От сессии до сессии

4

МИША ШАПОВАЛ

Какая разница между чудаком и чудиком? Да, я тоже раньше думал, что никакой. То есть вообще не заморачивался на эту тему. Ничего не думал. Пока не довелось. Есть разница. Пусть небольшая, но есть. В этом смысле русский язык самый удивительный.

Чудик не похож на других, он не живет, как все. Потому что не может жить, как все. Все чинно идут. Он бежит. Все веселятся, он молчит. Его это всеобщее веселье раздражает. Говорят ему: не надо лезть. Он обязательно полезет. Поэтому понимают, что зря сказали на счет не надо. Чудика порой бьют. Потом раскаиваются и понимают, что поступили неправильно. Пострадал совершенно невинный человек, пусть и непохожий на остальных. Не то, что начинают уважать его. Но без него им скучно. И как только он появляется, всеобщее оживление. Будет что-то интересное.

Чудак тоже не похож на нас с вами. Поэтому мы сразу разглядим чудака под любой личиной.

Проходит он всё-таки по другой статье. Его интересует что-то одно. Все остальное ему неинтересно. Если это наука, то он ни о чем, кроме науки не думает. Все двадцать четыре часа в сутки. В любом положении, в любой ситуации. Даже на смертном одре. Не надо ему ни женщин, ни пива. А ест он лишь потому, что иначе не смог бы долго заниматься наукой. Кто-то таких называет фанатиками и считает, что это ненормально.

Он с первого класса, узнав про Трою, уверен, что она существует. Пройдет время, и он представит ее человечеству, которое до этого считала, что всё это сказки Гомера.

Ему дают деньги на школьные завтраки, а он их откладывает в копилку, чтобы купить билет до Стамбула, оттуда он уже пешком доберется до легендарной Трои с лопатой на плече. Потом дожив до сорока, бросает семью, работу, снимает все деньги и отправляется в Малую Азию. Делает это тайком, чтобы его не отправили в сумасшедший дом. Все крутят пальцем у виска. Они правы. Потому что они нормальные люди. Только дело в том, что он действительно находит эту Трою, потому что он чудак. Самые безумные идеи чудаков в итоге оказываются реальностью.

Миша сдавал приемные экзамены. В общежитии в это время шел ремонт. Стройотряд набрали из студентов общежития. Только одна была девушка-математик Лиля. Для абитуриентов выделили несколько комнат на втором этаже. В комнате жило сразу по восемь человек. Ремонтировали сверху вниз. Так что до конца экзаменов до второго этажа еще бы не добрались. Но грохот стоял до позднего вечера. Многоопытным студиозом смотреть на новичков было забавно. Вроде как забавные зверушки, такие наивные и любопытные. Не знали элементарных вещей. Так школьники смотрят на детсадовцев, которые копошатся на детской площадке. Смеются над ними. Им даже в голову не приходят, что совсем недавно они были такими же. Но в детстве год — другой все равно, что десятилетие для зрелых людей.

Абитуриенты были разные. У одних был такой вид, что всякое желание общаться с ними пропадало. Может быть, они уже видели себя докторами наук и нобелевскими лауреатами. Пытались заигрывать с девчонками. Симпатичными. Им такое внимание льстило. Но таких было две — три. И они, как-то быстро исчезли. А те, что продолжали сдавать экзамены, какие-то серые.

Вот Миша сразу привлек. Не обратить на него внимание было нельзя. Есть такие люди, которые у всех вызывают интерес.

Он был несуразный донельзя. Словно он только что вышел из джунглей. Угловатый. Худой. Ходил он как-то нелепо, то и дело подпрыгивая или внезапно останавливаясь.

Что-то гениальное приходило ему в голову.

Он был курнос, с толстыми губами. Рот его был постоянно приоткрыт, как у ребенка. Широко распахнутые глаза. Так, наверно, должны смотреть земляне на инопланетян. И наоборот. Получалось, что все люди были для него инопланетянами, так непохожими на него. Вроде как всё он видел впервые: вас в замызганной робе, холл, где лежали мешки с цементом и стояли ящики с банками краски, суровых вахтеров бабушек и дедушек, которые сразу почувствовали в нем родственную душу. Каждый раз он останавливался и что-нибудь спрашивал. Чаще всего нелепое. Или что вы тут делаете? А если в раствор больше добавить цемента, он лучше становится или хуже? Его пытались подкалывать, разыгрывать. Спрашивали, беседовал ли с ним полковник госбезопасности.

Вскоре это неблагодарное занятие забросили даже записные шутники. Какой интерес разыгрывать ребенка?

Когда он заходил в общагу, те, кто был в холле, бросали работу, ожидая очередного рассказа.

— Как, Миша, сдал?

