Мастерская

Сегодня, если ничего не произойдет, можно никуда не спешить, ни с кем не встречаться, не делать никаких особых усилий, и вообще, не выходить из дома, воплощая в реальность тот день, который уже был задуман.

Проснувшись, она еще долго нежилась в постели, и только почувствовав себя окончательно выспавшейся, сладко потягиваясь, направилась в ванную. Оттуда она вышла уже полностью преобразившейся: длинные темные волосы были собраны на затылке в аккуратную высокую кичку, которую удерживала шпилька-кинжал, ровная челка красиво обрамляла ее лицо, делая темные, миндалевидные глаза еще более выразительными. Само лицо выглядело свежим и ухоженным: нежная кожа сияла как фарфоровая, на щеках был чуть заметный румянец. Сейчас, как никогда, она была похожа на свою бабушку-японку, и в своем длинном, запахивающемся на одну сторону, ярко-синем халате, вполне походила на девушку в стиле аниме.

Пройдя на кухню, Лия приготовила себе на завтрак два бутерброда, достала из холодильника "Колу", и уже направляясь к двери, прихватила со стола большой апельсин.

Из мастерской так и не позвонили… Пока ничего не мешало заняться просмотром какого-нибудь фильма. Остальное время, уже ближе к вечеру, можно будет посвятить выполнению интерьерного заказа. Эта работа подвернулась как раз кстати — подходило время оплачивать обучение в "Художке" и за аренду квартиры. Денег, которые давали родители, с большим трудом хватало только на самое необходимое, и особенно остро, что не удивительно, ощущалось это в последнюю неделю месяца.

В комнате она сразу же преступила к созданию нужной атмосферы: почти наглухо закрыла плотными занавесами окно, прямо поверх мягкого ковра расстелила толстое ватное одеяло, как любила делать еще в детстве. Рядом с собой на пол поставила ноутбук, после чего, улеглась напротив, прямо на живот, придвинув к себе поближе тарелку с бутербродами, "Колу" и апельсин. Немного поразмышляв, она уверенно кликнула на "Пианино". Прошло всего несколько минут, и она уже полностью погрузилась в просмотр фильма. Как начинающий художник, она старательно запоминала все возникающие в ее воображении образы: ясный день, клавиши черного пианино, как длинные полоски большого полотна парусиновой ткани, нервно трепещущей в такт музыке, под сильными порывами ветра, на фоне широкого песчаного берега и шумно накатывающего на него прибоя. Ей виделись ломаные рельефные линии, в которых только угадывалась хрупкая, очень непропорционально вытянутая, асимметричная женская фигура, лежащая поверх песка, и олицетворяющая: данность, некогда мучительные противоречия, и уже безвольную, всеобъемлющую покорность.

Это пиршество духа прервала вибрация забытого на столе мобильника. Нажав на паузу, она поднялась и взяла телефон. Номер, который определился, был ей не знаком. Отпустив скитаться, как космический мусор в просторах своего сознания, мысли, которые были не положены юной леди, она ответила: — Слушаю, говорите. В трубке послышался очень низкий женский голос: — Здравствуйте, Лия. Я помощник Жака Лурье, сообщаю вам о том, что ваша заявка на участие в его открытом уроке одобрена, ждем вас сегодня в мастерской в пять часов вечера. От неожиданности она почти подпрыгнула: — Но почему вы позвонили так поздно? Ведь, у меня осталось всего два часа до начала!.. Женщина ответила почти сразу, но уже изменив свой тон на более холодный: — Один из утвержденных участников заболел и не сможет прийти. Тогда, Жак выбрал вашу заявку. Так, мне включать вас в список или нет?.

Всего через какое-то мгновение она оказалась у зеркала, мельком посмотрев на себя, поспешно распустила волосы, уже на ходу, немного взъерошила их руками, подпрыгивая на одной ноге, чтобы сохранить равновесие, влезла в узкие черные джинсы, второпях натянула на себя свитер, зашнуровала наспех ботинки, надела куртку, сверху перекинула широкий длинный шарф, раздраженно дергая за молнию, которая никак не слушалась, выбежала на улицу. Ей повезло, автобус подъехал сразу. Пару остановок, и она уже была почти на месте. Мастерская находилась, как раз на параллельной улице, на которую можно было пройти прямиком — через глубокий двор. Войдя в арку, Лия увидела много тесно припаркованных машин, чуть подальше, большой, неухоженный сквер, в центре которого располагалась разноцветная детская площадка. В воздухе отвратительно воняло какой-то подгоревшей пищей. К тому же, было по-воскресному шумно: звук лязгающих тяжелых входных дверей, двигателей перемещающихся по двору машин, почти не прерывающийся детский визг. То и дело из окон раздавались зазывающие домой крики родителей. Где-то, протестуя против всей этой бытовухи, раздавался "Мановар".

