руководителям он представил меня, как самого известного в Ростове и эрудированного в вопросах иудаизма постановщика, который (и это главное!) берет за свою работу смешные деньги.

«Александр Михайлович, мы не будем плакать, когда выплатим ему гонорар за смешную работу? — Вы будете рыдать от умиления».

Несколько слов о моём друге. Он менял работу с периодичностью два раза в год. Успел поработать редактором женского журнала, менеджером по рекламе в деловом еженедельнике, курьером в телекомпании, книгоиздателем и массажистом.

В отличие от своих единоверцев, Саша был типичным русским разгильдяем. Он не любил работать. «Успеется…» Для него Шабат был каждый день. Его стойкое отвращение к труду наниматели терпели не более полугода, и Сашка снова искал новое место.

Обладая внешностью Александра Ширвиндта в молодости и его же обаянием, он часто и результативно любил ростовских девушек, о красоте которых слагают стихи. В свободное от общения с прекрасными девами время участвовал в играх КВН.

Раза три я принимал его на работу и столько же раз увольнял. Весь его рабочий день, как правило, состоял из непрерывных телефонных переговоров с очередными прелестницами. Он регулярно опаздывал на все встречи с клиентами, путал адреса и даты.

— Саня, ты не еврей, — сокрушался я. — Где твоя предприимчивость, напор, активная коммерческая позиция? Можно так опаздывать? Ну, в кого ты такой?

Когда он уезжал, как преследуемый за свою национальную принадлежность в Штаты, то спросил, не обижусь ли я, если он меня поставит в список гонителей?

— Почему нет? — ответил я.

Потом, перезвонив, Сашка порадовал:

— Зато ты на первом месте!

Это обстоятельство не помешало нам оставаться друзьями. Мы часто перезваниваемся, и он подробно рассказывает о своем существовании за океаном, пересыпая русскую речь американизмами.

— Саня, чем ты зарабатываешь на жизнь?

— Что ты называешь жизнью?..

Он подрабатывает массажистом. Больше всего его убивает необходимость делать массаж женщинам, накрыв их простынкой.

Он снимает квартиру, перебивается случайными заработками и страшно тоскует.

— Из армии я не хотел так вернуться в Ростов, как хочу этого сейчас.

— Стоило уезжать так далеко, чтобы это почувствовать?

— Who его знает…

Наша история произошла на излёте ХХ века, в тот период, когда Александр Михайлович работал водителем в Обществе «Хеседи Шолом Бер», квартировавшем в здании рядом с синагогой.

Ещё за две недели до события мои познания в еврейском вопросе ограничивались наличием раритетного издания «Тевье-Молочника»; осведомленностью, что в Мертвом море невозможно утонуть; и догадкой, что жаргонизм «маза», вероятно, произошел от слова «мазл» — счастье.

…Я засел в библиотеку и через несколько дней мог вполне успешно преподавать в еврейской гимназии историю этого древнего народа. Мы решили с Сашей: пора!

И поехали в Общество. Ростовская синагога находится на разбитой донельзя улице Тургеневской. Последователи иудаизма были уверены, что власть не ремонтируют улицу, дабы затруднить им прикосновение к истокам.

В библиотеке я выяснил, что Ростов-на-Дону является одним из центров еврейской духовности и культуры России. Здесь находится могила Пятого Любавичского Ребе Шолома Дов Бера Шнеерсона, которую часто посещают паломники. До революции 1917 года город находился в черте оседлости, и до 40% его населения составляли евреи.

Но мы отвлеклись.

Саша долго искал, кто будет общаться с режиссёром из организаторов, я же разглядывал оформление помещения. На входе нас встретила стенгазета с фотографиями и зловещим заголовком «ОНИ УЖЕ ТАМ!». Она повествовала о тех, кто эмигрировал в Израиль.

Рядом на стене висел рекламный плакат с незатейливой рифмой: «Курсы кройки и шитья! Приходите к нам, друзья».

В углу громоздились штабеля упаковок оливкового масла, коробок с мацой и игрушками. В ту пору существовало множество благотворительных фондов, оказывающих гуманитарную помощь российским евреям.

