Снег в траншеях

Снег белым одеялом укрывал бескрайнюю степь вплоть до горизонта. Словно земля хотела спрятаться под ним от людей. Но, оказалось, этого недостаточно, чтобы скрыться от вездесущего племени двуногих. Они сминали снег, топтали землю сапогами. Железо, что они несли в руках, а порой и везли с собой, перемалывало тонны чернозема, смешивая его с бетоном, асфальтом, а порой даже и с кровью…

Степь была изрыта сотнями и тысячами ям. Траншеи, воронки, могилы. Хотя скорее последнее. Каждая пядь земли могла стать могилой для тех, кто по ней ступал. Но ямы нужны были людям, они создавали эфемерное чувство защищенности, словно там в них не могла попасть вражья пуля или снаряд. Ну, или хотя бы шанс этого становился меньше.

А на землю тем временем опускалась тьма.

— Серьог… Серьога! — комбат растолкал меня, деликатно ткнув прикладом под ребра.

Я на рефлексе, еще не открыв глаза, соскочил с койки. Громко затрещала разрываемая ткань. Двухэтажные, сделанные из грубых досок койки так никто и не обтесал, и загнать занозу было проще простого. Или как я, порвать рукав, впопыхах прыгая по зову долга. Сам «Зов долга», до этого прервавший мой сон, выглядел довольным, глядя на то, как я потираю слипающиеся глаза и осматриваю небольшую дыру в форме.

— Буде тобі наука, — как всегда, назидательно сказал он. — Кулі не свистять, снаряди не рвуться, так чого ти спішиш? Зміна.

— Так точно, — уныло вякнул я, подхватывая из пирамиды автомат.

Среди шести одинаковых я прихватил именно свой, который вечно угадывал по едва заметной трещине на цевье и небольшой фенечке, намотанной у основания приклада. Комбат, однажды, собирался было отругать меня за такое, но разглядев на грязной, застиранной феньке цвета родного флага, решил умолчать. Все-таки каждому из нас позволялись какие-то свои чудачества.

Как только я вышел за пределы «Готеля "Окоп"», как именовал снайпер Сеня нашу халупу, меня тут же сковал холод. Нечастая в этих краях зима решила взяться за нас по-настоящему. Всю землю, вплоть до горизонта, покрывал снег. Грязный, мокрый, но все еще холодный он, тем не менее, служил неплохим камуфляжем. Благо, найти на складе кучку белых хламид, которые завхоз гордо именовал маскхалатами, для командования труда не составило.

Посреди траншеи, угрюмо смотря вдаль, стоял Вася Землекоп. Собственно, позывной он получил именно за то, что усерднее всех копал эту самую траншею, заранее оставив на этом самом месте небольшое углубление в полу и стенке. «Майже бруствер!» — с гордостью заявлял он, тряся своей дырявой лопатой. Саперка эта не раз спасала его в трудную минуту, но комбат моментально решил, что «Лопатник» — не комильфо, и нарек Васю Землекопом.

— Пост с-сдал, — с улыбкой бросил он, проходя мимо меня. У парня челюсть ходуном ходила. Перемерз, наверное.

— Пост принял, — мой голос отнюдь не блистал радостью.

— Да ладно, ч-чего ты. Н-новый год на улице в-встретишь!

Я притворно замахнулся в его сторону автоматом, и Вася, хохоча (пусть и хохот прерывался стуком его зубов), удалился в «Готель».

Действительно, в новогоднюю ночь оставаться на посту посреди голого поля. То еще увеселительное занятие. Решив, что Васин бруствер лучше оставить ему самому, я пошел левее — вдоль передней линии окопа. Все-таки, если двигаться, то не так холодно.

— Добрий вечір вашій хаті! — рявкнул я, заглядывая через дверной проем внутрь блиндажа. Там, около бойницы, вальяжно развалившись на ящиках, сидел Гришка Хмель. Высокий, кряжистый мужик со стального цвета усами и оселедцем.

— Добрый, добрый, — степенно ответил он, выдувая струйку дыма. — Рано еще колядовать, Серега.

— А что, просто так зайти нельзя? — просочившись внутрь, я оперся на бревенчатую стену, поставив оружие рядом. — У тебя хоть не дует.

— Ага, не дует. — он махнул в сторону бойницы, из которой торчал ствол ДШК, и внезапно перешел на украинский: — Там таке піддувало, що дивися, щоб тебе не винесло звідсіля.

Я в ответ лишь слабо улыбнулся.

— Смотри, чтобы Дашка твоя не простудилась. — я кивнул на пулемет, намекая на то, как Гриша любил в свободное время его чистить, что-то приговаривая.

— За нее не волнуйся, не думаю, что ей дадут долго мерзнуть.

Как в воду глядел…

Вдали тяжело ухнуло. Небо засвистело, отчего я рефлекторно присел. Но мина, благополучно перелетев нашу позицию, упала где-то дальше. Вот еще раз, второй, третий глухо отозвались окопы на той стороне поля, и уже, казалось, все заполнилось этим воем, пробирающим до нутра. Однако Гришка не разделял моего беспокойства.

— По старым наводкам бьют, — объяснил он перелеты. Затем взглянул на часы. — Ты ж гляди, все по распорядку!

Я тоже взглянул на свои. 23:03, час до нового года. По крайней мере, на нашей стороне.

— Салюты запускают, мать их… — процедил я.

