Предать ради любви

Немецкое наступление на южном участке советско— германского фронта в мае 1942 года было полной неожиданностью для советского союза. После поражения гитлеровцев под Москвой в конце 1941 года, Верховное командование, во главе со Сталиным, ошибочно полагало, что немцы полностью выдохлись, деморализованы и сил для нового удара у них нет. А сталинские полководцы уже замышляли полный разгром противника. Харьковская наступательная операция Красной армии, как ошибочно предполагало советское командование, должна была стать поворотным этапом всей войны. Однако начиналась она без учета планов и сил противника. В результате этого русские наступающие части попали в немецкую западню и были окружены. Это было катастрофой. Если же неудачи СССР лета 1941 года можно было ещё как-то объяснить внезапностью немецкого нападения, то причина Харьковской трагедии была одна — некомпетентность Командования Красной Армии. Немцы продвигались на восток ещё более стремительно, чем летом 1941.

1

Райцентр Световск находился в 70 км от линии фронта. К эвакуации здесь готовились, и все самое ценное было уже вывезено. Но в городе ещё находился военный госпиталь, а также немногочисленные тыловые службы, и райком партии. Когда же стало известно, что группа немецких танков прорвала фронт и приближается к городу, на улицах возникла паника. Немногие грузовики, которые были в городе, набивались людьми под завязку. Те, кто не смог попасть в машину, пытались найти любое транспортное средство — подводу, мотоцикл и даже велосипед. Военный госпиталь, который располагался в помещении районной больницы, тоже пытался эвакуироваться. Но полуторка, которая была приписана к госпиталю, была неисправна. Госпитальный шофер безуспешно пытался её починить, но найти запчасти для этого ему не удалось. А когда стало известно о приближении немецких танков, то он покинул обреченный город на одной из попутных машин. Раненые, которые могли ходить, втискивались на проезжавшие мимо грузовики, туда же сумели попасть главврач и несколько других докторов и медсестер. А вот тех, кто были с тяжелыми ранениями, никуда пристроить не получилось. Медсестра Катя Ромашова старалась делать все возможное, чтобы спасти раненых. А то, что надо спасаться самой, ей даже не приходило в голову. И когда ей стало понятно, что тех, кто имел тяжелые ранения и не мог самостоятельно передвигаться, на попутках не вывезти, и госпитальную полуторку не починить, она кинулась в центр города, в надежде найти какой-нибудь транспорт. Около здания райкома она увидела, легковую ЭМКУ и полуторку, которая была забита какой-то мебелью, ящиками и прочим барахлом. Председатель райкома, который суетливо бегал около этих двух машин, подгонял шофера и двух солдат. А мордастый НКВДшник, сидевший на переднем сидении Эмки, нервно поглядывал на часы. Когда Катя подбежала к ним, все уже рассаживались по машинам. Она крепко вцепилась в заднюю дверь.

— Товарищ председатель райкома, у нас в госпитале осталось 12 человек с тяжелыми ранениями, и нам нужна ваша машина, чтобы вывезти их в тыл, — сказала она человеку, садившемуся на заднее сидение ЭМКИ.

Она знала главного коммуниста района в лицо. Некоторое время назад он наведывался в их госпиталь, рассказывал о сплоченности советского народа, о скором изгнании фашистских захватчиков и, конечно же, о руководящей и направляющей роли партии в этом деле.

Главный партиец не сразу понял кто такая эта девчонка, и что она от него хочет. Он всецело был поглощен своим спасением. Сначала он попытался закрыть дверь своей ЭМКИ, стряхнув с неё Катю, как назойливую муху. Но она не отцеплялась.

— Надо освободить грузовик и поместить туда наших раненых бойцов и вывезти их в тыл, мы же не можем бросить их. Вы же сами говорили, что народ и партия едины, и что лично Вы все сделаете для нашей армии и для победы — говорила Катя, продолжая удерживать дверь открытой.

Партиец наконец-то понял, что от него хотят. Своя шкура и барахло, которое он вывозил, ему были куда дороже, чем жизни тех искалеченных войной солдат, которые были обречены на немецкий плен. Это было для него так же естественно, как для Кати было естественно жертвовать собой ради их спасения. Он нервно посмотрел на часы, и приказал НКВДешнику, сидевшему на переднем сиденье ЭМКИ, «освободить дорогу». Здоровенный лейтенант с красными погонами(?) вылез из машины и направился к девушке. Он тоже думал о том, как бы побыстрее покинуть обреченный город. Он небрежно схватил хрупкую медсестру и отшвырнул ее от машины к подножью памятника Ленину. Катя больно ударилась головой о пьедестал памятника, и чуть было не потеряла сознание. Пока она приходила в себя, две машины тронулись с места, поднимая огромные столбы пыли.

20-летняя Катерина Ромашова, закончившая два курса Ленинградского мединститута, в первые же дни войны ушла добровольцем на фронт, прошла путь от западных границ до московских рубежей, вытаскивала на себе раненых солдат с поля боя, и даже была награждена медалью за оборону Москвы. А в январе 1942 ее перевели на службу в прифронтовой госпиталь.

Она доверяла Партии и товарищу Сталину, и принимала всерьез всю пропаганду и свято верила в единство советского народа. А сейчас она сидела в куче мусора и с разбитой головой у подножья памятника вождю мирового пролетариата. Катя с трудом встала на ноги. В голове звенели колокола, и этот звон был похож на тот, что она слышала в 1932 году. Она тогда летом приезжала на каникулы к бабушке, и видела как разрушают деревенский храм. Когда неистовая толпа срывала колокола со звонницы, и они, падая, издавали зловещий прощальный звон. Её бабушка, крестясь, говорила, что будет за это беда великая на Руси. И вот сейчас эта беда пришла и колокола зазвонили снова….

Кое-как придя в себя, Катерина направилась к госпиталю. Только сейчас она поняла, что её предали, и предала её Партия, в лице этого холеного и трусливого председателя райкома. Она теперь думала о том, как она умрет. И ей захотелось погибнуть героической смертью. В опустевшем Световске было полное затишье. На улицах не было видно ни одного человека. Только изредка из окон деревянных домов выглядывали печальные детские и женские лица. Это были те, кто по каким-то причинам не смог покинуть город, или же просто некуда было уезжать. Придя в госпиталь, она встретила старика-хирурга, который, так же, как и она, не смог бросить своих солдат. В госпитале тоже стояла зловещая тишина. Никто ничего не говорил. С минуты на минуту должны прийти немцы и все будет кончено. Катя уже представила, как в дверях появится немецкий автоматчик со «шмассером» в руках и выпустит по ней и по всем тем, кто здесь находится, длинную автоматную очередь. А потом, вынув из кобуры пистолет, пойдет добивать тех, кто еще не умер. На 12 раненых, старика-врача и на неё много патронов не надо. Представив все это, она подумала, что перед смертью ей надо бы хорошо выглядеть, вдруг кто-то сделает фотографию, и напишет о ней статью в красную звезду, как про Зою Космодемьянскую…. Эта мысль немного отвекла её от грустных размышлений. Она зашла в свою каморку, одела на себя свою парадную форму, которая использовалась ею в особых случаях, начистила до блеска сапоги, аккуратно расчесалась и прицепила на грудь медаль «за Оборону Москвы». Катя все это делала автоматически. Едва закончив все эти приготовления, она услышала на улице зловещее урчание немецких танков, которые разрывая тишину, приближались к госпиталю.

— Ну вот и все — подумала Катя — Это конец.

2

Катерина Ромашова и старик доктор стояли посреди палаты, в которой были все 12 тяжелораненых солдат. Были слышны уже не только гул танковых моторов, но и лязг гусениц. Вдруг танки остановились, моторы заработали ровно и спокойно, а клацанья гусениц прекратились. Послышалась немецкая речь, хлопанье танковых люков и громкие шаги по направлению ко входу в госпиталь. Из тех кто был в палате никто не дрогнул и не испугался. Хотя все и знали — что немецкий плен хуже смерти, но надеялись, что возиться с ними никто не будет и их быстро расстреляют. Только один солдат, который был весь забинтован, посетовал, что могли бы наши им пару гранат оставить, чтобы не просто так погибнуть…

Между тем немцы осторожно осматривали опустевший госпиталь, пока не зашли в единственную обитаемую палату. Двое солдат в танкистских шлемах открыли ногами дверь, сделали несколько шагов во внутрь, взяли на изготовку автоматы и в проеме появился офицер.

Вальтер Кранке, капитан вермахта, командир танковой роты, умелым маневром обойдя советскую оборону, зашел в глубокий тыл русских. Его роте ставилась задача захватить Световск. Сейчас ему нужно было собрать информацию о позициях Красной Армии и сообщить об этом своему командованию.

Увидев забинтованных русских солдат, которых бросили на произвол судьбы, он на какое-то время растерялся. Он ожидал увидеть все что угодно — например смертника со взрывчаткой, или простых граждан, которые по воле случая оказались в этот момент в больнице…… Но чтобы бросили своих солдат….

— Где сейчас русская армия — спросил Вальтер Кранке на хорошем русском языке с небольшим акцентом. И вдруг он услышал ответ на чистейшем немецком

— в селе Дубки, километрах в 15 к юго-востоку от Световска, стоит часть НКВД, но врятли вы их там застанете, так как НКВДешники всегда отступают первыми. А об остальных частях вы ничего не узнаете при всем вашем желании, так как они сейчас и сами не знают где они. Так что не тяните зря время, господин офицер, и расстреливайте нас быстрее.

Это сказал лейтенант Кобцев, который до своего ранения (штабная машина была обстреляна немецким самолетом) был штатным переводчиком в штабе дивизии. Говорил он по немецки так, что немецкий офицер подумал, что с ним говорит его земляк из Рейн-Вестфалии.

— Ты кто? — удивленно спросил Вальтер по-немецки — Ты немецкий солдат?

— Нет, я просто военный переводчик. — ответил ему по-немецки тот же человек.

На всякий случай капитан Кранке приказал солдатам осмотреть всех раненых на предмет наличия оружия или взрывчатки. И только после того, как все было проверено, он обратил внимание на совсем молоденькую медсестру, стоявшую в дальнем углу палаты рядом со стариком-доктором. В упор на него смотрела кареглазая красавица-шатенка, чуть выше среднего роста, с правильными чертами лица. Волосы её были аккуратно и плотно стянуты назад в один хвостик, из за чего всё лицо казалось очень контрастным. Вальтер даже подумал, что для того, чтобы носить такую прическу, надо иметь идеальную внешность. А у этой медсестры как раз и было все идеально: большие карие глаза, тоненькие брови и ресницы, идеальной формы нос и уши. Форма на ней была идеально подогнана под её красивую, но несколько худощавую фигуру и очень ей шла. На левой руке была белая повязка с красным крестом, а пилотка со звездочкой была как-то неестественно сдвинута назад и влево, и один из краев пилотки, как показалось капитану Кранке, был испачкан запекшейся кровью. На её маленькой груди висела медалька с изображением Сталина. Нет, все-таки она красивая, эта русская медсестра…

— Я солдат, а не убийца. — Сказал Вальтер Кранке по-русски.

Теперь он безотрывно смотрел на медсестру. Она его завораживала, как удав кролика. Он пытался увидеть её реакцию на все происходящее. Но в её взгляде были только пренебрежение и какое то безразличие, и не капли страха. Чтобы как-то разрядить обстановку Капитан Кранке подошел к ней поближе и спросил:

— Как ваше имя фрау?

— Катя Ромашова… — подавленно ответила девушка

— Почему ваш командир оставил вас здесь? В чем ваша вина? — продолжал спрашивать немецкий офицер. И тут Катю как прорвало. Её почему-то задела фраза «в чем ваша вина».

— Да вина наша лишь в том, что родились в этой стране и в том, что вы, немцы, эту войну начали — начала быстро говорить Катя. Она рассказала всё — как узнали о приближении немцев, как все панически бежали из города и как не смогли починить госпитальную машину. Как она пыталась выпросить грузовик для раненых в местной партийной организации, как её отшвырнули к подножью памятника Ленину, как разбили ей голову об этот памятник, как она вернулась в госпиталь и решила разделить свою судьбу с теми, кого здесь бросили… Она говорила так быстро, что Вальтер Кранке, в совершенстве зная русский, иногда кое-что не понимал. Но в целом ему стало все понятно.