Наконец, вернулся мой компаньон и с грустью доложил:

— Красивой нет, будешь общаться с умной.

К нам вышла Роза Давидовна.

Сашка погрешил против истины, она должна быть гениальной.

Наша творческая группа обложилась перечнем номеров еврейской художественной самодеятельности, списком приглашенных официальных лиц, необходимого оборудования и стала выстраивать программу. Процесс пошел.

Я расставлял номера по своему режиссерскому разумению: несколько ярких и интересных для затравки в начале концерта, потом послабее и в конце для кульминации самые интересные и громкие. Я не подозревал, какая битва развернется вокруг программы в день праздника.

Итак, мы строили концерт…

Роза Давидовна описывала каждый номер, чтобы режиссёр мог зрительно его представить.

— В середине, я думаю, мы поставим танцевальный ансамбль. Это члены нашего Общества, — заметила она, — с номером «Зажги свечу». Замечательные ребята! Все утонут в слезах. Предпоследним номером — школьный ансамбль нашего Общества. И в финале.., — в её голосе зазвучала патетика, — выходит хор мальчиков!

Поймав мой вопросительный взгляд, она конкретизировала:

— Это маленькие члены нашего Общества.

Отрапортовав обо всех концертных номерах, Роза Давидовна вздохнула и добавила:

— Извините, что не смогла удовлетворить вас на 100%.

Я содрогнулся, представив.

Потом мы повстречались с представительницей какого-то фонда, оказывающего финансовую помощь ростовским евреям. Мне предстояло защищать бюджет праздника.

Мадам Штуцер, так я назвал её про себя, — мужеподобная тетка, как выяснилось, в недавнем прошлом офицер израильской армии. Она смотрела на меня тяжелым взглядом старослужащего на новобранца, говорила отрывисто, сопровождая свои тексты-команды рубящим движением руки.

По программе у неё практически не было замечаний. Но по вопросу выплат сторонним организациям и специалистам, она «имела большие сомнения» и крепко держала оборону. Мне даже показалось, мадам Штуцер воспроизводила типичные жесты рыбаков: вытянув левую руку и стуча по ней ребром ладони правой руки. Она, похоже, подозревала, что со своим русским расточительством режиссер заведёт весь еврейский народ на арабские минные поля.

— Так как это праздник огня, предлагаю завершить концерт большим фейерверком, — подытожил я.

— Насколько большим, господин рэжиссёр?

Я намек понял:

— Большим, но приемлемым по цене.

— И как они будут стрелять? — в ней проснулся профессионализм.

Мадам Штуцер прищурилась, представляя вражеские позиции и будто готовясь корректировать огонь.

— Сначала каскад огней, потом огненный фонтан и под конец — разноцветный салют.

— Сколько?

— Тысячу.

— ?..

— Тысячу баксов.

— Тысячу долларов? — всё-таки уточнила она.

— Точно.

Мадам Штуцер воздела руки к небу:

— Тысячу долларов?! В воздух?!!

Я позвонил фейерверкерам. Сошлись на девятистах.

Первый день закончился.

День второй. Репетиция

Утром я позвонил в театр, где было намечено проведение мероприятия, чтобы выяснить, какое у нас будет оборудование на сцене. Поднявшая трубку вахтерша крикнула кому-то:

— Костик, иди сюда. Евреи звонят за аппаратуру.

Выяснив все подробности, и услышав обещание за дополнительные деньги получить сверхчувствительные микрофоны, я направился в гимназию на репетицию. Сашка, который должен был меня подвезти, по своему обыкновению опоздал на час. Когда я, нацепив бэджик со своими данными, вбежал в актовый зал, несколько десятков карих глаз смотрели на меня напряженно-внимательно и очень насторожено.

Ко мне подошел, участвующий в концерте актер оперетты Хандак, постучал пальцем по пластиковой карточке на моей груди и вкрадчиво спросил:

— А скажи-и-те… Это фамилия?

В зале сидела толстая еврейская мама. Общаться с сыном ей сильно мешала репетиция.

— Миша, — громко сказала она, перекрывая голоса на сцене, — я принесла тебе лекарство от насморка.

