Волшебный нож Акрама.

Случилось это давно. Старики рассказывали...

Лето в тот год выдалось засушливым. Степь вся пожелтела, выжженная солнцем, обмелели реки, а уж ручейков, которых было немало, стало совсем незаметно. Опустела степь, и тракт опустел с ней. Второй месяц ни одного торговца не видели в городе. Второй месяц лежали на складах товары. Второй месяц ждали люди новостей.

— Говорят, — шептались в тенистых арках возле базара, — Вишап завелся в горах. Никого не пускает через перевал.

— Глупости, — говорили в ответ. — Последнего вишапа еще Багузай-богатур убил, а голову его в столицу отвез.

— Убил, — соглашались третьи. — Но, может, не последнего, он же логово вишапа не нашел? Кто знает, были у того детеныши или нет?

— Ага, или залетный это, — подхватывали первые. — Точно вам говорю — вишап там ущелье перекрыл. Беда, ой беда.

Причитали-горевали жители, но поделать ничего не могли, да и не хотели. Город жил торговлей, много в нем было хороших ремесленников, хитрых купцов, хватких менял-ростовщиков да ловких воров-мошенников, а вот воинов отродясь не было. Даже стражу — и ту нанимали. Хотели купцы позвать в город героя, чтобы тот избавил их от чудовища, да как это сделать? Перевал-то закрыт, не пройти гонцу. Кинули клич.

— Тому, кто перевал преодолеет и героя приведет, три ведра золота! — кричали глашатаи на площадях города и в пустых караван-сараях.

— Три ведра золота, это хорошие деньги, — как-то вечером сказал духанщику Ибрагим Левый Глаз. — Но пройти мимо вишапа невозможно. Хотя, слышал я…

О чем слышал опытный взломщик, посетители духана так и не узнали. Одноглазый встал и ушел.

А пошел ловкач к старьевщику.

— Акрам-ага, — поклонился Ибрагим старьевщику. — Знаю я, есть у тебя кинжал, что любую броню пробить сможет. Продай мне его, и я пройду за перевал.

Удивился Акрам, никак не ожидал он от жадного и трусливого Ибрагима такого поступка.

— Меня не поймут предки, смотрящие с небес, если я возьму с такого героя больше одного медяка, — сказал он, доставая старый клинок.

Обрадованный Ибрагим бросил на прилавок монету, схватил кинжал и отправился к глашатаю сообщить о своем выезде:

— Смотри, я беру весь город в свидетели, не обмани меня! Три ведра, и чтобы все монеты были настоящими!

Вскочил одноглазый вор на коня и отправился к перевалу. День прошел, другой, неделя, а там и месяц пролетел. Забыли в городе об Ибрагиме, только старьевщик вздыхал: фальшивую монету подсунул ему вор.

— Не вишап там, — начали судачить на базаре. — Дэв горный. Ростом с башню, зубы из железа, когти из камня. Оседлал он гору возле карнай-пещеры, сквозь которыю тракт идет, и убивает всех, кто пытается поехать.

И опять загудели трубы. Выехали на площади глашатаи и зачитали новый указ:

— Тому, кто карнай-пещеры пройдет и вернется с героем, даруют дом с садом и собственным колодцем!

— Собственный колодец — это хорошо, — сказал Масуд-купец сыновьям. — Ты, Гусейн, уже вырос, пора семью заводить, иди к старьевщику Акраму, купи у него саблю, что убийца дэвов Хааман обронил в караван-сарае, и отправляйся в путь. Эта сабля от всякого чародейства тебя защитит и дэва прогонит.

Встал Гусейн, гордый, что отец его выбрал, и отправился к старьевщику. Остальные сыновья только завистливо посмотрели вслед.

— Продай мне, Акрам-ага, саблю Хаамана, — с порога заявил Гусейн старьевщику. — Никаких денег не пожалею, героя приведу, спасу город и женюсь на красавице Бахар.

Покачал головой Акрам:

— Не надо мне золота-серебра, вон она, сабля Хаамана. Небо велело помогать храбрым, бери, сын купца, её так, только монетку на столе оставь.

