Меланхолик

Почему? — помыслил некто (безымянный), разлепив гноистые мягкие веки, измятые сухостью подушки, вновь обнаружив себя, достаточно ожидаемо, внутри жилого параллелепипеда на верхнем подчердачном этаже. Конура чуть тронута тлением мужского одиночества.

Безнадежно-прямоугольное окно транслирует плазменно-четкую картинку (если только в передачу не вторгаются Искажения): разбухшие айсберги поверх сочного бирюзового фаянса неба, еще — терпко-мочевой, красноватый солнечный свет.

Так почему же? При том, что Леонардо да Винчи советовал прилежно изучать запутанные фьорды, прорезающие материки и полуострова стенной рыжей плесени, и он с глубокого детства неумеренно пожирал созерцанием — и эти богатейшие грибковые гравюры, и шизофренически повторяющийся, будто темные воды басовых звуков, орнамент малахитовых обоев, равно и географию речных бассейнов асфальтных трещин — так почему же он не Леонардо? ведь его лучшие сны, а сны — наиболее высокосортное из того, что происходит в его существовании, — сотворены были именно в Леонардовом освещении и колорите зловещего золота.

И вот только что имело место дебютное для него, доселе небывалое сновидение, можно даже сказать, визион, в котором он — Покойник. В неотвратимо близком будущем или уже состоявшийся. Мучительно полузнакомый — то ли санаторий, то ли больница, печальные беседы с врачами, томительные расчеты сроков. Знать, что ты неотменимо — нет, не болен, но мертв — суровый опыт.

Не мнишь ли ты, впрочем, что серые жабы на угольно-черном покрывале, непреходящее уныние и грязная бездеятельность — это и есть настоящее гниение? нет, подлинное гниение и разложение надо заслужить.

Алкоголично-целеустремленные хождения незавершенного пробуждения; яйцевидные лампы, льющие неуверенно-жидкое электричество в каждой комнате, несмотря на полдень субботы. Безликое лицо в зеркале. Нездоровая натяженность барабанных перепонок; боль. Он сладострастно, гибкой красной ручкой, извлекает из вулканических пучин ушных колодцев серу (жаркий блестящий воск).

Некоторое время спустя. Ртутное колыхание лепестков газового цветка на плите. Прусак-отшельник, жирный, точно всадник в пластинчатом железе, окаймленный, в стремительном своем беге, аурой мелькающих удлиненных крючковатых лапок; он обращается к этому Всаднику, как и подобает, по-немецки (mein Herr).

Два часа проползло, он вновь укладывается спать; обматывается какими-то тряпками, вроде мумии. Он хочет, чтобы ему приснилась изящная, как легкий черный дирижер, святая Иоанна — гермафродит, размахивающий знаменем Монархии (картина художника Леневё): огненно-белое двухвостое полотнище, обильно усыпанное металлическими звездами-трилистниками.

Обоих родителей, одного за другим, он свел в могилу, а в молодости однажды возложил хулу на Духа Святаго.