Экипаж

ЭКИПАЖ (ПР,)

Экипаж — боевая единица, способная выполнять поставленную задачу, в составе подразделения, так и самостоятельно.

Из-под тени нависшей скалы, где стояла штабная палатка, вышел командир. Уверенной походкой, по извилистой, каменистой тропе, спустился к вертолёту. Его взгляд, ничего приятного экипажу не предвещал, как та, чёрная туча, цеплявшаяся за заснеженные пики высоких гор, неумолимо грозно затягивала северный небосвод.

И только «боевой буфет», так ласково экипаж называл свою вертушку, купался, всё ещё, в тёплых лучах утреннего, осеннего солнца. Блестя надраенными бортами, приветливо покачивал лопастями, от лёгкого, горного ветерка. Готовый взмыть выше гор в любую минуту. Он придавал уверенность своему экипажу, являясь гарантом в выполнении поставленной боевой задачи.

— Обстановка меняется, — перешел сразу к делу командир.

Тем самым, давая понять, обступившим его парням, что со временем напряг, а работу нужно сделать.

— Пассажиров не берём, только боеприпасы, продукты и дрова. Загружаемся под завязку, всё нужно развезти за один рейс. Пойдём одни, так приказало начальство, — ответил он, на недоумённый взгляд штурмана, — они здесь отработают.

— Каким временем мы располагаем? — не добро, покачав головой, осведомился тот.

— Полтора-два часа.

— Туда двадцать минут и обратно, там минут тридцать, — вёл грубый подсчёт времени, по привычке механик, — должны успеть командир.

— Нужно успеть Михалыч, — убедительно заметил он.

— Так, чего ж он, сам не полетел? — не отставал штурман. — Испугался наш «горный орёл», не желает, значит летать без прикрытия своей задницы. Есть же приказ, летать только в паре, — и добавил: — Кто заплатит за удачу?

— Я разрешаю сходить к нему и узнать ответы на всё, что тебя беспокоит, — не зло оборвал его командир. — А лучше займись своими обязанностями, не каркай тут.

— Эх, жизнь наша бякова, нас дерут, а нам некого. — Изрёк штурман, залезая в вертолёт.

— А, что командир? — вмешался вдруг техник. — Максимыч прав.

Командир, внимательно, не без иронии посмотрел на него, тот, от такого взгляда осёкся. Механик, наблюдая эту картину, прыснул в ладонь и удалился, чтобы проследить за размещением груза.

— Ты, Эдик, займись своими обязанностями, или тоже желаешь дать «ЦУ» товарищу подполковнику, — заметил технарю командир.

Экипаж «боевого буфета» сборный или сбродный, не споенный, как шутят меж собой летуны. В его состав, штурмана и техника включили взамен выбывших, своих, по болезни Боткина, что не редкость в этих краях.

По случаю такой нелепой болезни на войне, командир подшучивал над ними: «Наверно жрали, что-то вкусненькое под одеялом, втихаря».

Новь назначенный штурман по званию с командиром равны, оба капитаны, но старше его по возрасту на четыре года. А посему его самолюбие было вначале ущемлено, что командует им салага. Но когда узнал, что, этот «салага» делал свою карьеру под огнём, несколько успокоился, сказав: «Наше дело правое, сидеть на правой чашке». И, тем не менее, считал своим долгом напоминать командиру, что их экипажем помыкают, хотя очень-то и не спорил. В кругу своих его звали просто — Максимыч. Это уже сформировавшийся мужик, знающий, что хочет от жизни, обычно в таком возрасте второе «Я» преобладает, отставание от своих сверстников свербит душу. Тут офицер должен решить: Либо он обыкновенная посредственность, то есть сдаться, сломаться, поставить крест на своей карьере, молодые смотрят на таких, как на неудачников, либо сделать отчаянный шаг. Он отличный специалист, в своём деле и за ручку держится весьма качественно, зная это, считал своим долгом, напоминать командиру, о своём месте в строю. В войсках он более восьми лет, на войне, не больше месяца.

Бортовой техник или технарь, а попросту Эдик. Русоволосый, худощавый паренёк, наивно задранным, острым носиком. Самый молодой в этом коллективе, год в войсках, неделя на вой не, а посему чувствовал себя здесь не совсем уютно. «Не акклиматизировался ещё», — подшучивал над ним Максимыч.

Оба новичка женаты, смотрели на холостяков несколько пренебрежительно, особенно Эдик. А посему спор, о месте женатика на войне, продолжался, потому, как выбывшие тоже были женаты.

В эту субботу, после баньки, командир решил ближе познакомиться с новичками, в непринуждённой обстановке, а посему, на базу хотелось вернуться пораньше. Казалось, сама природа сопутствовала этому.

Через несколько минут «боевой буфет» загрузили, так его звали потому, что из всего стационарного вооружения на нём имелось; два ПКТ и ПКС. Вертушка практически была мирная, «ручная», как называли лётчики. В её задачу входило; перевозка раненных, различных грузов, выброска десантно-штурмовых групп, иногда просто магазин на СБО, с молоденькими, визгливыми продавщицами. На таком особо не повоюешь, а посему экипаж в настоящих, боевых действиях не участвовал и тут трудно понять, кто на что горазд.

— Командир, можно лететь, — доложил техник.

— Добро. Уходим.

Через пару минут вертолёт, завис, пробуя свои силы, затем опустился, коснулся шасси земли и начал тяжело, но теперь уверенно набирать высоту и скорость.

Лётчик и летательный аппарат слились одно целое, оба понимали друг друга.

Командир экипажа и бортовой механик четыре года назад прибыли в часть одновременно, с тех пор летают вместе, полтора года — в горячей точке. Глядя на них можно было подумать, что они братья, одинакового роста, чёрные, слегка вьющиеся волосы, с лёгким серебром седины на висках, правильные черты лица, только командир старше на полтора года.

Отношения; в части — товарищ капитан, на аэродроме — командир, дома — Саня или Егорыч, в отпуске — братан и в неформальной обстановке тоже.

В авиации взаимоотношения в экипаже вполне демократичны, может, поэтому бытуют афоризмы типа: «Где начинается авиация, там заканчивается дисциплина», или «Когда бог наводил дисциплину на земле, авиация была в воздухе».

Командир, год назад простой штурман Саня, принял из рук генерала парадный китель с погонами капитана, за проявленную находчивость в воздухе.

На учебных полётах Саню проверял лётный генерал — инспектор. В упражнении «полёт на предельно малых высотах», вертолёт напоролся на стаю уток, Егорыч не растерялся, резко развернул летательный аппарат, подставив птицам бок и брюхо.

По прилёту на аэродром, генерал приказал:

— Представить к награде!

— Какой? — поинтересовался порученец.

Инспектор, недолго думая, вынул из «Волги», с иголочки пошитый, парадный китель, с капитанскими погонами, вручил его Сане. Тот обалдел.

— Так я же не капитан?! — пролепетал он.

— Уже капитан, — ответил генерал. — Начальник штаба, оформить документы.

— Служу Советскому Союзу! — гаркнул новоиспеченный капитан.

— Служи сынок, служи, — похлопал его по плечу «большой батя», и, обращаясь к командиру части: — Достойную смену готовишь командир, сколько он у тебя?

— Три года, — ответил тот.

— Воевал? — обращаясь к Егорычу.

— Так точно, год.

— Молодец, вот командир, — повернулся генерал к командиру части, — парень год воевал, отлично летает, а почему не командир экипажа?

— Мы над этим думали, — слукавил командир.

— Вот она наша косность, долго думаете. Завтра же представить документы. — Приказал он. — Перед отлётом сам подпишу, не тяните с вывозными, чтоб через месяц самостоятельно летал. Подберите ему опытного штурмана, на первое время, а там видно будет.

Вот и подобрали, экипаж трёх капитанов; командир, штурман и борттехник. Егорыч не забыл своего друга, вытребовал в свой экипаж.

Штурман и техник — два ветерана поршневой авиации, мужики старой закалки, достигшие в служебной карьере всего, что им положено на душу.

— Ежели на дембель дадут майоров — хорошо, а нет, так не заплачем, — шутили они.

Женатые, отцы семейства, у каждого дети, каждому далеко за тридцать. К таким обычно обращаются по имени отчеству, даже старшие офицеры. Вот и генерал, рекомендуя в экипаж штурмана, так и назвал его: «Александр Данилыч». Доброжелательные шутники, сыпали афоризмами, особенно штурман. Технарей, в шутку, небрежно он называл мазута, при этом добавляя: «Харя в смазке, хрен в тавоте, но зато в воздушном флоте». Провожая мазуту готовить технику, говаривал: «Кто проснулся раньше всех?» На что техник, зная этот не совсем литературный афоризм, обращаясь к механику, говаривал:

— Не бери близко к сердцу, ещё Пётр Великий говорил: «Все штурмана — хамское отродье», вот старый дурак и старается оправдать слова императора. Как у нас говорят: «Вся авиация держится на заклёпках, контровках и под(…)».

На что ветеран добродушно смеялся.

