О птицах и людях

Введение.

Чего только не случается в этом щедром на чудеса мире. Так, в одной древней летописной книге, рядом с историями о войнах, неурожае и царствовании очередного правителя, под названием «Загадочная история о людях и птицах», описано одно удивительное происшествие. Сама летопись, найденная при раскопках древнего монастыря, на удивление неплохо сохранилась, лишь чуть истрепался переплет, да немного стерся рисунок на странице. То ли женщин с крыльями, то ли птиц, летящих на высоте звезд.

Глава 1.

Произошла эта история в те времена, когда звезды и планеты были лишь новорожденными песчинками, а человек разумный еще не успел пережить падение страшного метеорита, долгую зиму и первые признаки депрессии.

Деревня голодала. Прошел почти месяц с того момента как ими был пойман огромный дикий Зверь. Зверь был давно съеден и разобран по кусочкам и косточкам, а население деревеньки отсиживалось по своим лачужкам, греясь возле самодельных печек и доедая скудные запасы.

И, однажды вечером, староста этой деревни решил прогуляться к дальнему лесу, чтоб спокойно обдумать, как спасти свою деревню от жестокого голода. И то думал и это думал, но ничего не придумывалось. Взмолился он тогда в темное небо: « Боги, сжальтесь! Пошлите свою помощь и благословение!» Но молчали боги, лишь лес отозвался тихим гулом. Вздохнул мужик и мрачнее тучи отправился обратно. Не поесть, так хоть согреться, да и косточка где-то завалялась. Погложешь и все не так тошно спать ложиться. Только шаг шагнул, глядь, возле дерева птица топчется: роста небольшого, аккуратная головка на стройной шейке радужными перышками украшена, а вместо крыльев — ручки в варежках.

Подошел к ней староста. Птичка с ноги на ногу переминается, будто пританцовывает, а мужик разглядывает ее голодными глазами и размышляет: сварить, зажарить? И как надолго ему этой пичужки хватит.

А птица незнакомой породы посмотрела весело, головкой кокетливо тряхнула, присела изящно и снесла яйцо. Встала и яйцо к старосте лапой подталкивает. Яйцо большое, на вид аппетитное, в коричневых крапинках, будто веснушках. Не утерпел мужик, разбил яйцо, а там — ветчина! Нежная, розовая, душистая. Понял староста, что услышали его жалобы духи лесные и послали ему чудо-птицу. А раз в деревне он самый главный, то ему этой птичкой и распоряжаться. Пока домой бежал, все представлял, как торговлю откроет, да начнет барыш получать.

Пока дома птице место обустраивал, да водой свежей угощал, утро наступило. Вышел он на крыльцо. Важный, разрумянившейся. Готов речь говорить. Глядит, переполох в деревне. Шум, гам. Каждый по птице тащит. У всех, у самой ленивой бабы, у самого захудалого мужичонки — чудо-птица в руках. Радуется народ, кричит друг-другу: а у моей сметана! А другой ему — а у меня сливки густоты такой, какой и в природе не бывает.

Плюнул мужик расстроенно, затосковал. А после подумал: раз лесные духи именно его послушались, то недаром его старостой избрали. Подумал так, и вернулась к нему ушедшая было решительность.

Найденных птиц назвали тродонтами. Название придумал староста, был он мужчина грамотный и немного историю знал, ту, что закончилась вместе с мамонтами. А новой истории тогда еще написано не было.

Когда в каждом доме появилось по птице, несущей чудесные яйца, люди поняли, что голодная смерть их миновала и необязательно ходить на охоту и сидеть в засаде, отмораживая зад. Успокоились они, расслабились, огород придумали. Начали на земляных грядках разные съедобные и полезные растения высаживать, да окультуривать.

Глава 2.

Жил в деревне мужик. Любил он на дудке самодельной играть, да разные песенки веселые придумывать. Даже во время голода свою игру не бросал, правда песенки все больше на голодный вой походили. А уж когда чудо-птицу нашел да отъелся, повеселел несказанно и начал свою птичку разным фокусам обучать.

Играет музыку веселую — тродонт скачет, в ладоши хлопает, головой в такт раскачивает. Через несколько месяцев птица уже умела польку танцевать, а еще через месяц — дудке подпевала.

