Folie a deux

Два персонажа, две жизни, похожие друг на друга. Один писатель, другой художник. Они могут недоедать, недосыпать, не выходить неделями из своих однокомнатных квартир с затхлым воздухом, но не способны провести и дня без мыслей друг о друге. Они не знакомы, но личного знакомства не требуется, когда говорят их души. Их поиски исчерпаны, мечты забыты, остались лишь надежды на будущее и на то, что они реальны друг для друга.

***

"…Я читаю тебя маленькими порциями, потому что хочу растянуть невообразимое удовольствие, которое приходит со строчками, написанными тобой, подольше. Твои мысли и то, как ты их излагаешь, нелегально, потому что я подсел на них, как на самый опасный в мире наркотик. Мне хочется читать тебя больше, но ты так редко позволяешь это. Так редко позволяю это и я сам.

Я хотел бы думать так же, но у меня не получается. Я хотел бы подобрать больше синонимов, но все они не то. Совершенно не то, что я хочу сказать. И я мучаюсь и злюсь от того, что иногда не могу выразить свои мысли словами. Я, кажется, с каждым прочитанным словом начинаю чувствовать тебя. Почему мне иногда кажется, что мы живем совсем рядышком друг с другом и видим одно и то же. Чувствуем одинаково. У нас порой одинаковые мысли, но ты не можешь узнать этого. Наверное, в большей степени потому, что я не собираюсь тебе этого позволять. Я хочу хранить этот секрет и дальше. Крича о нем всем своим хорошим друзьям, но не решаясь рассказать об этом тебе. Потому что мне нравится эта тайна, не скрытая от других. Мне нравится чувствовать себя хранителем чего-то нематериального. Я испытываю трепет, в первое время необъяснимый, когда беру в руки очередной твой рассказ. Я не читаю тебя в интернете. Просто не могу понять: как это, дотянуться до кого-то через сеть. Проще же через сон, ведь так?

Мне нравится твой образ жизни. Главным образом из-за того, что знаю о тебе самый ничтожный минимум. И это привлекает меня больше и больше. Сильнее и сильнее. Я хотел поселиться хотя бы на один день в твою голову, чтобы увидеть мир твоими глазами. Умереть на день ничего не стоит, потому что, вернувшись, я буду знать самого тебя. А может, когда-нибудь и ты заглянешь в мою голову на незначительное мгновение. И это окажется самой большой моей радостью. Потому что ты сможешь видеть моими глазами, и мой секрет перестанет быть секретом, ровно как мечта — мечтой.

Еще чуть-чуть, еще больше твоих строчек, и я смогу погрузиться в глубину твоих рассказов. Ну, или как минимум в один из них. И пусть я утону в нем, в любом случае я буду счастлив прикоснуться к тебе, добраться до тебя так близко, как не добирался никто. Я надеюсь на это.

Я перечитываю тебя. Снова и снова, иногда даже не с самого начала. Потому что главное для меня не то, с какого момента я начинаю, а то, что я чувствую, когда листаю страницы романа или повести. Я думаю, что никогда не устану перечитывать запомнившиеся слова. Они все отголосок твоей души. Отголосок моей. Мне кажется, что я скорее умру, впущу в свое тело личинок мух или червей, или же наоборот — сгорю в крематории, чем перестану видеть сны о тебе. Я во многом на тебе помешан. Но это не фанатичное, безумное помешание, нет. Это верность, которую ты не просил, но я все равно дам тебе. Потому что ты достоин ее. В этом нет никакого сомнения.

Я рисую тебя. Нечасто, только когда есть желание повесить на стену новый портрет. И ты каждый раз выходишь по-разному. А когда стена, отведенная под рисунки, заканчивается, и даже нет места на потолке, я продаю твои образы. Я рисую твоих персонажей, твои описания природы, даже простое дыхание. Людям нравится. Каждый раз, когда меня спрашивают, что меня вдохновляет, я вру. Я не могу признаться в том, что музой являешься ты. Я не могу позволить, чтобы из-за меня кто-то еще подсел на тебя. Это только моя прерогатива.