— Не боись, сейчас хлопушки будут. — подхватившись с ящиков, Хмель вскрыл один из них, вытаскивая длинную ленту патронов с черной меткой. — Нужно же друзей поздравить.

Он принялся заряжать ленту в пулемет. Я же, отстегнув рожок, нажал пальцем на золотистый, верхний патрон и убедившись, что он не двигается, вогнал магазин обратно. Влажно хрустнул затвор, я прижался к стене, ожидая, пока минометы утихнут.

Последняя мина, визжа, ушла за наши спины. С дальней стороны поля несмело зазвучало что-то малокалиберное. «Раз, два, раз, два, три». Поддерживая начинающийся концерт, отозвался пулемет. Цепочка трассирующих снарядов со свистом пронеслась над головами. Где-то вдали, левее, размахнулся еще один красный веер. И дальше, дальше, покуда хватало глаз. Поддерживая пулеметы, зазвучало что-то мелкокалиберное, наверняка автоматы, почти впустую сжигали и так не очень большой боезапас. Из нашего «Готеля» тем временем посыпались люди. Крадучись за земляными откосами, они разбредались по позициям. Вот Васька Землекоп несмело приладил ствол своего РПК на край вырытого им бруствера. Еще пара ребят, пока еще не высовываясь, готовили оружие. Вдали, облокотившись на тыловую стенку окопа, притаился Валера Минздрав. Его винтовка, утяжеленная массивным ночным прицелом, внушала уважение. Валеру берегли на потом. Так сказать, последняя скрипка.

Не знаю, сколько длилась стрельба. В такие моменты сложно отдавать себе отчет, да и время, кажется, длилось как-то по иному. То тянулось бесконечной магнитофонной лентой, то наоборот — ускорялось, заставляя только диву даваться, как на такой скорости можно что-то понимать. А я сидел и смотрел на ночное небо, тут и там рассекаемое красными росчерками, думая, зачем вообще стоило устраивать эти салюты. Ведь хотя бы в эту ночь, когда даже здесь, у людей, зарывшихся по уши в грязь, появлялось какое-никакое, а настроение. Чувство чего-то нового, надежда, в конце концов, на светлое будущее. Именно в этот момент стоило перечеркнуть эти надежды яркой, трассирующей чертой.

Отрезвила меня лишь тишина, внезапно навалившаяся на всех волной. Все, кто сидел в окопах, переглянулись между собой. Все стихло? Похоже на то.

— Готуйсь! — рык командира батальона мигом напомнил всем, где они находятся. Став в дверном проеме блиндажа, я положил автомат цевьем на покрытый снегом бруствер. — Цільсь! Вогонь!

Теперь уже с нашей стороны затараторили новогодние хлопушки. Первым заговорил комбат, выстрелив из подствольника на своей архаичной фузее. Громче всех, казалось, гремела Гришина «Дашка». Все в блиндаже ходило ходуном, а иней и пыль моментально падали с бревенчатых стен. Ему вторили автоматы, в том числе и мой. Я почти не знал, куда целиться, стараясь лишь попасть в то место, откуда, как мне показалось, последний раз летели трассеры. Не знаю, удавалось ли, но сейчас это не имело особого значения. Мы лишь старались припугнуть хотя бы на ближайший час. Поэтому ответили из всего, что было разрешено. Коротко, но все разом. Оттуда, из темноты, вновь летела ответка. Казалось, эта перепалка может продолжаться бесконечно, пока в эту симфонию войны не вклинился еще один исполнитель. Запела винтовка Валеры, не столь громкая, сколь узнаваемая из-за своего характерного звука. Для тех, кто его знал, эти хлопки были как гром среди ясного неба. Раз за разом, неспешно, монотонно она била по дальним позициям. Не знаю, попадал ли он, но впечатление явно произвел. Снайпер методично обрабатывал блиндажи, из которых пару минут (или часов?) назад по нам били пулеметы. Спустя десятка две хлопков все разом стихло. Лишь сизый дымок снимался со стволов особо разгорячившихся бойцов.

— Цигарку будеш? — Гриша вновь развалился на своем ящике. Ствол его пулемета исходил паром, словно, как и его хозяин, решил закурить после интенсивной схватки.

— Давай. — я принял из его рук зажженную сигарету и затянулся, пряча за ладонью тлеющий огонек.

— Кстати, едва не забыл. З Новим роком!

Я поднял взгляд. Хмель, широко улыбаясь, протягивал мне перетянутый на подобие бантика красной изолентой магазин к автомату. Я взглянул на часы. И правда. Две тысячи семнадцатый год. Полночь и одна минута. С улыбкой принял «подарок» из рук товарища. Пошарился по карманам в поиске чего-то интереснее штыка ножа. Выудил из бокового кармана небольшую гильзу. Через дыры, пробитые в ней, был протянут старый засаленный шнурок.

— С новым счастьем. — я протянул ему сувенир.

— А чего это безрадостно так? Не бойся, Серега, мы к ним еще колядовать пойдем! — он кивнул в сторону бойницы и расхохотался. Искренне, утирая невольные слезы.

От его смеха мне внезапно стало как-то проще. Я вдруг поверил, что мы здесь ненадолго. Наконец поверил, что это когда-то закончится. И, наверное, впервые за всю жизнь загадал желание. То, что загадали десятки и сотни таких же как я севернее и южнее нас. То, чего желала вся страна, а возможно и вся планета.

Я загадал мир.