— Отец отдаст! — крикнул Гусейн, вскакивая на скакуна. Больше его в городе не видели. Прошел месяц, стало ясно: пропал сын купца. Погоревали о нем, но делать что-то надо. Уже ломятся от товаров склады, уже на исходе запасы специй в духанах.

— Нет там никакого дэва, — уверенно говорили за дастарханом. — Банда разбойников устроила себе лагерь в руинах старой мечети.

— Слушайте и не говорите, что вы не слышали! — вновь закричали глашатаи на площадях. — Тому, кто не убоится отправиться к паше и спасет город от гибели, бей дарует десять коней из своего табуна и отдаст младшую дочку, красавицу Мирвари, в жены!

— Дочка бея в жены, оно, конечно, хорошо, — поглаживая себя по бороде, проговорил старый Сехавет-меняла. — А десять коней из его табуна еще лучше. Но тот будет глуп, кто оскорбит бея, отказавшись от его младшей дочери.

Переглянулись сыновья ростовщика и кинули жребий. Выпало толстяку Поладу идти.

— Сходи к старьевщику Акраму, он должен нам десять золотых, — сказал Сехавет сыну. — Передай ему: "Сехавет прощает твой долг, взамен прости меч Ахра-патши".

Этот меч сам отбивает стрелы и срубает головы, но мало кому он по руке. Ты, Полад, вырос большой и сильный, справишься с тяжелым мечом и станешь зятем бею».

Как сказал отец, так и сделал Полад. Отдал ему Акрам длинный меч Ахра-патши, что только двумя рукам удержать можно. Повесил сын ростовщика меч за спину, сел на могучего коня и отправился в путь, прихватив с собой и мешочек монет, подкупить разбойников, если с мечом не выйдет.

Как ушел, так и не вернулся Полад. Жаль Сехавету сына, жаль коней, что не удалось получить, жаль потраченного на меч золота, но ничего не поделать.

Еще месяц ждали жители города вестей от храбреца. Совсем перестали работать, некуда товары девать. Выпили весь чай в духанах, весь плов съели, ничего не осталось, одни лепешки да козье мясо. Еще немного — и голод в дома постучится.

— Ифрит там, точно говорю, — поговаривали, играя в нарды, мужчины. — Ифрит или джинн, хочет он из нашей степи пустыню сделать… Поселился он в ущелье и гонит жар к нам с той стороны гор.

И вправду, совсем жарко стало. Никогда так не было, как сейчас, пропали ручьи в степи, совсем пропали, рек — и тех почти не видать. Половина колодцев пересохла, во второй половине воды только на дне и осталось.

Выехал тогда на площадь бей. Сам выехал, дочерей с собой взял, жену взял да внуков своих. Спросили жители у бея:

— А где сыновья твои? Где зятья твои?

— Сгинули в первый месяц, — ответил им бей. — Первыми поехали героя искать — первыми и сгинули. Теперь пришел я к вам, жители города, не как правитель, а как отец. Помогите, если не себе, то хотя бы мне. Если не из уважения, то из сострадания. Пожалейте моих дочерей, внуков моих пожалейте. Я уже стар, не могу я сам к паше ехать, помощи просить. Неужели нет ни одного храбреца больше в нашем славном городе?

Смотрит бей на горожан, а они глаза прячут. И стыдно им, и страшно. Только двое ответили бею взглядом и сделали шаг вперед. Седой старьевщик Акрам-ага да чеканщик Рустам.

— Дай мне коня! — хором сказали они, молодой да старый. — И я отвезу письмо паше.

Переглянулись старьевщик с чеканщиком, и улыбнулся старик Акрам.

— Вот тебе мой нож, — сказал старьевщик Рустаму. — Он не волшебный, зато очень удобный. Им и копать можно, и ветви рубить, и строгать, и резать. Вставь в рукоять жердь, примотай шнуром, и будет у тебя копьё. Длиной он ровно в зиру,* и на ножнах его есть отметки короткие через каждую асбу*, и каждая четвертая — длинная, кабде* соответствует.

— Спасибо, уважаемый, — с поклоном поблагодарил старьевщика Рустам. — Возьми за него монету, дал бы больше, да последняя она.

Один пехлеви — всё, что смог дать старьевщику Рустам.

Хлопнул бей в ладони, и привели Рустаму-чеканщику скакуна, норовом подобного огню, с поступью, что быстрее ветра.

