Решил я как-то прогуляться на сон грядущий по дороге, проходящей между лесом и полем. Солнце заходило, заставляя небо переливаться пастельными тонами. Лес пел свою привычную песню, музыка в которой — шелест листьев, а пение — щебетание птиц. Я шёл один и думал о своём. Вдруг из-за небольшого бугорка вдалеке показалась ветхая избушка с маленьким светящимся окошком. Как и случается в большинстве таких историй — моё любопытство взяло верх.
Подошел ближе: неаккуратно построенный домик, состоящий из гнилых досок и нескольких осколков стекла, глядел на меня кривым дверным проемом. Странно, но в этом взгляде можно было прочитать некоторое презрение. Мне даже совестно стало, не по себе как-то, мол, не заглядывай в чужую избу, а иди, куда шел.
Скрипучие ступеньки оповестили хозяина о только что прибывшем госте ещё до того, как я перешагнул порог. Опутанный паутиной закуток внутри оказался больше, чем снаружи, и побудил мурашек пару раз пробежаться по моей спине. Из комнаты шёл достаточно сильный поток оранжевого света, и, падая на стену, проявлял на ней тень небольшого существа, которое, в свою очередь, с усилием кряхтело и бегало по комнате. Обратно идти было уже как-то несподручно, ведь существо, скорее всего, узнало, что я здесь, но и подавать очевидные признаки своего присутствия как-то не хотелось.
Вдруг я решился на самое жуткое, что мог сделать в такой ситуации — я крикнул: "Есть кто дома? ". Кряхтение прекратилось на несколько секунд, но затем продолжилось, как будто ничего и не произошло. Мои мысли, в тот момент летевшие со скоростью света, начали замедляться до привычной для них скорости сверхзвукового истребителя, а сердце стало биться медленнее ударов так на сто. Мой мозг же начал с сомнением размышлять о том, стоит ли продолжать дышать.
Я, мысленно ещё пару раз назвав себя гением за то, что вечером зашёл в богом забытую избушку и попал в эту странную ситуацию из-за собственной глупости, сделал первый шаг вперёд. Все показатели моего организма опять быстро возросли до критических отметок, но через полминуты снова вернулись в норму.
Вскоре медленное продвижение по этому закутку показалось мне не таким уж жутким занятием, и я начал двигаться намного увереннее, почти позабыв причину, вызвавшую у меня страх, ибо случайно начал играть в квест под названием "Умри или наступи, чтоб доска не заскрипела". Конечно же, такую уверенность мне придавало мастерство, возраставшее с каждой минутой движения по закутку.
Дальше меня заставило идти моё любопытство, превышающее абсолютно любые нормальные человеческие инстинкты.
Впереди меня ждало событие, которое должно было сделать этот вечер — я должен был выглянуть из закутка и узреть неутомимо кряхтевшую неизвестную тварь. Мысль о том, что нервные клетки не восстанавливаются, слезно умоляла меня просто выйти из избушки, усердно тянув за мозжечок. Но, вспомнив, сколько уровней этого злосчастного квеста я уже прошёл, сколько я одолел скрипучих шумных досок, я не мог позволить себе остановиться. К счастью, надоедливая мысль о возвращении уже задохнулась парами адреналина, и я, наконец, выглянул: нечто, представляющее собой бесформенный коричневый мешок с двумя неаккуратно выколотыми дырками и одну когтистую серую облезлую ногу, уставилось на меня парой ядовито-зелёных глаз и перестало кряхтеть.
Мы стояли и молча смотрели друг на друга. Долго. Вдруг я услышал шаги позади себя. Единственный свободный порт моего перегревшегося мозгового процессора с визгом приказал обернуться: двухметровая корявая фигура в белой хламиде, с длинной свалявшейся бородой, торчащей из-под капюшона, и странным металлическим посохом двигалась прямо в мою сторону, яростно скрипя досками закутка.
Поскольку мозговой процессор наконец-то перегорел, единственным моим оставшимся органом чувств, стала душа, которая уже полчаса в истерике билась о ребра и слезно молила о пощаде. Однако, от происходящего ей сильно хуже не стало, ведь человеческое понятие "худо" уже не подходило под описание её положения без сопровождения ненормативной лексикой.
Последний выживший, самый далёкий и тупой инстинкт моего организма внезапно осознал, что без души его жизнь оборвется, а мозговой процессор стоит очень дорого. По единственной уцелевшей нервной нити, состояние которой близилось к состоянию плазмы, поступила чёткая и ясная команда — притвориться мёртвым.
Совет органов и мышц, предварительно несколько раз обозвав приказавший инстинкт тупым, решил, что падать может быть очень даже больно, и за единственно возможный прототип для воображаемого трупа было принято дерево.
Я стоял секунд десять неподвижно, взирая на то, как фигура в хламиде проходит мимо меня и удобно устраивается на стуле, подзывая жестом к себе перепуганное существо.
Расплавленный инстинкт самосохранения истово долбил всеми своими оставшимися функциональными частями по кнопке "Беги, дурак! ". Сигнал, отражаясь от сгоревших нервных клеток, каждый раз возвращал оповещение "Система не отвечает".
Существо на стуле медленно повернуло свою косматую голову в мою сторону, уставилось на меня круглыми совиными глазами и утробным голосом произнесло:
— Смрадное ж ты человечишко, мной еще не съеденное, ты зачем моего нового ляжкозавра напугал? Смотри! Он весь гусиной кожей покрылся, бедняжка!
Последняя моя нервная клетка приказала долго жить, и моя душа, лицо которой растянулось в широкой и радостной улыбке, оттолкнулась от груди и отправилась в полет. Во время незапланированного путешествия по миру обморочного сна я успел несколько раз досконально пересмотреть всю свою жизнь и взгляды на нее.
Я очнулся у себя дома, в постели, рядом сидела моя тётка и совала мне в рот манную кашу из чайной ложечки. После трапезы я дрожащими пальцами написал этот рассказ. Ляжкозавра жалко, а мне пора. Поеду на юга восстанавливать свой мозговой процессор.