Не было бы доли

— Дочунечка, ты что у окна плачешь?

— Мам… Буку… жалко...

— Буку?

— Из книжки. Там его никто не любит, не жалеет, его все гонят, он ходит один в темноте...

— Ну-ну, какие слёзки наши большущие, тише, мои слёзоньки, тише… Давай, я расскажу тебе про него другую сказку? Давай-ка, ложись поудобнее, укрывайся… во-о-от так… слушай.

Жила-была в одном царстве-государстве девочка по имени Тьмуша. Имя это матушка ей дала, потому что родилась девочка в ночку тёмную, безлунную — только звёздочки далёкие на укрытую снегом землю глядели. Дала имя своей доченьке женщина, благословила на жизнь, да и ушла к тем самым звёздам, в ещё одну среди них превратившись.

Отец Тьмуши погоревал-погоревал годов несколько, но делать нечего — в большом хозяйстве справному крестьянину без помощников никак, вот и женился он на вдове с девочкой, парой годов постарше Тьмуши.

У людей, сердцем добрых, всё срастается, а здесь — не заладилось: невзлюбила мачеха падчерицу, хотя не по годам старательной Тьмуша себя показывала, всё, что ни приказывали ей, по дому и двору делала. За то ни словечка ласкового отцова жена не сказала Тьмуше, только дочку свою в пример ставила: "Рядна то, да Рядна это". Но и правда — знатная была рукодельница Рядна. Всё-то новыми нарядами себя да матушку свою жаловала. А Тьмуша в том и ходила, что из укладки родной матушки доставала да на себя, как умела, переделывала. Отец ничего того не примечал — женщины ему никто не жаловались: мачеха, не будь дурой, место своё берегла, а Тьмуша видела, что всё, вроде, отцу по душе, ну и плакала молча, когда её никто не видел. Так и жили; отец трудился, семью кормил, благо порядок в доме супружница его держала хорошо — падчерица-то всюду с поручениями мачехиными успевала.

Долго ли, коротко ли, а прибавилось в их доме, появился у Рядны и Тьмуши младший братик, Лялем назвали его. И стала радость Тьмуше, забыла она о думках своих нехороших — то ли в лес сбежать, то ли в стольный град из дома отцова тайком податься. Останавливало только, что боялась горе она ему принести пропажей своей. А тут — радость: маленький Ляль, заботы о котором все на Тьмуше и оказались. Вот она с ним и тетешкалась, и ночей не досыпала. И первые улыбки его приняла, и первые шажочки.

Прознав об этом, да припомнив, что и на покосе и на жатве она, и по ягоды и на рыбалке она, стали сватов люди до Тьмуши засылать — всем такая в хозяйстве совсем не лишняя.

Идут сваты и идут, отец с мачехой от ворот поворот дают: младшая едва в возраст невестин вошла, да вот старшая ещё не обручённая. Тут-то мачеха и решилась на недоброе. Дождалась, пока сын без помочей ходить научится, да и говорит Тьмуше:

— Слышала я, в стольном граде колдун могучий живёт, на что хочешь ворожит. Сходи к нему, принеси удачи Лялю нашему.

Сама-то уж давно у сельской знахарки все амулеты нужные мальчику прикупила, но кому бы о том знать надобно? А у старой карги, жившей за околицей и чёрным промышлявшей, испросила мачеха затмения супругу своему, чтоб не разумел толком, что в одинокую дорогу дочку спроваживает.

Собрала Тьмуша заплечную торбу, прижала к сердцу Ляля своего милого, поклонилась в пояс родному дому — и пошла по сельской улице к большаку.

И того не ведал никто, не знал — слетело с мачехиных уст в ту минуту тяжкое проклятие: пожелала она падчерице никогда-никогда к родному дому не вернуться.

Вышла Тьмуша на большак, идёт, любуется: дорога добрая, мощёная, не пылит, вокруг ещё родные холмы да поля. Речка блестит, солнце ласковое, ветерок дразнится, хорошо!

