Параграф 121 Династия Лягушачьих царей

«Не лепо ли ны бяшет, братие…»

— Эй! Ты что это там опять пишешь?

Дьячок сконфужено кашлянул в кулачок.

Седовласый мужчина вздохнул. Он держал дьячка из жалости. Для каких-то трудов такой писарь был незаменим, но не сегодня.

— Ступай, ступай… — устало махнул рукой, — и позови мне Григория.

Дьячок бесшумно удалился. Не прошло минуты, как в кабинет вошёл молодой писарь в сюртуке и завитыми по последней моде волосами. Подойдя к массивному столу, сел и взял в руку перо.

— Итак, — мужчина перебрал последние рукописи, — в прошлый раз мы закончили Летописи династии Додонов, как раз на последнем царе, умершем от петушка. После его смерти власть перешла к его брату, так как детей у него не осталось, и пошла новая династия, прозванная в народе — Лягушачьими царями.

— Знаю! — перебил Григорий. — Мне бабка сказывала в детстве сказку! Про то, как три брата пошли искать себе невест с помощью стрел. Одна стрела упала на боярский двор, другая — на купеческий, а третья — на болото, где её подняла лягушка, обратившаяся потом в царевну-чародейку.

— Сказку, — передразнил историк, — любят разные бабки историю в сказки превращать. Всё исказили! Если бы это был только один случай, с лягушками. Но тут — семь! Впрочем, о седьмом лишь предположение. Династия Лягушачьих царей прервалась на Иване шестом, который, как и все его предшественники, в один прекрасный день исчез из дворца вместе с царицей. И власть перешла к боярам. Вот тебе ещё один пример вранья! Никогда у царей не рождалось больше одного сына. А то, что придумали ещё двух братьев — это уже политика, которая любит создавать сказки не хуже народа. Тут уж постарались бояре и купцы. Как царь пропал, не оставив наследника на троне — так те сразу приплели ему еще двух детей, чтобы оспаривать друг у друга власть. Тогда и произошла эта свара между купеческой гильдией и боярами. У бояр кровь знатная, а у купцов деньги и долговые расписки бояр. Впрочем, писать мы будем сегодня не об этом.

Итак… пиши. Параграф 121...

Я думаю, читателю будет неинтересна сухая история, поэтому решусь рассказать её своими словами, но с соблюдением всей правды, чтобы не прогневить Клио.

История уходит своими корнями в глубокое прошлое. В те времена, когда правил Безымянный царь.

Династия Додонов приказала долго жить, а тем, кого потом нарекли Лягушачьими царями, предстояло только появиться.

Как раз тогда и объявился Кощей, прозванный Бессмертным. Бессмертным его прозвали потому, что упоминания о нём не раз можно было встретить в тех же Летописях при разном правлении. И выходило, что живёт он уже не один век, но ничем себя особо не проявил.

В Летописях можно было найти некоторые намёки на то, что пришёл он из другого мира. Западные источники давали более определённое название — эльфийский мир, зачарованный мир. Именно из этого мира он был изгнан после того, как потерял власть и силу вместе с каким-то кольцом. Это стало для него неплохим уроком, и Кощей решил больше не отдавать свою силу ни одному из предметов, а носить в себе. Указывалось и местонахождение этой силы. Но посвящённые в эту тайну немного превратно всё поняли. Долгие века Кощей не доставлял нашему миру никаких неприятностей. Если и доставлял — то только своему бывшему миру. Возвращаться назад он не хотел, но открыл тайну перехода, и несколько раз посещал свою бывшую родину. Кощею хотелось… любви.

Увы, но каждая похищенная эльфийка не желала дарить ему свою любовь. Конечно, он мог бы применить и силу, и даже волшебство, но ему хотелось искреннего чувства, на них он достаточно насмотрелся, живя так долго. Но прекрасные пленницы оставались холодными, как… лягушки. Не добившись взаимности, Кощей и стал их обращать одну за другой в лягушек, приговаривая при этом: "Посмотрю я теперь — найдётся ли какой-нибудь зоофил на такую красоту. Быть тебе лягушкой — пока таковой не найдётся!"

Поговаривали, что после шестой лягушки, Кощей сильно разочаровался в девушках.

Беда же пришла тогда, когда жажду любви он перенёс на жажду творения. Однажды, увидев птенца орла, родившегося с двумя головами, Кощей решил всех удивить и, наконец-то, заявить о себе. Ведь не знающий любви рано или поздно становится злодеем. И Кощей стал создавать Змеев. С тремя головами. Он хотел превзойти даже каприз природы. Благодаря этим Змеям, до нас дошли имена великих богатырей.

