Кони и рыцари.

Ни свежий ветерок, шуршащий верхушками берез, ни густой аромат цветущего луга не могли перебить дурманящий запах жареного на огне мяса. Рыцари разного звания и достатка, облаченные в пятнистые плащи, сбились в группы по периметру большой поляны. В центре зеленого ковра, обрамленного веселым смешанным лесом, находилось кострище — неглубокая, обмазанная желтой глиной круглая яма.

На дне жарко пылали угли. Рубины в бронзовой чаше.

По бокам ямы возвышались треноги, сооруженные из копий. По ним были переброшены вертела. Вокруг кострища суетились пажи в белых передниках. У ящиков с напитками и у бочек с винами томилась охрана. На столах, наспех сколоченных из золотистых сосновых досок, уже навалом лежали хлеб и зелень.

Но рыцари, словно воспитанные псы, не смотрели в сторону истекающего горячим жиром оленя, а только поводили ноздрями. Все ждали клича герольда. И это ожидание казалось бесконечным.

Лимонного цвета сюркот герольда то мелькал за березами, где в тенечке на бревнах сидели матерые вояки и охотники, то мельтешил в высокой траве опушки леса, где гоготала молодежь. Иногда герольд застревал желтой пуговкой у входа в синий купол шатра Лорда Устроителя Турнира, единственного шатра на поляне. Рыцари, слуги, оруженосцы, возницы, пажи, просто нахлебники, сопровождавшие любого лорда, терпеливо следили за передвижениями хлопотливого герольда, но в очередной раз убеждались: до трапезы далеко.

Общую маету не облегчали басни шутов, болтающихся между группами слушателей. Шуты тщетно пытались обратить внимание на свои таланты.

Среди всей толпы выделялись два или три «молчуна». Те, которые вынуждены были находиться рядом с жаждущими веселья хозяевами по долгу службы. Те, кому эти турниры не доставляли ни нового опыта, ни прибавки в мудрости. Они держались одиноко, не слушали затертые истории, скоблили незамысловатые орнаменты на сломанных ветках, изучали устройство муравейника в одном из углов поляны.

Среди них был и я — бесцельно слоняющийся слуга лорда Пуста.

На турнирах я следил не за схватками на ристалище, не делал ставок, не заводил полезные знакомства. Я тенью следовал за хозяином. И не для того, чтобы потом наябедничать его супруге. И не был я шпионом другого властителя. Нет, мой хозяин занимался всего лишь торговлей печатными сплетнями и цветными картинками с изображениями обнаженных дам. В принципе, меня хозяин устраивал. Беда была в следующем: мой лорд никогда не уходил с поляны, пока не обгладывал последнюю косточку и не осушал дно каждого кувшина. Поэтому я должен был поймать момент, когда лорд Пуст, намертво присосавшийся к бутыли с «драконьей кровью», заваливался в канаву. А там его могли и забыть. Второй моей «священной» обязанностью было оградить хозяина от любых пари. Об этом меня просила сама леди Пуст.

На сегодня схватки закончились и все только ждали умиротворяющей трапезы. И я был спокоен насчет хозяина. Просьба леди была выполнена. Я пытался занять себя.

Посчитал пажей и оруженосцев. Проверил взлетные навыки божьей коровки. Углубился в высокую траву в той части луга, которая не была вытоптана широкими копытами и тяжелыми ботинками. Чуть не напоролся на огромную корягу, обмотанную колючей проволокой. Проклял хозяина аллода за недогляд за полями и полянами. Решил вернулся к кострищу, чтобы предупредить о таящейся в траве опасности.

Лорда Пуста не было видно. Небось, ошивался в шатре Устроителя турнира. Мне туда вход был запрещен. В шатер отнесут лучшие куски оленя! И хозяин-то в числе первых в них вгрызется! Чего я никогда не успевал, так это отведать главного блюда. Всем перепадало, даже последнему пажу, мне — никогда! Хозяин ел за четверых. Мою порцию списывали на него.

Но я не переживал, я даже сочувствовал томящимся рыцарям и их слугам. Для меня клич герольда означал бы приятную встречу с холодной курицей, уютно завернутой в тонкую лепешку, как в простынку. Рядом с курицей в седельной сумке моей лошадки пристроился запечатанный воском узкогорлый кувшин с пивом.