— Благодарю тебя, бей, но что я с таким конем делать буду? — удивился чеканщик. — Сбросит он меня, да и совладай я с ним, чем его кормить в сухой степи? Как он горными тропами пойдет? Дай мне лошадку из конюшен глашатаев. Там хоть и не скакуны, да и не так красивы, зато все лошади выносливы и неприхотливы.

Кивнул бей, и привели чеканщику невысокую степную лошадку.

Поклонился Рустам бею, поклонился старику Акраму, поклонился и горожанам. Ничего не сказав, сел на коня и уехал.

Долго ехал Рустам по степи, и у самых гор увидел он пожилую женщину, тяжело вздыхающую возле оврага.

— Что вздыхаешь, о чем кручинишься, матушка? — спросил Рустам женщину, спешиваясь.

— Надо мне мосток сделать, богатырь, да никак не могу понять, какие деревца срубить, — ответила та. — И топор есть, и работы я не боюсь, но уж больно овраг широк, а деревья невысоки. Не хотелось бы рубить деревья зря, и их жалко, да и силы мои уже не те. А без мостика совсем худо, до родника — овраг обходить, коз пасти — тоже обходить его, вечно он у меня на дороге стоит. Молодой была, не замечала его, а сейчас не заметить сложно.

— Не кручинься, матушка, решим сейчас твое горе, — улыбнулся Рустам и достал нож старьевщика. Взял он его, размотал шнурок с рукоятки, померил, сколько локтей будет в шнурке, да пошел измерять ширину оврага.

— В пятнадцать зиру шириной этот овраг, значит, деревья надо не меньше семнадцати рубить. Ну-ка, матушка, давай сюда топор.

— А как ты высоту дерева-то узнаешь, богатырь? Будешь на каждое залезать со своим шнурком? — покачала головой женщина. — Ширину оврага я тебе и так бы сказала.

— Зачем лазать? У меня же нож есть, его мне Акрам-ага дал, он и померяет, — засмеялся чеканщик и воткнул в землю колышек. Надел он на него ножны и померил шнурком тень.

— Вот, теперь семнадцать раз по столько отмотаю и выберу нужные деревья.

До позднего вечера возился Рустам с мостом, но построил его.

— Пойдем ко мне, богатырь, накормлю тебя, чем небо послало, отдохнешь, — пригласила Рустама благодарная женщина. Но Рустам только головой покачал:

— На обратном пути с радостью загляну, а сейчас некогда, весь город ждет меня, — сказал это и дальше поехал.

Всю ночь и еще день ехал он по дороге, вдруг слышит — плачет кто-то. Слез Рустам с коня, пошел на звук и пришел к небольшому домику, спрятанному среди скал. А у домика на большом валуне сидела и плакала женщина.

— Здравствуй, уважаемая, о чем плачешь, кто тебя обидел? — спросил Рустам. — Может, я могу горю твоему помочь?

— Спасибо тебе на добром слове, юноша, да чем ты мне поможешь? — отвечала женщина. — Видишь этот валун, он весит, как пять быков. Упал он вчера со скал и перегородил вход в мой дом. Никак мне его не сдвинуть.

Улыбнулся Рустам.

— Не горюй, нет такого валуна, что Рустаму-чеканщику не сдвинуть! — сказал он. — Есть у меня нож, самим Акрамом подаренный. С любой бедой справиться помогает.

Достал Рустам широкий нож и начал копать землю возле валуна, подкапывая его потихоньку. Мягкая земля оказалась среди скал, мягкая, хоть и каменистая. Семь потов пролил чеканщик, но выкопал яму, как раз с валун размерами. Взял он толстую палку, подсунул под камень и столкнул его в яму. Только чуть-чуть не поместился валун.

— Будет теперь у тебя крыльцо, — вытирая пот, сказал Рустам.

Обрадовалась женщина, стала Рустама в гости звать, дастархан расстилать. Поблагодарил ее чеканщик, перекусил и в путь дальше отправился. Проехал и ущелье, и через тоннель прошел, и мимо руин — никого не встретил. Высоко в горы поднялся, смотрит, у дороги девушка с длинной палкой прыгает, пытается сбить что-то жердиной.