— Я тебе сегодня подошлю старую беззубую старушку, — лукаво намекал штурман технарю.

— Третьего Ж мне от тебя не надо.

Кроме непосредственных обязанностей, на штурмана возлагалось три «ж» — жильё, жратва и женщины, опять же в шутку, впрочем, с первыми двумя «ж» он справлялся великолепно.

За год полётов, экипаж стал дружной боевой семьёй, сжился. «Старички», глядя на молодых, возможно, вспоминали свою лётную юность, а так же придавали уверенность молодым.

— Вот, на старости лет и воевать пришлось, — шутил штурман.

Каждый в экипаже знал свои обязанности, помогали друг другу, бывало, и командир, и штурман не гнушались черновой работы, засучив рукава, надев старый комбез, драили свою боевую машину.

Как у разведчиков, каждый имел право голоса, для пользы дела, но принятие решения оставался за командиром, старички всегда были им довольны.

Конечно, всякое случалось, бывало, и сорились, но сор из избы, никогда не выносили.

И вот, в самый неподходящий момент, вдруг всё распалось.

— Хотя, может, это и к лучшему, — говорил командир.

— Чего уж тут хорошего? — недоумённо, глядел на него механик.

— Дурачок ты, — улыбаясь, смотрел на него друг, — пусть отдохнут старички.

«Боевой буфет», сливаясь с серостью гор, легко скользил по ущелью, и только гул говорил о его полёте.

Противник, поджидая свою жертву, по обе стороны ущелья, расчехлили два зенитных, скорострельных пулемёта. Их тупые, воронёные стволы, хищно уставились в небо. Как только цель вошла в сетку прицела, к ней потянулись с двух сторон, стальные, смертельные струи, в клочья, разрывая надраенные борта «боевого буфета». За ним потянулся белый шлейф. Двигатели стали. Наступила тишина. Только зловещее ликование душманов продолжало нарушать покой и без того мрачных гор.

По одному зенитному расчёту, с вертолёта ударил пулемёт. Первая, длинная очередь, сразу уничтожила стрелка, вторая разогнала прислугу. Пока «духи» расчухались, поняв, что жертва ещё сопротивляется, цель ушла с зоны обстрела.

— Все живы? — по СПУ запросил механик кабину экипажа.

— Живы, — ответил командир, — вот только штурмана задело.

— Какого хрена не закрываете пожарные краны, у нас в салоне керосиновый дождь.

Сразу же над его головой послышалось жужжание, краны закрыли, керосин перестал течь.

— «Вот и, слава Богу», — машинально подумал механец.

Как-то раз, ему с Егорычем, уже приходилось зажимать пробитые трубопроводы, голыми руками, на потолке. В этот момент, на них молились все, кто летел, успели перетянуть за «черту», и уж на нашей стороне, сесть на вынужденную.

Тогда всё обошлось, два друга неделю покейфовали в госпитале, с керосиновыми ожогами. Это было их первое боевое крещение и первые боевые медали.

— Держись, будем садиться, братан! — крикнул командир механику, в открытую дверь кабины экипажа.

— Да пора бы уже, а то несущий винт вроде медленнее крутится, и скорость, явно упала.

— Какая тишь, — заметил командир, — можно без СПУ разговаривать.

— Можно, только при посадке постарайся не очень шуметь.

— А это уж, как получится братан, тут вроде подходящая площадка подвернулась.

Дверь в кабину экипажа захлопнулась.

В горах площадку подобрать практически невозможно, её здесь попросту нет, а тут, такая удача, если всё это можно вообще назвать удачей.

Вертолёт, неотвратимо нёсся к земле, казалось, он вот-вот ударится об скалы и развалится на куски. Но нет, за пару метров он почти завис над выбранной площадкой, а потом уже рухнул, подломив переднюю стойку шасси, уткнулся в скалистый грунт. Послышался скрежет металла о камни, искры, пыль и снова тишина.

Механик, освободил дверь в кабину экипажа, заваленную перевозимым грузом, заглянул за неё.

— Как, все живы?! — выдохнул он.

— Вроде все, — ответил командир, посмотрев на своего друга, улыбнулся и получил в ответ то же самое.

Технарь, ошалело крутил головой, бестолково выпучив глаза и тыча в штурмана пальцем, что-то пытался сказать.

Механик, глядя на него, прыснул от смеха, но, встретив взгляд командира, осёкся.

Штурман почему-то в ЗШ, уткнулся головой в приборную доску, казалось, он был мёртв. На его ЗШ была солидная вмятина, а над головой, на его рабочем месте, в бронеплите, отверстие от пули ДШК.

— Вот мы попали парни, — очухавшись, выдавил из себя Эдик.

— Всем, покинуть машину! — приказал командир.

— Сейчас Егорыч, я всё осмотрю, — сказал механик, прихватив автомат, выскочил на улицу.

— Ой, бля, — подало голос, безжизненное тело штурмана. — Как кувалдой по голове. Надо же а, за всю войну, впервые напялил этот железный котелок, — сказал он, снимая с головы ЗШ, — и представьте, выручил.

Говорил он довольно громко, или, может быть, всем так казалось в наступившей тишине.

— Чья очередь утешать, безутешную вдову, — вдруг изрёк из себя Максимыч и хохотнул. — Прав командир, воюющим отцам, не желательно иметь детей. Дети, дети, — кивая головой, горько увещевал он.

— Да, не детей на войне, а не нужно воевать, — убеждённо заявил командир.

Так, вдруг, неожиданно решилась извечная полемика женатиков и холостяков.

— Всё в порядке командир, — доложил вернувшийся механик, — притёр ты наш «буфет» плотно, полагаю, в ближайшее время никуда не полетит.

— Сбросьте боковой фонарь штурмана и вытащите Максимыча наружу, — приказал командир. — Вроде его контузило. Работаем ребята, — нетерпеливо сказал он.

Пока командир уничтожал секретные документы и аппаратуру, техник с механиком, аккуратно выковыряли штурмана из пилотской кабины, вытащив его через окно.

— Тяжеленный «кабан», — изрёк Эдик, — больше «косит» гад, вишь улыбается, как придурок, — добавил он, вытирая со лба пот, когда уложили штурмана на заботливо приготовленные чехлы, в стороне от вертолёта.

Механик осторожно стянул с головы штурмана шлемофон.

— Как он? — спросил подошедший командир.

— Голова вроде цела. Ты, Егорыч, похоже, был прав, он в крепком нокауте, видишь, — слегка повернув голову контуженного, указал механик, — в ушах запеклась кровь. Улыбается дурашка, как бы крыша не съехала у него.

— Ты, Эдуард, расковыряй ему слуховой аппарат, — попросил Егорыч.

— Чего? — не понял технарь.

— Уши, говорю, прочисти ему, — пояснил он, показав на своё ухо.

Эдик, закурив сигарету, начал осторожно, ковырять в ухе штурмана спичкой, пальцы дрожали. Глядя на эту процедуру, командир недовольно покачал головой.

— Ты бы ещё пистолетной протиркой залез ему в ухо, — заметил он.

— А лучше, холостым патроном стрельнуть в него, — засмеявшись, съязвил механик, — чтоб продуло сразу, оба канала.

— Над чем это ты ржёшь Михалыч? — спросил пациент.

Михалыч, отмахнувшись от него, посоветовал технику:

— Возьми в аптечке перекись и плесни ему в ухо, а затем аккуратно, протри ватным тампончиком, чему вас только учат? Оружие не забудь прихватить, на сопредельной территории находимся, на войне.

Поучал механик, сам он, успел уже экипироваться, поверх лётной, демисезонной куртки, натянул десантный лиф, набитый боекомплектом, штанины комбеза заправлены в высокие голенища, кованых шипами, горных берц. Сейчас он больше походил на штурмовика из десантной группы.

— Егорыч, я схожу, разведаю тут, — предложил он. — Полагаю, что «духи» вот-вот должны появиться, нам бы не мешало найти место, для достойного приёма.

— Действуй братан, полагаюсь на твою интуицию, ты же у нас один в экипаже учился на командира взвода. Да и смотрю, не прошла даром твоя дружба с парнями из ДШБ.

— Не прошла, — согласился механик. — Могу командовать взводом, ротой, в исключительных случаях батальоном.

— Кажись, исключительный случай настал. Нами сможешь?

— Вами, троими, нет.

— Почему?! — искренне удивился командир, не чувствуя подвоха.

— Языков не знаю, Егорыч, — брякнул механец и ощерился.

— Языки не беда, а вот общий язык с ними, — Егорыч указал на развалившегося товарища, — в нашей ситуации нужно найти, иначе — беда.

— Жареный петух клюнет, найдём, — заверил его друг. — Пойду, разведаю.

Разведчик удалялся лёгкой, пружинистой походкой. Глядя на него, Егорыч в который уже раз убеждался, что не с проста, фортуна подарила ему такого друга. Он не ошибся в выборе товарища и брата. С ним всегда спокойно, он не оставит в беде, заступится, и в пьяной драке в ресторане, и начальству может показать зубы, а здесь и подавно.