Запела песню девушка, одну, другую, идёт себе, шагает, дороге косточки проминает. Долго ли, коротко шла, а село родное давным-давно за поворотами скрылось. Вот уж и лес Глухой, куда сбежать когда-то думала, дорога кромкой его идёт, вглубь не осмеливается.

И надо ж такому случиться, что на ровной дороге возьми и споткнись Тьмуша! Вот уж правду говорят, слово — сила, что скажешь, то и сбудется.

Упала Тьмуша, приложилась крепко — аж в глазах будто ночка случилась. А когда развиднелось, смотрит девушка — сидит рядом с нею тёмный и тощий зверь — не зверь, людь — не людь. Глаза огромные, слезами залиты, уши торчат, во рту клычки, на лапках когтищи. И всхлипывает.

— Кто ты? — спросила Тьмуша.

— Недоля я, — проскулил в ответ зверь — не зверь, людь — не людь, — все меня гонят, никто не любит, только если несчастья кому надо принести, тут-то меня и кличут, тут-то меня и привязывают. И тот, к кому привязывают, уж так бьёт, уж так надругивается.

Жалко стало его девушке, и сказала она:

— Вот я в стольный град иду, колдун там живёт, всем, что хочешь ворожит. Может, и тебе долю начарует? Пошли со мной!

— А я и так с тобой, привязали меня к тебе, — всхлипнул Недоля, — теперь ты меня бить и гнать будешь.

— Глупый ты, — рассмеялась Тьмуша, — вдвоём дорогу коротать веселей. Дай-ка мне вот ту палку.

Но Недоля, вместо чтобы просьбу девушкину исполнить, упал носом в брусчатку, накрыл лапами голову и горько-горько заплакал.

Тут до Тьмуши дошло, что совсем не так понял её Недоля. Кое-как дотянулась до палки сама, оперлась на неё, поднялась, отряхнулась.

Ушибленная нога побаливала, но достала девушка из торбы туесок с мёдом, капельку сладкой и душистой этой радости аккуратно на лист подорожника капнула да на больное место прилепила. Ну вот, теперь и шагать можно, правда, не так быстро, как раньше, но и то хорошо.

— Идёшь, что ли? — окликнула она через плечо всё ещё лежавшего носом в брусчатку Недолю.

Он понял, что палкой ни по голове, ни вообще никуда не получит, вскочил и резво припустил за Тьмушей.

Так вот шли они и шли, и стало клониться к закату солнце.

— Ну что, пора и привал, — сказала неторопливо ковылявшая Тьмуша меленько топавшему рядом Недоле.

Тот послушно сложил лапки и лёг прямо в придорожную траву.

Тьмуша рассмеялась:

— Недолька! Давай-ка, к деревам вот поближе переберёмся. Видишь, ветви низко у них висят, будто твой шалаш. Где-то под ними и заночуем. На-ка тебе черепок, копни вот туточки неглубоко. А я пока веток подсоберу.

Долго костёр разгораться не хотел, употела вся Тьмуша, пока огонёк наладила, но вот получился и он. Достала девушка из торбы лепёшку, разломила пополам, мёдом намазала, половину Недоле протянула:

— Ешь, силы завтра понадобятся, к закату лишь в столицу доберёмся.

Недоля лишь глазищами хлопнул и опять заплакал. Но поспел тут травяной взвар у Тьмуши, быстренько она в чашу деревянную его налила да в лапы плаксе-то и дала. Как вдохнул он ароматного пара, тут же и успокоился.

Ночь прошла хорошо, проснулась Тьмуша на рассвете со здоровой ногой. Рядом, прижавшись к ней облезлой спиной, доверчиво сопел скрутившийся в комочек Недоля. Жалко стало девушке его, худого такого. Тихо выбралась она из-под еловой лапы, что укрыла их на ночлег, хлебнула из котелка холодного травяного взвара и решила — пусть солнце ещё на пол-ладони поднимется, тогда и будить бедолагу. А сама без дела сидеть не привыкшая — собрала немного шишек, с подола платья тесьму спорола и давай мастерить чего-то.