Закончив свой монолог, Катя вдруг поняла, что все её слова были обращены к этому офицеру, и что ей, подсознательно, захотелось ему понравиться. Но она гнала от себя эти мысли — ведь перед ней был враг. Тем не мене она внимательно посмотрела на Вальтера. Перед ней стоял молодой, высокий, коротко стриженый красавец-блондин, крепкого телосложения. Казалось, что он сошел с немецких агитплакатов, которые она видела в освобожденных городах Подмосковья. Сильно задранный вверх передний край фуражки, на которой орел держал когтями свастику, подчеркивал правильность черт его лица. А на шее, на красно-черной ленте, был черный, в серебряной окантовке крест.

— При других обстоятельствах в такого и влюбиться можно было бы — подумала про себя Катя и отвела от него взгляд.

А Немецкий капитан-танкист тем временем принял решение дать возможность этим людям эвакуироваться. Двум механикам-водителям он приказал осмотреть госпитальную полуторку и попытаться её починить. Кранке уговаривал себя, что он действует так по соображениям гуманизма. Ведь все равно эти солдаты скорее всего не смогут больше воевать против Германии. Но себя обмануть он не мог — ему хотелось быть героем в глазах этой красавицы-медсестры. Вальтер Кранке, несмотря на то, что шла война — был в душе романтиком-идеалистом. И сейчас эта его черта настойчиво прорывалась наружу. И на мгновение он даже представил себя рыцарем в железных доспехах и на коне, который спасает красавицу, и всё не мог оторвать от неё глаз, а она начинала чувствовать какую-то неловкость перед этим немцем….

Через пятнадцать минут механики доложили о том, что полуторка отремонтирована и готова выехать. Один из раненых, сержант Иван Медведев, механик-водитель танка т-34, взялся сесть за руль, несмотря на то, что он с трудом передвигался. Это был чуть выше среднего роста, коренастый, похожий на шкаф человек, а его сжатый кулак был величиной с пивную кружку, а может и больше. И когда он проходил через дверной проем, ему приходилось поворачиваться вбок, так как его плечи были шире дверного проема. И в нем чуствовалась недюжая физическая сила. И с первого дня, как он попал в госпиталь, он пытался ухаживать за Катей, но она делала вид, что этого не замечала.

— Надо бы сделать так, чтобы эта развалина больше 100 км не проехала, и чтобы русские не могли её потом использовать — сказал капитан Кранке одному из своих механиков.

— Уже сделано, господин капитан. Я песочка в движок насыпал. До передовой это корыто доедет, а дальше движок сломается и починить его будет невозможно. — ответил офицеру один из механиков.

В кузов полуторки поместили только девять человек. Остальных троих перевозить было нельзя. Слишком тяжелое было у них состояние. Среди этих троих был и лейтенант Кобцев. Немецкий летчик сделал в него три попадания из пулемета — в плечо, в живот и в бедро. Он потерял много крови, и вот уже около двух недель находился между жизнью и смертью.

На переднее сиденье рядом с водителем сел доктор. Но к нему подошел немецкий капитан и сказал:

— Господин доктор, я попрошу вас садиться в кузов. Это место для фрау. Старик-доктор начал было вылезать из кабины, но Катя его остановила.

— Сидите доктор, я никуда не еду. Я остаюсь с теми, кто не может ехать. Я не могу их бросить. — сказала она, стоя около пассажирской двери полуторки, и, бросив взгляд на немецкого офицера, решительно вернулась в палату, в которой остались трое раненых.

Вальтер Кранке оторопел.

— Да уж, богат сегодняшний день на сюрпризы. — Подумал немецкий танкист.

Его размышления прервал подбежавший танкист.

— Господин капитан, командование вызывает вас на связь. — Выпалил он, и вместе с капитаном они побежали к стоящему неподалеку командирскому танку, который стоял около огромного векового дуба.

А танковая рота капитана Кранке получила приказ выдвигаться на юг, на соединение с другим танковым клином, чтобы окружить русских.

И пока он говорил по рации с командованием, госпитальная полуторка медленно и натужно тронулась с места и поехала в восточном направлении. Вальтер проводил её взглядом и направился в госпиталь. Там он нашел Катю, которая возилась с одним из практически полностью перебинтованных бойцов. Он поставил на стол немного нехитрой армейской снеди из своего пайка — 2 банки тушенки, булку хлеба и шоколадку. Они встретились взглядами. Чтобы прервать неловкую паузу, Вальтер сказал :

— Вы, Катя герой…. Если Сталин имеет таких солдат как ты — нам сложно будет побеждать…

И опять повисла тишина.

И на этот раз выручил подбежавший танкист, который заходил с ним в этот госпиталь.

— Господин капитан, рота готова выдвигаться! — Быстро и четко сказал он, но увидев, как его командир и русская медсестра смотрят друг на друга, он только саркастически хмыкнул и вышел из палаты.

— Катрин, мне надо уходить… приказ… Вот немного еды… — сказал Капитан Кранке, показывая на столик, где лежали продукты из его сухпайка. И, уже выходя из палаты, он добавил:

— Я вернусь к тебе, Катрин…

— Данке Герр офицер… — Только и успела она ему ответить.

Когда немцы направились к своим танкам, один из солдат с усмешкой сказал другому:

— Как-то особенно наш капитан на медсестру русскую смотрел. Уж не влюбился ли он в неё?

— В такую и влюбиться не грех! Если бы не моя жена, я и сам бы за ней приударил! — сказал второй танкист, стараясь поддержать своего командира.

— Отставить разговоры! По машинам! — скомандовал офицер. Он залез в свой командирский танк по пояс и пытался увидеть в окне Катю. Только когда танк уже тронулся с места, он увидел в окне её красивое лицо. Так они и провожали друг друга взглядами, пока командирский танк Вальтера не скрылся за углом госпиталя. И только уехав, он вспомнил, что не сказал ей своего имени.

— Это не важно— подумал Вальтер, — Главное что я знаю её имя.

3

Катя Ромашова, проводив взглядом немецкие танки, подошла к столику, на котором стояли оставленные немецким офицером продукты. Она взяла в руки банку тушенки. С неё смотрел расправивший крылья орел, крепко державший когтями свастику. Разглядывая эту банку с изображением фашистского хищника, который терзает своими когтями её страну, Катя Ромашова пыталась разобраться со своими чувствами и переживаниями. До сегодняшнего дня всё было просто и ясно — есть враг, которого надо уничтожать. И есть Коммунистическая партия, во главе с товарищем Сталиным, которая руководит советским народом в этой борьбе. Но сегодняшний день всё перемешал. Партийный руководитель района бросил её и тяжелораненых солдат на погибель, а враг, которого надо было уничтожать, этих людей спас. Ей даже вспомнилась детская сказка про Алису в зазеркалье, где все происходило наоборот. И Катя подумала, что может и ей все это приснилось как Алисе? Ведь все произошедшее выглядело как кошмарный сон, или как дурной фильм немецкой пропаганды. А сознание того, что всё это произошло с ней, и не было никаким сном или фильмом — упорно отказывалось восприниматься. Она даже подумала, что может быть её уже убили, а всё что происходит — это уже другая реальность, жизнь после смерти. И чтобы убедиться, что это не так, даже пощупала на руке пульс и убедилась, что сердце её работает как и прежде, только в каком-то совершенно бешеном ритме.

Не смотря на то, что Катя была на передовой советско-германского фронта с июля 1941 года, это была её первая встреча с врагом вот так — лицом к лицу. Одно дело в разгар сражения ползать по полю боя, оказывать раненым первую помощь и тащить их на себе к своим позициям. Тогда немцев она видела издалека и мельком. А после того, как в январе 1942 её перевели на службу в военно-полевой госпиталь, она их не видела вообще. А вот сегодня она впервые за всю войну смотрела им в глаза. Эти немецкие танкисты совершенно не соответствовали тому образу, который рисовала советская пропаганда. Не были они ни садистами, ни злобными и беспощадными убийцами.

Катя Ромашова, как и любая девчонка, ждала своего рыцаря. Учась в Ленинградском мединституте, она не испытывала недостатка в ухажерах. Но, ни один из них не смог подобрать ключика к её сердцу. А с началом войны вообще все эти мысли и чувства спрятались где-то в самом отдаленном уголке её души, в существовании которой она не сомневалась, сколько бы не убеждали её в обратном партийные пропагандисты и профессора. И вот сейчас этот офицер показался ей тем самым рыцарем. Только этот рыцарь оказался в немецкой форме, и не на коне — а на танке со свастикой.

— А ведь он тоже посмотрел на меня по особенному, — подумала Катя, — но кто я для него — так, очередной эпизод его солдатской жизни. Он даже имени своего не назвал. А то, что он обещал меня найти — так это было просто мимолетным душевным порывом, о котором он скоро забудет.

Катя испугалась сама себя.

— Как я могу думать такое про врага, — оборвала она сама себя. И, пытаясь отогнать от себя всё на неё навалившееся, открыла банку тушенки и порезала оставленную немцами булку хлеба. Сделав три порции, она стала кормить оставшихся в госпитале солдат. Сама она есть не могла, так как кусок не лез в горло.

Немецкие танкисты, которые помогли раненым русским уйти к своим, не чувствовали за собой того, что они сделали что-то такое, что шло вразрез с присягой и солдатским долгом. Они понимали, что те, кто покинул госпиталь с такими ранениями, наверняка уже никогда не будут с оружием в руках воевать против немцев. А также они не исключали того, что сами могут оказаться в подобной ситуации. А вот капитан вермахта Вальтер Кранке никак не мог отвлечься от мыслей о русской медсестре. Он всё так же сражался на передовой, командуя своей танковой ротой, вклинивался в русские тылы, совершал марш-броски, но делал это механически. И, хотя это и никак не влияло на боеспособность его соединения, которым он командовал, солдаты замечали, что с их командиром что-то не так. Вальтер пытался отшучиваться, сваливать все на усталость, но делал это как-то неубедительно. Многие его танкисты прошли вместе с ним Польшу и Францию, знали его как решительного и умелого командира, который всегда добивается максимально успеха с минимальными потерями, и старались не подводить его. Но вот через три недели после этого случая, в одном из боев его командирский танк был подбит. Вальтера вытащили из танка его боевые товарищи. Он отделался средней степени контузией и переломом левой руки. Когда он узнал, что его направляют на лечение в Световск, который к тому времени уже находился в глубоком немецком тылу, то понял, что это судьба.

4

Немецкий военно-полевой госпиталь расположился в том же самом здании горбольницы,(дать описание) где до этого был госпиталь русский. Едва туда приехав, Вальтер стал наводить справки о русской медсестре, которая осталась здесь с тяжелоранеными русскими солдатами. И вскоре он узнал, что она теперь фельдшер в этом городке и её заведение находится совсем рядом. Капитан Кранке решил сразу же туда отправиться. Вальтер выпросил свою форму у завхоза госпиталя, тщательно побрился, причесался и надушился одеколоном. А перед тем, как пойти к Кате, он зашел на городской базарчик, где купил огромную корзину цветов. — Теперь главное, чтобы она была на месте — думал Вальтер, идя с ней на встречу.

А Катерине Ромашовой пришлось взять на себя роль городского доктора. Конечно, двух курсов Ленинградского мединститута для этого было явно недостаточно, но других медиков в городе не оказалось. Когда немцы пришли в город, они заняли здание больницы под свой лазарет, а Катерину с тремя тяжелоранеными русскими солдатами переместили в бывшее инфекционное отделение горбольницы, которое находилось немного в стороне от основного здания. И вот теперь на ней была забота об одном из тех троих оставшихся солдат (двое других умерли от ран) и обо всех жителях городка Световск, которые приходили к ней со своими болезнями. Иногда, когда был большой наплыв раненых, немцы привлекали её к работе в госпитале. За это они давали ей еду и кое-какие медикаменты. Городок был небольшим, да и людей там осталось совсем немного — женщины, дети и старики. В сложившейся ситуации, как ни странно, большую помощь ей оказывал лежащий в этом импровизированном госпитале лейтенант Кобцев. Немцы и горожане часто обращались к нему с просьбой что-либо перевести, и расплачивались за это продуктами. А Катя всегда отдавала их самым нуждающимся.