Не нарадуется мужик на свою птичку. Такую умную, да способную. Нестись, правда, хуже стала, зато у всех снесенных яиц скорлупки яркими красками переливаются. Зеленые в желтую крапинку. А другие синие с лиловыми полосами. А еще розовые с голубыми волнами. Не яйца, а загляденье!

Жалко мужику такую красоту разбивать. И научился он содержимое яиц выпивать через соломинку. Сделать это легко было, ведь от постоянных птичьих танцев внутри яиц или бульон, или сливки взбитые.

Гордился мужик своим тродонтом. Скорлупу не выбрасывал, а дома на полках собирал. Как зайдешь к нему в дом, она своими яркими красками глаза режет. Правда, когда от скорлупы самим жильцам стало трудно шаг ступить, а возможно и от угроз жены, что дома не картинная галерея, построил мужик маленький сарайчик, назвал музеем и начал всех желающих за плату туда пускать.

И все стали довольны. Мужик птицу дрессирует, да в музее подрабатывает. Жена рада, что ее муж делом каким-никаким занят. А сам тродонт до того полюбил веселого мужика, что с каждым днем все талантливее становился. Правда, яйца нести расхотел, а немного погодя вообще в музей переселился посетителей встречать и с мужиком новые песни и танцы разучивать.

Умильным и любящим взором смотрел мужичок на свою птичку. Называл лапушкой, лебедушкой. Шейку чесал, на ручки новые варежки смастерил. Хмурилась жена, глядя на такие безобразия. Но не до нее уже этим артистам было. Зрели в голове у мужика планы грандиозные.

И вот наступило однажды хмурое весеннее утро. Проснулась женщина, а дома пусто. Сбежал мужик со своей птицей.

Молчала она несколько дней. Стыдно перед другими бабами было. Мужа птица увела!

Но потом, конечно, подружкам рассказала, поплакала, мужу грозилась ноги повыдергивать, а птице перья.

Но прошло время, забылось горе. А музей ярких расписных яиц остался. Хотела сначала баба сарай этот сжечь, но тянула день за днем. И вот зашла она как-то вечерком, чтоб хоть пыль стереть с экспонатов этих. Заглянуло тут закатное солнце в окошко крохотное, заиграла радуга на скорлупках. Засверкали яйца невиданным разноцветьем. Закружилась голова у бабы и познала баба красоту. Села от потрясения на пол, поплакала, как водится. А потом веником, да тряпкой половой чистоту навела. Себя поставила директором музея имени своего мужа сбежавшего. А через какое-то время и портрет его заказала у художника-самоучки. Поставила картину возле окна и любовалась. На ней муж ее родной, с птицей под мышкой. Рты приоткрыли, глазами веселыми на нее смотрят, словно сейчас песню запоют. Смотрела, вздыхала. Представляла, как бродят они вдвоем с птицей в землях дальних, да как представления дают. Люди хлопают, монеты кидают, птица довольно курлычет, да ручками дрыгает, муж кланяется. И такие они счастливые и радостные, что женщина, недавно познавшая красоту начала задумываться: а не упустила ли она что-то в этой жизни?

Глава 3.

Тродонты жили долго. Лет до 40, а кто-то до 50. Но неслись только первые лет двадцать, остальное время были они для жителей деревни бесполезны. Но в память о первых тродонтах, спасших людей от голодной смерти, никто им шеи не сворачивал и суп из них не готовил. Соорудили местные жители за деревней в чистом поле огромный навес, поставили поилки и кормушки и относили туда своих бывших кормильцев. Для зимы построили небольшой сарай, утеплили, окошко для света прорубили, короба для сна сделали. Живи, да радуйся! Рядом с этим навесом поставили небольшой домик. В нем поселился сторож. Он тоже был для деревни бесполезный. Жениться не хотел, детей не хотел, а хотел целыми днями лежать, да смотреть, как облака за ветром гонятся. Или сочинять всякие небылицы. Даже птицу брать не хотел. Вот какой странный.