Механик Михалыч, не прятался за славу своего друга, вкалывал непокладая рук, в работе неутомим. «Этот, налету ворону может ощипать», — шутил штурман. Через два года службы, был признан лучшим механиком полка. Старый технарь был очень доволен своим помощником, на закате лётной службы, фортуна и его наградила, таким весёлым, умным, талантливым в своём деле механиком.

«Не зря мы с ним, по утрам, делаем лёгкие пробежки, не смотря на колкие замечания товарищей», — подумал Егорыч.

И в подтверждение того:

— Нашему механику, командир, нужно служить в ДШБ, — восхищённо заметил, подошедший техник.

— Он и на этой должности, не ест даром казённые харчи, — грубо оборвал Эдика Егорыч. Честно говоря, он не любил разговоров на эту тему, в тайне боясь, что друг, когда-нибудь, так и поступит. — Он, что, тебя не устраивает?

— Да нет, почему же, отличный механик. Честно говоря, я ему завидую. А правду говорят, что вы с ним братья? — спросил он, прочищая слуховой аппарат штурману.

— Можно сказать и так, — успел ответить командир.

— Ты, что делаешь, коновал?! — неожиданно заорал Максимыч, что неловкий лекарь, уронил пузырёк с перекисью. — Дай, я сам, ты бы уж сразу шомпол засунул мне в ухо, — недовольно бухтел он. — Никакого милосердия. Куда Михалыч подался?

— На рекогносцировку местности, — ответил командир.

— Куда?! — толи не расслышав, толи с иронией, переспросил штурман.

— На разведку! — гаркнул Егорыч.

— Не ори так громко, у меня и без этого голова раскалывается. Я и так прекрасно всё слышу, — взъерепенился глухой, хотя сам не разговаривал, а орал. — И правильно, неизвестно, сколько мы тут проторчим, — согласился он.

— За нами разве не прилетят? — несколько наивно, спросил Эдик.

— Щас, прямо кинутся! — парировал Максимыч. — Пока там, этот «горный козёл» чухнётся, да пошевелит своей задницей, тю-тю парень, нас уже накроет циклон. Мы даже ничего передать не успели, как «духи», из своего ДШК, нам перекрыли эфирный кислород.

— И к нашим не пойдём? — как обиженный мальчишка, надув губы, упавшим голосом, интересовался своей дальнейшей участью Эдик.

Штурман, толком не слыша, но, каким-то внутренним чутьём, а возможно и сам был в таком состоянии, понял парня.

— Ты тут нюни не распускай. Куда мы потащимся? У меня голова кружится, повернуть её не могу, не то, что шаг ступить. Если хотите, вы, конечно, можете уйти, — давил он на психику, зная, что его тут никто не бросит. — В одном наш подпол был прав, ещё час с небольшим, и циклон возьмет нас в свои холодные объятия. Только в этих, проклятых Богом и Аллахом горах, в это время года можно встретить лето, осень и зиму одновременно. Там в низу было, можно сказать, лето, кругом зелень, тепло. Сюда прилетели — поздняя осень, редкая растительность пожухла, чахлый, редкий кустарник без листьев. Там, куда летели — зима, там лежит снег. Скоро и на нас он повалит и не только он. — Весьма поучительно рассуждал контуженый штурман, больше успокаивая свои нервы. — А я ничего тёплого с собой не прихватил, как на прогулку вышел, — пожурил он себя.

Разведчик уверенно поднимался поэтому не большому горному плато, к одиноко торчащей, огромной скале. Складывалось такое впечатление, что создатель, выравнивая небольшой участок местности огромным тесаком, допустил изъян, оставив наверху скалу в виде человеческой головы. От этой головы, мимо вертолёта, вниз спускалась узкая, ровная полоса не более километра, огромная горка в пустыне гор.

По мере приближения к скале он всё больше убеждался, по изрядно засорённой местности, о некогда стоявшем, небольшом военном гарнизоне. Здесь много валялось консервных банок, попадались стеклянные бутылки, ещё автоматные и пулемётные гильзы, а так же снарядные. Это, последнее, ему больше всего не понравилось, здесь был бой. Судя по количеству гильз, «духи» частенько досаждали этому гарнизону.

Поднявшись наверх, к скале, он обнаружил в ней, довольно — таки вместительную, пещеру, её не высокие своды закопчёны. Пещера была явно не природного происхождения, тут больше постарались люди, в неё вели три входа, по середине большой — парадный, и два малых, боковых. Перед каждым входом, в трёх метрах были завалы, может, предохраняли от ветра, а может быть и от прямых попаданий снарядов и пуль в пещеру. Жилище было вполне пригодно для отсидки. Сделав подобный вывод, осмотрел окрестности. С лева и с права, в метрах пятидесяти друг от друга обнаружил укромные углубления, не когда, бывшие, огневые точки.

Механик, своим отсутствием, время тянулось невыносимо медленно, давал повод для беспокойства экипажу.

И только, сбитый, но не погибший, «боевой буфет». Подставив, истерзанный крупнокалиберными пулями борт, последним лучам заходящего за тучи, холодного, осеннего солнца, по-прежнему, весело, покачивал единственно уцелевшей лопастью. Вселял в свой экипаж, живую надежду.

Механик вернулся, слегка запыхавшийся, счастливый, на щеках румянец, как у девицы.

— Давай, рассказывай, — нетерпеливо попросил командир. — Времени мало, ешь и говори.

— Здесь уже стояли наши, не большое подразделение. Местность изрядно загажена, всякими войсковыми отбросами, но больше всего мне не понравилось то, что очень много стреляных гильз. Благо есть, где укрыться. Там, — разведчик указал в сторону скалы, — за скалой пропасть, слева и справа от нас, тоже, вот и, получается, деваться нам некуда. В скале есть пещера, пока время позволяет, туда нужно сносить всё, что сможем вынести с вертолёта, для этого нам понадобится время, у нас, его не так уж и много. Так, за дело, — вопросительно — принудительно окинул всех взглядом.

Возражений не поступило, работа закипела. Максимыча, с пулемётом, поставили в боевое охранение, чтоб враг не застал врасплох.

Каждый, неся свою ношу из вертолёта в пещеру, внимательно смотрел и прослушивал, с надеждой, ту сторону, откуда должен был послышаться спасительный гул вертолётов. Надежда таяла с каждой минутой, циклон — чёрная, зловещая туча, плотно окутывал горы, похоже, надолго.

Парни работали остервенело, без отдыха и перекуров, несли всё, что попадало под руки, не думая о том, понадобится это им или нет, лишь бы быстрее прошло время.

Время отведённой надежды закончилось, чёрная туча нависла над ними, казалось, вот, протяни руку и дотянешься до неё.

Парни, тяжело дыша, опустились рядом со своими ношами. Руки опускались, нет, не от усталости — от несбывшейся надежды. Было обидно и больно, что командование не смогло, казалось, решить простую задачу по их спасению. Эта война, казалась уже сейчас бессмысленной, никому не нужной, не интернациональной.

Даже окружающий их пейзаж, был мрачен, враждебен, чужд. Ещё несколькими минутами позже, всё выглядело иначе, сейчас, каждая засохшая былинка гнала их отсюда.

Непринуждённой развалкой, к полулежащим парням, подошел штурман.

— Всё парни: «Финитна ля комедия», помощи не будет, я так и думал, что этот козёл послал нас на съедение «духам», — сделал он вывод.

— Ты, почему оставил свой пост? — жестко спросил командир.

— Так ведь не прилетят уже, — растерянно, бестолково, невпопад, ответил вполне здоровый на вид мужик. — Да и на хрен, никому это не нужно.

— Пошел на место! — гаркнул на него Егорыч, и, ударил.

Вполне здоровый на вид мужик упал, контуженые мозги, похоже, стали на место. Он быстро соскочил, отряхнулся, встал по стойке смирно.

— Извини командир, — вдруг сказал он, по его щеке текла слеза. — Пусть меня сменят, я буду таскать вещи, мёрзну я.

Только сейчас, все обратили внимание, что штурман в летнем лётном комбинезоне.

Механик принёс из вертолёта, армейский, ватный бушлат, пробитый в нескольких местах, вата пучками торчала из него. Он не плохо бы выглядел на огородном пугале.

— Вот, одень. Подошьешь потом, все же что-то, чем ничего.

Поблагодарив, Максимыч сразу же надел драный бушлат. Его нелепый вид в таком одеянии, рассмешил парней, они долго, заразительно — истерично смеялись. Обстановка разрядилась, всё казалось уже не так плохо — трагично.

— Значит, сможешь работать? — унимая смех, спросил Егорыч Максимыча.

Тот кивнул, не сумев унять смеха.

— Добро. — И обращаясь к механику: — Ты братан, ещё разок сходи на разведку, спустись в низ, осмотрись, как следует, на рожон не лезь, возьми бортовой бинокль. Мы уж тут, как-нибудь без тебя, хотя работы ещё много.

Видя деловитость командира, экипаж с новым рвением взялся за дело.