Спустя положенное время добудилась она Недоли, отправила его к ручью умыться и запастись водой в дорогу. Всё тот послушно сделал, сжевал свою половину лепёшки и...

— Недоль, ты только не пугайся, хорошо? — попросила его Тьмуша.

Зря она так сказала — с тем случился мелкий колотун, глаза тут же оказались на очень мокром месте. Тьмуша перепугалась и поспешила достать то, что мастерила на рассвете из шишек и тесьмы. Это оказались бусы, которые она теперь уже без лишних слов надела на Недолю. Зверь — не зверь, людь — не людь взялся лапками за украшение и глядел на девушку, не понимая.

— Ты меня прогоняешь? — только и спросил дрожащим голосом.

Тьмуша посмотрела на Недолю, плюхнулась как была напротив него на хвою и громко заплакала:

— Подарок! Тебе! Чтобы ты красивый ходил!

Недоля всполошился, забегал вокруг плачущей Тьмуши, замахал руками, начал зачем-то дуть на девушку. Потом вдруг резко остановился, хлопнул себя по лбу и робко произнёс:

— Эта-а… спасибыть...

— Ну вот, другое дело, — тут же утешилась Тьмуша, — ну что, пошли, пора ведь.

Затянула песню и зашагала по дороге. Недоля потрусил чуть позади, время от времени подскуливая, когда песня ему особенно нравилась.

Вот уже и близость города ощущаться стала — всё чаще вдоль дороги встречались селения, всё больше и больше телег да расписных возков спешило туда-сюда.

Солнце меж тем поднялось в полный рост, идти стало жарко, решили чуток отдохнуть на тенистой обочине и подкрепиться. И споренько так получилось у них с костром, и уже радовались скорому угощению, да возьми и опрокинь себе на руки Тьмуша котелок с кипящей водой. Ой, как взвыл Недоля! А девушка только помянула кого-то сквозь зубы очень крепким словом да и метнулась в кусты — как раз тот случай, когда лекарство всегда с тобой, даже если не очень-то и хочется.

Когда она вышла оттуда, кое-как обдёрнув юбку, Недоля вовсю готовился плакать. Но слёзы почему-то не шли. Он потужился ещё — не выдавливались. Вздохнув, недозверь снова наполнил котелок водой и подвесил над огоньком.

— Умничка ты мой, — ласково сказала Тьмуша, принимая из его лапок тщательно вылизанный лист подорожника, на котором красовалась половинка лепёшки с мёдом.

Только-только выступили они на тракт, собираясь продолжать путь, как мимо проскрипел воз, груженный мешками с зерном. И надо ж такому случиться — Недоля после уверял, что до кучи на вороте возницы невезуха висела — что точнёхонько над Тьмушей лопнул один из нижних мешков, и девушку окатило матовой сияющей волной. И как только с ног не сшибло?

Тьмуша заорала что было силы вознице, тот схватился за шапку, но поводья всё ж с перепугу не рванул. Не то собирать бы им после не один мешок — если б ещё кому и собирать осталось.

— Быть тебе, девка, замужем скоро, — заржал соскочивший с облучка возница, — ишь, как мечтает кто семачками натолкать.

— Кончай зубы скалить, нешто зерну пропадать? — огрызнулась Тьмуша, едва удерживая полный подол тяжёлого золотистого добра.

Старый мешок для груза оказался уже непригоден, но можно ли не выручить человека? Под собранное кое-как зерно ушла Тьмушина нижняя юбка, ну а что девушка натянула вместо того, умнички, конечно, и сами догадались.

"Не было бы доли, да недоля помогла", — думала Тьмуша чуть погодя, задолго до заката подъезжая к городу: возница двинул тощим задом, и девушке досталось место на облучке. Недоля готов был рысцой трюхать рядом с возом, но подруга быстренько пристроила бедолагу сидеть на заплечной торбе:

— Вдруг отстанешь и потеряешься? Ищи тебя потом.

