Адам тебе имя

— А дам тебе имя...

— Адам! Адам! — зашушукались, записывая это в свои рабочие журналы, интерны — серафимы и херувимы.

— Надо поаккуратнее со словами, — подумал Демиург, он же Светлый, он же Создатель, он же… многие лета знающим все его Имена, — Всё! Шабашим! Время нектара и «осанны».

… Названный Адамом открыл глаза: яркий белый свет выдавил слезу, поэтому Мир представился ему зыбким и неконкретным.

— Аз есмь человек, — почему-то пришло в голову.

— Ага, голова — здесь, значит там — ноги, — это была вторая мысль Адама, и дальше сразу, — Один, два....

Дальше считать было некогда: в голове начало твориться черт-те знает что, причем «черт» как бы выделялся черным жирным курсивом.

Потом Адам, пробуя тело, сдвинул в сторону ногу, и она, потеряв на миг опору, резко опустилась на что-то теплое и мягкое. Теплое и мягкое, взвизгнув, метнулось в белую пелену и, видимо, разорвало её, потому что взгляд Адама сфокусировался на чем-то, что сразу получило своё название — операционная лампа. Взгляд пополз вправо, отмечая стеклянный столик с хирургическими инструментами и вешалку с белыми халатами. Всё, что попадало в поле зрения, сразу получало названия. А слева была только белая дверь. Адам встал на неверные ноги и сделал шаг.

— Неплохо для первого, — подбодрил он самого себя, переставляя плохо слушающиеся ноги к двери.

— Почему сюда? — Адам зафиксировал вопрос и сразу пришел ответ, тоже вопросом, — А куда же еще?

— Ого! — подумал Адам, — Значит, и вопрос может быть ответом? Надо запомнить, пригодится!

За дверью были лепота и великолепие.

— Настоящий рай! Тут тебе и флора, и фауна. Прямо «два в одном»! Вот это — птицы, это — звери, а вон там рыбы, — Адаму понравилось, как быстро он определился в Мире.

Рыбы плавали в пруду, выставляя золотые головы и всплескивая хвостами. Адам подошел поближе, чтобы увидеть рыб получше, но увидел своё отражение. Он сразу понял, что это — он. Кому еще быть таким высоким, красивым, с такой атлетичной фигурой? Адам согнул в локте руку и полюбовался на бицепс. Сами собой начали приниматься различные позы, выделяющие целые группы мышц.

— Красота! — одобрил себя Адам, — Мощный мужик! Мощность — это сила на ускорение. С ускорением разберемся потом, сначала — сила!

Адам взялся за толстенную яблоневую ветку. Он не совсем представлял, что делает, но зарождавшееся в теле ощущение силы требовало выхода. Ветка треснула и отломилась.

— А то! — хмыкнул Адам, обрывая с ветки яблоки и пробуя меткость на сновавшем в траве зверье и неосторожно опускающихся на расстояние броска птицах. Напуганная фауна быстро поняла, что беззаботной жизни приходит конец, и срочно принялась учиться рыть норы, мимикрировать, улепётывать и запутывать следы.

— Я самый крутой! — понял Адам и начал отломленной веткой прорывать канавку от пруда, выпуская воду, чтобы рыбы тоже поняли, ху тут есть ху.

Потом пришла очередь жуков, червей, бабочек и прочей мелочи. Повозиться пришлось только с муравейником: его обитатели не желали разбегаться, а нападали на голые ноги, поднимались до самой головы и по пути кусали за самые неожиданные места, погибая в неравной схватке, но не желая признавать поражение.

Покой в Мир пришел только с возвращением Демиурга.

— Фигассе! — изумился Светлый, — Похоже, парень уже самоутверждается!

Он повернулся к сопровождавшей его компании

— Ну что, Темный, полюбуйся, какого я сотворил! Согласен, что победа за мной?

Тот, кого звали Темным, мелко закивал головой, приборматывая:

— Сотворил, натворил, тварюга, ворюга, вьюга, юга...

— Показывай, чего там у тебя получилось, не хитри! Знаю же, что не с пустыми руками!

— Привел, привел!