Ты разный, такой же, как и твои рассказы. То ты выходишь на холсте очень легким и хрупким, то наоборот ломаешь все предыдущие мои представления и появляешься сильным, готовым биться за свои интересы. Ты — контраст. Могу ли я сказать так о себе? Не знаю. Я не видел себя со стороны. А было бы интересно.

Рисовать тебя так же интересно, как читать только что вышедшую пьесу. Я трачу дни и ночи, чтобы снять холст с мольберта и повесить на свободное место на стене. Начав, я уже не могу оторваться. Работа забирает меня с головой, и я рад этому. Наверное, так и с тобой. Когда ты начинаешь новую повесть. Я чувствую, что так и есть. Мы одинаковы во многом…"

***

"… Должно быть, у тебя волосы цвета солнца, потому что я не могу найти другого объяснения свету и теплу, исходящему от твоей картины. Она совершенно новая. Ей дней пять от роду, а значит, я еще смогу почувствовать твое тепло на закрашенном темно-синей краской полотне. Ты угадал с цветом моих волос в этот раз. И это заставляет меня улыбаться, даже заплакать.

Я цепляюсь за тебя, за твои работы. Уж не знаю, что было первым: мой рассказ или твой рисунок, но мы поддерживаем связь таким образом. Почти неощутимую и живую, протекающую во мне. Заметил ли это ты? Я ищу тебя. Вся моя жизнь — это поиск. Но все чаще мне кажется, что в начале моих поисков я знал о тебе больше, чем сейчас. Это гложет и заставляет отказаться от перерывания интернета, но я не могу остановиться. Особенно сейчас, когда ты угадал с цветом моих волос.

Сегодня я видел тебя во сне, как вчера, как неделю назад. Мне снилось, что я еду в длинном-длинном поезде к тебе, и ты, стоящий на перроне с поднятой табличкой, или даже целым плакатом, называющим мое имя. Проснувшись, я не мог прийти в себя оставшийся день. Я привык. Ты истощаешь меня ненамеренно, одним своим существованием, пусть, я не сержусь. Мне не за что на тебя сердиться, ты только даешь мне силы на следующий день, и ничего больше.

Но иногда мне трудно жить как ни в чем не бывало, когда под сомнение ставится вера. Вера в тебя. А существуешь ли ты на самом деле? Все чаще и чаще я спрашиваю себя. И лучше не думать, потому что если окажется, что твой образ лишь выдумка, — я свихнусь, честно. Ты стал моим смыслом. Моими корнями, я держусь тобой за этот мир.

Я заставляю себя писать. Если ты реален, я уверен: ты читаешь мои рассказы. Я пишу ради тебя. Мне не нужны все те деньги, которые мне дают за выполненные контракты, статьи, за которые я берусь совсем уж редко. Мне просто нужно знать, что когда ты будешь идти по улице и вдруг наткнешься на мою новую повесть, то купишь ее и прочтешь.

Ты заметил, что в последних моих сборниках действует один и тот же герой? Это ты. Вернее, тот образ тебя, что выстроен в моей голове. Если бы я умел рисовать так же искусно, как делаешь это ты, то я бы нарисовал тебя. Но я не могу. Немного обидно, что я не смогу обнять даже нарисованного, вымышленного тебя. Я безумно хочу обнять тебя. Так сильно, чтобы ты начал ворчать что-то о грудной клетке. Вместо тебя я обнимаю второе одеяло. Невыносимо, но я стараюсь. Стараюсь только для того, чтобы ты мог всегда открыть мою книгу, возможно, только что вышедшую из типографии.

Я пытаюсь найти тебе подходящее имя, но не могу придумать ничего более подходящего, чем то, под которым ты продаешь картины. QB. Это как "кью" и "би". Чтобы понять, что скрывается под этими двумя буквами, мне понадобилось много времени. И после этого я могу видеть в тебе только лиса.

Я стараюсь для тебя. Я ищу тебя. Я живу тобой. Я пустил в тебя корни, так что не вздумай оказаться просто вымышленным персонажем, пожалуйста. Не смей меня бросать…"

***

Стены так давят на меня. Кажется, еще чуть-чуть и кровь брызнет из носа, ушей, пойдет из глаз. Пустоты слишком. Слишком вокруг меня.

