Абоминация

войдя в подъезд, Б. получил удар в нос, правда, обонятельный — жирный, лоснящийся настой прогоркло-пережаренного и кисло-капустного; мимо синусоидой скользит оливковость стен; ему вообразилось, что члены орущего многодетного семейства, обитатели одной из дыр-квартир на первом этаже, приуготовляются пиршественно сожрать тушу бомжа, заманенного ими в клоповник и умело зарубленного; Б. вспомнил одно из двух проклятий, наложенных на человека по извержении его из Эдема — и это чадородие

второе, кое, увы, не минуло и его — необходимость трудиться

он, собственно, возвращался из вынужденной вылазки в супермаркет; багровый и взмыленный, взвинченный истерическим метанием у кассы, когда, как всегда, сыпались на пол деньги, ключи, карточки, а сзади, мнилось, жгли ненавидящие взгляды подпиравшей толпы; он, в свою очередь, с острым наслаждением представлял, как втыкает смертоносную иглу циркуля или, к примеру, жало рейсфедера, полное густым бархатным ядом, в пульсирующий кадык пенсионера впереди него, серого и словно бы полустертого, медленно, до бешенства бережно перекладывающего скудные приобретения в сталинскую авоську

хотя он ничего толком не смог восстановить в памяти, но отчего эта щемящая уверенность в том, что его утренний сон имел отношение к загробной жизни и к молодому смуглокожему фараону в лазурных, как купорос, одеждах? и при том во сне был разговор с матерью; но ее лицо неуловимо искажено, разглажено и раздуто, огрублено, похоже на маску — и говорит она то, что он сам, в глубине сознания, подсказывает; то, что хотел бы услышать

и собачья морда, длинная; тонко вылепленное, рельефное горло; его вновь пронзает сладкая и мучительная жалость к живому

перед пробуждением — внутрь толщи фантастической линзы запускается огненный головастик, пронырливый сперматозоид; он чертит лабиринтообразные траектории

перед тем, как увидеть тот сон, он до четырех ночи смотрел, давя через равные промежутки времени кнопку переключения на пульте, два фильма по двум каналам; оба, уже смотренные и пересмотренные, замусоленные глазами, внезапно оказались совсем иными, нежели обыкновенно, утомительно длительными и, вместе с тем, затягивающими, запутанно-барочными, со странными, незнакомыми вкраплениями

после, вырубив телевизор, он в течение еще получаса неотрывно глядит на экран телефона, где извивается артхаусная картинка, весьма ценимые им натуралистичные и завораживающие акты проникновения мужской плоти в анус женщины

герои: замужняя женщина, сорокачетырехлетняя умница, вынужденно работает продавщицей в косметической лавке, в царстве, так сказать, благовонных смесей; строгие брючные костюмы безупречно обтягивают классическую, чуть избыточную полноту ягодиц и груди; мужчина, продуманно небритый — аутсайдер и либертен, туповато-непроницаемый, но с тайной печалью

вернемся к настоящему

дома, по прибытии, у Б. возникнет идиотский вопрос

наш мир — пузырь, горящий мягким и прозрачным зеленоватым золотом в черном хаосе

или, напротив, мы — жители тьмы, рваных ям и лестничных провалов, искривленных и замкнутых в сферическую скорлупу неба, вне которого — слепящая гиперураническая вечность?