Именно тогда, сыну Безымянного царя — Ивану, ставшему впоследствии Иваном I Лягушачьей династии, пришла в голову мысль, что бороться со Змеями можно хоть до скончания века, если не убить или, хотя бы, не прогнать их изобретателя. И он вызвал Кощея на поединок, презрев все глупые россказни о том, что надо найти сначала дуб, потом дупло, потом утку, потом яйцо… Иван был мужик, хоть и царского рода, и прекрасно знал в каком месте искать Кощееву смерть.

На поединок пришло посмотреть много народа. Заворожено смотрели люди, как два борца стали сходиться, как Кощей делал руками непонятные движения, сопровождая их возгласами: "Хэх!", но Иван был бесстрастен, и едва они сошлись, врезал со всей дури ногой туда, куда обычно бьют барышни в целях самообороны.

Умереть Кощей не умер, хотя и сдался сразу, но зато больше о нём никто не слышал. Не вынеся такого позора, он покинул русские земли и подался на Запад. Поговаривали, что там Кощей взял другое имя — Дункан Маклауд. Всё было бы хорошо, но только проклял он род Ивана до седьмого колена, сказав, что отныне любить и самого Ивана и его потомков будут только лягушки. Неизвестно, что он имел в виду. Может, намекал на то, что будут попадаться холодные царевны, не желающие дарить любовь, но тот, кто на Небесах руководил исполнением проклятий, видимо вспомнил всех превращённых. Именно, с Ивана и пошла Лягушачья династия.

Иван-царевич, сын Ивана VI, проснулся рано. Ещё совсем недавно его невозможно было добудиться к обеду, но всё неожиданно изменилось, после того, как ему стали сниться лягушки. Услышав о причине бессонницы, царь нахмурился, а царица довольно улыбнулась. Значит, скоро она сможет, наконец-то, покинуть этот мир и возвратиться на свою родину, причём не одна, а с мужем. Как и у всех представителей её народа, у неё мог родиться только один ребёнок — эльфы больше всего на свете боялись перенаселения. Поэтому во многих союзах детей не было вообще. Дело, конечно же, не обходилось без волшебства. Но это волшебство приводило к тому, что мужчины её народа со временем становились холодными, как… лягушки. Поэтому она считала, что ей крупно повезло, хоть и пришлось пострадать в лягушачьей шкуре. Сам же царь, услышав о снах сына, был недоволен таким известием, хотя, конечно же, знал, что рано или поздно, но это случиться. Царю было уже под пятьдесят, но выглядел он ровесником сына, потому что союз с одной из волшебного народа, сделал и его причастным к этому народу. Казалось бы, живи и радуйся. Любой захотел бы живьём уйти в рай, да ещё и вечно в нём пребывать. Любой, но не цари. Ведь в раю не поцарствуешь — там все одинаковы, а если есть правитель — то один. А власть для царей порой слаще рая. Поэтому каждый из царей вносил свой посильный вклад в борьбу с лягушачьим племенем. Нет лягушек — нет царевен. Женится сын на обычной девушке и не перейдёт ему трон, потому что с этих самых царевен-лягушек и пошло, отдавать трон не сыну, а его жене-чародейке.

Итак, Иван-царевич проснулся и сразу загрустил. За окном пели птички, а он мечтал услышать тихое — "ква-ак...". Неужели и сегодняшнее шатание по окрестным болотам ни к чему не приведёт?

Болота… Одно слово. Их давным-давно почти не осталось. Ещё его дед приглашал специалистов из Европы по осушению болот.

Его взгляд упал на огромное панно, висевшее на стене. На панно был изображён легендарный камень, указавший дорогу не одному богатырю — "прямо-налево-направво". От камня расходилось три пути. Перед камнем валялась огромное тело одного из Змеев — безголовое тело. А три головы катились в разные стороны — каждая своей дорогой. "Живи в мире с собой" — так называлось панно.

Иван-царевич вздохнул. Как раз, с некоторых пор он не мог найти в себе мира. И с батюшкой тоже не мог его найти. Конфликты участились. Царь всё чаще стал устраивать балы, в надежде на то, что сын пригласит какую-нибудь царевну или даже принцессу на танец, выкинув из головы мысли о лягушках. А если пригласит, то обязан будет жениться. Это у простолюдинов для женитьбы нужны аргументы повесомей, а для царственных особ достаточно и танца. Но Иван-царевич все балы простаивал у стеночки, его сердце оставалось холодным и спокойным. Ведь мечту о своей лягушке он впитал с молоком матери.