— Что случилось, красавица? — спросил Рустам у девушки.

Обернулась она к нему, и поразился её красоте чеканщик. Только слезы в глазах портили впечатление. Нельзя такой красивой девушке плакать, таким красавицам только смех и веселье к лицу.

— Ветер сорвал с моей головы платок и зашвырнул его на куст, что из скалы растет. Никак не могу я теперь платок достать. А без платка я домой возвращаться боюсь, матушка у меня старенькая, не хочу ее расстраивать. Она сама мне его ткала, сама вышивала.

Посмотрел Рустам вверх, действительно: торчит из скалы куст, раскинул ветки над дорогой, а в ветках этих платок девичий застрял, да так застрял, что никакой палкой его не сбить.

— Дайка мне эту жердину, — попросил Рустам у красавицы.

Взял он палку, надел на нее свой нож, примерился да с трех ударов срубил куст.

— Спасибо тебе, богатырь, — сказала девушка. — Пойдем к нам, отдохнешь с дороги, устал, вижу же.

— Не меня благодари, Акрама-старьевщика, — улыбнулся Рустам. — Его это чудо-нож. За приглашение спасибо, да некогда мне, ждут меня.

Поцеловала девушка Рустама и дала на память колечко, простенькое, из камня вырезанное.

— Бери, не стесняйся, у меня второе такое есть, точь-в-точь. Будем на кольца глядеть да друг друга вспоминать.

Попрощался Рустам с девушкой, только через час сообразил, что так и не спросил, как её зовут.

«Жаль, такая красавица. Надо будет на обратном пути ее поискать, может, потом сватов к ней зашлю».

Ехал Рустам, ехал, хотя больше шел, ведя коня под узду, чем на нем ехал, и вышел к самому перевалу. А у перевала было огромное озеро, что реки да ручьи в степи питало. Рос на берегах этого озера дивный сад, да вот только не селился никто рядом. Старики поговаривали: пэри не разрешает.

Прошел бы Рустам мимо, да лошадь уже совсем из сил выбилась. Жалко стало чеканщику верную лошадку, отвел он ее в тень деревьев и пошел за водой, помыть да напоить её. Едва отодвинул он куст, как из него выпрыгнул одноглазый мужчина и с испуганными криками убежал прочь.

— Странно, — удивился Рустам и спустился к воде. Подходит, а на берегу сидит юноша в богатых одеждах да отражение свое разглядывает, никак не наглядится. Попробовал поговорить с ним чеканщик, да все без толку.

— Странно, — опять удивился Рустам, набрал воды и пошел к своему коню, только пошел другой тропой, чтобы сквозь кусты не продираться.

Обогнул пару старых кедров, смотрит — толстяк сидит на пне и деньги считает. Перекладывает из одной кучки в другую, только вот кучки почему-то не изменяются.

— А этого парня я где-то видел… — пробормотал Рустам, осторожно обходя толстяка. Приближаться к человеку, считающему деньги, опасно, а если у того на коленях лежит меч в четыре зира длинной, то вдвойне опасно.

Вернулся Рустам к лошади, а возле нее девчонка стоит.

— Покатай меня, дядя, — совсем не испугавшись, попросила девочка.

— Прости, кроха, но моя лошадь очень устала, ей надо попить и отдохнуть, а мне надо её почистить. Пойдем, я тебя домой провожу.

— Ну, покатай… — чуть не плача, попросила девочка.

Посмотрел на нее Рустам, улыбнулся и говорит:

— Подожди чуть-чуть.

Помыл он лошадку, дал ей воду, подошел к девочке и посадил ее себе на плечи.

— Куда тебя везти, маленькая ханум?

Девочка засмеялась и пятками легонько стукнула Рустама в грудь.

— Вези меня к озеру, мой верный конь! — звонко прокричала она.

И Рустам повез, со смехом, с шутками, перпрыгивая через камни и валяющиеся стволы деревьев, будто и не устал совсем. У озера слезла девочка с его шеи и, улыбнувшись, показала колечко.

— Здравствуй, Рустам-чеканщик, все ты мои испытания прошел, проси чего хочешь.

Превратилась девчонка в прекрасную девушку в сияющих одеяниях, и узнал Рустам в ней и старуху с мостом, и женщину с валуном, и девушку с платком.