— Мама, потом! — прогундосил со сцены сын.

— Когда — потом? Ты не доживешь до концерта, — она зашуршала аннотацией и стала читать вслух. — Побочные явления: тошнота, понос, головокружение, обморок.

— Мама, я выбираю насморк! — крикнул со сцены Миша.

— Что такое «шлимазл»? — спросил я Сашу после репетиции.

— Это не про тебя, — успокоил он.

День третий. Концерт

Я стоял у входа в концертный зал. Подошел хасид в черной шляпе. С акцентом спросил:

— Ви еврей?

— Нет, — пожал я плечами.

— Не повезло, — заключил он.

Что такое «не повезло», я понял уже минут через десять. Во время концерта за кулисы колонной пошли представители тех самых многочисленных фондов. Они брали меня за пуговицу и советовали, вместо одного концертного номера поставить другой, а то и два. И обязательно в начале. Ни в коем случае не выпускать перед Слуцким Фельдмана, а Зеленый должен обязательно следовать за Гринбергом. И раввину нужно таки дать слово ещё и в конце.

Я отказывался, они сверкали глазами и осыпали меня проклятиями. Закулисный галдеж с помощью чувствительных, как и обещал Костик, микрофонов был слышен в зале. Зрители незамедлительно приняли участие в вёрстке программы. Пошли поправки с мест. В зале начался гвалт.

Маккавеи против греческо — ассирийской армии! Азохнвей.

— Это конец света или начало? — спросил у меня актер Хандак, стоявший рядом.

Я обратился к старшему по званию. С госпожой Штуцер мы заняли круговую оборону. Когда обороняется израильский офицер, штатским ловить нечего.

…В общем, концерт прошел на высоком идеологическом и профессиональном уровне. Меня поблагодарили за терпение.

После фейерверка мы с Сашкой и Хандаком собрались в гримерке. Саша, как самый молодой, сгонял в магазин. По его классификации он вернулся почти мгновенно: через полчаса. Хотя ходу до магазина максимум минута, причем приставным шагом.

— Встретил бывшую подругу, — вальяжно объяснил он.

Мы пили русскую водку и закусывали пончиками. Мой друг рассказывал соответствующие событию анекдоты, актер пел дуэт Эдвина и Сильвы из «Королевы чардаша», а я уже готов был признаться, что на бэджике указан мой псевдоним.

На следующее утро мне позвонила госпожа Штуцер и в ультимативном тоне заявила, что через пару месяцев начинается подготовка к Пуриму и рэжиссёром назначен я.

"Если уж повезёт, так на рысях", — писал Шолом-Алейхем.

Мазл тов!

ЭПИЛОГ

12 августа 2012 года прошли памятные мероприятия к 70 — летию расстрела фашистами евреев в Ростове.

В тот день сорок второго года евреям приказали собраться в определенное время в специальных пунктах по районам города и далее группами по 200-300 человек пешком погнали по направлению к Змиёвской балке. Там у людей отбирали деньги и ценности, раздевали и выводили на расстрел.

Среди прочих жителей города погибла и знаменитый психотерапевт, ученица Зигмунта Фрейда и подруга Карла Юнга Сабина Шпильрейн.

Было расстреляно 27 тысяч ростовских евреев, практически полностью истреблен целый этнос крупного областного центра.

В этом году для участия в траурной церемонии приехали гости из 11 государств. Был проведен Международный форум памяти жертв Холокоста и фашизма.

Я тоже присутствовал на памятных мероприятиях, встретил там много знакомых, в том числе, и по тому самому ханукальному концерту. Вернувшись домой, решил связаться по скайпу с Алексом.

У Сашки, должен заметить, жизнь стабилизировалась: постоянная работа, хорошая квартира, сыновья подрастают. В свободное от работы время участвует в играх КВН северо-американской лиги.

— У тебя кто-нибудь там похоронен? — спросил я, имея в виду Змиёвку.

— Нет, но должен был дед.

— Что значит — "должен"?

— Не пришел вовремя на сборный пункт. Перепутал что-то… Короче, опоздал.

2009 — 2012 г.г.