Деревенские были люди добрые. Не стали мужика этого не пристроенного из деревни выгонять, но и кормить его за просто так тоже никто не желал. Поэтому сходив с утра за пособием продуктовым, сторож возвращался к себе и после целый день то рисовал непонятные загогулины, то бормотал что-то себе под нос, а то просто пялился в одну точку застывшим взглядом. Так, что нормальному человеку не по себе становилось.

Сторожа звали Иннокентий, и возомнил он себя великим исследователем природы. В своей самодельной книжице записывал наблюдения. Писал, какого цвета трава после дождя, а какого после холодных утренников. В какую сторону старая лиса из ближнего леса бежала, да что в зубах несла, да как смотрела нахально. Жил, погруженный в свои изыскания и маленькие открытия, никого вокруг не замечая.

Много лет прошло с того дня, как принесли ему первого тродонта. Птица была неприхотлива, иногда правда смотрела на Кешу чересчур внимательно, но он этого не замечал. А, уткнувшись в свою книжицу, рисовал букашек, листочки. И подробные надписи под ними выводил: «Лист дерева, растущего сразу как на большую дорогу выходить. Летом дерево с листом, а осенью тот лист сохнет и на землю падает. А плоды у того дерева словно круглые камни и съедобны».

Или: «Жук черный. Полоса, как надавишь, синяя появляется. А не давить, так черным и остается. Не кусается. Только ворчит. Не съедобен совсем»

Когда рядом ни жуков, ни пауков не пробегало, а далеко ходить за ними было лень, Иннокентий смотрел на тродонтов и удивлялся: сколько лет он их охраняет, а ни разу не видел эту птицу мертвой. Случались, правда, такие глухие ночи, когда спал он словно подстреленный, утром поднимался с тяжелой головой, а в стае нескольких пичуг не хватало. Сначала думал на старую лису, что жила неподалеку, но тродонтов рыжая боялась. После случая, когда птица, неожиданно завидев подкрадывающуюся плутовку, смело пошла на нее, да еще и ручкой своей на нее замахнулась, лиса и близко не подходила. Считала, что в диком лесу она и мелким зверьем сыта будет, а эта птица особенная. И трогать ее нельзя.

Но это только глупое животное так считало. Люди же ничего особенного в этой птице не видели. Сначала содержимому яиц удивлялись, а потом и это стали считать само собой разумеющимся.

Глава 4.

Когда птицы только из леса вышли, да по избам распределились, досталась одна такая птичка и Ивану.

Иван был парень молодой, многообещающий. Женат пока не был, но, вроде, собирался. Во всяком случае, когда по деревне прогуливался, по сторонам смотрел.

Был он непритязателен в еде, деликатесов от птицы не ждал. Двух яиц в день ему хватало. Позавтракал половиной, взял с собой на работу, пообедал, а вечером — остатки от завтрака доел, чаем крепким запил — и сыт. А также счастлив. Ведь после того, как птица в его доме появилась, перестал он чувствовать себя одиноким. Конечно, можно было и жену найти. И он даже прикидывал к Алене свататься, но когда птицу в дом привел, да в глаза ей глянул, понял, что женитьбу и отложить можно. Ну вот, допустим, на год. Он парень молодой, не нагулялся еще.

Зато как ему с птицей интересно было. Какие они беседы вели! Птица, конечно, молчала, но как слушала внимательно! Курлыкала потешно, да иногда ручками всплескивала. Темы для разговоров выбирал Иван, и были они не о хозяйстве, не о деньгах, не о том, у кого больше-меньше, шире-уже. А о всякой чепухе чепуховинной, которую парень вокруг наблюдал. Отчего ветер, почему дождь, зачем облака.

Почему голод, неурожай. Зачем смерть нужна?

Вот сядут на лавку, Иван ногу на ногу закинет важно, а увлечется — так и руками начнет махать. И глаза горят. Если б увидел его кто такого, засомневался бы в здоровье душевном. Поэтому Иван дверь тщательно запирал, а шторки на окошках плотно задергивал.

После бесед уставший Ваня еле доплетался до кровати — так много сил тратилось. А эмоций еще больше.

Птица жила тут же, за печкой, и парень частенько слушал как она сама с собой курлы-курлы. И умилялся неизвестно чему. И душа его расцветала и пела.