— Ничего не хочу я, — буркнул он. — Тороплюсь я, послали меня гонцом к шаху, везу ему письмо с просьбой о помощи. Умирает наш город без торговли, что-то не пускает караваны к нам, может, паша разберется?

— Так я и не пускаю, — спокойно ответила пэри. — Обидел меня старший сын вашего бека, обещал жениться за глоток воды, да не сдержал обещания.

— И ты из-за этого весь город погубить решила? — возмутился чеканщик. — Из-за одного невежи?

— Нет, — ответила девушка, — но и другие сыновья да зятья вашего бека не лучше. Ни один за родича не повинился, зато каждый отступных требовал. Дала я каждому по мешку самоцветов и отпустила, хоть один в город вернулся?

Покачал головой чеканщик.

— Но простые горожане, они-то чем тебя обидели? — спросил он у пэри.

— Они? — удивилась хозяйка озера. — Сначала один украл мое платье, пока я купалась, и требовал выкуп. Потом второй коня своего в моем озере мыть начал, а меня уродливой девкой назвал. И третий не лучше, предложил мне десять дихремов за ночь, проведенную вместе. Вот тебе и простые люди.

Понял тогда Рустам, кого он в саду встретил.

— Прости, пэри. Прости нас, твоя правда, — согласился Рустам, — но будь снисходительна, верни хотя бы воду в степь. Без воды не только люди, без нее и птицы, и звери, и травы с цветами — вся степь умирает. Не для себя прошу, пощади невинных.

Улыбнулась озерная дева.

— Не ошиблась я, даря тебе свое кольцо. Не для себя ты живешь, Рустам-чеканщик. А раз есть такие люди в вашем городе, то есть за что его любить и уважать. Прощу я всех, даже тех, кто меня обидел. Прощу, только с условием: ты им наказание придумаешь, такое, чтобы я с ним согласилась.

Хлопнула дева в ладони, вышли к берегу четверо. Один стоит, глаза бегают, всего боится. Второй сразу к воде припал, пьет-пьет, да не напьется. Третий отражением своим любуется, ни на кого не смотрит. Четвертый, как перебирал монеты, так их и продолжил перебирать.

— Придумаешь наказание лучше моих — отпущу их, воду верну и караванам пройти разрешу! — сказала пэри.

Посмотрел чеканщик да говорит:

— Разве это наказание? Вот одноглазый, ну боится он теперь всех и всякого, так он и раньше трусом был, врал, воровал, работы боялся. Сделай так, чтобы его от вранья и неправды коробило. Чтобы он и сам врать не мог, и другим не позволял. Можешь? Будет и ему наказание, и другим польза.

— Правда твоя, — согласилась пэри и хлопнула в ладоши.

Исчез одноглазый Ибрагим, закружило его в вихре, а выпустило на городской площади. Стоит он посреди базара, слушает, смотрит, а кругом врут все. Один гнилые фрукты продает, второй ткань меряет да на каждый зир два пальца не домеряет, третий просто по карманам да мешкам шарит. Не выдержал Ибрагим, схватил воров и обманщиков за бороды да повел к бею.

— Так, мол, и так, бей, нечестно живут эти люди, — сказал Ибрагим.

Попытались выкрутиться мошенники, да как глянул на них одноглазый, так им врать и перехотелось, страшно стало.

Подивился бей, да назначил Ибрагима главным судьей. Теперь Ибрагим сидит на площади и слушает людей, лжецов да нечистых на руку ищет, а самого от малейшей лжи в дрожь бросает, будто иголками его колет кто-то.

— А толстяк? — сказал Рустам-чеканщик девушке. — Что с того, что он монеты впустую считает? Пусть лучше пользу приносит людям. Пусть он никогда в счете не ошибается, что ни считай — пшено ли, золотые монеты ли — да только пусть богатства радости ему не приносят.

— Будь по твоему, — согласилась девушка.

И очнулся толстяк возле сокровищницы бея. Стоит у входа главный казначей и отчитывается:

— В том сундуке у нас семь тысяч дихремов золотом, в том каменья-самоцветы на двадцать тысяч дихремов. А в той куче серебро, девятьсот пятьдесят монет, налог, собранный с горожан.