У меня есть нарисованный ты, так что я еще не до конца растворен в темноте квартиры. Я здесь уже неделю, ровно столько же здесь и воздух, которым я дышу. Отключены все телефоны. Я вне зоны доступа. Вроде бы с прошлого раза у меня осталась последняя таблетка, так что через пару десятков минут мы встретимся с тобой. Приготовься. Ты ведь ждешь меня?

На улице темно, и мне хочется спать, но я не усну, пока не смогу коснуться тебя. Хотя бы в моей галлюцинации. Я знаю, как все пройдет, наперед. Ты будешь стоять среди потока людей. И они будут обходить тебя, как вода обходит камень, а ты устремишь руки ко мне. И я, скорее всего, поступлю точно так же. И вот когда кончики наших пальцев соприкоснутся, я почувствую тепло, словно ты действительно стоишь напротив меня и только и ждешь случая, чтобы броситься мне на шею. А потом, поймав мимолетную улыбку с твоих губ, я усну и, даже во сне, буду ругать себя за то, что снова не рассмотрел тебя как следует. Все.

Таблетка на языке — а это значит, что, во-первых, я проиграл своей потребности в тебе и, во-вторых, мы скоро встретимся. Я рад. Но не по-настоящему, как и наша встреча. Я делаю пару глотков и ложусь на пол. Закрываю глаза. Чувствую, как сердце под влиянием наркотика становится быстрее. Шумнее. Мое сознание скоро уйдет, я знаю это. Я хочу этого.

***

Нет сил терпеть этот день. Издатель не принял мою новую новеллу. Я написал о том, как бы мы жили вместе, как бы счастливо жили. Зря я начал этот рассказ. Сейчас мне не хватает тебя еще больше. Это как жить без зрения, или слуха, или вообще парализованным. Поэтому сегодня первый раз за все время я захотел умереть. Помню, кто-то писал: "…умри молодым и оставь красивый труп…" Но ты здесь, ты жив, и я не могу позволить себе уйти из места, в котором ты есть. Настенные часы пробили лишь четыре дня, но я уже так безумно устал. Все из-за того, что ночи для меня не было. Я писал то, что сегодня в одиннадцатом часу дня забраковали.

Наверно, мне все же стоит поспать. Распорядок дня уже давно невозвратимо сбит, так что нет смысла о нем беспокоиться. Сегодня я на большее не способен. Нужно забыться, взять на оставшуюся половину дня выходной, уснуть и прекратить мучить себя. Тем более что во сне я буду счастлив. В моем сне будешь ты.

Но уснуть не получается. Сколько бы я ни вертелся в кровати. Приходится встать, плотнее закрыть шторы, стянуть плед на холодный деревянный пол и лечь снова. Закрыть глаза, открыть их, еще раз закрыть. Сон не идет, но я слишком устал, чтобы сесть за новый рассказ или даже полноценную книгу. Внезапно вспоминается пузырек снотворного, оставленного в ящике рабочего стола. Скоро я усну.

***

Резко распахиваются глаза, и в мозгу проявляется картинка моего потолка. Я не понимаю, что пошло не так. Почему на этот раз все обернулось совсем по-другому. Почему ты умер? Почему у меня такое чувство, что на самом деле что-то случилось? Почему катятся слезы и сердце никак не хочет успокоиться? Это просто кошмар. Кошмар. Нужно забыть про тот неестественно серый автобус, который не дал мне шанса побыть счастливым хотя бы во сне.

Мне стало противно смотреть на себя в зеркало, но это неизбежно: в моем доме полно зеркал. Мои белые, нет, даже не так, пшенично-желтые волосы почему-то напоминают мне о жизни до тебя. А я не хочу этого, но расстаться со светлым цветом не могу: он единственное, что не делает меня похожим на потенциального самоубийцу, которым я являюсь. Мне нужен кто-то рядом, но, кроме тебя, я не буду рад никому. И это мое проклятие. Я слишком задержался в своем родном городе, который потихоньку сводит меня с ума. Слишком часто я вижу знакомых, родителей, друзей, которые пытаются мне чем-то помочь, хотя даже не знают причину моего расстройства.