Я сглотнул слюну от этих мыслей и проклял герольда, вездесущих мух, муторный запах оленя, и моего хозяина иже с ними. Потом, оглядевшись по сторонам (чтобы никто не услышал и по губам не прочитал!), я нещадно прошелся по Лорду Устроителю, который был сыт всегда, поэтому равнодушно тянул с трапезным временем.

Не найдя никого, с кем бы можно было поговорить о коряге в траве, я пошлепал прочь от поляны, в сторону привязей у кромки леса, вдоль которой выстроились рыцарские кони.

Вот кого я любил.

Нет, неверно.

Как любой мужчина в здравом уме и крепкого здоровья, я обожал коней. По большому счету, только ради них я выдерживал турнирные мучения. Меня не захватывал дух состязаний между людьми. Мне нравилось рычание ста идеальных созданий, связанных в одну могучую силу и несущихся по склону или полю. Душа моя гудела как огонь на ветру при виде скачущего табуна.

Что есть человек без коня? Ничто. Черепаха, царапающая живот о щебень. Червяк, замирающий от топота копыт. Паршивый пес, жмущийся к обочине, с взглядом тоскливым.

На широкогрудом коне даже старый пердун смотрится молодцом. Глядя на жеванного временем владельца трех сотен ухоженных коней, никогда не крикнешь ему: «Эй, старый козел, свали с тропинки и уступи дорогу!» Нет. Почтительно сдвинешься, чтобы вороной бок, плавно покачиваясь, прошел мимо, ослепив на мгновение блеском шерсти. И долго потом переливаются в глазах узоры на трензелях, и не идет из головы серебро бабок над угольными копытами.

Когда-нибудь и я перевалю планку и стану владельцем хорошего табуна в сотню лошадей! Больше мне не надо! Сто — ты уже Рыцарь!

Я медленно пошел вдоль рядов. Чем хорош турнир, так это возможностью увидеть воочию коней всех пород всех ценовых категорий. Можно разглядеть каждую шерстинку на тех, к которым в обыденной жизни близко не подпустит охрана. Можно даже коснуться дорогой упряжи на округлых и крепких ганашах тех красавцев, которые обычно проносятся рысью мимо, неся хозяев — небожителей. Можно увидеть таких коней, которых не встретишь и в хмельных снах.

Нынешний турнир не подкачал. Глаза разбегались.

У привязи были и крепко сбитые кони из северо-западных земель. Надежные, как воины севера, хмурые, как небо в тех краях. Взгляд их тяжелых крупных морд серьезен и строг. Масть в основном вороная да караковая. Дорогие лошадки.

Любители изысканности прибыли на стройных восточных жеребцах с резко очерченными ноздрями, изящным рисунком шеи, с узкими удлиненными глазами, сияющими алмазами.

Кто-то из лордов не поскупился и из-за моря привез грубовато скроенных широкозадых крепышей, подкованных слишком массивно. Кузнецы по ту сторону Большой Воды не бережливы. На туповатых мордах серебристые трензеля в несколько рядов. Витая подпруга сплошь сияет. Даже под хвостом.

Кони южных пород, это известно, угловатые, местами даже несуразные. Выведены старательно, вдогонку за именитыми породами. Но, как не кутай коня в цветастые попоны, видно даже неопытным глазом: экономили на сбалансированных кормах.

Отдельно, под сенью деревьев и под охраной конюших в черных балахонах стояли безумно дорогие лошади, на которых мне, нищете в синих штанах, доставшихся от друга — морехода, смотреть долго было неприлично. Но разве можно отвести взгляд от тонконогих, изящных красавиц индивидуальных мастей и расцветок: игреневых с белыми и серебристыми гривами, караковых с огненными разводами на гладких боках. Вся упряжь из смоляной черной кожи с золотыми гвоздиками, кольцами и замочками.