Механик ушел на разведку. Он смотрел на окружающий его мир уже другими глазами, как стратег — хозяин, окидывал взглядом свои владения, как возможное поле битвы.

Разведчик оценивал все, за и против, от его цепкого взгляда ничего не ускользнуло. Не обнаружив ничего подозрительного, установил несколько сигнальных мин, ребята из ДШБ научили. Несколько сигналок он обнаружил средь перевозимого груза, настоящих, боевых мин не было, это его не разочаровало, можно поставить растяжки, гранат Ф-1 навалом.

Механик определил верно, их вертолёт плюхнулся удачно, если подобное, вообще, можно называть этим словом. Раньше здесь был солидный, армейский, блок — пост, за ненадобностью его покинули, он не представлял стратегического значения, караванные тропы лежали отсюда довольно далеко. Для безопасной отсидки, конечно, место великолепное, даже живописное, красота, куда не кинь взор, кругом высоченные, заснеженные горы.

Пока не было механца, экипаж обустраивал свой быт, сортировали и раскладывали принесённые вещи, боеприпасы, продукты, дрова, воду.

— Заметил Михалыч, — обратился, повеселевший, техник к вернувшемуся разведчику, — эта скала, в виде огромной головы, из этого следует вывод; Черномор отрубил богатырю голову именно здесь, правда она уже окаменела, а вот, Людмилу колдун держал в плену, по другую сторону гор, то бишь в Индии. Видишь три входа в пещеру, это Руслан выбил у былинной головы три зуба.

— О чём это он, парни? У тебя Эдик случайно крыша не съехала, от пережитого за день? — задал вопросы, несколько озадаченный Михалыч.

Парни только улыбались, разыгравшейся фантазии младшего товарища.

— Всё нормально братишка, — заверил Егорыч. — Это он фантазирует по теме поэмы «Руслан и Людмила».

— В таком случае порядок, значит, есть ещё силёнка. Вот перекушу немного, аппетит разгулялся после прогулки, и пойдём мы с тобой, фантазёр, за съёмными бронеплитами, за одно и попрощаемся с нашим «боевым буфетом». Минировать его буду.

— Как минировать?! — возмутился технарь, столь ненормальному предложению из уст механика, обратив свой, умоляющий, взор на командира.

— Так надо Эдик, его всё равно сжечь заставят. Кстати, САРПП сняли?

— Обижаешь командир, — ответил механик, — в первую очередь. Между прочем у нас и здесь ещё навалом работы, по укреплению обороны, правое прикрытие входа в пещеру, от прямой наводки, нужно поднять и укрепить. Я только по нему понял, что в скале имеется укрытие. Армейцы неплохо потрудились, укрепив этот форд — пост. Видимо частенько их доставали здесь «духи». Справа и слева имеются две огневые точки, для ведения перекрёстного огня, вот их и укрепим бронеплитами.

— Ну, развёл стратегию; прямая наводка, перекрёстный огонь. Может ты нас ещё и в атаку, поведёшь? Да, кто по нам будет лупить прямой наводкой, а главное из чего? — возмущался Максимыч.

— Была бы цель, а лупануть всегда, думаю, найдется из чего, но лучше бы конечно вообще из ничего, — парировал механик. — Для чего-то построили же эти прикрытия, и уж явно не для красоты и подглядывания, вместо ширмы — аргументировал он свою правоту.

— Насчёт орудия, я, конечно, очень резко сомневаюсь, — заметил командир, — но вот из ДШК и гранатомётов, весьма реально. Так, что развивай свою мысль братан, а ты, — обратился он к Максимычу, — слушай и вникай, как военные думают прикрывать твоё тело, от пуль противника.

— Да, я, собственно говоря, всё сказал.

Техник с механиком ушли к вертолёту. Штурман с командиром остались, обустраивать быт.

К вечеру погода разыгралась, подул холодный ветер, почти сразу же успокоился, с нависших, серых облаков повалил хлопьями, пушистый снежок.

Экипаж собрался вокруг вечернего костра, подвести итоги минувшего дня, оценить своё положение, в этом недружелюбном, мрачном мире.

Никто толком не ел, больше ковырялись в своих банках, с гречневой кашей, словно ища корень зла, молчали, пили горячий чай со сгущённым молоком, сахара не было.

— Вам не кажется ребята, весь этот груз, — развёл Максимыч руками, — везли мы исключительно для себя, даже пассажиров на борт не взяли. Да нам, всего этого, хватит минимум на месяц, вот только воды маловато и дров.

— Зачем же так мрачно, месяц сидеть нам здесь не придётся, двое — трое суток, самое большее — неделя, этот циклон долго не продержится, а потом прилетят наши и заберут нас, — уверенно заявил командир. — Ты, Максимыч, свою аварийную радиостанцию включил?

— Обижаешь начальник, сразу же, как только очухался.

— В таком случае, мне можно выключить? — поинтересовался техник.

— Оставь, — сказал штурман, — подумают там, — он ткнул пальцем в потолок, — что одного уже убили. Как говорят: «Твоими да устами командир…», а вот меня интересует, насколько нас хватит, реально, для боя.

— Если не будешь подставлять свою башку по дурному, думаю надолго, пока не израсходуем весь боекомплект. А реально, как ты хочешь знать, если, даже, по одному человеку в сутки, мы будем терять, арифметика проста, — дал исчерпывающий ответ механик.

— Как это, «каждый день по одному терять»? — не понял Эдик. — Это нас убивать будут, да?

— А, как же ты думал, конечно! — с задорной иронией, сказал Максимыч. — А последний, оставшийся в живых, подорвёт себя вместе с этой пещерой.

— Это уж совсем трагично, но, здесь не исключается и подобный вариант, — заметил командир.

— На лучшее в нашем положении надеяться не стоит, но всё равно, если трое суток, то, кому-то из нас, получается — повезёт. — Подвёл трезвый итог, для себя, штурман. — Может, по маленькой пропустим, командир? — предложил он, как факир, вынув откуда-то бутылку водки.

Командир, забрал у него её, швырнул в стену, по пещере разнёсся знакомый, близкий, родной, домашний аромат. В этот миг, этим парням казалось, приятней запаха во всём свете нет.

— Спиртное ни грамма, сухой закон, кто выпьет, сам пристрелю, — не на шутку заявил командир. — Где ты эту гадость взял?

— Где взял? Где взял? — окончательно расстроился Максимыч. — Разве можно поступать так с водкой? У неё есть и другое назначение.

— Погорячился, конечно, — осознал Егорыч, — я просто представил, как ты нажрёшься, а потом мучайся с тобой.

— Почему я один?

— Остальные, не пьют! — категорично заявил командир и добавил: — В боевой обстановке.

— В ящике нашел, вместо выстрелов к гранатомёту, кто-то, зарядил целый ящик водкой, там ещё восемь флакончиков осталось. Не исключаю возможности, что наш «горный козлик» решил кого-то умаслить.

— Сколько?! — удивился Егорыч.

— Восемь.

— Сдать всё мне, чтоб не было соблазна, используем, как медицинское средство, и брось чепуху молоть, — приказал командир.

— Анестезия, — авторитетно заметил Эдик.

— А может от «духов» откупимся, — пошутил механик.

— А, я, если последним останусь, нажрусь, подорву себя, «духов» и оставшуюся водку, — заверил присутствующих Максимыч.

— Ты же вроде не алкаш? — спросил Эдик.

— Нет, но, как говаривает мой батя: «Водка — национальный, русский напиток, пока она, родимая есть — мы непобедимы. А посему, ни один русский не может вылить, тем более разбить, целую бутылку водки, если он конечно не баба. Это же плевок в лицо всей нации». И я, эту точку зрения весьма разделяю. Понимаю, конечно, тебя, командир, поэтому прощаю, в другом случае, не простил бы.

Наступила тревожная ночь, безветрие, всё так же, падал редкий снежок, заметно похолодало.

Командир составил график дежурства. Первым дежурил Эдик. Проинструктировав его, Михалыч проводил на наблюдательный пост, который был оборудован на завале парадного входа.

— Смотри, слушай, не усни тут, сменю тебя через два часа, — говорил он, заботливо укутывая парня чехлом. — Не бойся, мы рядом.

Вернулся к товарищам, Максимыч с Егорычем вели не принуждённую беседу.

— Технарь у нас, совсем ещё пацан, — тихо, размеренно, рассуждал Максимыч, — сразу в такую заварушку попал, жалко будет парня, если сломается. Вот и на пост, первым заступил.

— Это нормально, — перебил его Егорыч, — пока мы не спим, так и ему спокойней будет. Послушай, Максимыч, почему ты так не лестно, предвзято, отзываешься о командире нашей группы? Подполковник всё же, не боишься? Ты же понимаешь, что эту водку, хотел передать своим, какой — ни будь солдат — прохиндей, а скорей всего, прапор приготовил для своих товарищей.

Максимыч, поковырялся в золе затухающего костра прутиком, бросил его на угли, он вспыхнул и зразу же сгорел.