Начало Июня выдалось сухим и жарким. Солнце палило на полную мощность, и на небе не было ни облачка. Яблони и вишни уже отцвели и осыпались, и как бы просили природу послать им немого дождя. Иногда сам по себе возникал легкий ветерок, но, покружив немого, тут же куда-то улетал. Пчелы и шмели летали в поисках цветов, жуки были заняты какими-то только им известными делами, а где-то в зарослях сирени сладко щебетали неизвестные пташки. В общем, ничто не напоминало о том, что где-то на востоке идут тяжелые бои и погибают люди. Что героизм и ярость, страдание и боль, нечеловеческая усталость — всё это смешалось на передовой советско — германского фронта. Но в этот момент Вальтер не хотел думать об этом. Это было где-то далеко, а Катя была совсем рядом.

И, наконец-то подойдя к дверям медпункта, он остановился. В правой руке он держал огромную корзину с цветами, а левая рука висела на повязке. В последнюю секунду он почему-то испугался заходить. Он, боевой офицер вермахта, танкист, воевавший на передовой с 1939 года, считал, что после всего, что он прошел, теперь ему ничего не страшно. Однако сейчас он боялся. Даже не то что боялся, переживал. Ведь после той встречи он только и жил тем, что найдет Катю. Но как она отнесется к нему и к его визиту, он подумал только сейчас. Он же для неё враг, и ничто не может это изменить. И не скомпрометирует ли он её? Сердце у него стучало так, что готово было выпрыгнуть из груди. И вот, наконец, глотнув побольше воздуха и взяв пальцами перевязанной левой руки корзинку с цветами, а правой, поправив фуражку, открыл дверь. Катерина стояла одна в небольшом кабинетике, который располагался сразу у входа. Одета она была в белое с цветами платье, поверх которого был накинут белый халатик, а на ногах были миниатюрные темно-бордовые туфельки. Волосы были также аккуратно причесаны. Вальтер даже подумал, что военная форма ей идет больше. Катя была одна. Она сразу узнала Вальтера, и от неожиданности выронила из рук какой-то медицинский инструмент. А он так и остался стоять в проходе, держа пальцами висящей руки корзину с цветами, а другой рукой то поправлял фуражку, то одергивал форму…. Так они и стояли несколько секунд, которые для обоих могли показаться вечностью… Вальтер опять представил себя рыцарем, пришедшим к своей даме сердца. Это придало ему смелости, и он, сделал несколько шагов по направлению к Кате.

— Я вернулся к тебе, Катрин. А это тебе— сказал он, протягивая корзину с цветами.

Катя робко подошла к нему, взяла цветы, и тихо произнесла

— Данке, герр офицер.

Я — Вальтер Кранке, ты помнишь меня?…. — начал он разговор, — Я был здесь … Я очень ждал этот момент…

Он запнулся. Ведь все эти три недели он только и жил тем, чтобы снова увидеть её, переживал за неё, и думал о том, как она отнесется к нему. Он столько всего хотел ей сказать, но слов не было.

Так они оба и стояли молча. И тогда, чтобы разрядить обстановку и дать возможность девушке собраться с мыслями, Вальтер сказал

— Я буду ждать тебя сегодня вечером около большого дуба, который рядом с госпиталем. — и поспешил побыстрее выйти на улицу.

Катя подошла к окну, рядом с которым стояла поставленная на тумбочку корзина с цветами, и проводила немца взглядом, пока он не скрылся за углом здания.

5

Визит Вальтера был полной неожиданностью для Кати. Он, конечно, обещал вернуться, и даже, возможно, был искренен, но какова цена слову солдата, которого в любой момент могут убить, ранить или отправить на службу за тридевять земель? Но он пришел. Сдержал своё слово. И теперь он пригласил её на свидание, и она почувствовала, что от того, придет ли она, зависела вся ее дальнейшая жизнь.

И, хотя Катя была неравнодушна к этому немцу, решение прийти на свидание с ним пришло не сразу. В ней перепуталось множество эмоций и чувств. Её пригласил на встречу немецкий офицер, который по определению был врагом её страны и её народа. Что по вине немецкой армии в самом начале войны был убит её отец, а мать умерла от голода в блокадном Ленинграде. А с другой стороны, что такое твоя страна и твой народ. Ведь главный партиец района и тот НКВДэшник, которые бросили её и других защитников этой самой страны — тоже часть этого народа. А те лощеные рожи смершевцев, которые стреляют своим в спину, и которых она постоянно видела на всем пути отступления от западных границ до Москвы? Они же тоже были этим народом. А этот немец, который враг, дал возможность эвакуироваться раненым, и даже оставил свой паек для тех, кто не смог уехать. Разобраться во всем этом сразу было невозможно. Думая об этом, она не заметила как вошла в палату, в которой лежал Кобцев.

— Катя прости, но я всё слышал… Я не мог ни выйти, ни даже уши заткнуть…. Прости… — Сказал лежавший на кровати человек, который был почти полностью забинтован.

— Это и к лучшему, а то поделиться таким не с кем и не так-то просто…-

Ответила ему Катя, и присела на кромку его кровати.

— Так ты пойдешь к нему на свидание? — спросил он после небольшой паузы.

— Не знаю… Ситуация какая-то странная…. Он все-таки немецкий офицер, а кто я? Русская пленная и врач-самозванка?

— Если ты думаешь о том, идти или нет, значит ты к нему не равнодушна. Ведь если бы это было не так, ты даже не задумалась бы об этом.

— Это точно. Он мне сразу тогда понравился, только я боялась себе в этом признаться.

— Знаешь Катя, может не стоит делить всех на «своих» и «чужих»? Ты же видела, как «свои» обошлись с нами. Пусть будут просто хорошие люди и плохие. А что касаемо того, что будет, если мы назад к русским попадем, так тебе не хуже чем мне известно, что у товарища Сталина нет военнопленных, а есть предатели. Тем более и ты и я уже сотрудничали с немцами. Хуже нам уже не будет. Я им переводил, а ты в их госпитале работала.

— А что мне было делать? Чем бы я лечила больную пневмонией восьмилетнюю девочку и других людей, которых бросили здесь на произвол судьбы? Приказом товарища Сталина «ни шагу назад»? А немцы дали медикаменты. Наши-то, что не смогли вывезти — сожгли, боялись немцам достанется. А у них своего всего хватает. А перевязки чем делать, а раны чем обрабатывать, а есть что? Или я для себя что-то делала?

— Катя, мне то что объяснять, я и так все знаю, а НКВДэшники тебя и слушать не будут. Я же, в отличии от тебя, никогда не был на передовой, а служил переводчиком при отряде СМЕРШ в тылу. Я прекрасно знаю этих людей и их методы, и никаких иллюзий ни на что не питаю. А если ты еще и скажешь, как свита местного райкомовца тебя головой к памятнику Ленина припечатала, когда ты просила машину, чтобы нас вывезти, так тебе еще и клевету на партию припишут. Такая вот Се ля ви получается.

— Значит мы с тобой, Иван Семенович стали изменниками родины. А я раньше думала, что предателями по-другому становятся. Например, ищут удобный момент, чтобы линию фронта перебежать, сдаются в плен и выдают военные тайны, а потом своих пытают и расстреливают. А оказывается вот ведь как бывает. Служишь Родине не жалея себя — а Родина тебя головой о камень. И, сам не заметив как, ты становишся врагом своего народа. И попадаешь между молотом и наковальней, и жить тебе остается ровно до того момента, пока молот не ударит, а точнее до того дня, когда немцев выпрут из Световска. Но это не произойдет завтра и даже послезавтра. Фронт уже отодвинулся на Восток на 100 с лишим километров, и немцы продолжают наступать. И где и когда их остановят — одному богу известно. Так что попробуем прожить оставшийся жизненный кусочек так, чтобы ни о чем потом не жалеть. В общем не будем о грустном, я сейчас тебя покормлю и пойду собираться. Надо сразить этого немца!

— Так он это, уже того… сражен… —

— Значит будем закреплять завоеванные позиции, — сказала она уже смеясь и побежала в свою каморку, чтобы сообразить что-то поесть.

6

Вальтер Кранке был самым старшим по званию офицером во всем немецком военном госпитале. К тому же он имел одну из высших наград рейха — Рыцарский крест, и в отрытую подтрунивать над ним никто себе не позволял. Но после того, как все узнали, что он ходил с цветами к русской докторше, он стал чувствовать на себе насмешливые взгляды и ехидные смешочки, которые исходили от обитателей этого заведения.

И вот сейчас, в этот прекрасный солнечный июньский вечер, когда он стоял под огромным дубом, в парадной форме с рыцарским крестом, в до блеска начищенных сапогах, и с букетиком цветов, он оказался в центре внимания. На него смотрели из окон, смотрели сидевшие на немногочисленных лавочках, а те, кто просто прогуливался рядом, старались как бы случайно кинуть взгляд в его сторону. Он почувствовал какую-то неловкость и пытался, как мог её прогонять. Надо было ждать Катю. Ждать столько, сколько потребуется. Ведь он даже время ей не сказал. Значит он будет стоять здесь до конца. До наступления ночи.

А Катя в это время уже вовсю собиралась на свидание.

— А вот с «вооружением» то не густо… — подумала она осматривая свой импровизированный гардероб, в котором было одно единственное платье — белое с большими красными цветами, и одни единственные туфли.

— Зато не надо мучительно долго выбирать что одеть — весело сказала она сама себе.

Не смотря на то, что платье было единственным, оно было (как она думала) довольно красивым, и имело безупречный вид — идеально чистое и тщательно выглаженное. Сняв белый халат и одев его, она посмотрелась в зеркало. Удовлетворившись тем, что увидела, она стала заниматься прической. Здесь тоже оказалось не так много вариантов. Красивые, каштановые, чуть ниже плеч волосы можно было либо оставить распущенными, либо сделать хвостик. Катя остановилась на втором варианте, и перетянула их резиночкой. А вот темно-бордовые туфельки на белых носочках смотрелись как-то неестественно вычурно.

— Вот бы сейчас сюда сумочку подходящую и шапочку… — мечтательно подумала Катя, и даже мысленно увидела себя в таком виде. Но взять это было негде, и она, покрутившись около зеркала, вошла в палату, где лежал единственный пациент — лейтенант Кобцев.

— Катя, ты выглядишь бесподобно — сказал он ей улыбаясь, — у немца нет ни единого шанса устоять…

— Посмотрим посмотрим, — весело ответила она и пошла к выходу.

— Ну всё, я пошла… — сказала она сделав глубокий вдох.

— С богом сестрёнка, пусть у тебя всё хорошо будет — тихо сказал ей лейтенант, но девушка уже была на улице и не могла его услышать.

Идти от бывшего инфекционного отделения больницы, в котором располагался сейчас этот медпункт, до главного корпуса, в котором теперь был немецкий госпиталь, было совсем чуть-чуть, не более 2-3 минут. Но для Кати эти минуты показались часами. Она очень волновалась, хотя и не хотела этого показывать. Но когда она увидела стоящего под дубом с букетиком цветов и при полном параде Вальтера, на которого с разных сторон падали насмешливые взгляды, все её волнение мгновенно прошло.

— А бравый солдат выбрал не самую лучшую диспозицию и попал под перекрестный огонь насмешливых взглядов и ухмылок, — как-то по военному оценила ситуацию Катя, — надо срочно идти ему на помощь и выводить в безопасное место.

Вальтер тоже увидел идущую к нему девушку, и неуверенно сделал несколько шагов в её сторону.

А Катя тем временем вплотную к нему приблизилась, приняла от него цветы и поцеловала в щеку. Затем она взяла его под правую руку (левая была подвешена на повязке), обернулась и помахала букетиком в сторону тех, кто на них смотрел, и повела в дальний конец больничного сада, где стояла металлическая беседка.

— Вы, господин офицер, наверно более опытны на поле боя, чем с девушками, — кокетливо сказала ему Катя.

— Да… наверно… — начал он разговор, — и я прошу тебя называть меня по имени, Вальтер, а не господин офицер.

— Слушаюсь! А за что тебя, Вальтер наградили вот этим крестом?

— Это рыцарский крест. Сначала, в Польше, в сентябре 1939, когда я был оберлейтенантом, я получил железный крест второй степени за взятие Варшавы. Потом, в мае 1940, я получил железный крест первой степени и звание капитана при наступлении в Арденнах во французской компании. А в сентябре 1941, при взятии Смоленска, я был награжден рыцарским крестом.

— А я тоже была на фронте под Смоленском, — вставила Катя, но увидев, что Вальтер засмущался и погрустнел, добавила — но это было в прошлой жизни….

— Почему в прошлой? — удивившись её словам спросил Вальтер?