Прошел десяток лет. Ваня все в женихах. Тродонту имя дал — Мария и все ей: Маша, да Маша.

«Иди, Маша, поешь». Или: «Ну, все, Мария, не спорь. Свою точку зрения считаю единственно верной». А Мария эта пернатая головку набок наклонит, да так насмешливо глянет. Иван смутится, бормочет: «Ну, хорошо. И твоя имеет право на жизнь».

В общем, совсем поплыл мозгами. Начал птицу бессловесную очеловечивать. Какой-то внутренний свет в ней увидал, какую-то душу.

Поделился он однажды со своим начальником на работе, что, мол, у тродонтов, как и у людей и ум есть и память. Да и птицу-певунью, сманившую мужика вспомнил.

Поглядел начальник хмуро: ты лучше о плане думай. Есть у нас уже один ненормальный. Как раз тродонтов пасет.

Погрустнел Ваня, замкнулся в себе. А в скором времени слух пошел, что решил жениться. Не на Алене. У той уже трое детей в законном браке, да муж Дарий. А на Наталье-соседке. Зажиточная женщина, вдова. Красотой не обделена, да и троица тродонтов во дворе гуляют. Всегда яйцо лишнее можно продать или обменять.

А тут в их деревне небольшой переполох случился. Приехал человек из неведанных дальних стран, купцом назвался. Привез книг целый мешок. Посмотрел староста на груду бумажную, почесал в голове, подумал немного, да и купил весь в мешок в общественное пользование.

Соорудили наспех читальню, посадили библиотекаря за стол, стали всем желающим эти книжки выдавать, чтоб картинки смотрели, да закорючки иностранные разглядывали.

Выпросил Иван книжку на дом. Библиотекарь зло зыркнула, но выдала. Правда, в случае потери или порчи обещала Ивана смерти предать, но Иван всеми богами божился, что с книжки будет пылинки сдувать и десять раз посмотрит куда кладет.

Пошел домой, размышляет: была баба как баба, а стала библиотекарем, в ведьму превратилась.

Эх.

Пришел в избу. Дверь закрыл, окошки занавесил, птицу рядом с собой посадил. Сидят картинки смотрят, рты, клювы раскрыли. Глаза от удивления на лоб лезут.

— Нет, — шепчет парень, не бывает такого, не бывает.

А на страницах книжных моря синие бескрайние, города с разноцветными домами, люди веселые, без шуб и штанов теплых, под ярким солнышком нежатся.

Деревья — огромные. Животные, растения странные и непонятные, но такие прекрасные.

Больше всего Ивана море поразило. Синяя гладь до горизонта. А как шторм, так цвет меняется на черный, и волны достают до неба, и корабли падают в бездну. Закрыл Иван глаза, а где-то глубоко в груди ворочается горячий ком. И болит и давит.

— Да что же это. — Закрыл лицо ладонями, вздохнул глубоко. Только вместо вздоха рыдание вырвалось.

Посидел немного, успокоился.

— Ладно, поглядели, давай спать ложится. Чего зря думать о таком. Сказки все это.

Нахмурился, свечу задул. Только нет сна ни в одном глазу. Но вот вроде задремал. И сквозь дрему слышится ему голос:

— Иван, проснись, выйди во двор.

Снится Ивану, что встает, рубаху накидывает и во двор выходит. А там его тродонт Маша, посреди двора стоит. Посмотрели они друг на друга, мужчина удивлённо, птица — ласково. Вдруг вспыхнула птица ярким пламенем.

Вскрикнул Иван, на помощь бросился, да только ноги, словно чугуном налились, не сдвинешь. А огонь все выше и выше поднимается. Кажется испуганному Ивану, что до самых небес огонь вырос. И вдруг в самой сердцевине огненной видит как птица его серая, неуклюжая, преображается и становится птицей жар. Прекрасной женщиной с огненными волосами.

— Вот так одна наша жизнь земная заканчивается, — поясняет ему Мария, — а другая начинается. Не умираем мы, а превращаемся в жар-птиц и улетаем к себе на родину далекую. К прекрасным белым домам, к глубокому синему морю. — За то, что любил меня, за то, что душу увидел в обыкновенной пичуге, приглашаю тебя с собой, Иван. Увидишь ты и земли сказочные и море, что так в душу запало.