Наскоро позавтракав, царевич взял лук и стрелу, вскочил на коня и покинул дворец.

На этот раз он уехал далеко от дома. Места были незнакомые, но… по-прежнему слышались лишь птичьи голоса и жужжание насекомых. Несколько раз он наугад пускал стрелу, потом каким-то наитием легко её отыскивал, но каждый раз стрела валялась на траве. Наконец, окончательно потеряв надежду, он спешился, сел на траву и пригорюнился. Перед ним рос огромный, яркий мухомор. "Вот сейчас съем его и конец моим мучениям", — зло подумал Иван-царевич и протянул руку, конечно, не затем, чтобы его сорвать и съесть, но затем, чтобы он не мозолил глаза ярким пятном и не отвлекал от горьких мыслей. И тут произошло неожиданное. Мухомор вприпрыжку отбежал от него, вскочил на пенёк, и Иван-царевич увидел под шляпкой два весёлых глаза, белую бороду и усы. "Вот и доездился", — подумал Иван-царевич.

— О чём грустим? — спросил гриб.

Иван-царевич перекрестился. Но видение не пропало.

— Эх, Ваня, — покачал головой гриб, — надо было тебе побольше книг читать. Знал бы тогда, что многие из твоих сородичей встречались со мной. И этими встречами всегда оставались довольны.

— Ты и мне можешь помочь? — поинтересовался царевич.

— Могу. Конечно, не действием, но советом. Тут ты лягушек не найдешь. Они давно все мигрировали на Запад. Ещё бы! Ведь любой живой душе жить хочется, а тут молчи и не квакай. Так что, вот тебе мой совет — езжай-ка ты по миру, глядишь и найдёшь, то, что ищешь, — и… гриб неожиданно исчез!

Иван-царевич протёр глаза. "А совет-то дельный, — подумал он, — не иначе у меня от матери хорошая интуиция", — думать о том, что совет ему дал исчезнувший мухомор, ему не хотелось. Слишком часто слышал от батюшки вот это: "Не сходи с ума!"

Вернувшись во дворец, Иван-царевич сразу же объявил о своём отъезде. Дескать, хочу попутешествовать, мир посмотреть. А царь и рад — пусть едет! Может, где-нибудь приглянется ему принцесса, а, может, и… но мысль о невозвращении царевича он сразу спрятал поглубже, хоть и заронил в сердце надежду.

И даже — не едет! Пусть летит!

Позвал царь Семёна-воздухоплавателя, приказал ему пуще глаза беречь наследника и отпустил Ивана-царевича на все четыре стороны.

Как поднялся шар над землёй, так поднялось настроение у Иванушки. Будто надеждой шар накачали.

Долго ли, коротко ли они летели — наконец прилетели в аглицкие земли. Как увидел Иван-царевич внизу бескрайние болота — сразу приказал садиться. Вылезли они из корзины, оглядываются. Во все стороны расстилаются болота. И… мёртвая тишина. Только иногда какие-то звуки разносятся жуткие.

— Что это? — спрашивает побледневший царевич.

А Семён лишь плечами пожимает. И Ивану совсем уже не до лягушек. Улететь бы поскорее из этих страшных мест. Но и мысль покоя не даёт — вдруг улетит, а судьба совсем рядом была? Решил пустить стрелу. Только-только наложил её на тетиву, как воздух прорезал жуткий вой. Такой жуткий, что волосы у Семёна поднялись на голове дыбом. Поднялись бы и у царевича, но локоны у него больно длинные и густые. Зато по спине ужас дождём ледяным пробежал.

— Эт-то, что? — запинаясь, спросил он. — Собака?

— Говорят, что болота иногда издают подобные звуки, — задумчиво отозвался Семён.

— Нет-нет! Это выла собака!

— Кто бы это ни выл, давайте-ка сматываться отсюда подобру-поздорову.

Лишь оторвавшись от земли, оба понемногу стали приходить в себя.

— Куда дальше? — спросил Семён. — Если перелететь через пролив, то попадём прямиком во Францию.

Иван-царевич пожал плечами. С некоторых пор он стал считать французов самым нецивилизованным народом, после того, как узнал об их гастрономических пристрастиях. Если все лягушки мигрировали в целях спасения с русских земель, то вряд ли они подались во Францию.