— Потому что Катерина Ромашова умерла месяц назад, когда её бросили на погибель вместе с ранеными солдатами… А сейчас я и сама не знаю, кто я — то ли военнопленная, то ли врач-недоучка и предатель родины…

— Тогда я хочу, чтобы ты просто была моей девушкой.

— Думаю, что твоей девушке в Германии это не понравится…

— У меня больше нет невесты в Германии. Марта, моя бывшая невеста, год назад, ушла к одной тыловой крысе, штурмбанфюреру СС. Ей надоело, что я постоянно на фронте…

— странно…

— Так ты согласна быть моей девушкой? — продолжал настаивать Вальтер.

— Я согласна только быть твоей дамой сердца, ведь ты же рыцарь…

Вальтер почувствовал себя самым счастливым человеком в этом мире, присел на одно калено, и взяв Катину руку поцеловал ей запястье и сказал:

— Я, рыцарь ордена железного креста, Вальтер Кранке, клянусь перед богом и людьми любить тебя и только тебя, пожертвовать всем ради любви к тебе, относиться к тебе с нежностью и уважением, клянусь быть тебе верным и надежным защитником всегда и везде, клянусь делать всё, чтобы ты была самой счастливой.

Кате понравилась игра Вальтера и она, положив руку ему на голову, торжественным тоном ответила:

— С этого момента я, Катерина Ромашова, принадлежу тебе, мой рыцарь, вся — и душой и телом. Клянусь тебе быть верной и преданной. Несмотря на неопределенность настоящего и неизвестность будущего, клянусь слушать тебя и ждать как угодно долго, и пожертвовать для тебя всем……

— Катя, то, что я сказал, это по-настоящему… — сказал Вальтер, встав на ноги и продолжая держать Катину руку.

— Я тоже всё по-настоящему… — ответила она, пристально посмотрев ему в глаза.

Наконец они дошли до беседки и удобно расположились на двух противоположных скамеечках.

— Вальтер, где ты так хорошо выучил русский язык? — спросила Катя после некоторой паузы.

— Когда я был маленький, у меня была русская няня, из белых иммигрантов. Она занималась моим воспитанием. Мой отец погиб на фронте в 1916 году во Франции, а мама много работала, а я почти все время проводил с ней. И общались мы только на Русском языке.

— бывает же так...

— Катя, когда я первый раз тебя увидел, на тебе была какая-то награда. Можно спросить что это?

— Это медаль «За оборону Москвы». Мне её дали в декабре 1941.

Вальтер хотел было рассказать, что тогда, в самом конце 1941 года, его танковая рота дошла до города Истра, что бои были страшные, условия нечеловеческие, но вместо этого он взял её руку и, поцеловав запястье, сказал:

— Ты самая лучшая!

Дальше они общались так, как будто давно знали друг друга. Вальтер рассказывал ей про Германию и свой родной Кёльн, про свое детство и юность, про свою семью. Катя тоже рассказывала про свой родной город Ленинград, про учебу в мединституте, как они с подружкой гадали на женихов, и как она ни разу не ответила взаимностью тем, кто пытался за ней ухаживать. Только темы войны и положение на фронтах, были запретными. Им было просто хорошо вдвоём.

А тем временем вечер незаметно переходил в ночь. Солнце уже ушло за горизонт, и напоминало о себе лишь розовым пятном на западной стороне небосвода. Темнота только начинала заполнять собой пространство. А ночная природа уже вовсю начинала меняться?????.. В кустах трещали кузнечики, где-то в кустах заливисто пел соловей, приглашая на свидание свою подружку. Светлячки, излучающие зеленоватый свет, уже вылетели в поисках своих половин, и своими хххххххх---— — --.

Легкий ветерок играл Катиным платьем, слега поднимая его выше колен, и Вальтер в такие моменты мог видеть идеально ровные Катины ноги. А когда ветерок задувал посильнее, то он четко прорисовывал её худенькую, с маленькой грудью фигуру. И ему льстило то, что он был первым, кому эта красавица ответила взаимностью.

— Уже поздно, мне надо идти к себе… — грустно сказала Катя.

— Мне тоже надо идти в лазарет. Пойдем я тебя провожу.

Вальтер встал со скамейки, протянул Кате руку, и когда она встала, обнял её за талию. Катя тоже обняла его, и так в обнимку они направились к её медпункту. Редкие взгляды из окон лазарета сверлили им спины, но они не хотели ничего этого замечать. Теперь же те несколько минут, что разделяли немецкий госпиталь и медпункт, показались ей несколькими секундами.

— Вот мы и пришли — сказала Катя обняв Вальтера обеими руками и прижавшись к нему всем телом. Вальтер тоже обнял её здоровой рукой и поцеловал в щечку.

— Завтра вечером я приду к тебе, моя королева — сказал он ей тоном, не терпящим возражений.

— Слушаюсь мой господин, буду тебя ждать… — ответила девушка и слегка поцеловала его в губы. Потом, как бы испугавшись этого, она вырвалась из его объятий и забежала в помещение.

Вальтер какое-то время постоял на месте, а потом, опьяненный любовью направился к себе. Пока он шел, куча мыслей проносилась у него в голове. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. В дверях его встретил караульный, отдал ему честь, и заверил, что его в том, что об опоздании господина капитана к отбою никто не узнает. Караульный видел, что Вальтер шел в обнимку с русской докторшей, и по доброму ему завидовал. А Вальтер тем временем добрел до своей палаты, попросил дежурного помочь ему раздеться, и отнести форму на склад. Он лег на кровать и моментально уснул. Ему снились летящие стрижи на фоне голубого неба.

7

На следующий день весь немецкий госпиталь знал, что капитан-танкист приударил за русской докторшей. Люди по-разному относились к этому. Одни осуждали, другие завидовали, третьи радовались за своего боевого товарища. А Вальтер тем временем был занят подготовкой своего визита к Катерине. С момента начала русской компании он ни разу не тратил своё денежное довольствие, и у него скопилась приличная сумма денег. Ему хотелось сделать Кате какой— то особенный подарок, и для этого надо было сходить на городскую барахолку. А между тем, ему наотрез отказались выдать форму. Вальтеру пришлось купить штаны, рубашку и ботинки у завхоза госпиталя. Одежда была ужасной. Одев её, Вальтер стал похож на городского пьяницу, но другого ничего не было. И в таком виде он отправился на городскую барахолку. Но найти там что-то стоящее ему никак не удавалось. Обойдя все ряды, он остановил свой выбор на красивой, ручной работы, небольшой шкатулочке. Пожилая женщина, продававшая эту шкатулку, просила, как ему показалось, слишком высокую цену. Вальтер начал было торговаться, но не добившись уступки, в конце концов, отдал столько, сколько она за неё просила. Еще он купил ленточку, чтобы красиво её обвязать. После этого он вернулся в госпиталь и стал нетерпеливо ждать вечера.

А Катя, придя после свидания в свою каморку, тоже сразу уснула. И снилась всякая ерунда. То ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. А утром, придя осматривать своего единственного пациента, она просто светилась от счастья. Лейтенант Кобцев сразу это заметил, и спросил её о том, как прошло свидание.

— Вы знаете, Иван Семенович, Вальтер очень хороший, порядочный и честный человек. Таких людей, особенно в наше время, днем с огнем не найдешь. Он просто рыцарь, и я согласилась быть его дамой сердца, — кокетливо улыбаясь рассказывала Катя. — Он поклялся меня любить, уважать и защищать. А я пообещала принадлежать только ему, быть верной и преданной, и пожертвовать всем ради него.

— Я очень рад за тебя, Катя. Теперь у меня появилась надежда, что этот немец может быть поможет тебе спастись от всего того… ну ты понимаешь от чего….

— Товарищ лейтенант! Вы должны знать, что как бы всё не сложилось, я никогда вас не брошу. Ни при каких обстоятельствах!

— Товарищ военврач! Довожу до вашего сведения, что я никогда не позволю сделать никаких глупостей из-за меня. Если ты останешься здесь чтобы быть со мной, то я застрелюсь, и не позволю тебе погибнуть!

Катерине нечего было ответить, и она перевела разговор на другую тему.

— А вы идете на поправку, товарищ лейтенант! Раны потихоньку заживают, через пару месяцев плясать будете...

— Спасибо тебе, Катя, что заботишься обо мне. Только какой смысл в моем выздоровлении? Придут СМЕРШевцы и в расход пустят… Хотя нет, смысл есть. Может быть я смогу что-то для тебя сделать, может кому из жителей городка чем помогу. Мы ведь раньше никогда не думали о тех, кого оставляем в оккупации. Так что спасибо тебе, сестренка, за все, что ты делаешь…

— И вам спасибо, Иван Семенович, что помогли мне розовые очки снять. Помните сказку «Волшебник изумрудного города», где все жители ходили в очках, чтобы не ослепнуть от блеска драгоценных камней? А на самом деле очки были нужны для того, чтобы не видеть серость и убогость города. Вот так и мы до войны жили…

— Без таких очков нельзя. Они давали людям иллюзию счастья. Вот сняли мы эти очки — и что? Пустота. Мрак. Тоска.

— Наверно вы правы, только сразу сложно во всем этом разобраться.

Кате сейчас не хотелось вдаваться в грустную философию, да и Кобцев понял, что ни туда разговор завел. Что надо благодарить эту смелую девчонку, а не говорить ей о том, что все её старания бессмысленны и никому не нужны.

— Иван Семенович, а можно вы со мной немецким позанимаетесь? — разрядила обстановку Катя.

— Конечно, сестренка! Докажем этому немцу, что не только он может по-русски говорить.

И они принялись заниматься немецким. Время было много. Местные жители вот уже несколько дней как не приходили за помощью, а в немецкой комендатуре тоже пока не нужно было ничего переводить, и никто не мешал их занятиям. Как оказалось, Катерина неплохо владела немецким. Когда она училась в школе, то с ней занималась материна подруга, учительница немецкого языка в одном из Ленинградских вузов. Катя тогда достигла хороших результатов, но с поступлением в мединститут перестала заниматься и немного всё подзабыла. Теперь же ей пришлось всё вспомнить. А память у неё была хорошей, и она быстро усовершенствовала свои знания. Да и Кобцев был не только хорошим переводчиком, но и способным педагогом.

Так незаметно прошел день и наступил вечер.

— Этот немец, конечно, говорит по-русски лучше, чем ты по-немецки, но в самом ближайшем будущем мы это исправим, — уверенно сказал Кобцев. Он очень обрадовался тому, что может делать для Кати хоть что-то полезное.

— Сегодня вечером Вальтер обещал прийти ко мне.… А я даже встретить его по-человечески не могу, и пригласить его некуда…

— Не думаю, что для него это важно. Ему важна ты.

А Вальтер тем временем вернулся с рынка в госпиталь и ждал вечера, чтобы пойти к Кате. Сегодня завхоз наотрез отказался дать ему форму, а кроме купленной утром одежды ничего не было. Его соседи по палате уже знали, что Вальтер приударил за русской докторшей. Они хмыкали и сплетничали при взгляде на него. Но что-либо сказать или хихикнуть в лицо никто себе не позволял. А госпитальное начальство ничего против его похождений не имело, так как считали, что этот роман будет только способствовать его ближайшему выздоровлению. Время же для Вальтера тянулось бесконечно долго, и когда часы наконец-то показали 5.00 часов, он наспех что-то перекусил в столовой, и пошел к себе в палату. Там он тщательно побрился, подушился одеколоном и стал переодеваться. Выглядел он в этой одежде ужасно. Штаны были немного коротковаты, а рубашка была немного маловата, зато ботинки немного велики. Вальтер подошел к зеркалу и снова ужаснулся своему виду.

— Нет, у нас даже последние пьяницы в Кёльне так не одеваются, — пробурчал он себе под нос.

Эта нелепая одежда дала бы дополнительный повод для насмешек со стороны сослуживцев, и Вальтер в конце концов решил идти к Кате в простом больничном халате и тапочках. Вальтер по привычке одернул на себе халат, взял перевязанную розовой ленточкой шкатулку и направился к Кате.

А Катя, закончив заниматься немецким, тоже готовилась к его приходу. Ей, как и любой девушке, очень хотелось эффектно выглядеть, одеть что-нибудь красивое, использовать немного косметики…. Но ничего этого не было и взять было негде. Она была в том же платье и в тех же туфельках, только прическа была другой. Она распустила свои красивые каштановые волосы. Это было единственное, что она могла поменять.

— Катя, ты такая красивая, что тебе хоть мешок картофельный одень, ты будешь неотразима. — заметил ей Кобцев.