Одно мишино плечо опускалось, другое поднималось. Он радостно оглядывал собравшихся. Губы его начинали шевелиться, а затем, растягивая слоги, одни произнося высоким тоном, другие на пониженном, он отвечал:

— Нууу… даааа… так получилось! Вооот! Сдал, в общем-то. Неожиданно как-то получилось.

Кто-то улыбается, кто-то покатывается со смеху. Мишу это нисколько не обескураживает. Все знают, что Миша не просто сдает. Слава о нем уже гремит. И рассказы передаются из уст в уста. Его выгоняют с экзаменов. Нет, совсем не за то, что он ничего не знает. Да, и сказать, что Миша чего-то не знает, ни у кого бы язык не повернулся. Наоборот!

Есть такое понятие достаточности. Вы кладете в чай столько сахару, сколько вам нужно по вкусу. Те, кто принимают экзамены, уже с первой минуты чувствуют, знает студент материал или нет. А на некоторых достаточно только взгляда, чтобы понять, что знаний у него ноль.

Преподаватель слушает минут пять. Хотя мог бы не слушать, поскольку Миша свой лимит исчерпал. С первой минуты, как только Миша начинал отвечать, было понятно, что пред тобой будущий лауреат разных премий.

Миша — уже готовый ученый. Экзаменатор улыбался и произносил:

— Ну, хорошо! Достаточно! Давайте вашу зачетку, молодой человек! А что вы так смущаетесь?

— Погодите!

Миша махал руками.

— Я еще не сказал самого главного. Это лишь предисловие, вступление. Итак, приступаю к основной части.

Всё это интересно. Но еще, кроме Миши, не один десяток абитуриентов. Тут целый конвейер. До конца рабочего дня нужно принять у всех экзамен.

— Ну, всё! всё! Молодой человек! Этого вполне достаточно! Вы свободны. Отлично! Очень отлично! Можете идти! Вот ваша зачетка. До свиданья! Надеюсь, мы с вами еще будем долго встречаться.

— Как идти? Я же еще не рассказал о самом важном. Так вот! Продолжаю! Существуют…

Миша то и дело выдавал замечательные вещи, которые вводили других в ступор. Кто-то надолго задумывался, потому что никогда раньше ни о чем подобном не думал.

У него глаза удивленного ребенка. Все уже приготовились. Заранее улыбаются. Сейчас они услышат нечто.

— Я никак не пойму Академгородка. Странный он какой-то. Что за строители его строили?

Замирают, понимая, что это прелюдия. Сейчас Миша выдаст такое, что всех удивит.

— Ну, как это? Вот посудите сами, с точки зрения здравого смысла. Ведь это немыслимое дело. В лесу стоят дома. Чтобы дойти до магазина, нужно идти через лес, где прыгают белочки, которые вас нисколько не боятся и стали настоящими попрошайками. От остановки до универа идешь через лес по партизанской тропе. Такое ощущение, что непременно встретишь медведя.

Все улыбаются, но не знают, что ответить Мише.

— Сделали бы, как у нормальных людей. С одной стороны улицы, с другой — лес. Никакой путаницы.

Мама у Миши — учительница русского языка в сельской школе. Надо думать, что очень хорошая учительница. Но не только это. У многих учителей дети — полные бестолочи. Миша обладает какой-то патологической грамотностью. Даже опытный корректор может допустить ошибки. Миша пишет очень быстро. Почерк, конечно, не назовешь каллиграфическим, но вполне приличный для парня. Записи его прочитаешь без труда. Ни единой ошибки. Даже в сложноподчиненных предложениях, которые могут растянуться на полстраницы со всякими вводными словами. Студенты филологи не могут поверить в это. Специально проверяли Мишу. Безупречно!

Сочинение на вступительном экзамене — а это четыре часа времени — он написал на двадцати восьми страницах. То и дело спрашивал бумагу со штампом у преподавателя. Это удивило преподавателя. «Может, — думает, — сидит рисует чертиков». Подошел. Нет пишет. Никаких чертиков. Рука ходит только туда-сюда, как у станочника. Когда за пять минут до окончания экзамена он сдал сочинение, не могли поверить. Если просто черкать всякую бессмысленную белиберду, и то никак не испишешь двадцать восемь страниц. Одно утешало, что там ошибок вагон и маленькая тележка. Конечно, за объем можно сделать скидку. Но всё-таки по грамотности выше трояка не выйдет. Ни единой ошибки! Даже точки с запятой расставлены согласно правилам русского литературного языка. Проверяли в справочниках. Это можно было занести в книгу рекордов Гиннеса. Но в те времена это было неактуально. И никто на этот счет не заморачивался. Это там у них на Западе, если что, сразу к Гиннесу.

Миша сдал экзамены и уехал. В стройотряде стало скучно. Но ничего, это ненадолго.