— Летим дальше! — приказал он.

Восход солнца они встретили над Германией. Иван-царевич протёр глаза, глянул вниз, и сердце затрепетало. Внизу расстилался чудесный пейзаж. Поляны, ручьи, в низинах стояла вода, затянутая ряской. Не место, а настоящий рай для лягушек.

— Садимся!

Иван-царевич спрыгнул на землю. Не сам он выбрал это место — чувствовал, понимал, что что-то свыше ведёт его. Куда делась тоска, грусть? Душа трепетала от незнакомого, до сей поры, волнения. Трясущимися руками схватил лук, наложил стрелу и покрутившись вокруг себя три раза, как того требовал обычай, пустил стрелу. Белооперённая стрела, с нежным звуком, понеслась далеко вперёд.

— Ква-а-к?! — услышал царевич долгожданный звук. Вроде бы как немного удивлённый. Со всех ног он бросился на него и… наконец-то увидел! На краю старого, заброшенного колодца, сидела крупная, даже для жабы, лягушка и держала в лапках стрелу. На голове лягушки сияла крохотная корона.

— Йес! — вырвалось у Ивана-царевича вместе с характерным жестом. Он подбежал к колодцу, схватил лягушку и звонко чмокнул её, и, чтобы уж совсем наверняка — прошептал:

— Люблю...

И зажмурился. А, вдруг, нет?

Но тут же почувствовал в своих руках тяжесть отнюдь не лягушачьего тела. Распахнул глаза и… его руки обнимали прекрасного принца, который был растерян и смущён ничуть не меньше.

Но, кажется, разочарования во взгляде не было. Более того, освободившись из рук Иванушки, принц отряхнулся, осмотрел себя, и, почувствовав разницу в телесных ощущениях, не без нежности посмотрел на Ивана-царевича. А сам Иван-царевич, с всё большим восторгом смотрел на свою судьбу и думал о том — а мечта ли о лягушке была причиной того, что он был так равнодушен на балах? И любуясь принцем иного мира, который с каждой секундой становился всё краше, был очень доволен таким исходом событий.

Нашедший своего хозяина Семён, лишь рот открыл, увидев, как тот с любовью взирает на непонятно откуда взявшегося принца, которого вполне можно было бы принять за принцессу, если бы не одежда.

А принц, между тем ходил по поляне и сплетал венок из нежных незабудок, точь-в-точь, как делали все царевны-лягушки до этого. Сплетя венок, он подошёл к Ивану-царевичу и возложил его ему на голову.

— Всё хорошо, душа моя, — сказал ему Иванушка, — только как же я тебя привезу к моему батюшке? Ведь моё царство — это не Европа. В моём царстве лишь одна любовь принимается без осуждения. Пусть двое только телом любить будут — всё равно хорошо, а иная любовь — даже если одно сердце на двоих будет — осудится...

— А зачем меня везти к батюшке? Разве мой мир не лучше? Да и не осудит никто — у нас это только приветствуется.

— Летим! — обрадовался Иван-царевич.

А тот опустил ресницы, которым позавидовала бы любая царевна, усмехнулся и говорит:

— Зачем лететь? Мне достаточно лишь пару слов сказать, — глянул ясно, взял Ивана-царевича за руку — один лишь шаг, и на глазах изумлённого Семёна оба исчезли — будто их и не было. Лишь венок остался лежать на траве.

Схватился тут Семён за голову. Вспомнил проклятие, о котором шептались слуги. Вот и сбылось. Пресёкся род царский. Всё хорошо, но как ему к царю-то одному возвращаться? А, вдруг, голову прикажет отрубить? Вдруг, не поверит?

Стоит, пригорюнился...

И тут со всех сторон окружили его какие-то люди. Галдят, руками машут, лица у всех счастливые, по плечам хлопают. Крутит головой Семён — ничего не понимает. На его счастье привели толмача да с писарем.

— Представьтесь, пожалуйста, — говорит толмач, а второй уже приготовился писать.

— Семён, — в растерянности бормочет он.

— О! Самюэль!* Вы ведь есть путешественник? Вы есть учёный?

Понял тут Семён, что всё дело в его воздушном шаре, понял, что если умно себя вести, то и возвращаться не надо, и жизнь свою можно полностью изменить, и знаменитым стать… Это же куда лучше, чем быть холопом.

И стал. О нём даже книгу потом написали. Но это уже совсем другая история.

____________________________________________________

* Герой книги Жюля Верна "Пять недель на воздушном шаре"