И кто толстяка за язык потянул, не удержался да как ляпнет:

— Неправду говоришь, уважаемый, в куче той сорока монет не хватает до названной суммы.

Посмотрел бей на казначея, а тот глаза прячет.

— А в сундуках?

— А в сундуках, наоборот, больше. Он же хочет сейчас тебя обмануть. Запишет в книгу, а остальное себе заберет, — махнул рукой Полад, собираясь уйти.

Схватили казначея верные нукеры бея, повели его к Ибрагиму-судье, казначей во всем и сознался. Удивился бей, решил проверить Полада, но что ни предлагал, все тот верно пересчитывает.

— Иди, — говорит бей, — ко мне главным счетоводом, казну мою тебе доверю, будешь в шелках ходить, с золота кушать.

А Полад на злато-серебро и смотреть не хочет, противны они ему. Но старого казначея бей уже казнил, а деньги — они счет любят, решил Полад пересчитать казну, да и уйти в пещеры отшельником. Стал Полад для бея золото считать да заметил, что прежний счетовод округлял всё, не любил точностей, а от того у людей налог был всегда больше, чем надо. Только до казны далеко не всё доходило. Так и не стал отшельником толстяк Полад.

— А с этими что делать? — спросила пэри, но у Рустама на их счет ответ был готов.

— Коль этот юноша так красоту свою любит, пусть он начнет зеркала делать. И чтобы он в них отражался лишь один раз верно, остальные разы вкривь да вкось.

Стал Гусейн, купца сын, лучшим зеркальщиком к городе, да что там в городе, из других стран к нему люди ехали за зеркалами. А он зеркала чуть не даром раздавал, красоткам на радость.

— А с сыном бея?

— А что с ним, отпусти его просто домой, пусть узнает, что по его вине в городе случилось. Нет для правителя наказания хуже, чем горе его подданных, да по его вине перенесенное.

И вновь не ошибся Рустам. Вернулся домой сын бея, упал в ноги отцу, во всем повинился. Старый бей сначала гневался, грозился плетьми сына запороть, но понял, что этот урок на пользу его сыну будет и городу тоже. Посадил он сына по правую руку, назначил своим визирем.

— А для себя чего хочешь? — спросила у Рустама пэри. Но ответа ждать не стала, хлопнула в ладоши и оказался чеканщик возле лавки Акрама-ростовщика.

— Здравствуй, Акрам-ага, — поклонился ростовщику Рустам. — Добрую службу мне твой нож сослужил, возвращаю я его теперь с огромной благодарностью.

— И тебе здравствовать, Рустам-богатырь с волшебным ножом, — в усы улыбнулся старик ростовщик. Проходи в дом, ко мне внучка в гости приехала, такой плов приготовила, падишахи такого плова не ели.

Зашел Рустам в дом, сел на ковер напротив Акрама, взял пиалу с чаем. Сидят, пьют, молчат. Рустам сидит, стены в лавке рассматривает. А по стенам все волшебнее вещи висят. То лук, промаха не знающий, самого Вугара-стрелка. А дальше щит, который и от дождя спасет, и в лодку превращается, и меч Ахра-патши, и сабля Хамаана, и нож, который ростовщик Рустаму дал.

— Акрам-ага, а нож-то почему среди волшебных вещей висит? Он разве тоже заколдованный?

— Люди говорят, ходит в горах добрый богатырь, Рустам-пехлеван. И есть у него волшебный клинок, во что Рустам захочет, в то он и превратится. Хоть в копье, хоть в коня.

— Кушайте плов, — проговорила внучка ростовщика, да голос уж больно знакомым Рустаму показался. Посмотрел он на нее, а из-за платка лица не видно совсем, зато на пальце колечко каменное надето.

А через неделю вся улица вкусный плов ела на свадьбе у Рустама-чеканщика: и Ибрагим-судья, и Полад-счетовод, и Гусейн-зеркальщик, и старый бей с сыном, все там были. Весь город Рустама поздравлять приходил, все с подарками, а как иначе? На такой красавице женился их герой. А сам в обносках ходит, дом совсем обветшалый у Рустама. А как небом заведено? Хочешь, чтобы тебе помогали — помогай сам. Добро, оно всегда к тебе вернется.