— Ну вы скажете тоже, — кокетливо ответила ему Катя. — А я может, ещё красивее хочу быть. Я хочу быть самой красивой в мире! Ну, хотя бы для Вальтера.

— Он и так уже от тебя голову потерял.

— Все равно нельзя расслабляться — уже смеясь резюмировала Катя.

Между тем в дверь постучали.

— Это Вальтер! — радостно сказала Катя и побежала открывать дверь.

Она встречала его в прихожей. На этот раз он пришел в больничном халате и в тапочках. Едва закрыв за собой дверь, он протянул Кате подарок — красивую шкатулочку ручной работы.

— Это тебе, — неуверенно промолвил Вальтер

— Какая прелесть! — обрадовано воскликнула Катя и, обняв его за Пояс, поцеловала в щеку.

Она отнесла шкатулочку в свою каморку и вернулась в прихожую, где продолжал стоять Вальтер.

— У тебя сегодня новая прическа — начал разговор Вальтер

— Да, для тебя старалась. А что это ты сегодня без формы?

— Интендант не дал. Пришлось придти так.

— Тогда пойдем к госпиталю, а то не дело тебе в таком виде разгуливать.

Выйдя на улицу, Катя повесила на двери табличку « Закрыто» и они направились в сторону немецкого госпиталя.

— Вальтер, я все хочу тебя спросить, а ты не боишься, что твои снова увидят тебя со мной?

— Меня не интересует, что думают другие. — резко ответил он

— Понимаешь, я не хочу тебе навредить… — начала было Катя.

— Вопрос закрыт — отрезал Вальтер.

Катя заметила, что сейчас, первый раз за все время их общения, он показал себя твердым и решительным. И она поняла, что если он что-то решил, то всё так и будет, а ей надо просто с ним соглашаться.

После этого они продолжили прогулку в прибольничном парке. Катя ему сказала, что общаться они теперь будут только по-немецки. И, несмотря на то, что он был у неё хуже, чем у её немца русский, они почти во всем понимали друг друга. Когда было необходимо, Вальтер её поправлял. А она старательно повторяла, иногда по многу раз, пока у неё не получалось идеально. Они ходили в обнимку, и иногда, когда Катя видела, что на них смотрят, она забегала вперед, обнимала своего кавалера и целовала его в губы. В такие моменты все любопытные взгляды сразу исчезали. А вечером Вальтер снова её проводил и обещал прийти вечером следующего дня.

8

Так прошло три недели. Где-то там, на востоке, кипели ожесточенные бои, а Катя и Вальтер просто радовались жизни и ни о чем таком им думать не хотелось. Днем Катя, как и прежде, лечила горожан и ухаживала за Кобцевым, который продолжал с ней занятия немецким. А вечером она приходила в немецкий госпиталь встречаться со своим кавалером. Ему наконец-то сняли с руки гипс, и его левая рука уже работала, хотя ещё и не полностью восстановилась.

И вот в один из июльских дней 1942 года Вальтер пришел к Кате утром. Одет он был в парадную офицерскую форму, с крестом на красно-черной ленточке, и в руках его был огромный букет цветов. Убедившись что она одна, (Кобцева, который потихоньку начал ходить, вызвали в комендатуру что-то переводить, а из местных жителей никто пока не пришёл) он сказал ей:

— Катя, у меня к тебе есть важный разговор. Сегодня в этот городок приезжает полковник Хубер из рейхскоммисариата, и я буду просить его разрешить мне на тебе жениться. Но прежде я должен спросить твоего согласия. Ты согласна выйти за меня замуж?

— Конечно согласна! Только вот…. — начала было отвечать ему Катя и осеклась, увидя его решительный и нетерпящий возражения взгляд.

— Никаких ваших русских если и как бы. Сегодня же я буду подавать об этом прошение.

— Хорошо Вальтер! Только помни, что я не позволю тебе совершить никаких глупостей, если что-то пойдет не так.

— Все будет так. Они не смогут мне отказать. — Закончил он дискуссию.

Катя обняла Вальтера и крепко поцеловала его в губы.

— Я люблю тебя мой рыцарь и буду с тобой всегда, чтобы не случилось!

— Я тоже люблю тебя, моя королева! А сейчас мне надо идти. Скоро приедет полковник и мне надо обязательно попасть на прием к нему.

Вальтер отдал ей цветы, тоже поцеловал её и, выходя за дверь, сказал: — Сегодня к лазарету не приходи. Я приду к тебе сам

— Я буду ждать тебя… — тихо ответила ему Катя.

Вальтер Кранке пришел на прием к полковнику Хуберу при полном параде и с рыцарским крестом на шее.

Войдя в кабинет коменданта городка, где вел прием полковник, Вальтер встал по стойке смирно, вытянул руку в нацистском приветствии, и громко выпалил:

— Хайль Гитлер господин оберст!

— Вольно господин капитан. Я весь во внимании.

— Господин оберст. Я написал на ваше имя прошение о разрешении мне жениться на русской женщине. И я хотел бы, чтобы вы не откладывали решение этого вопроса, потому что скоро я снова ухожу на фронт.

— Я слышал, что у вас роман с русской докторшей. Но вот чтобы жениться на ней… А знаете ли вы, господин капитан, что она была санитаркой в русской армии?

— Так точно господин оберст. Но она не воевала с оружием в руках против вермахта.

— Вы, господин капитан, ставите меня в затруднительное положение. С одной стороны я не могу отказать в женитьбе офицеру-фронтовику, награжденному рыцарским крестом. С другой стороны я не могу допустить, чтобы немецкий офицер женился на русской санитарке, носившей военную форму врага. К тому же фюрер отрицательно относится к таким бракам.

Полковник сделал паузу. Было видно что решение он уже принял, и сейчас только подбирает более подходящие слова, чтобы его озвучить

— Поэтому, господин капитан, мы поступим следующим образом. Жениться на русской санитарке я вам согласия не дам. Но если она напишет прошение о вступлении в ряды доблестной немецкой армии во вспомогательные службы, и будет носить немецкую военную форму — то тогда мы соблюдем все формальности, и у меня не будет никаких причин вам отказать. Я буду в этом городке еще пару дней. Так что в течение этого времени буду готов принять вас обоих. И ещё. Прошу не воспринимать моё решение как издевательство тыловой крысы над фронтовым офицером. Я прошел всю первую мировую в должности командира пехотной роты. А сейчас я просто выполняю свою работу и свой долг. Как и ты на передовой. У вас есть вопросы господин капитан?

— Никак нет господин оберст! — выпалил Вальтер встав по стойке смирно. — Разрешите идти господин оберст!

— Идите Вальтер, и хорошенько подумайте. И помните, если что, то на вас будет вся ответственность за все возможные неприятности.

Он вышел из кабинета в смешанных чувствах. С одной стороны полковник ему жениться не запретил, а с другой он поставил жесткое условие. Пойдет ли на это Катя? И вправе ли он просить её об этом?

Погрузившись во все эти думы, он не заметил, как подошел к Катиному медпункту. Вальтер постучал в дверь, и сразу же вошел. Катя стояла около столика, стоящего посреди комнаты, и возилась с какими-то медицинскими инструментами. Увидев его мрачный вид, она сразу же поняла, что что-то не так.

— Тебе не дали разрешения на свадьбу? — прямо спросила его Катерина

— Не всё так просто. Мне поставили условие.

— Какое? — с нетерпением допытывалась Катя.

— Мне сказали, что ты должна вступить в немецкую армию во вспомогательные части и носить немецкую форму.

— И это Всё? — изумленно спросила Катерина

— Да. Полковник пробудет в городе ещё два дня, и если что, то он нас примет.

— А можно я поменяю имя на Катрин и возьму твою фамилию?

— Так ты что — согласна выполнить это условие полковника Хубера? — ответил Вальтер вопросом на вопрос

— Помнишь, когда ты просил меня стать твоей дамой сердца, мы с тобой поклялись принести любые жертвы ради нашей любви? Так вот я и выполняю своё обещание. Я хочу чтобы ты, Вальтер, знал — что я простая слабая женщина, я не хочу служить ни Гитлеру, ни Сталину. А хочу я простого человеческого счастья — иметь семью — мужа и детей, хочу любить и быть любимой. Ведь это не так много, правда?

— Любая женщина этого хочет, но лишь очень немногим это удается— заметил Вальтер.

— А я буду за это бороться.

— Я тоже…

— Но мы же сумеем пройти все испытания, которые пошлет нам судьба?

— Конечно сможем, фрау Катрин Кранке.

Так что же мы здесь сидим? Пошли записываться на прием к полковнику.

Они вместе пришли в комендатуру и Вальтер помог Кате написать прошение о вступлении в ряды вспомогательной службы германской армии Hilfswillige. А церемония её зачисления в вермахт была назначена на следующий день.

9

Полковник Хубер, пожилой и слегка полноватый, был представителем старого, ещё кайзеровского, германского военного сословия и расовые теории фюрера были ему чужды. Он не видел ничего плохого в том, что немецкий офицер женится на русской. Он принял от Кати заявление о вступлении во вспомогательные отряды германской армии, и тут же его утвердил. Он лично отнес его в канцелярию, и приказал тут же оформить приказ о её зачислении в вермахт.

На следующий день они пришли в комендатуру ровно в назначенное время. Вальтер был одет в парадную офицерскую форму с рыцарским крестом на шее, а Катерина была в простом бело-красном платье. Адъютант бургомистра проводил их в помещение, где должен был проходить процесс поступления Кати на службу Германии. Кроме Хубера на церемонии присутствовал сам бургомистр и один из офицеров тыловой службы. Они втроем стояли под огромным красно-черным флагом со свастикой, а на стене напротив висел огромный портрет фюрера.

— Хайль Гитлер — отчеканил Вальтер войдя в зал и вытянулся по стойке смирно, подняв правую руку в нацистском приветствии. Катя вошла в зал вместе с ним.

— Хайль Гитлер — ответил полковник, в то время как бургомистр и офицер просто подняли руки в нацистском приветствии.

После короткой паузы слово взял полковник Хубер.

— Сегодня, 10 июля 1942 года, Вам, Катерина Ромашова, предоставлена честь вступить в ряды доблестной германской армии.

Сделав небольшую паузу он пригласил Катю подойти к знамени со свастикой и зачитать текст присяги.

Девушка подошла в указанное ей место, взяла бумажку с текстом присяги, написанном сразу на двух языках, и начала читать по-немецки:

— Я, Катерина Ромашова, добровольно вступаю в ряды Германской армии и тем самым обязуюсь помочь покорить большевизм, врагом которого я являюсь.

Объявляю, что я не подвергалась лишению свободы.

Объявляю, что я не принадлежу к еврейской расе.

Обещаю, что я все порученные мне работы буду выполнять прилежно, аккуратно и добросовестно и со вверенными мне вещами и инструментами обращаться правильно.

Я объявляю, что обо всём, о чём на моём производстве или во всех немецких учреждениях узнаю или замечу безусловно буду держать в тайне.

Обязуюсь не заниматься шпионажем, саботажем и не бежать. Я обязуюсь о каждом случае шпионажа и саботажа, направленного по отношению к любому подразделению Германской армии, а равно и по отношению предполагаемых попыток к побегам, сообщать руководителю места моей работы или его заместителю.

Также обязуюсь им же сообщать немедленно, если меня кто-нибудь будет склонять к шпионажу, саботажу или побегу.

Мне известно, что в случае моего обмана в вышеуказанном, или невыполнеии принятых на себя обязательств, я бессрочно исключаюсь из рядов Германской армии и буду судима по Германским военным законам, и в особо тяжёлых случаях приговариваюсь к смерти.

Прочитав текст присяги, Катя поставила свою подпись в каких-то документах и подошла к Вальтеру.

— Поздравляю вас, Катерина Ромашова, с зачислением на службу в доблестную германскую армию. — торжественно произнес полковник Хубер.

— Хайль Гитлер — ответила девушка вытянув руку в нацистском приветствии.