Недоля собрался протяжно хлюпнуть носом, но вместо того только щёки потёр — что-то вдруг как-то странно засвербели они.

Город навалился на них высотой, толкотнёй, шумом. Недоля вцепился в Тьмушину юбку, зажмурил глазищи, да так и трусил за ней, пока она, уворачиваясь от криков, тюков, животов, спин, углов, коленей, локтей, крутилась в столичном месиве.

В себя недозверь пришёл, когда они вдруг вынырнули из неумолчного шума и остановились. Тьмуша почёсывала ухо, всё-таки поймавшее чей-то локоть, и смотрела на двухэтажный дом, стоявший в глубине сада. Сад от улицы отделялся высоким кованым забором, но таким красивым — девушка засмотрелась. Тут тебе и птицы, и цветы, и деревья даже различить можно, а ещё какие-то черепа, улыбчивые и хмурые поочерёдно, на верхотуре самой.

— Вот он, дом колдуна. Это у него я найду, зачем мачеха послала.

Недоля раскрыл было рот сказать, зачем и куда мачеха девушку послала, но осёкся вдруг, смолчал. Вместо того потеребил край юбки:

— Что ли, пойдём?

И они пошли.

Но не успел бы даже самый быстрый считатель добраться до ста, как друзья выкатились на улицу, гонимые в спину оглушительным женским криком:

— И не сметь к их милости приходить больше! Ишь, дранина немытая, рыло свиное!

Согнувшись под грохотом воплей и покрепче прижимая мелко трясшегося Недолю, Тьмуша вылетела за калитку, со всего маху ударилась во что-то огромное, каменное — и рухнула, исхитрившись всё же упасть так, чтобы не придавить свою несчастную ношу.

Так их колдун в дом и внёс — девушка на руках у него, недозверь на руках у девушки. Из всех троих в сознании пребывал только хозяин дома.

Краснощёкая экономка, она же по совместительству и кухарка, руками всплеснула, собравшись то ли причитать, то ли снова ругаться. Но хозяин качнул головой, заранее отрицая все возражения:

— Сьяжда, ты своё дело исполнила прекрасно, дай же мне не отстать от тебя.

И прошёл в кабинет, где обычно и принимал приходивших к нему за помощью, не отказывая никому — никогда не позволял себе забыть времена, когда бывал счастлив, добыв капельку удачи: добрую книгу, сытную еду, толковый ночлег.

— Если я всё правильно понимаю, — шептал колдун, укладывая на кушетку так и не отпустившую свою ношу Тьмушу, — ты и есть богами мне посланная ученица. Всё сходится — и проклятье твоё с тобой, и благословение. И врезалась ты в меня так, что аж заискрило. Всё, как и было обещано...

Как и было обещано, стала Тьмуша ученицей великого мага. И удачу братику всё-таки принесла — после того, как сгорело в селе отцово хозяйство и чуть было не пошёл он с домочадцами по миру, взяла она их к себе в город, поселила во флигеле, который в ученицах занимала и сама. Ну, куда ей, в самом деле, целых три комнаты?

Оправила отца от страшной потери, на ноги подняла, помогла отстроиться заново — да краше прежнего дом поднялся! Рядну пристроила замуж за помощника купца первой гильдии. Лялю учителей наняла, мальчик толковый, всё на лету хватал. Десятилетиями позже одним из богатейших помещиков стал, главным поставщиком государева двора — и чего только в этих поставках не было! От муки и рыбы до тканей и посуды.

В свой родной дом Тьмуша так и не вернулась никогда — проклятия сбываются. Но сбываются и благословения — часто жила она у отца в новом красивом доме, с мачехой была вежлива и приветлива, всё благодарила за несчастье, что счастью помогло.

Да, а Недоля женился. На ком? На розовой пухленькой Доле того самого колдуна, сначала учителя Тьмуши. Живут-поживают, добра наживают, своих детей растят и хозяйских нянчат. Доброй ночи и сладких снов тебе, дай-ка лобик, чмокну.