— Вот так и с человеком командир, — не весело, сказал он, указав на костёр, — бросили прутик в костёр, он и сгорел, не дав желаемого, ни тепла, ни света. Прав ты, воевать не надо. Война, скольких она сломает, как меня сегодня, ещё б немного и всё, вовремя ты это пресёк, хорошо оказался рядом сильный человек, встряхнул. Представляешь, сколько семей она разрушит? И будут, — он говорил об этом с внутренним убеждением, — будут утешать по очереди наших вдов. Наши жены тоже могут сломаться, а дети, дети-то, в чём виноваты? Сижу я здесь, с вами, а душа моя там, с женой и детьми.

Максимыч говорил не совсем понятно для холостяков, но то, его внутреннее состояние передалось и им, у них тоже были родные, близкие друзья, подруги. В этой тиши, под низкими сводами, закопчённой, мрачной пещеры, мысленно переносились к ним, от этого на душе становилось тепло, уютно и вместе с тем тревожно. Тревожно от той, нелепой случайности, как казалось им, приключившейся с ними, начинали понимать, что на помощь из вне, в ближайшее время надеяться не придётся.

— Сколько же у тебя детей?

— Двое Михалыч, дочь и сын, — с нежностью ответил отец семьи.

— Какого же хрена, тебя на войну попёрло? — грубо, прямо, спросил Михалыч.

— Как же иначе, мы можем достичь, положенных нам высот, а это самый короткий путь.

— Да, — задумчиво произнёс механик, — верно, ты сказал, «самый короткий путь», он короток во всех отношениях.

— Согласен. Вот, ты, Егорыч, к примеру, через год получишь майора, станешь командиром звена, дальше академия. Получишь боевой полк, в который нельзя посылать тупых выскочек. Что же меня ожидает, без войны, вечный капитан, простой штурман, возможно, лет эдак через пять, в штурманы звена произведут. Всё это время, жену будут донимать подруги, она меня, одна морока. Мы же из рабочих и крестьян, «лохматой лапы» не имеем, всё нужно добывать своим горбом. Вот я и рванул сюда. А, что до этого подпола, так я его в упор не замечаю, это же он мне должность командира зарубил, а ведь всё так удачно складывалось. И уж поверь моему слову, такие никогда не кинуться в огонь, они будут сидеть во втором эшелоне. Мы уже здесь месяц, а он ни разу не нажал на гашетку, ни в одной боевой операции не участвовал, всё на подхвате, перевозит хозгрузы. Как только запахнет наградными, тут они попрут не только по головам боевых офицеров, но и по душам, затирая их. Им, все эти боевые дрязги ни к чему, главное обозначится, как же, для них вышивают золотом, большие звёзды.

— Может, были, всё же, на то причины? — спросил Егорыч, изумляясь довольно смелым рассуждениям, обиженного штурмана.

— А, как же, конечно были, но в основном, личного характера, его личные амбиции. Ты же знаешь, мои профессиональные качества, летаю я, конечно, признаюсь честно, хуже тебя, но лучше его.

— Согласен. И, что это за личные амбиции, если не секрет? — выворачивал Егорыч своего штурмана на изнанку.

— Секрета тут, никакого нет, тем более сейчас. Если Бог даст, выбраться нам отсюда, то ближе и роднее вас, у меня наверно, никого не будет, кроме семьи конечно. Когда я прибыл в часть молодым лейтенантом, он был уже старлеем, бывалым воякой. Подружились, жили в одной комнате офицерской общаги, дело молодое, понимаете меня. Устроил он мне провозные по местным достопримечательностям, влил в коллектив. Как-то вернувшись из «кабака», утром просыпаюсь в объятиях прекрасной дамы, тут друг мой заходит, шары на лоб. После этого, здороваться со мной перестал, а потом и вовсе перевёлся куда-то на Камчатку, тьмутаракань, у него с этим проблем нет, с такой «лохматой лапой». Выяснилось — это была его подруга, мне, откуда было знать.

— Так, он же должен быть тебе благодарен Максимыч, что не женился на потаскушке.

— Так, и я, о том же, Михалыч, а он нет, и всё тут, как заклинило. « Ты, — мол, — спецом всё это подстроил». Я его и послал подальше, а самое главное, стыдно признаться, я не помню, получилось у нас с ней или нет.

— Да ты у нас вон, какой оказывается, капитан — Казанова, — поддел Михалыч.

— Так, это дела давно минувших дней, у тебя жена, двое детей. А он, женат? — спросил Егорыч.

— В том-то и беда, что женился.

— Какая же тут беда, не беда это, а брак.

Парни засмеялись.

— В том то и проблема, что брак заключил он с этой подругой.

— Вот те раз! — изумились парни.

— А, его ребёнок, на меня смахивает, вот те два, — добавил Максимыч.

— Так, твой, что ли?!

— Да, что ты, Егорыч, я же её после того случая и не видел больше. Родила же она через два года, как они поженились. Всё равно не верит.

— Да, это, просто анекдот.

— Хорошо бы так Михалыч.

— Он, что, совсем дурак?

— Об этом Егорыч, ты у него спроси.

— Я думал, подобное только в анекдотах встречается. Может, ты ей так понравился с первого раза, что она твоё фото под подушкой держит, отсюда и результат, — заключил Михалыч.

— Вот вам смешно, а каково мне было; перед ним, перед моей женой. Думаю, всё у нас будет «окей», осталось только выбраться из этой передряги. Как командир?

— Согласен, — ответил Егорыч, как дело решённое.

— Всё хотел спросить, вы, парни, случайно не братья?

— Братья.

— Только по разуму, — добавил младший брат, — только он меня старше и умнее.

— А, как похожи.

— Все так говорят, — согласился старший брат. — В отпуск ездим вместе, у нас на Родине, так и говорят: — «Братья приехали».

— Частенько замечаю Михалыча, крутишься в ДШ, не желаешь часом к ним? У тебя все данные, рост, выправка и башка варит в их сторону, а здесь, так окончательно убедился.

— Только через мой труп, — сурово заметил старший брат.

— Ждать осталось не много, — грубо иронизировал младший, — если тому быть, сразу уйду.

— Ты, командир, далеко пойдёшь, выше отведённого потолка, с таким протеже, как наш главный «батя», он мне восемь лет назад вручил офицерские погоны. Сейчас я точно знаю, из этой мажорной ситуации выйдет только наш механик.

За разговором время летит незаметно, Михалыч несколько раз ходил проверять часового, пока не заступил сам.

Вернувшийся с поста Эдик, доложил командиру, что без пришествий. При свете бортового светильника, (аккумуляторы тоже сняли), поковырялся, в разогретой, банке тушенки, завалился на свой лежак, и сразу же уснул безмятежным юношеским сном.

— Намаялся парень за день, — сказал командир, заботливо укрывая техника.

Тот сквозь сон поблагодарил его, пробормотав:

— Спасибо.

С неба, до которого можно дотянутся рукой, падал снег, циклон, обрушившийся на эти горы, головы парней, ничего хорошего не предвещал. Белый, лёгкий, снежок напоминал им о далёкой Родине, вселял надежду, а вместе с ней тоску по родным и близким.

Ночь прошла без эксцессов, тихо, даже местная фауна не потревожила их покой, парни сменялись на посту через два часа, спали в пол уха.

Наступило, тихое, снежное, морозное, утро.

Гарнизон проснулся, пожелали друг другу, «Доброго утра», сели завтракать, благо в еде достаток.

— Дрова нужно поберечь ребята, — посоветовал Михалыч, — когда ещё следующий завоз будет. Будем сидеть тихо или на охоту пойдём, — шутил он.

К реальным шуткам парня в экипаже уже привыкли, на него смотрели, как на гаранта, который может вытащить их из этой ситуации.

— Снежок выпал! — воскликнул Эдик. — Жаль, мало.

— Лыж всё равно нет, — с некоторой иронией заметил Максимыч.

— Ты об этом же подумал? — не заметив иронии, спросил техник.

Тот фыркнул, как кот, и отвернулся, явно встал не с той ноги. Ему снилась жена, дети, а, проснувшись, пришлось вернуться к этой нелепой, дикой реальности, с которой во сне он потерял связь.

— Знайте, я родился в Таджикистане, до пятнадцати лет прожил здесь, не в горах конечно. Там, в низу, снега у нас, почти, никогда не было, однажды выпало много, сантиметров пять, вот радости было. В летнем парке аттракцион был, лабиринт, «Кентавр» назывался, так в нём «бабай» заблудился, замёрз насмерть.

Максимыча, эта трагедия рассмешила.

— То-то оно, что «бабай»! Он, что, через верх не смог вылезть?

— Не знаю, может, заблудился, запаниковал и не догадался, — просто объяснил рассказчик.

— Вернее всего, он хотел пройти весь этот путь до конца сам, шутка конечно. Вероятней всего, растерялся, — добавил Михалыч.

— Горка здесь весьма качественная, скажи, Михалыч?

— Эт, точно, Эдик, — согласился тот.