В противовес этим полубогам, игнорируя солнце и порядок рядов, прямо в открытом поле расположились несколько по шею чумазых, но от этого не менее славных, горных козлов. Гор в наших краях нет, но есть лорды, которые упрямо ездят только на козлах, мирятся с их невероятной прожорливостью, нескладным характером, нежеланием кузнецов подковывать строптивых животных. Хотя, надо признать, козлам нет равных на наших полях, где земля тяжелая и жирная, а на дорогах сплошь ямы, ухабы и рытвины.

В этот растянувшийся вдоль леса пышный караван, затесались и несколько рабочих лошадок. Две были откровенно старые клячи. Одна принадлежала владельцу луга, на котором проходил турнир. Я видел его среди рыцарей, трущихся непосредственно у шатра Устроителя. Хозяин аллода носил на лице печальные глаза человека, едва сводящего концы с концами. Хотя приехал не один, а с двумя слугами.

Вторая кляча, признаюсь, была моей. На нее вряд ли кто покусился бы, но я всегда тревожился, не находя долго в длинных рядах коней моей савраски. Я облегченно вздохнул, заметив едва видимый за мощными крупами знакомый жиденький хвост. Солнце скатывалось к горизонту, но еще не влезло под кроны деревьев, и савраска стояла в тени. Она плохо чувствовала себя на солнце, как, впрочем, и на морозе. У нее уже началась линька. Кое-где на ребрах и сильно на морде расползлись ржавого цвета пятна.

— Ничего, помажем настоем на дубовых корочках, оно и затянется, — ободряюще сказал я своей лошадке и поправил попону, сдвинутую ветром.

Соседями моей савраски оказались жеребцы. Один — гнедой, с переходом коричневого цвета в кроваво-алый у брюха. Это жеребец лорда Бэнка. Высокий, крепкий, полноватый, стоил около пятисот рабочих лошадей. По другую сторону — песочного оттенка буланый конь хозяина Черных Рек и дальнего родственника короля — лорда Ворхама. Буланый, приземистый, словно прижатый к земле, стоил чуть меньше — триста. Немудрено, лорд Бэнк, был казначеем столицы, знал в лицо каждую монетку в нашем королевстве и мог абсолютно точно сказать, сколько таких монеток в кармане любого человека. А Черные Реки, конечно, давали масло в светильники каждого дома, но горючее необходимо привезти из-за Бескрайних Лесов, разлить по бутылям и бочкам. Довезти без потерь трудно, а попасть струей в узкое горлышко еще труднее.

И кони, и их хозяева были мне знакомы, хотя и издали.

Рядом с гнедым на дорогом ковре, расстеленном в тени дерева, коротал время здоровенный возница с видом неподступным и взглядом отсутствующим. Такой взгляд поверх голов — «не вижу, не живу, не знаю» — всегда у возниц и конюших важных персон. Неожиданно возница повернулся ко мне и осуждающе покачал головой. Савраска, и правда, была привязана слишком близко к гнедому и нарушала окружающую гармонию денег и природы.

Я погладил мою лошадку по голове, чтобы не переживала. Хотя глаз от гнедого отвести было невозможно.

— Хорош? — спросил возница, кивнув на жеребца.

— Еще бы! — искренне признался я.

Взгляд возницы потеплел. Он встал с ковра. Измаялся от безделья.

— Видал, какие бабки! — указал он на ноги коня.

Было на что посмотреть! Копыта обернуты черным бархатом, бабки серебряной фольгой в палец толщиной! Я, видимо, пустил слюну, потому что возница доброжелательно спросил:

— В седле хочешь посидеть?

Я только глазами захлопал от удивления и, стараясь ничего не задеть, неуклюже полез в седло. Оно обняло меня как руки матери — ласково и надежно.

— Обалдеть! — восхитился я. Возница облокотился о шею гнедого так, словно ожидал, что я угоню жеребца. Куда там! Дрожащими руками провел я по поводьям из толстой кожи, сверкавшей, словно ее долго купали в масле. Коснулся рукояти хлыста, в которую был вставлен огромный алмаз. Вставил ноги в стремена, укутанные толстым слоем каучука.

— Э-эх! — само вырвалось у меня. Возница самодовольно улыбнулся. Как будто это он был хозяином коня!