Катя все делала механически, без какого-либо осмысления. Ей, конечно же, не хотелось поступать на службу в вермахт. Нет, она не боялась за это (поступление на службу к немцам) кары с советской стороны. «Нет смысла судить за воровство того, кто приговорен к смертной казни за убийство» — так думала она о своем положении, справедливо полагая, что для советского НКВД она уже давно изменник родины и приговор ей за это один — расстрел. Но она боялась подвести Вальтера, человека который её любит. И который ради неё пошел наперекор всем традициям и предрассудкам, бытовавшим в тогдашнем германском обществе. Ей управляла какая-то неведомая сила, которая заставляла выполнять все точно и четко. Во время всего этого действа, она даже в какой то момент увидела себя со стороны. Ей даже показалось, что та самая девчонка, которая только что ползала по полю боя и вытаскивала из под огня раненых русских солдат, смотрит на ту, которая читает немцам присягу. От таких мыслей становилось не по-себе. Но та самая сила, которая сейчас ею руководила, не позволила даже хоть как-то проявить свои эмоции. И только Вальтер заметил, что такую он её ещё не видел.

На этом считаю церемонию закрытой, — сказал полковник Хубер, вернув Катю от её размышлений к происходящему, и вместе с другими офицерами вышел из помещения.

Оставшись наедине, капитан Кранке обнял девушку, которая выглядела уставшей и подавленной, и спросил:

Ты в порядке? Как ты себя чувствуешь?

Бывало и лучше — грустно ответила Катя.

Ты переживаешь что поступила на немецкую службу?

Назвалась груздем — полезай в кузов, — грустно ответила девушка.

Что такое груздь и что такое кузов? Я не знаю таких слов — удивленно спросил Вальтер.

Это значит, что если я собралась замуж за немецкого офицера, то не надо ворошить своё прошлое.

Вальтер так и не узнал, что такое груздь и что такое кузов, но понял, что Катя сейчас, как никогда, нуждается в его поддержке.

Пойдем к бургомистру, надо написать прошение о регистрации свадьбы. — сказал ей Вальтер.

Свадьбу не регистрируют. Регистрируют брак, — поправила его Катя.

Они вышли из зала и направились в кабинет бургомистра. Там они написали заявление о регистрации их брака и назначили дату свадьбы — ровно через неделю.

Когда они вышли из здания комендатуры, Катя почувствовала на себе ядовитые, полные ненависти взгляды небольшой группы русских женщин, стоявших около информационного стенда, на котором были вывешены различные приказы немецкой комендатуры. И в этот момент она осознала, что только что она перешла черту, за которой остались эти люди, и что теперь она для них чужая. Нет, не чужая, а враг. Такая же, как Вальтер и все остальные немцы. Но в открытую, конечно, что либо ей сказать никто не осмеливался.

— А ведь они ещё даже не знают, что я поступила на службу к немцам. Они ненавидят меня за мой роман с немецким офицером, — подумала Катя и покрепче взяла Вальтера за руку.

7.

Сразу же после вступления в ряды «хиви», Катерина Ромашова поступила на службу в немецкий военный госпиталь. Там же она и стала теперь жить и выполнять ту же работу, что делала до прихода немцев — делала перевязки, …… А вечера она проводила с Вальтером, с которым у неё уже была назначена дата свадьбы. Когда то, ещё до войны, Катя мечтала о том времени, когда она будет выходить замуж. Она представляла, как будет выбирать себе платье, как в дворце бракосочетания она обменяется со своим женихом кольцами, как им будет играть марш мендесьсона и как потом все соберутся в каком нибудь ресторане отметить это событие. Она даже мысленно составляла список тех, кого она пригласит. Ей хотелось видеть счастливые лица своих родителей… А сейчас ей пригласить некого, да и родителей уже в живых нет. Да и будь такая возможность, то никто из тех, кого она когда-то хотела позвать на свадьбу — не пришел бы. Катерина часто задумывалась о том, что думают её мать и отец, глядя на неё с того света. Осуждают или наоборот одобряют. Но её душа не чувствовала, что её кто-то в чем-то укоряет. Один только Василий Кобцев просился к ней на свадьбу и она решила обязательно его пригласить. Платье она тоже не заказывала, а решила идти на церемонию бракосочетания в немецкой военной форме, которую она должна была получить со дня на день.

И вот за два дня до свадьбы ей наконец то выдали обмундирование — темно-серые юбку и пиджак, такого же цвета пилотку, а так же белую рубашку и галстук. Рассмотрев её внимательно, Катя стала её примерять. Юбка оказалась немного широковата, да и пиджак, на котором не было погон, оказался немного великоват. Но в целом ей всё понравилось. Особенно красиво смотрелась пилотка с орлом, держащем свастику. Такой же орел был и на пиджаке. И хотя официально «хиви» не имели право носить на форме немецкого орла, никто эти правила не соблюдал. Тем более она была невестой немецкого офицера, награжденного высшим орденом рейха — рыцарским крестом. Рассматривая себя в зеркале, Катя вдруг снова увидела себя со стороны. Та ленинградская девушка — студентка смотрела на неё сегодняшнюю — невесту немецкого офицера и служащую германской армии. Только теперь её уже не мучили никакие смущения и колебания. Она была полностью уверена в себе.

— Не смотри на меня так, Катерина Ромашова. Тебя больше нет. Ты умерла в мае 1942. Теперь только есть я — Катрин Кранке. Я теперь просто живу в твоей оболочке — сказала она той ленинградской девушке, которая смотрела на неё из зазеркалья.

Надо подшить форму, чтобы выглядеть на все 100! — подумала Катя и, достав булавки начала делать заборки на пиджаке и юбке. К вечеру надо было все закончить.

А Вальтер тем временем уже практически полностью поправился, хотя и левая рука не работала как прежде. Он был полностью поглощен подготовкой к предстоящей свадьбе. Его немного огорчало то, что рядом не было его матери, которой он уже сообщил всё в письме, и его боевых товарищей, которые сейчас были далеко на передовой. Он пока ещё не знал, как всё сложится после его выписки из госпиталя, которая должна была произойти со дня на день. Но был уверен, что всё будет хорошо. Капитан Кранке не замечал, что не все немцы положительно относятся к его женитьбе на русской. Некоторые стали общаться с ним холодно и формально. А некоторые наоборот очень обрадовались такому событию. И эти люди, после долгих ужасов войны, насмотревшись на смерть и страдания, очень хотели увидеть какую нибудь простую человеческую радость. И предстоящая свадьба офицера-танкиста обещала быть тем мероприятием, которое могло дать им положительные эмоции, которых было очень мало после начала русской компании.

Будущим супругам теперь надо было найти жильё. И бургомистр выделил им одну из пустующих квартир в бывшем райкомовском доме. В квартире был полный разгром, но в целом вся мебель была на месте и в пригодном состоянии. За небольшую сумму денег и немного продуктов Катя легко договорилась с местной женщиной привести эту квартиру в порядок. За день до предстоящей свадьбы форма была полностью готова — подшита и отглажена. На местной барахолке были куплены вполне приличные черные туфли, которые очень хорошо сочетались с темно серыми юбкой и пиджачком, под которым была белая блузка и серый галстук. Катя еще раз все примерила и тщательно разглядывала себя в зеркало. На этот раз всё было подогнано просто идеально. Настроение у неё было хорошее, и вдруг она баловства ради достала спрятанную медальку «За оборону Москвы» и нацепила её на груди своего пиджака, рядом с немецким орлом.

— Интересно, может быть что-нибудь более абсурдное — чем эта медаль на немецкой форме? — подумала про себя Катерина, стоя перед зеркалом в своей комнатке в немецком госпитале.

И вдруг в дверь постучали, и не дожидаясь её ответа к ней зашел Вальтер.

Девушка стала было пытаться быстро отстегнуть эту медаль, но из-за спешки сразу это сделать не получилось. Подойдя к своей невесте сзади он обнял её, взяв её руки в свои, и увидел на её пиджаке эту злополучную медаль. Несколько секунд они постояли обнявшись, а потом Вальтер отпустил её и присев на табуретку сказал:

— Катрин, ты выглядишь бесподобно, но это надо спрятать подальше, чтобы никто не видел.

— Я знаю. Сама не пойму, зачем её достала — сказала Катя, снимая свою медальку, — а вообще то ты, жених, не должен был видеть меня в том, в чем я на свадьбу пойду.

— У нас, в Германии нет такого обычая. Так что будем считать что всё идет правильно. А сейчас нам надо сходить посмотреть нашу квартиру, всё ли в ней готово.

— А мне что, идти прямо так, в форме? —

— А почему бы и нет? Ты теперь на службе вермахта, и пусть все это видят.

И Катя, запрятав подальше свою медальку, подошла к зеркалу, поправила прическу и взяв своего жениха за руку, вышла с ним в коридор.

Выйдя на улицу, они направились к центру городка. Помимо того, что надо было посмотреть квартиру, Вальтер хотел зайки к бургомистру, чтобы убедиться, что к завтрашней свадьбе все готово. А ещё он хотел и на барахолку городскую зайти, и, наконец, показать своей невесте приготовленный ей сюрприз. (кольца)

На улице стоял прекрасный июльский день. Было тепло и солнечно. Редкие облачка лениво проплывали по небу, и приятно обдувал слабенький ветерок. Они шли по улице взявшись за руки, оба в военной форме, не замечая тех редких ненавидящих взглядов местных жителей, которыми те их одаривали. С того дня, как Катя вступила в ряды хиви, и получила комнатку в здании немецкого госпиталя — она больше не принимала никого из местных жителей. Василий Кобцев переехал туда же, хотя официально на службу к немцам не поступал. И теперь то помещение, где она жила с со своим единственным пациентом пустовало. Так что теперь, если кому-то из жителей Световска была нужна медицинская помощь, то надо было обращаться непосредственно к немцам.

Подойдя к зданию комендатуры, Они увидели выходящего на улицу бургомистра. Он подтвердил им, что на завтра все готово, и что он ждет их в 10 утра. Попрощавшись с ним, будущие молодожены пошли смотреть выделенную им квартиру. Пожилая женщина, которая делала там уборку, уже почти все закончила. Вся мебель была приведена в порядок, протерта и аккуратно расставлена. Полы были тщательно вымыты, и вообще все выглядело как нельзя лучше.

— А русские партийные бонзы жили очень даже шикарно, и для себя коммунизм уже построили. Только мы им помешали. — сказал Вальтер осматривая своё новое жилище.

— А чем мы хуже них? — весело сказала Катя, — пожили хорошо и хватит, теперь мы хорошо поживем.

Оставшись довольными своей новой квартирой, они вышли из дома и направились в госпиталь. Сегодня Вальтеру предстояла выписка, и надо было подписать и оформить все документы.

А уже в госпитале он узнал, что его признали ограниченно годным к военной службе и в свою танковую роту он уже не вернётся. И означало это, что его ждет новое назначение. А пока ему предоставили двухнедельный отпуск по ранению и думать об этом совсем не хотелось — ведь на завтра была назначена его свадьба. А Катя, узнав о том, что её будущий муж не поедет на передовую обрадовалась, хотя и старалась не показывать вида. Ведь если бы Вальтера направили обратно в свою часть, то врят-ли она смогла бы быть с ним. Но обо всём этом они думали так, между делом. Они оба были просто счастливы.

Ночь перед свадьбой они провели раздельно. Вальтер в госпитальной палате, а Катя в своей каморке в том же госпитале. Каждый из них думал о своём. ХХХХХХХХХХХ

8

Свадьба прошла совершенно буднично. На саму церемонию пришли несколько немецких солдат и офицеров из лазарета и Василий Кобцев. После того, как жених и невеста расписались, и стали уже мужем и женой, приглашенные на свадьбу вручили им свои нехитрые подарки. Один из приглашённых сделал несколько снимков на фотоаппарат, а бургомистр дал свою машину отвезти молодоженов к райкомовскому дому. Они сели вдвоём на заднее сиденье, оставив всех около комендатуры, и черный, до блеска вымытый Опель Кадет лихо помчал их к новой жизни

Приехав к дому, который находился совсем близко, Вальтер отпустил водителя, который еще раз его поздравил, и взял Катю за руку. Они поднялись по широченной лестнице с дубовыми перилами на второй этаж и остановились напротив двери своей новой квартиры. Капитан Кранке захотел внести свою теперь уже жену на руках в их новое жилище. Но сделать это оказалось не так-то просто. Хотя она и была худенькой девушкой и весила совсем немного, левая рука Вальтера отказывалась слушаться.

Не зря, наверно, доктор запретил мне этой рукой что-либо поднимать — грустно подумал он, пытаясь поднять её одной рукой.

А Катерина, чтобы помочь своему теперь уже мужу, сама крепко зацепилась ему за шею, так, что ему оставалось просто её придерживать. Так они и вошли в дверь квартиры.