— Покататься бы с неё, жаль, не по назначению будет использована. Слушайте, парни, а ведь, где-то здесь Александр Македонский перевалил через Гиндукуш, во время похода в Индию, — рассказывал Эдик.

— И по пути сбил наш «боевой буфет».

Механик хохотнул, рассказчик смутился.

— Будет тебе Максимыч дуться, не мешай парню рассказывать, — вступился Егорыч. — Да, не романтик ты.

— Это вам, молодым романтику подавай, крякнут нас здесь, вот и весь сказ. — Зло огрызнулся он.

— Будет тебе, каркать, ещё ничего не случилось, а ты уже заупокойную затянул.

— Конечно ничего, Михалыч, если не считать того, что нас сбили и сидим здесь в ожидании, когда придут охотники за головами. И вообще, какая разница, кто здесь проходил Тамерлан или Македонский, тоже мне историческое место, мы же не из их войска, чтоб класть здесь свои головы.

— А ты, как хотел, войны без потерь не бывает, сколько здесь полегло, значит пришла наша очередь, раз уж так получилось, влиться в общую статистику, «селяви», как говорят французы. Так надо встретить свою участь, как подобает боевым офицерам. — Командир говорил жестко. — Ты, мой зам, ближайший помощник, а паникуешь, как военторговская продавщица, пищит при каждом крене. Ты же боевой офицер, коммунист, так веди себя надлежащим образом, я начинаю очень резко сомневаться, о предвзятости твоего назначения командиром экипажа. Сам то, подумай, возможно, вся загвоздка в тебе самом. Командир не только должен хорошо уметь летать, нужно иметь очень много положительных качеств. Прежде всего, личным примером обязан показывать выдержку подчинённым, не паниковать, не бросаться из крайности в крайность, уметь выслушивать мнение других, принять единственно верное решение. Хотя, ты и сам об этом знаешь, так подумай, сможешь или нет. Вот такие слабаки, не видя ничего кроме карьеры, подрывают устои государства, вековые традиции. «Мёртвые, сраму не имут», и мы, как наши предки, между позором и смертью, должны выбрать последнее. Воспитательную работу пора заканчивать, сейчас о главном. Убежище никому не покидать, не высовываться, нужно просидеть, как можно дольше, авось и пронесет, на снегу следы заметны, об этом думаю не надо предупреждать. Облачность низкая, следовательно, прилетят за нами не скоро.

— Чует моё сердце, после обеда, будет заварушка, «духи», непременно захотят посмотреть на дела рук своих. Если ловушка на «буфете» не сработает, придётся шмальнуть по нему из РПГ.

— А, ты, Михалыч стрелял хоть разок из него? — спросил техник.

— Ты разве не помнишь, звал же тебя на ПУЦ с ДШБ, вот, специально, для такого случая ездил, дали сделать два выстрела. Сам-то, поди из ПКТ ни разу не долбил?

— Так ведь случая не было, — ответил техник, как пацан, стыдливо пряча глаза.

— Эх ты, молодь, а ещё военный, такими вещами не интересуешься, — укорил его механик. — Скоро, возможно через некоторое время, этот пробел в твоей жизни восполнится.

— Если не убьют сразу, — ощерился штурман.

— Ты эту демагогию брось, нельзя же так, Максимыч. — Одёрнул его командир. — Не пойму я тебя, вчера ты был такой правильный, сегодня не узнать, нужно же оставаться самим собой в любой ситуации. Нельзя же так.

— Согласен с тобой командир, не желательно бы, но судьбой не поспоришь. Если суждено утонуть, то в огне не сгоришь.

Каждый из этих парней проникся, что боя не избежать, усердно готовились к нему, пытаясь наверстать то упущенное, восполнить пробелы военного мастерства. Без стеснения спрашивали у механика, как и что, тот в свою очередь, обстоятельно, как заправский педагог, объяснял, казалось бы, простые вещи, не одергивая, не пристыживая.

Чистка мозгов для Максимыча не прошла даром, в нём проснулась надежда, в удачном исходе, этого безнадёжного дела.

Девять тёмных точек поднимались по правому, пологому склону. На ровном, белом полотне, их было видно не вооруженным глазом, но, кто они, неизвестно. И только по лицу командира, наблюдавшего за ними, через бинокль, можно было понять, это противник.

Шли «духи» открыто, чувствовали свою безнаказанность. Как только сработала первая сигнальная мина, в воздух, своем взлетела серия красных ракет, группа, как по команде залегла.

— Так их Михалыч, молоток, — одобрил Максимыч, — расходились тут.

Противник сразу понял, в чём дело, и на остальные сигнальные мины не обращал особого внимания. Они сразу же направились к вертолёту, обошли его, о чём-то громко заспорили, подёргали за хвостовую опору. Трое подошли к двери, остальные были на изготовке, полукольцом, открыв дверь, вошли в салон.

Грохнул взрыв, в тишине гор, он показался невероятно сильным, шаровидное облако огня, как прощальный фейерверк, взвился над вертолётом, горящий керосин накрыл приличную площадь вокруг машины. В лица наблюдавших пахнуло жаром, несколько силуэтов метались в огне, пытаясь вырваться из адского пламени, но тщетно, огонь поглотил всех, вместе с вертолётом. «Боевой буфет», погибая, вселил последнюю, неугасаемую надежду на спасение, своему экипажу.

— Не хрена себе! — воскликнул Максимыч, видя это ужасное зрелище. — Если так и дальше пойдёт, у тебя Эдик никаких шансов, научиться стрелять. А ты, Михалыч у нас, оказывается шалун.

— Я в расходный бак, гранату опустил, — пояснил шалун.

У Эдика на глазах были слёзы, механик подошел к нему, обняв, похлопал по плечу, у него у самого на душе скребли кошки. Командир был несколько задумчив. Только штурман был не в меру весел.

Через несколько минут, всё было кончено, на месте вертолёта осталась не большая груда, оплавленного, искорёженного, металла.

— Разреши командир? — обратился механик. — Поставлю сигналки, осмотрюсь. В знак согласия, командир, махнул рукой.

Разведчик ушел, ему нужно было развеяться, посмотреть на дела рук своих. Осмотрел место трагедии, четыре обугленных трупа лежали неподалёку, от края пропасти. «Пытались уползти», — подумал он подошел к краю пропасти, вертолёт стоял в двадцати метрах от него. В бинокль, посмотрел в низ, его догадка подтвердилась, двоих взрывной волной выбросило туда.

По следам погибшей, незадачливой группы спустился в низ, осмотрелся. Здесь внизу, у самого подножия этой большой горки, лежало несколько огромных валунов, круглых, как мячи, вероятно катясь сверху, они приняли подобную форму, предположил он. Ничего примечательного на глаза, более не попалось, разведчик решил вернуться, поднимаясь наверх, установил сигнальные мины, немного подумав, не далеко от, погибшего вертолёта, поставил растяжку и ещё одну, на пепелище.

— Прибыл, без происшествий, — доложил он. — Можно ждать следующую экспедицию.

— Если будут следующие, то только к вечеру. Нужно готовиться к ночному бою, — уверенно сказал командир.

— Из твоего механца, ей Богу, мог бы получиться отличный командир разведгруппы, а может даже взвода, он обладает всеми качествами, которые ты давеча перечислил, вместе с тем рядом, о котором ты упомянул. Вернулся из разведки, никаких эмоций, попинал обгорелые трупы «духов» и хоть бы хны.

— Возможно, Максимыч, все эмоции он оставил там, когда полгода назад, вытаскивал скрюченные, обгорелые тела своих братьев, летунов. Эмоции, много ты про это знаешь, возможно, он тогда решил, открыть свой счёт. Ты при нём подобное не ляпни, — посоветовал командир.

Максимыч окончательно сник, поняв, что снова сморозил ерунду.

Вторая группа противника появилась внезапно, раньше ожидаемого.

— Идут! — выдохнул, вбежавший в пещеру Эдик. — Двенадцать человек.

С огромным биноклем на груди, этот щупленький паренёк был похож на командира, из школьной игры «зарница», вызывая улыбку у окружающих.

— Дождались, — сказал командир, — показывай, — подтолкнул он зарничного командира, пропуская верёд.

Маленький гарнизон, пришел в движение.

Случилось всё так, как с первой группой, они залегли, при первой сработке сигнальной мины, быстро поднялись, поняв, в чём дело, увеличили дистанцию между собой, ускоренно двинулись выше.

Когда грохнул взрыв посредине группы, враги залегли, не решались подняться, главарь пинками поднимал их, двоим, такой метод не помог, они были тяжело ранены, он пристрелил их. На остальных это подействовало, с небывалой прытью они побежали, как стадо баранов, подталкивая друг друга, к сгоревшему вертолёту.

— Видели, да?! Вот фашист бородатый! — Эдик крутанул головой, посмотрев на окружающих, округлившимися глазами. — Своих, раненых, добивает паскуда.

— Тише ты, — цыкнул на него Максимыч, — видим, не ты один у нас зрячий. Ничего не поделаешь, видимо это потомки твоего Македонского, у него, кстати, в войске, тяжелораненых тоже добивали.