Неожиданно грянули «Поющие ящики». И я, и мой новый знакомый вздрогнули. Ящики располагались где-то за шатром устроителя, но ошеломляюще громкие звуки легко забрались под сень деревьев. Воздух трясся, передавая грохот боевых барабанов и сопровождающие его лай, мяуканье, блеяние. Подходящие слова для обозначения современных музыкальных веяний в среде трубадуров.

Через мгновение музыка чуть затихла и кто-то громко гавкнул. До меня дошло, что это клич герольда.

— Жрать сели, — сказал возница.

— У меня курица есть! — спохватился я.

Возница не отказался, и мы быстро соорудили подобие стола в тени наших коней. Я выложил свои припасы, возница свои: недорогую колбасу и овощи. Моя лошадка повеселела, и даже смотрелась не так жалко. Просто обедает компания хороших людей и милых существ.

— Дорогой уход, наверное, за таким конем? — продолжил я разговор после двух подходов к бутыли с пивом.

— Не говори. Щетки — только из щетины отборных кабанов. Скребницы должны быть мягкие как ладошки девушки. Водой из колодца не поливай! Только цеженой через несколько слоев особого войлока. А серебряное ведро для замывания копыт чего стоит! Попоны, сам видишь, только вышивка золотом! Домик моей сестры стоит меньше, чем коврик для посадки! — в голосе возницы слышались нотки горечи. Не все так просто в королевстве!

Мимо привязей пронеслась повозка, запряженная шестеркой соловых кобылок. Из повозки, закрытой непроглядно темным покрывалом, слышался дамский смех и повизгивание.

— Ну, вот и баб привезли! — хмыкнул возница. Турнир подходил к концу.

Я по-братски поделил курицу — пополам. И только поднес кусок ко рту, как со стороны кострища и шатра раздались вопли. Я подумал сначала, что кого-то убивают. Но, прислушавшись, понял: идет жуткий спор. Внутри меня похолодело.

У синего шатра начала расти толпа. Ор стоял такой, что «поющие ящики» пристыженно умолкли.

Мы поднялись с ковра, потому что вал рыцарей, пажей, оруженосцев бодро покатился в нашу сторону. Передние ряды, достигнув нашего места, расступились и к нам во внезапно возникшей тишине подплыли лорд Бэнк, лорд Ворхам и лорд Устроитель Турнира.

Лицо возницы сбросило человеческое выражение, снова став каменным.

Первое, о чем я подумал: кто-то заложил возницу. Не следовало ему якшаться с простолюдином. Мне стало за него страшно. Но потом я увидел за спинами лордов едва поспевающего за ними моего хозяина. Его шатало. Лорды остановились, хозяин, не притормаживая, выполз вперед.

Все уставились на меня. Все ухмылялись.

— С… с… слушай сю-юда, — едва связывая звуки между собой, просипел хозяин. — Я прои… ик!.. проиграл. Свой табун. Весь. Напрочь, — хозяин произнес это с гордостью. — И даже… мою… ч-чалую, — здесь хозяин неподдельно всхлипнул. — Ты…тебя…твоя кобыла, я абсл…но уверен, сделает его…

Хозяин махнул рукой в неопределённую сторону, затем сфокусировался на мне и строго погрозил пальцем:

— Уволю…

— Не понял, — выдавил я.

С боку ко мне мелкими шажками приблизился герольд в лимонном сюркоте. Начал он ласково.

— Дело в том, молодой человек. Лорд Пуст, как вы слышали, немного завяз…

— Он, но не я! — Возмущение захлестнуло меня.

— Да. Но вы его сотрудник и обязаны поддержать своего работодателя. По крайней мере, лорд Пуст в вас так уверен! Последняя ставка очень серьезная. Лорд Пуст может потерять свою печатную мануфактуру. А вы — работу… Скачка будет на короткую дистанцию. Отсюда до шатра.

— На чем?! — вскричал я. — На ней?!

Все повернулись в сторону моей савраски. По толпе загуляло хихиканье.

— И против кого? — я надеялся, что это будет хозяин местного аллода.

— Лорд Бэнк выставляет своего гнедого! — заорал герольд для всех. Лорд Бэнк буркнул что-то себе под нос. Герольд перевел: — Размять копыта всякому коню в радость!