Оказавшийся внутри, они оба стали изучать своё новое жильё. Катя, до этого видевшая эту квартиру мельком, только сейчас стала замечать отдельные детали, которые показывали всю красоту и роскошь.

— До войны я с родителями жила в крошечной двухкомнатной квартирке на окраине Ленинграда. И тогда мне казалось, что это так прекрасно! Ведь многие наши друзья и знакомые жили в коммуналках! — радостно сказала девушка, оглядывая эти хоромы. — а ту вот ведь как наши слуги народа жили!

— Что такое «коммуналка» — спросил её Вальтер

— Это когда несколько семей живут в одной квартире. И у каждой семьи своя комната.

— В Германии такого нет. Жаль что мы проведем здесь всего две недели. Потом я получу новое назначение. Ты поедешь со мной?

— Хоть на край света… — ответила она

Катя знала, что Вальтера скоро направят куда-нибудь служить, и надеялась, что возможно получится быть рядом со своим мужем. Ведь во время войны медицинские работники нужны везде. Но если даже и нет, то она будет ждать его столько, сколько потребуется.

— Пока смерть не разлучит нас — подумала она про себя, а вслух сказала:

— Сегодня вечером придут гости, и надо все подготовить.

И тут выяснилось, что в доме нет вообще никакой еды, и что из одежды у Кати всего одно платье и одни туфли.

Не долго думая, они решили пойти на городскую барахолку, которая располагалась неподалеку. День стоял жаркий, и девушка вместо формы надела своё единственное платье. А капитан Кранке так и остался в своей парадной офицерской форме с рыцарским крестом на красно-черной ленте.

Придя на рынок, молодожены решили купить что-нибудь из продуктов. А так-же Вальтер решил купить что-нибудь из одежды для своей жены. Те, кто торговал на рынке, уже знали немецкого офицера, который прекрасно говорит по-русски, и платит рейхсмарками. Они начали наперебой предлагать ему свой товар, обещая лучшую цену. Но выбор был довольно бедный. И если продуктов они взяли достаточно, то с одеждой для Кати было совсем тоскливо. Кроме поношенной и некрасивой одежды на барахолке ничего не было.

— Вот на часочек бы сейчас в мой родной Кёльн — сколько всего можно было бы купить… — мечтательно подумал Вальтер, брезгливо рассматривая предлагаемое ему тряпьё.

Из всего увиденного, он остановил свой выбор на двух отрезах ткани, из которых, как он думал, можно что-нибудь сшить. Купив эту материю, они так и не нашли больше ничего интересного и направились в сторону дома. По пути домой они встретили десятилетнюю девочку Веру, которая недавно лечилась у Кати от пневмонии. Она подбежала к ним, и смеясь спросила

— Тётя Катя, а это правда, что теперь этот немец — ваш муж?

— Да, — как-то нерешительно ответила Катерина

— Тогда я Вас поздравляю, — весело сказала девчушка, обняв Катю.

Катя же не успела даже ничего ей ответить, потому что Вера мгновенно куда-то убежала. А когда они уже почти подошли к дому, то девчонка снова подбежала к ним и вручила небольшой букетик цветов.

— Это вам мой подарок — торжественно сказала Вера.

Катя приняла от неё цветы, обняла и поцеловала в щечку. И тут же инстинктивно стала оглядываться по сторонам, боясь что кто-то увидит, что девочка общается с немцем и с ней, с предателем родины.

Вера это заметила, и сказала:

— Не переживайте за меня, мне все равно кто и что будет думать. Вы, тётя Катя, — мой друг.

А Катерина тем временем еле сдерживалась от того, чтобы не заплакать. Вальтер же тем временем попытался дать девочке что-то из тех продуктов, что они только что купили, но Вера так-же быстро убежала, так ничего и не взяв.

— А когда у нас будет такая же? — спросил он у своей жены.

В ответ Катя только пожала плечами.....

Придя домой, они собрали нехитрый стол и стали ждать гостей.

К ним пришли те же, кто был на их церемонии бракосочетания. Это были несколько человек из военного госпиталя. Они принесли неизвестно откуда взятую бутылку вина и другую снедь. В итоге стол получился весьма достойным. Поздравив молодоженов со свадьбой, немцы стали обсуждать положение на фронте и спорить, когда они возьмут Сталинград. Вальтер неохотно участвовал в этой дискуссии, ограничиваясь общими фразами. Он прекрасно понимал, что сопротивление русских растет, а немцам всё тяжелее и тяжелее продвигаться вперёд.

В конце концов гости разошлись и новобрачные остались одни.

— Сегодня ты будешь моим первым и единственным мужчиной — торжественно сказала Катя.

— Я хочу чтобы ты никогда и ни о чем не пожалела… — ответил ей Вальтер.

— Ты знаешь, а я даже благодарна тем, кто бросил меня тогда здесь, в мае. Ведь если бы нас тогда эвакуировали, то тогда бы я не встретила тебя...

9

Две недели отпуска, которые дали Вальтеру Кранке, пролетали как одно мгновение. Катя продолжала работать в немецком госпитале, а её муж пытался как то обустроить их быт, хоть и понимал, что жить в этой квартире оставалось считанные дни. И вот в один из дней Вальтера вызвали к бургомистру и он получил приказ о новом назначении. Его направляли в городок Задонск. Там ему предстояло создать учебный центр для танкистов, который пребывали на фронт сразу после обучения в Германии. В этом учебном центре Вальтеру предстояло создать из вчерашних курсантов готовые танковые экипажи, которые были бы готовы воевать в тяжелейших боях на советско-германском фронте. Ему предстояло самому подобрать персонал и подобрать подходящее место в окрестностях Задонска. В штатном расписании будующей учебной части значилась должность фельдшера, на которую он сразу же решил назначить Катерину

Получив приказ, Вальтер сразу направился в госпиталь к своей жене и рассказал ей о своем новом назначении. Она обрадовалась этой новости. Госпитальное начальство со своей стороны тоже не возражало ее переводу на новое место службы. Так что оставалось уладить формальности и через два дня отправляться на новое место. Кате очень хотелось уехать из Световска. Она устала от ненавидящих взглядов горожан, которыми те её щедро одаривали. В этих взглядах были и ненависть и зависть одновременно. Она их не осуждала, но и дальше терпеть это было не выносимо. И теперь, наконец-то, они с Вальтером будут далеко от этого места.

Наконец все было готово — оформлены все документы и упакованы чемоданы. Катя зашла к Кобцеву, который теперь работал в немецком госпитале, чтобы попрощаться. Он уже знал, что они с Вальтером уезжают к его новому месту службы, и очень за неё радовался. Расстование прошло не так горестно, как она предполагала. Иван Семенович искренне радовался за нее, и это приободрило Катерину. Она только сейчас поняла, что за неё радуются всего два человека — девчонка Вера, которую она она недавно лечила от пневмании, и лейтенант Кобцев. Но как же ей дорога была их поддержка! По русской традиции присев на дорожку, Катя с Вальтером сели в ожидавший их Опель Кадет, который отвез их на железно-дорожную станцию.

До Задонска они добрались без приключений, и сразу направились в комендатуру. Пожилой майор-коммендант оказался довольно таки приятным и гостеприимным. Он ввел Вальтера в курс здешней жизни, познакомил его и Катю с офицерами своего заведения и приказал своему адъютанту проводить их в выделенную им квартиру. Эта Квартира, конечно, была намного меньше и хуже той, в которой они жили в Световске. Располагалась она в центральной части городка, в старом трехэтажном доме дореволюционной постройки на втором этаже. Высокие потолки и маленькие окна-бойницы в толстенных стенах плохо сочетались между собой. Скудная мебелировка и выцветщие, кое где ободранные обои, тоже не добавляли комфорта. Но, тем не менее, все было тщательно вымыто, были вода и электричество. Отпустив провожавшего их адъютанта, Катя и Вальтер стали располагаться в квартире, которая, не смотря ни на что, им понравилась.

10

На следующий день Вальтер принялся энергично выполнять полученный им приказ по организации учебного центра. И перво наперво ему нужно было выбрать место дислакации. Внимательно изучив карту и пообщавшись с офицерами из комендатуры, он отметил несколько мест, которые могли бы подойти для этой цели. Комендант Задонска выделил машину и несколько человек охраны, и Вальтер отправился их осматривать. Когда они приехал на заброшенную машинно-тракторную станцию не далеко от деревни Веселово, то он сразу понял, что это место идеально для него подходит. Ангары, пусть даже слегка разрушенные, можно было быстро привсти в порядок, и в них можно было ставить и ремонтировать танки. Ближайшие поля, на которых раньше сеяли пшеницу, и которые сейчас пустовали — прекрасно подходили для танковых маневров, и до Задонска было всего 15 километров.

Комендант Задонска выделил Людей из службы ТОДТа и материалы, и буквально за месяц все было приведено в надлежайший вид, и можно было уже пригонять танки, размещать людей и вводить в сторой новую учебную часть.

Но вот с людьми оказалось не все так просто. Специалистов по ремонту и обслуживанию танков катастрофически не хватало на фронте, и командование предложило набрать персонал из числа русских военнопленных. Вальтеру не понравилась такая идея, но делать было нечего, и в один из сентябрьских дней 1942 года он поехал в ближайший лагерь русских военно-пленных.

Капинан вермахта Вальтер Кранке, который который с первого дня русской компании всегда был на передовой, никогда не задумывался о судьбе тех, кто попадал в плен. Если же кто-то подал к нему в плен, он всегда обращался с пленными уважительно и требовал того же от своих подчиненных. И всегда считал, что так поступают все немецкие солдаты и командиры. А те слухи, в которых рассказывали о жестокости, а подчас и о зверствах немцев, он считал преувеличением, или на крайний случай, единичными моментами, вызванными реалиями этой крайне жестокой войны. Он часто был поражен тем, что многие русские, попав в безвыходное положение, в плен не сдавались, а с отчаянием обреченных продолжали сражаться, идя на верную смерть и нанося дополнительные потери немецким частям.

И вот сейчас, прибыв в один таких лагерей, он увидел сам — что же происходит с пленными русскими солдатами и офицерами. В глаза ему кинулась ужасная антисанитария, изможденные, голодные, еле державшиеся на ногах люди. Бараки, в которых они проживали, ХХХХХХХХХХХХХХХХХ

Когда Вальтер зашел к коменданту лагеря, пропитому красноносому майору, от которого ужасно разило перегаром, запах которого он пытался заглушить одеколоном, он, даже не доложив ему о цели своего визита, едва поприветствовав коротким и резким "Хайл Гитлер", стал говорить ему о своих впечатлениях от увиденного:

— Господин майор! Почему пленные содержатся в таких условиях? Это прямое нарушение женевской конвенции о положении военнопленных! Я буду вынужден написать о вас рапорт в вышестоящие инстанции!

— Не забывайтесь, капитан, вы разговариваете со старшим по званию. И что это вы записались в адвокаты к русским? — с ухмылкой спросил комендант лагеря.

— Какой еще к черту адвокат! — негодовал Вальтер

— Вы что, не понимаете, что из-за такого обращения русские отказываются сдаваться в плен и германская армия несет ненужные потери? Или вам наплевать на нашу армию?

Комендант лагеря, майор Климберг, не был по натуре ни садистом, ни даже просто жестоким человеком. Но что-либо сделать для улучшения положения пленных он не мог. Командование не выделяло для лагеря всего необходимого, ссылаясь на то, что все идет на нужды немецкой армии, а сам он никакую инициаитву проявлять не хотел, так как больше всего на свете боялся попасть на восточный фронт. И, взяв паузу и внимательно осмотрев Вальтера, он ответил:

— Я вижу на вас рыцарский крест, господин капитан, поэтому буду с вами говорить открыто и прямо. Я ничего не могу сделать для этих несчастых. У меня мало продуктов, почти нет медикаментов, но есть инструкция от командования — с русскими не церемониться. Может вы хотите что-то возразить моему начальству? Вы, конечно, можете написать на меня рапорт, это ваше право. Но этим вы сделаете хуже себе. Вас не достаточно жестким по отношению к врагам рейха, несмотря на вашу награду. Оно вам надо? — майор? — подытожил комендант лагеря сидя в своем кресле и, сделав паузу, вытерев пот со лба, продолжил уже более дружелюбным тоном:

— Мне уже доложили о вашем визите. Я знаю, что вам нужны механики водители танков. Я подобрал вам несколько десятков кандидатов. Сейчас их приведут и можете с ними поработать. Я прикажу позвать переводчика.

