Из блокнота Терпандрова 4

Ах да, сюжет, как я мог запамятовать. Кульминация, завязка. И герой обязан быть внятен и обозрим. Так учат Гомер, Геродот и Габриэль Гарсия Маркес, об этом же неустанно твердит Ванда Августовна из Когалыма. Он проворно шагал, почти подкрадывался, вслушиваясь, точно в тиканье тающего сердца, в матово-бильярдные удары подошв своих брогов о плитку, ну и какая там ясность, если даже дворники, завернутые в цвета Оранской династии, вылупливались на него египетскими божествами, смерчевидно расширяющимися в бездну, анх, жезл мой, ты облапошил нубийца-убийцу, о, чем бы заарканить актуальную масть облачных плоскогорий (кажется, кто-то подсыпал в фиолетовую краску сажи). Он подспудно досадовал, что взращенное им в молодости подобие журнала наблюдений, заполняемое полутонами листвы и формами неба, пропало втуне. На том берегу безводности улицы карминно надмевался многоочитый, хоть и узкоглазый банк, твердыня вечно юной иерократии со скошенным подбородком пилонов, обремененный обязательным со времен Хаммурапи геометрическим элементом. Вогнутость крышки черепа Терпандрова шершаво прожег переход мысли в картинку, бугрящуюся тонкими штрихами и бархатно-ореховую, а поле его взгляда рассек кшатрий на «мустанге», жилистом, со вздутыми бицепсами обводов, напоминавшем престарелого бодибилдера. Воскресенье блаженно подсвечено зеленоватым ужасом понедельника, он и Урсула валялись и растворялись в урчаниях, что рождались попеременно в их чревах и корреспондировались со смутными мандорлами древесного узора на жухлой дверце шкафа, матрешечно утягивавшими в провал шри-янтры. До того: креветки с пивом. До того: круглоносый нож кладет на черный хлеб масло, словно прослойку Чили меж Аргентиной и океаном. Купоросный скользкий огонь шелковых китайских шальвар. Это было вчера. И вот — вечер понедельника. Урсула. Дом. Организм тихо ревел, пока он подымался по лестнице, органы, осклизлые и цветастые, будто жабы, раздувались и сжимались, бултыхались и сталкивались. Она за дверью, в серьгах с огромными адальбертинами неверной огранки, оттенка кожицы молодых кабачков. Точка росы, тоска розы, ты знаешь толк в американских горках души. Секрет мастерства прост, союзное думание мозгом и плотью. Равновесие и солнце — лишь случайное плато, диковинный гапакс в книге его жизни. Какие еще, к лешему, сюжеты? Фабула одна — смерть, она же — ...