Толпа одобрительно захлопала в ладоши.

Я с надеждой взглянул на возницу гнедого. Его глаза были непроницаемыми как протертое маслом стекло. Он поклонился лордам и начал поправлять подпругу на своем коне.

Герольд легонько подтолкнул меня к савраске.

— Не трусь, парень! — шепнул он. — Мы проверили. Ты зарегистрирован как участник, а не гость. Такая честь…

— Это не честь, это убийство! — возмутился я, сунув герольду в руку мой кусок курицы. Он немедленно приложился к мясу зубами.

— Закон турнира жесток, но справедлив, — сообщил он, прожевывая.

Она стояла такая несчастная, напуганная. Показалось, что она стала меньше, как будто скукожилась. Я явственно увидел все места на ее боках, которые когда-то подкрашивал. Я сам кроил для нее уздечки. Нещадно торгуясь с купцами, подбирал путевые протекторы. Самолично обшивал седло. Как бы то ни было, это была моя лошадка, единственная, родная. Чтобы купить ее, я продал меч моего отца. Сволочь я, конечно.

Я погладил ее понурую голову:

— Нет, малышка, я не брошу тебя! Тем более в угоду пьяной прихоти лорда Пуста! Чтоб ему всегда было пусто!

Она услышала меня. Поняла. Ржание ее было ровным, сосредоточенным. Савраска мне доверилась. Хозяин не позволит ей умереть!

Гнедой уже стоял на старте и гневно бил землю копытом.

Савраска нарочито медленно выбралась на линию. Носы выровнялись. Герольд встал между нами и поднял руки.

В принципе, умело стартовать может любой конь. Вопрос в выносливости. Некоторые лошади не могут долго сохранять хорошую скорость после старта. Но дистанция была короткой, трава под копытами мокрой. Гнедой привык к ухоженным дорожкам королевских парков. Возница гнедого, понадеявшись на обшарпанный внешний вид моей савраски, не догадывался, что кормил я ее всегда отборно, перебирал все суставы, на мази не скупился. (Ну не мог я экономить на моей единственной подружке!) Я каждый день прикладывал ухо к ее груди, внимательно вслушиваясь в стук клапанов ее сердечка.

Я знал твердо, возница будет бояться поцарапать бока гнедого. Ему было тяжелей, он сидел на чужом коне.

Взмах герольда. Мы понеслись по лугу голова к голове. Савраска задыхалась. Я давил на гнедого с боку, направляя в нужную сторону. Он ржал возмущенно, но уклонялся с прямой.

Гнедой был выше ростом, возница мог увидеть препятствие, но мое нахальное поведение мешало ему сосредоточиться.

Прыжок гнедого, налетевшего на корягу в траве, был резким и высоким. В воздухе он завалился в сторону и грянулся правым боком оземь. По сочной траве как по маслу гнедого понесло прямо на кострище. Еще не разделенный на порции олень от удара спрыгнул с вертела и нырнул в шатер Лорда Устроителя. Гнедой пролетел через угли и исчез там же, в шатре.

Я натянул поводья и придержал закипающую савраску.

Из заваливающегося шатра с визгом выпорхнули полуобнаженные дамы. Затем, медленно, как в ночном кошмаре, раздирая синюю ткань, появился взлохмаченный возница с длинным копьем в руках. Смотреть на него было страшно.

Мы, я и моя лошадка, напрягшись совместно, с трудом выбрались из травы, и ни на кого не глядя, рванули с луга.

Подняв задорные клубы пыли на грунтовке, выбрались на вымощенную камнем дорогу в сторону Большого Кольцевого Пути, что вокруг столицы.

Через два часа мы осторожно влились в никогда незатихающий поток коней, повозок, карет, упряжек, которыми управляли измученные дорогой добрые рыцари, провяленные ветром и солнцем возницы, сосредоточенные на расчетах торговцы, цепкоглазые южные купцы, непуганые смазливые девчонки, гордые дамы, бесшабашные гонцы и курьеры.

Что будет завтра — не имело значения. Пусть только семьдесят два под капотом. И то с трудом. Ты — моя лошадка, а я твой рыцарь.