Пройдя еще немного вглубь, а затем завернув за угол близстоящего дома, она увидела длинное и узкое продолжение двора, которое заканчивалось аркой, ведущей на нужную ей улицу. Здесь было гораздо тише и спокойнее, но вид, открывающийся её глазам, оказался еще более запущенным: стены, некогда желто-оранжевых домов были покрыты застаревшей грязью, краска во многих местах отвалилась, обнажая штукатурку, во двор смотрели запыленные окна в прогнивших рамах. На одном из ржавых металлических карнизов второго этажа, был прикреплен проволокой яркий розовый тазик с цветочной рассадой — мещанский акцент на фоне унылого декаданса. В какой-то момент пока она шла, звуки как-будто прекратились совсем. Ей показалось, что все, что она перед собой видела, застыло на одном стоп-кадре: не было ни малейшего ветерка, несколько на вид одинаковых, ровных, невысоких деревьев стояли, не шелохнувшись, как если бы они были вырезаны через трафарет. Вдоль них располагалась широкая серая скамейка, на спинке которой лежала чья-то забытая перчатка. В самом конце, у арки, стоял большой, ржавый, переполненный мусорный бак, около которого гордо, в позе каменного сфинкса, неподвижно замерла большая, очень тощая дворняга, со свалявшейся в большие колтуны шерстью. Сделав еще несколько шагов вперед, Лия остановилась, идти дальше ей не хотелось: "Еще только, мне самой, не хватает остановиться, внезапно, как сломавшиеся часы, в какой-нибудь глупой неподвижной позе, став здесь просто "девушкой в длинном шарфе". Ну и глупости опять лезут в голову. На самом деле меня ужасно пугает эта собака". Не тратя время на дальнейшие размышления, она решила быстрее вернуться обратно и обойти эти дома по периметру. Когда она отходила дальше от этого места, ей показалось, что какая-то внешняя ее оболочка отделилась от нее, и осталась здесь навсегда.

Добравшись до арки уже почти бегом, она с силой потянула на себя непослушную скрипучую дверь из металлической решетки, и оказалась снова на той же улице, где буквально сразу же, наткнулась на тележку с фруктами, которую катил вдоль улицы высокий, сутулый мужчина. От неожиданности, мужчина резко остановился, отчего его тележка слегка накренилась. С одного из ящиков упал большой апельсин и покатился прямо на проезжую часть, где незамедлительно стал соком с мякотью на асфальте. Мужчина сердито покачал головой, и также не спеша, поплелся дальше.

Она бежала, останавливаясь только для того, чтобы с кем-то не столкнуться. В один из таких моментов ее бесцеремонно сфотографировала какая-то женщина-коротышка из попавшейся навстречу группы китайских туристов. "А если я, после этого, возьму, и твой фотоаппарат об асфальт грохну?". С большим трудом, Лия сдержала себя, чтобы не выкрикнуть это вслух. Мысль о том, что ее изображение будет в трофее этой ненормальной, среди других, подобных снимков, была ей крайне неприятна. Снова замечтавшись, она подумала: «Как бы это выглядело, если заменить фотоаппарат в руках этой женщины на ружье: людная улица, и то там, то здесь, корчась в предсмертных муках, в лужах крови, валяются невинно отстреленные наобум из толпы, жаждущей впечатлений туристкой из поднебесной...».

Оставалось еще десять минут, поэтому она замедлила шаг, нужно было немного отдышаться и настроиться. От мастерской ее отделяло всего одно здание. В нем располагался старинный ювелирный магазин. Поравнявшись с его входом, Лия почувствовала сильный рывок со спины, от которого у нее хрустнули позвонки, и перехватило дыхание — ее горло сдавила чья-то рука, сбоку в шею, с силой вдавился холодный металл. Все случилось настолько внезапно, что опомнилась она, когда уже услышала раздающиеся вокруг испуганные крики. Справа послышался сбивчивый взволнованный голос, почти на грани истерики: — Посмотри, он совсем обдолбанный, ему же все пофиг, он все равно её убьет, отойди подальше, папа, приедет полиция, она с ним быстро разберется, пойдем, говорю же тебе, пойдем!.. Вокруг в бешеном ритме мелькали лица, пребывающих пока еще в оцепенении людей, кажется, среди них она увидела и лицо торговца фруктами. Сзади, обдавая жаром и неприятной влагой, чавкающими хлопками ворвалось в ушную раковину: — У вас у всех лица одинаковые… Они у вас у всех, у всех, как у старикашки из этого ювелирного… Стойте там, не приближайтесь ко мне! Слышите?!.. Потом голос внезапно, как сирена скорой помощи, завыл: "Ууууубьюююю!". Сразу вслед за этим последовал оглушающий до полной тишины, беспощадно раздирающий плоть выстрел, от которого её с силой отбросило в сторону. Почувствовался вкус теплой крови, в которой можно было захлебнуться.

Как будто до этого она была на большой глубине, и в один момент сбросила весь балласт, баллоны с воздухом, и ее сильным толчком подбросило вверх. Послышалась красивая музыка, стало невероятно легко, она поднималась… Вот, впереди показался яркий свет, и много плавающих у поверхности апельсинов. До воздуха, оставалось уже совсем немного, когда, внезапно она почувствовала какой-то сильный рывок снизу — теперь её ноги что-то крепко и надежно держало… Она полностью остановилась...

Не было темно, потому, что не было и света. Размеренное, ритмичное, пульсирующее внутри: «Тук— тук, тук— тук...». Это как шум внутри морской раковины, если знать, что это такое, который и не шум вовсе, потому что пока не было и тишины. Как будто, так пусто было всегда… Но вот, наступает момент, и что-то, внезапно нарушает этот привычный ход вещей: постепенно увеличивающаяся по силе пульсация тесно сжимает — так повторяется много раз, что-то упрямо теснит, подталкивает, и наконец, выталкивает наружу. Ощущается резкая потеря привычной опоры и тепла, чьи-то пугающие прикосновения, чуть различимый свет и глухие, эхообразные звуки, последующий сильный спазм, сковывающий все тело, первый самостоятельный рефлекторный вздох, раскрывающий диафрагму, боль, громкий и гортанный крик. Пожилой низкий женский голос на французском: — Господин президент, у вас родился чудесный мальчик! Вы можете подержать его, только осторожно, я положу его вам прямо на руки, вот так. Очень слабый, но счастливый женский голос: — О! Дидье, мы назовем его Мишелем… Он так, так громко кричит… Дай его скорее мне. Ну не плач, мой любимый, ты самый лучший на свете малыш, тише, тише… тссс… шшшш...