Темный сделал шаг в сторону, и из-за его спины вышло… нечто рыжеволосое, ослепительно веснушчатое, с мило вздернутым носиком.

Вот тут-то Адам и перестал перелицовывать природу на свой лад, хотя в проекте был еще поворот пары рек и снос горушки под названием Арарат.

— Эва, какая! — проговорил Демиург, и серафимы с херувимами живенько записали «Ева».

А Адам стоял, таращась на это… эту...

— Женщину, — подсказало подсознание.

Женщина Ева оглядела Адама и сказала Темному на ухо:

— Дикий он какой-то! Говорить-то хоть умеет? Он не даун случайно? Ох, намучаюсь я с таким мужем!

Творец заставил Адама повернуться спиной, боком, снова лицом и похвастался:

— Я ему разум дал!

— У моей — душа. Хотя, возможно, мы разными словами одинаковые вещи называем...

— Нну!!! Как же это можно: разными словами — об одинаковом? — засомневался Демиург.

— Но ведь нет такого правила, что нельзя? А если нет правил, ты можешь утвердить любые. Или не можешь?

— Да я всё могу!

— Вот и утверди.

— Хорошо, повелеваю!

Еве подумалось:

— Разными словами об одном — это интересно. Это пригодится в семейной жизни, хорошо будет скандалы начинать. И про установку правил при их отсутствии — тоже неплохо.

И вслух:

— А у вас здесь миленько, только беспорядок страшный. И ремонт нужен. Облака побелим. Листья желтые — это непорядок. Нужны зеленые, они будут гармонировать с моими глазами, — и, сорвав фиговый лист, прикрепила его каким-то образом в том месте, где у нее сходились ноги.

Адам восхищенно прицокнул языком и наколол точно такой же себе на торчащую вешалку внизу живота.

Светлый с Темным в сопровождении свиты удалились к столу с нектаром и к спору, кому творение удалось лучше, а Ева взяла обалдевшего Адама за руку и повела в тень яблони — учить ласковым и приятным словам. Некоторые из этих слов в паузах спора долетали до ушей Светлого и вызывали некоторое беспокойство.

— Любовь..., дети..., поцеловать...

Наконец Светлый не выдержал и ринулся к паре, увлекшейся рассматриванием совокупления кроликов. Рука Адама лежала на бедре Евы, а Ева томно прикрывала глаза, привалясь рыжей миленькой головкой к мощному плечу Адама.

— Вон!!! Только разврата мне тут не хватало!!! — сорвалось с языка Творца.

Громыхнул гром, сверкнула молния, серафимы с херувимами в ужасе кинулись в разные стороны, а Ева, подхватив Адама под руку, сказала больше Демиургу, чем своему спутнику:

— Пойдем, Адамчик! А чего мы тут не видели? Скучно и пресно! Вот мы сейчас найдем себе пещерку, детишек нарожаем, ты за добычей будешь ходить — все тебя уважать будут, никто голоса не повысит. Будешь царем природы! А я — царицей, естественно!

*************************************************************************************************************

— Степаныч, куда эти из второго корпуса направились? Гроза начинается! Хоть собак спускай, чтоб страх не теряли!

На мониторах застыли изображения палат со спящими людьми, и только второй корпус вовсю светился огнями, а на пороге стояли, держась за руки, двое: сухонький старичок и сутулая, опирающаяся на костыль старуха с редкими волосами, отливающими желтизной. Видимо, это из-за уличных фонарей, а может, и из-за света через желтые занавески первого этажа.

— Не говори-ка! Чего людям не хватает? — отозвался Степаныч, — Мне бы такую жизнь — сиди себе у телевизора: сытый, в тепле. Рай, да и только! Во втором у нас актеры бывшие?

— Они. Я вот думаю: у этих интеллигентов хреновых крышняки — давно по объездной, зато их родичи и сдают в пансионаты на дожив. С ними же невозможно иногда: не знаешь, то ли всерьез, то ли роли играют…. Хотя, с другой стороны, что у них сейчас своего-то, кроме ролей? А может, на всякий случай санитаров вызвать?