— Мне не нужен переводчик — нейтрально ответил Вальтер.

— Тем лучше — сказал комендант лагеря и отправил охранника собрать на плацу тех, кто мог подойти для службы во вновь создаваемой учебной части.

— Я хочу чтобы вы поняли, господин капитан, что те, кто имеет желание сотрудничать с нами, всегда могут перейти на службу рейху во вспомогательные части. Сейчас вы можете лично улучшить положение тех, кого возьмете на службу в свою часть. К тому же не вам одному нужны люди. И поверьте, что все, кто с нами сотрудничают, имеют достаточное довольствие и сносные условия для жизни. — закончив свою речь, майор достал бутылочку коньяка и две рюмки и предложил выпить за скорую победу германии.

Майору Климбергу не понравились слова приехавшего к нему капитана-танкиста о том, что он напишет на него рапорт. Он даже понимал, что этот капитан в чем-то прав. И, хотя он, майор Климберг, делал все согласно инструкциям, он очень не хотел, чтобы вокруг его персоны создавался какой-то ненужный ажиотаж. Он знал, что в связи с большими потерями на восточном фронте началась компания по изысканию резервов в тыловых частях вермахта для отправки на фронт в район Сталинграда. А менять спокойное и не пыльное место коменданта лагеря на окопы — ему совершенно не хотелось. Поэтому он старался по возможности расположить к себе этого заезжего капитана.

Едва выпив коньяк, в дверь постучал охранник, и должил, что вызванные пленные построены на плацу. Вальтер поблагодарил майора за коньяк и пошел за охранником на лагерный платц.

На лагерном платцу стояло около тридцати человек. Они были грязные и изможденные, во рваной одежде, некоторые даже в каких-то обмотках вместо обуви… Один из них был неестественно широким и массивным, но было видно, что ему тяжело стоять. Вальтеру даже показалось, что он, возможно, его где-то видел. Осмотрев строй, он обратился к пленным на русском языке.

— Русские солдаты! Я хочу предожить вам большу честь — послужить великой Германии. Мне нужно десять специалистов, умеющих управлять и обслуживать танки. Вы будете иметь хорошее питание, одежду и теплый барак. Но за это надо будет много и усердно работать. За саботаж и вредительство — расстрел. За связь с партизанами — расстрел. За побег расстрел. Желающие сделать два шага вперед!

Из строя вышли примерно двадцать человек из тридцати, в том числе и тот здоровяк, который показался Вальтеру знакомым. Оставшиеся стоять пленные шептали ругательсва и проклятия в адрес тех, кто согласился служить немцам. Но охранник, с молчаливого согласия Вальтера, погнал их обратно в барак.

Поскольку желающих было больше, чем ему требовалось, Вальтер решил побеседовать с каждым персонально. Он зашел в здание коммендатуры лагеря, и попросил коменданта выделить ему комнату для бесед и принести личные дела тех, с кем он будет разговаривать. Майор Климберг предложил для этого свой кабинет, а его адъютант принес папки с делами на тех, из кого Вальтеру предстояло отобрать персонал для создаваемой им учебной части.

Первым зашел здоровенный русский пленный. Даже в таком изможденном и явно голодном состоянии, от этого человека исходила какая-то дьявольская сила. Посмотрев на его сжатый кулак, размером с пивную кружку, Вальтер узнал в нем того солдата, который сел за руль в машину с ранеными в Световске. Было видно, что этот руский тоже его узнал, но старается это не показывать.

— Твоё имя и должность в русской армии? — спросил Вальтер

— Сержант Иван Медведев, механик водитель танка Т-34

— Умеешь ли ты обслуживать и ремонтировать танки?

— Конечно умею, господин офицер. Я ж до войны трактористом был, а у нас в колхозе механиков не было, все сам делал. А танк — это тот же трактор, только с пушкой.

— Как ты в плен попал?

— Я сам сдался. Меня после того… вобщем в штрафную роту отправили. А у нас штрафники — это смертники. И самое главное — что попал бы я в штрафбат за дело — это одно. А так, списать меня за то, что я раненый в плену 15 минут побыл… причем сами же меня там и бросили… вобщем не хочу я больше за большевиков воевать. Как только подвернулась возможность — так я и дернул оттуда. Возьмите меня на службу, господин офицер, я тебя не подведу.

Вальтер задумался. С дной стороны этот человек ему полность подходил. Но с другой стороны этот человек мог рассказать всем о том, как он отпустил машину с ранеными в Световске, что могло плохо повлиять на его репутацию. Подумав десяток секунд он принял решение.

— Хорошо. Считай что ты зачислен в мою часть. Только не думай, что я буду тебе или кому то еще поблажки делать. Запомни — за связь с партизанами — расстрел. За порчу имущества германской армии — расстрел. За побег — расстрел. — сделав небольшую паузу, Вальтер показал ему на дверь и добавил:

— Идите в своё расположение и ждите указаний.

— Благодарю господин офицер.

Поговорив со всеми, кто пожелал служить в его части, Вальтер выбрал десять наиболее подходящих для этого человек. Он попросил комменданта лагеря подыскать им одежду, организовать им баню и обеспечить нормальное питание до того момента, как заберет этих людей на службу. И попрощавшись с майором Климбергом, Вальтер поехал в Задонск.

Когда он зашел в квартиру, Катя сразу заметила, что ее муж мрачен, и погружен в какие-то раздумья, хотя и неуклюже пытался сделать вид, что ничего не происходит. Она не стала лезть к нему с расспросами, решив что он скажет все сам, если сочтет нужным. Они молча поели, а потом Вальтер неожиданно сказал:

— Ты знаешь, мне сегодня было страшно второй раз в жизни.

После этого возникла долгая пауза, и Катя спросила

— А когда тебе первый раз было страшно?

— Первый раз мне было страшно, когда я шел на встречу с тобой в Световске. Я боялся, что ты меня отвергнешь — ответил он ей и снова возникла пауза. Катя больше не стала ничего спрашивать, и ждала, когда он ей все сам раскажет.

Промолчав еще около минуты, Вальтер продолжил:

— Я сегодня был в лагере русских военноленных. Они там живут в нечеловеческих условиях. И мне стало страшно от мысли, что ты тоже могла попасть в такой же лагерь. И еще я там встретил того, кто тогда, в Световске, сел за руль грузовика, на котором уезжали русские раненые...

— Ваньку Медведева? — удивилась Катя — бывает же такое....

— Да, его. У него фамилия очень подходящая. Медведев. Он и сам как медведь. Он пожелал служить в моей части.

— Ты всех там нашел, кто нужен будет?

— Да, всех, и только добровольцев. Но надо быть с ними осторожными.

На этом они закончили обсуждение служебных вопросов и перешли на нейтральные темы. Им не хотелось обсуждать ничего, что было бы связано с войной.

На следующий день Вальтер Кранке поехал на железнодорожную станцию — нужно было получить пять танков, предназначенных для его учебной части. Потом надо было эти танки подготовить и перегнать в бышвую МТС в Веселово и закончить формирование этой учебной части для танкистов.

За две недели всё было готово. Были построены бараки для обсуживающего персонала части и для будующих танкистов, столовая и помещение для теоретических занятий, в котором так же располагался медицинский кабинет. Были починены ангары, установлен генератор для выработки электричества, и бывшее административное здание полность переделано для проживания. Были завезены горючие и запчасти, и оставалось только разместить обслуживающий персонал и принять первых курсантов.

Когда в части уже были собраны все, кто должны были проходить там службу (перечислить??), Вальтер поехал в лагерь военнопленных, чтобы забрать там тех, кого он выбрал для службы. Комендант Задонска выделил грузовик и несколько человек в охранение. Приехав в лагерь, он встретился с коммендантом. Майор Лемберг сказал ему, что он учел все пожелания, высказанные Вальтером, и он надеется, что господин капитан будет доволен. Они выпили по рюмочке конька и коммендант приказал првезти тех, кто должен был отрпавиться служить под командованием Вальтера Кранке.

Пришедшие русские пленные действительно выглядели намного лучше. Вместо лохмотьев на них была потертая, но чистая немецкая форма без погон, на всех были сапоги, а также все были помыты, пострижены и побриты. Это действительно произвело на Капитана Кранке хорошее впечатление, и он, посадив этих людей в кузов грузовика и попрощавшись с коммендатом, отправился с в Веселово.

За все время службы капитана Кранке в германской армии, впервые в его подчинении были Хиви. Вальтер хотел сделать так, чтобы у них было приемлемое содержание, чтобы они получали все необходимое (мыло, сигареты, еда и т. д.) на равне с немецкими солдатами, но тем не менее держать их на расстоянии, не допускать панибратства. И, первым делом, разместив своих новых подчиненных в бараке, он направил их на медосмотр.

Первым в медицинский кабинет вошел Иван Медведев. Увидев сидевшую за столом Катю Ромашову он остолбенел.

— Катя, это ты? — удивленно спросил он.

— И да, и нет. — Ничуть не удивившись ответила ему Катя.

— Как ты здесь оказалась? — спросил Иван, все ещё не веря своим глазам.

— Пути господни неисповедимы, как говорила моя бабушка. Теперь я жена командира этой части, капитана вермахта Вальтера Кранке. А той Кати Ромашовой больше нет. Она умерла в мае 1942, в Световске. А я живу в ее теле. А ты как здесь оказался? И что стало с теми, кого тогда Вальтер отпустил?

— Зря он нас тогда отпустил. Всех тогда затаскали на допросы НКВДешки, и в итоге объявили нас предателями. А поскольку немцы тогда наступали быстрыми темпами, то отправили тех, кто смог на ногах стоять, в штрафбат. И уже на передовой я в подходящий момент в плен сдался. Что стало с остальными — не знаю. Но точно ничего хорошего. Хорошо, что ты тогда с нами не поехала. А что стало с теми, тремя, что с тобой остались?

— Двое умерли от ран, а третий, Кобцев, на поправку пошел. Переводчиком сейчас у немцев служит.

— Вот уж точно, что пути господни неисповедимы...

— Заканчивате разговоры, солдат. Быстро раздевайтесь, буду вас осматривать, — сменив тон сказала Катя, прервав затянувшуюся паузу.

Осмотрев Ивана Медведева, она отметила, что раны его почти все зажили, но общее состояние было неважным. Не смотря на его громадную комплекцию, было видно, что он исхудал и выглядит изможденным. В итоге Ивану, как и всем остальным бывшим пленным, состояние которых было похожим, были прописаны витамины и усиленное питание.

На следующий же день все Хиви приступили к работе. Танки были полность готовы, и через несколько дней прибыли первые курсанты. Они прошли обучение в Германии, и теперь им предстояло стать боевыми экипажами, прежде чем направиться на службу в танковые части в район южного наступления немецких войск. Будующим танкистам, прибывшим в учебную часть, которой командовал Вальтер Кранке, предстояло пройти последнюю стадию обучения в условиях, приближенных к боевым. А Вальтеру нужно было как можно лучше подготовить их к тем тяжелым боям, которые уже шли на дальних подступах к Сталинграду.

Одним из курсантов оказался бывший художник. Он нарисовал большой плакат, на котором у убегающего Сталина сваливались штаны, а немецкий солдат подгонял его винтовочным штыком, который впивался советскому лидеру в голую задницу. Капитану Кранке, который знал, какие невероятно жестокие бои идут на всем южном участке Советско-германского фронта, не очень нравился тот веселый и несерьезный настрой, с которым его подопечные собирались идти на фронт. Но портить настроение будующим танкистам он не хотел, и оставил этот плакат висеть на бывшей доске почета. И в один из вечеров, когда все занятия и вся работа были закончены, Вальтер с Катей проходили мимо доски, на которой висел этот плакат. Стоявшие рядом немецкие кусанты кидали в товарища Сталина мелкие камушки. Увидев своего командира, они в шутку тоже стали просить его внести свой вклад в "обстрел" советского лидера. Капитан Кранке, поддерживая эту игру, достал из ножен висевший на поясе кортик и метнул его в советского лидера. Лезвие воткнулось прямо в голую задницу убегающего Иосифа Виссарионовича. Все радостно загудели, а когда смолкли восторженные крики, кто-то вдруг спросил — а какой вклад внесет фрау? И Катя, не желая подводить своего мужа, попросила его дать ей пистолет. Взяв его табельное оружие, она направила ствол в сторону доски почета, и выпустила всю обойму. Все пули попали в товарища Сталина, и все присутствующие радостно закричали и захлопали в ладоши.