Молчит Иван. Настолько его поразило превращение, что дар речи потерял, а когда очнулся от шока, промямлил:

— Ну как же. А дом, а работа новая, престижная, а вдовушка молодая?

— Думай, Иван, выбор за тобой, — произнесла холодно. Полечу медленно, авось догонишь. Ну, а если не захочешь, винить не стану. Спасибо тебе за все. Поклонилась в пояс, крыльями взмахнула и улетела.

Проснулся мужик в своей комнате, весь мокрый, сердце о ребра бьётся, выскочить хочет. Голова гудит, словно с перепою, во рту сухо. Встал, водички глотнул. Сел на лавку, осмотрелся. Как же бросать все нажитое? И половичок, вот, новый почти, в полоску разноцветную. И кружечка любимая, с яркими цветами.

А только изба словно холодным ветром выстужена: одиноко и зябко. Да как же, спрашивает себя Иван, а руки уже половичок скатывают, да кружку в дорожную сумку укладывают. Оглядел Иван свою избу, махнул рукой и вышел за порог.

Утром староста, не дождавшись его на работу, пошел к нему домой, увидел дверь открытую и записку на столе: ушел за птицей. Не поминайте лихом.

Почесал староста в затылке, да и на работу поплелся, попутно рассуждая, что птицы эти самых старательных мужиков сманивают. И вроде не должно быть жалко этого балбеса, не сын ведь родной, а вот гляди ты, пусто внутри стало. Наверное, именно эта сосущая пустота душой и называется. Иван все про нее талдычил.

А вдова Наталья, разозлившись на весь белый свет, на всех мужиков бестолковых и на всех птиц-разлучниц, побежала за деревню, чтобы всех тродонтов извести. Шеи им посворачивать. Только поздно прибежала. Нашла она пустое поле и сторожа с безумными глазами, бормотавшего что-то о том, что перед рассветом все птицы вспыхнули факелами и вознеслись в небо.

Очнулась Наталья от злого морока, разрыдалась. И сторож вместе с ней плачет, слезы по лицу размазывает.

— Да что за мужик такой пошел, — всплеснула руками, глядя на него, вдовушка, достала из кармана цветастой юбки платок, вытерла зареванное лицо у непутевого и, взяв за руку, повела его к себе домой.

Ну не бросать же его одного в чистом поле, такого болезного!

Тродонты исчезли все. И те, которых сторож видел, и те, кто в домах жил. Переполох был знатный.

Побежал староста к лесу в надежде, что остались еще где-то чудо-птицы. Но его поиски успехом не увенчались. Нашел он только испуганных куриц, громко кудахтающих и мечтающих, чтоб забрали их домой из этого страшного места.

Ни петь, ни плясать куры не умели. Да и не нужно это было ни кому. Никаких чудес больше не хотелось. Надвигались тяжелые мрачные времена. Племена сражались за территории, нужно было рубить лес и ограждать деревню непроходимой стеной.

Работы было много, работали все, правда не все, придя домой, поужинав и зажегши свечку, корпели над листками бумаги, сопя и высунув язык.

Сторож Иннокентий, со слов деревенских жителей, старосты и своей жены Натальи, записывал историю о чудесной птице тродонт, спасшей их деревню и исчезнувшей так же таинственно, как и появилась.

После он нырял под теплый бок сладко спавшей супруги и вспоминал то, чего никогда никому не рассказывал: как прекрасные огненные жар-птицы, глядели на него, словно жалеючи. А затем, взмахнув огромными крыльями, поднялись высоко-высоко в небо.

На этом месте Кеша обычно уже спал. А во сне слышал, как птицы нежными голосами зовут его с собой. А он мотает головой и стыдливо прячет взгляд.

— Лучше синица в руке, сами, небось, понимаете.

Мучает сон бывшего сторожа, бередит душу. Плачет она, словно тоскует.

Мечется он по большой кровати, скидывает одеяло. Тогда его жена, проснувшись, кладет свою большую ладонь ему на лоб и ласково приговаривает: спи милый, спи.

Иннокентий успокаивается, сворачивается калачиком и засыпает.