— Нашли время, — предупредил командир. — Михалыч, займи огневую точку.

Механик, скрытно пробравшись, занял оборону на левом фланге.

В это время группа противника подошла к пепелищу, и тут бородачей постигла неудача, сработала растяжка, главаря потеря, ещё одного, бойца не смутила. Указав на скалу, он махнул рукой.

— Может сказать, что не хотим их убивать, пусть уходят, — неуверенно подал голос наш юный командир.

— Ты им ещё чайком побаловаться предложи, гуманист хренов, — зло ругнулся Максимыч. — Они же своих добивают, явно пришли за нашими бошками.

Командир, в знак согласия, на предложение гуманиста, кивнул.

Парламентёр поднялся на завал, перед главным входом, высунувшись из своего укрытия, помахал носовым платком. «Духи», остановились, Эдик, сложив ладони рупором, начал переговоры. Говорил он уверенно, чётко и ясно, как настоящий таджик, но соплеменники его человеческого языка, похоже, не поняли. В ответ, главарь, что-то рявкнул, для убедительности, выпустил в сторону говорившего, очередь из своего «калаша».

Пули легли кучно, срикошетив о камни, возле парламентёра, командир его во время стащил за ноги.

Противник рассредоточился, цепью бросился в атаку, стреляли больше для острастки, им во фланг ударил пулемёт Михалыча, а в лоб стрелял из ПКС Максимыч.

Неожиданно, плотный огонь обороны, заставил залечь противника. Потеряв главаря и ещё пятерых, в этой атаке, вынуждены были откатиться назад, на почтительное расстояние. Там, присев на корточки, провели военный совет, после чего, один отделился от группы, погрозил кулаком «голове» и убежал.

— Фу-у-у, — выдохнул Максимыч, — отбились. Все живы?

— Вроде все, — улыбаясь, ответил Эдик.

— Чему улыбаешься дурашка? Видел, гонца заслали, как он нам грозно кулачище показал, аж мурашки по коже, — не без иронии, заметил Максимыч.

— Жив, вот и радуется, — ответил командир, похлопав парня по плечу. — Он впервые в подобной переделке, а духом не падает. Молодец!

— То-то и оно, что погрозил, — сказал подошедший механик.

— Ну и, что? — простодушно уставил свои глаза штурман в механика.

— Мне, это, очень не понравилось, угрозами они не бросаются, притащат сейчас, какую ни будь «бяку» и лупанут по нам. Нужно набить ленты патронами, а то добрались мы, как до бесплатного, стреляли, как шалые, посмотрите. — Механик пнул по гильзам, во множестве валявшимся под ногами, на снегу, их нежно розовый блеск, хорошо был виден, они со звоном разлетелись в разные стороны.

Для уничтожения шести бандитов, патронов было израсходовано действительно много, это всех поразило.

Подготовившись к отражению не прошеных гостей, в сумерках, гарнизон сел ужинать. Эдик, возбуждённо рассказывал, о прошедшем бое:

— А, как эти драпанули, только пятки засверкали.

— Кстати, где сейчас противник? — спросил командир.

— Там, внизу, — ответил разведчик, — сидят за валунами.

— Ждут, когда их отцы — командиры, сообразят, как выкурить нас из этого тёплого гнёздышка и расквартировать их здесь. Сходи к ним, гуманист, пригласи чайком побаловаться, — не скрывая иронии, намекнул Максимыч, не понятно, к кому обращаясь.

Командир сделал вид, что не обратил на это внимание.

— Ты, Михалыч, почему без ЗШ и БЖ, я же всех предупредил; на позицию, без этого не выходить. Что за бравада, не понимаю тебя?

— Верно командир, — поддержал штурман, — все одевают, а он игнорирует, у нас каждый боец на счету. Ты уж Михалыч того, соблюдай меры безопасности.

— Так тяжело же, от этого ЗШ, башку набок клонит, вот бы тому, кто его придумал, напялить на день, может изобразил бы, что ни будь полегче.

— Пусть на боку, зато цела, я же не посылаю тебя, в такой экипировке, в разведку, на огневом рубеже, будь любезен брат, носить средства защиты.

— Как будем завтра отбиваться? — поинтересовался Максимыч.

— Предлагаю, парашютными куполами, укрыть нижнюю часть нашей крепости, а так же, завалы, перед входами. Купола же белые, сольются со снегом, снизу не видно. Если «духи», как предполагает Михалыч, подкатят орудие, то будут бить по кумполу, а нам, хоть бы хны, — подкинул идею техник.

Премудрость не велика, но противника может ввести в заблуждение, всё же, время будет выиграно, а посему, идею командир одобрил.

— Хитрость, конечно, не велика, — заметил Максимыч, — но, утопающий хватается за соломинку. Вот только, как будем списывать парашюты?

— Нашел, о чём беспокоится, война всё спишет, — ответил, избитой фразой, механик.

С треском разрывали, крепкий, ослепительно белый с отливом, парашютный шелк, особо прочные места, резали ножами. Нижнюю, лицевую, часть «головы», насколько хватило по высоте, в сумерках замаскировали, а так же завалы.

Предчувствие боевого механца не обмануло. Противник к утру подкатил осадное орудие, в виде не большой, компактной, короткоствольной, горной гаубицы, которая не заставила себя ждать, раскатистым эхом рявкнула в горной, утренней тиши. Уловка удалась. Противник, как и предполагалось, бил по куполу, снаряды крошили скалу в щебень, некоторые, рикошетя воем, улетали в пустоту и там взрывались, не представляя никакой опасности гарнизону.

Экипаж, по приказу командира, укрылся в крепости, хотя здесь было не совсем уютно, от гула стоявшего внутри, да с потолка слетала вековая копоть, падали мелкие камушки. Складывалось ощущение, что вот — вот обрушится свод, посему, в целях большей безопасности, парни устроились под аркой главного входа. Только механик оставался с наружи наблюдателем, заняв правую огневую точку.

Вскоре противник раскусил хитрость, когда один снаряд, предательски, с недолётом, плюхнулся в завал центрального входа, сорвав с него, спасительную, маскировку, о чём не замедлил сообщить наблюдатель.

— Пять-шесть таких попаданий командир, — сказал он, — и снаряды начнут рваться в нашем уютном гнёздышке.

— Что же ты предлагаешь? — спросил тот, недоверчиво глянув на друга.

— Я, с РПГ выдвигаюсь по левому флангу, до небольшого выступа, в метрах пятистах отсюда. Ударю по пушке, думаю, дальности стрельбы гранатомёта хватит.

— Абсурд! Я так и предполагал, что предложишь, что-нибудь эдакое, — прервал его командир. — Да ты, пока туда доберёшься, десять раз убьют.

— А что, командир, других предложений всё равно не поступит, — поддержал Максимыч, в наступившем временном затишье, противник пере нацеливал орудие. — Либо эта горка станет нашей братской могилой, либо, придаст ускорение в нашей службе. В горах проясняется, ещё пару часиков, и вертушки на сигнал наших, аварийных радиостанций слетятся, как осы на мёд.

Командир посмотрел на штурмана, как на врага народа.

«Тут вопрос о жизни идёт, а этому, карьера не даёт покоя. Хотя братан может и прав».

— Решай быстрее командир, — настаивал механик. — Нужно же и нам показать свою артиллерию.

Раздумывать было действительно некогда. Когда над укрытием главного входа, взорвался, огненным фонтаном, первый снаряд, выворачивая нагромождённые глыбы, механик полз к намеченому огневому рубежу, обливаясь потом, перегруженный оружием. Окутанный белым, шуршащим, маскировочным, парашютным шелком, опять же, Эдик настоял.

Первый выстрел из гранатомёта, был не совсем удачен, но пушка замолчала. Противник так увлёкся стрельбой по открывшейся цели, в предвкушении скорой победы, что никак не ожидал подобной пакости, от практически уже поверженного противника. «Духи» усиленно вертели головами, пытаясь понять, откуда прилетел снаряд.

Второй выстрел был удачен, (хотя и обнаружил стрелка), граната попала в орудие, заклинив его и убив наводчика, враг понял, откуда напасть.

Смельчак, в наглую сделав по ним ещё два выстрела, решил ретироваться, противник кинулся преследовать. Механик не большими галсами, бежал за стены спасительной крепости, пули ложились под ногами. Обожгло правое предплечье, рану защипало от пота, как будь-то тысячи острых, мелких, зубов впились в неё.

Эта дистанция, показалась ему невероятно длинной, не обращая на ранение, упорно двигался вперёд, наверх, к ребятам. Его отход никто не прикрывал, это показалось странным.

«Неужели опоздал?» — мелькнула шальная мысль.

Он не ошибся, последний, выпущенный из гаубицы, аккумулятивный снаряд, достиг — таки своей цели, он воткнулся в расщелину задней стены пещеры, почти пробив её, взорвался. Основная взрывная сила и осколки улетели в пустоту пропасти, но, жилью тоже досталось, а так же находившимся здесь командиру и штурману. Командиру, мелкими осколками посекло лицо, повредило глаза, штурману, огромным осколком скалы срезало ногу, как острой бритвой. На его ор, покинув свою позицию, прибежал техник, на сей раз, парень не растерялся, быстро, по всем правилам оказал медицинскую помощь товарищам. Вначале обработал рану штурмана, потом командира, с трудом, подтащил их под арку правого входа, там уложил, обоих, на чехол. Вернулся на огневой рубеж, когда в небо с воем, взлетели сигнальные мины.

Механик, с разбегу заскочил в маленький окопчик огневой точки, припал к ПКТ, пули противника ударили по, защитным, бронеплитам, срикошетили. Стрелок бил из пулемёта без мушки, почти навскидку, по струе трассера, больше интуитивно, с правого фланга его поддержал второй стрелок.

До противника оставалось не более двухсот метров, порядка тридцати бородачей, почти без потерь упорно лезли верх.

Механик дал две длинные очереди по цепи атакующих, справа на лево, тем самым давая понять стрелку с правого фланга, что противника нужно брать под перекрёстный огонь. Его поняли, вскоре огромные ножницы перекрёстного огня начали косить врага.

«Духи» понесли потери, залегли, пройдя ещё несколько метров, напоролись на растяжки, это их заставило откатиться назад.

Противник спрятался за спасительные валуны, в конце горки, оставив на поле боя треть наступавшей группы.

Как только всё улеглось, механик отправился на правый фланг. За пулемётом лежал, весь чёрный от копоти, но довольный Эдик. Приходу старшего товарища, очень обрадовался, улыбнувшись всеми тридцатью двумя, вполне здоровыми, зубами. Парни обнялись.

— Чётко мы их причесали, — не без гордости, заметил он.

— Чётко, чётко, почему мой отход не прикрывали и вообще, где командир, штурман?

Эдик, понурившись, ответил:

— Так я их перевязывал, сделал всё, как надо Михалыч. Они лежат там, — торопливо ответив, он указал на малый ближний вход.

Михалыч кинулся к раненым. Они спали, у командира, перебинтована голова, по самые глаза. Штурман лежал в неестественной позе, нагнувшись над ним, механик уловил крепкий запах водки, у него не было ступни на правой ноге, культя, довольно — таки профессионально забинтована, перевязочным пакетом, на нём выступили два кровавых, алых пятна.

— «Сделали парни карьеру», — мелькнула в голове, досадная мысль.

Он не стал их тревожить, вернулся к Эдику.

— Как же это случилось?

— Не знаю, не понимаю, — тряс головой технарь, — когда в пещере рвануло, они находились в ней.

— Действительно, сделал всё, как надо, качественно, где настропалился?

— Так ведь Михалыч у меня папа с мамой врачи, да и сам я, немного успел поработать санитаром на скорой помощи.

— А, почему в таком случае, у штурмана в ушах голимой спичкой шуровал?

— Подрастерялся малость.

— Что с командиром?

— Думаю, от вспышки взрыва, да и мелкими осколками посекло, вроде ничего страшного, — попытался успокоить санитар.

Так они сидели, разговаривали, набивая ленты патронами.

— Я, что-то проголодался, не пора ли нам перекусить, — предложил он, отправившись в пещеру.

Здесь, царил хаос, от обжитого уюта не осталось и следа, взрыв разметал аккуратно сложенные вещи. С трудом, в неуютном, сумрачном жилье отыскал консервы, вынес их товарищу.

— Вот, — предложил он, — выбирай, что будешь.

Выбор был не велик, Эдуард взял банку тушенки и гречневую кашу, хлеба всё равно не было.

— Мне показалось, что тебя там убили, — сказал он, махнув в сторону врагов. — А пушку, похоже, ты испортил, видишь, не стреляет.

— Возможно, а может, снаряды закончились, Эдик. Послушай, у штурмана заражения не будет?

— Полной гарантии дать не могу, на этот счёт. Укол, из шприц тюбика, его берёт плохо, так я в него влил бутылку водки.

— Анестезия, значит, говоришь, молодец, соображаешь. Я грешным делом подумал, что он сам нализался. Аварийка у тебя включена?

— Конечно! — с готовностью ответил техник, показав желтую аварийную радиостанцию. — Вот. Ты Михалыч, кажись, сам ранен, — он указал на правое плечё механика.

— Думаю пустяки, пуля прошла касательно, это, когда я от «духов» удирал, как заяц. Видел бы ты, уссался.

Они громко, заразительно рассмеялись, представив картину улепётывания, подавляя в себе страх пережитого боя.

Механика позвал, очнувшийся, командир.

Он, сделав знак технику, подошел к нему.

— Слушаю, брат, как ты?

— Не обо мне речь братишка. Что-то тихо, где противник, как обстановка.

— Обстановка, вроде, стабилизировалась. Пушка не бабахает, атаку отбили с технарём, молодец парень, вполоборота всё схватывает, главное не паникует, освоился уже. Сам-то как? — нетерпеливо, настоятельно, спросил младший брат.

— Вроде нормально, только в глазах колет, как сварки насмотрелся. Дай попить.

Сделав несколько глотков из фляжки, вложенной ему в руку, спросил:

— От кого водкой прёт?

— Штурмана.

— Не утерпел, значит, нажрался сука, — досадно ругнулся командир.

— Анестезия командир, ему ступню на правой ноге оторвало, хорошо, что в бронниках были и в ЗШ.

— Добро, иди братишка, «духи» думаю вот — вот полезут, проинструктируй парня, и сам не лезь на рожён. Знаю тебя, при виде противника ты совершенно дичаешь, а без присмотра, с дуру один в атаку ломанёшь. Иди! — приказал он. — Устал, полежу.

Командир, вынув из нагрудного кармана пистолет, устало откинул голову назад.

После инструктажа техника, механик занял свою огневую точку. Поправил листы брони, приготовил гранаты, устроился поудобнее.

Этот здоровый, жизнерадостный парень, не хотел умирать в этой чужой стране, от, которой ему, в принципе, ничего не нужно. Он выполнял интернациональный долг, а сейчас, просто, защищал своих боевых друзей.

С первыми, упавшими на землю лучами солнца, с трудом пробившими толщу туч, противник поднялся в атаку.

Выстроившись в цепь, по всей ширине горки, более двадцати бородатых душманов, короткими перебежками, по всем правилам боя, поднимались вверх.

Оборонявшиеся «летуны», как только противник пересёк прицельный рубеж, открыли огонь. Механик выпустил по всей цепи длинную очередь, техник тут же поддержал его.

Противник короткими перебежками, залегая, прицельно бил по огневым точкам, уверенно продвигаясь вперёд, не обращая внимания на потери, их упорство могло достичь цели…

В ущелье загудело, звено вертолётов выскочило, как из-под земли. Механик сразу же обозначил цель из ракетницы, выпустив в сторону врагов две ракеты. Вертолёты, сразу же, зашли на боевой курс, ударили по врагам из нурсов, встали в круг, закрутили адскую карусель, слышалась пулемётная стрельба.

Механик со слезами радости и гордости, за своё воздушное, боевое, братство, кинулся к командиру:

— Братан! Наши прилетели!

Из госпиталя первый уехал Эдик, его ранило в последней атаке «духов», пуля пробила пятимиллиметровую броне плиту и застряла у него в ключице. Как только он стал транспортабельным, его забрали в Москву долечиваться под родительским, чутким присмотром. После выздоровления уволился. Блестяще, окончил медицинский институт. Сейчас работает врачом скорой помощи.

Вторым покинул стены госпиталя механик Михалыч, пустячное ранение осложнилось, а посему, пролежал больше ежели намечал. Он всё же перевёлся в десантно-штурмовой батальон, не перешагивая через труп своего командира. Посей день, воюет.

Максимычу повезло, его невыпнули из войск, сжалились, позволив набрать выслугу. Присвоили очередное воинское звание майор, поставили на должность начальника объективного контроля и вероятно забыли про инвалида. До сих пор ковыляет на свою не пыльную работу, на привычном, уже, скрипучем протезе, садится за стол и расшифровывает секреты «черного ящика».

Больше всех не повезло командиру: Егорыча долго и упорно мурыжили по госпиталям и клиникам. В его глазах, что-то, где-то сдвинулось и он дальше собственного носа, ничего не видел. Генерал не оставил в покое своего любимца, разыскал отечественного светилу глазной хирургии. Через полтора года Егорыч встал в строй. Сейчас летает, командует полком. Возможно, пророчества генерала и сбудутся.

Встречались ли эти парни в своей последующей жизни? Это, уже, другая история.

1994 г.

ПКТ — пулемёт Калашникова танковый. ПКС — пулемёт Калашникова станковый. СБО — Советский боевой отряд. СПУ — самолётное переговорное устройство. ЗШ — защитный шлем. ДШК — Дегтярев Шпагин крупнокалиберный. ДШБ — десантно-штурмовой батальон. САРПП — система автоматической регистрации параметров полёта. РПГ — ручной противотанковый гранатомёт. ПУЦ — полевой учебный центр. БЖ — бронежилет.