Я хочу уехать. Где ты? Скажи мне, чтобы я знал, в какую сторону мне двигаться. Книги. В твоих книгах написано, что они переведены с французского. Я знаю французский. Благодаря тебе, кстати. Чтобы читать то, что написано тобой, а не чужую интерпретацию твоих слов. Хочу лететь к тебе во Францию. Надеюсь, ты не живешь в Париже, потому что я терпеть не могу этот город. Слишком пафосно, слишком много людей его любят.

Я всегда мечтал побывать в Колмаре, который узнал, как только начал рисовать. Благодаря этому городу у меня появилась мечта на то, что однажды я устрою выставку своих картин. Я хочу лететь прямо туда. Скорее из родной Осаки. Только у меня нет таких денег. Максимум — половина, так что придется просить у родителей, а может, даже и у бабули. Решено. Даже если я

не встречу тебя, то смогу отдохнуть от затхлого воздуха своей квартиры.

***

Мой сон растаял быстро. Меня почему-то сбила машина, какой-то автобус, не понятно откуда взявшийся среди людной площади. Ты исчез почти сразу же, даже не успев дойти до меня. Просто распался на сотню снежинок или белых мотыльков. Поэтому мне грустно, но я выспался и чувствую себя не таким разбитым, как это было раньше. Только дышать тяжело. Воздух настолько спертый, что горчит при каждом моем вдохе. Нужно впустить свежего.

Из-за этого мне приходится встать с теплого пледа и подойти к застекленному проему в стене, распахнуть шторы и открыть окно. Вечерний воздух ворвется в комнату и пройдется по столу, вороша страницы книг и тетрадей, перекатывая ручки и карандаши.

День догорал. На горизонте осталась лишь одна полоса розового цвета, сверху и снизу постепенно переходящая в темно-синий. Потрясающий вид. Достаточно живописно, чтобы оказаться на твоей картине. А здесь тихо, особенно рядом со мной. Даже настенные часы отказываются идти с характерными щелчками, ветер — шуршать страницами. Время остановилось здесь. И я не могу запустить его снова. Требуется еще кто-то. Кто-то живой и теплый. Шумный, кто-нибудь, кого я смогу полюбить, кто-нибудь, кто мог бы заменить тебя на немного. Но вот кто? Я не люблю сходиться с кем-то. Не терплю чужого присутствия и эти беспричинные лобызания в кровати, якобы доказывающие наличие чувств.

Мне сложно вот так без дела стоять перед распахнутым настежь окном: велика вероятность, что я поддамся голосу в моей голове, неспособному переносить пустые комнаты. И небо, быстро темнеющее, подначивает на действия, но что я могу сделать? Куда деться? Я забираюсь на подоконник: ногами в пустоту. Этой пустоты не достаточно, чтобы освободиться от сумасшествия, начавшегося очень давно. Но вполне хватит, чтобы растворить мое тело.

Тишину разрядила трель моего дверного звонка. Это случилось так неожиданно, что я неловко подпрыгнул на подоконнике и чуть не свалился в наливающуюся подо мной черноту. Звонок повторился еще раз, и я поморщился — придется открывать.

Однако на пороге никого не оказалось. Почти никого. На входном коврике в коробке был оставлен дымчатого цвета котенок, записка, найденная рядом с ним, говорила о том, что малыша зовут Стоун, и некто будет очень рад, если я возьму его к себе.

Возможно, это больше, чем знак. Остается верить.

***

Франция. Желанный городок незабываемой архитектуры. Незнакомые люди; и мечта с вероятностью в одну тысячную процента, что я смогу разглядеть тебя в окне одного из многочисленных кафе, пьющим чай или капучино. Я люблю этот мягкий вид кофе, значит, ты тоже терпишь его.

Я здесь около часа и совсем выбился из сил после долгой дороги. Но люди здесь и правда гостеприимные. Так что у меня есть место, где можно переночевать и отобедать. Чтобы приехать сюда, я распродал все мало-мальски стоящие вещицы, картины. Все, кроме одной, самой первой. Ее я продать не смог. Слишком сильные эмоции связаны с этим куском ткани. Я помню, как рисовал ее. Как впервые проснувшись среди ночи, весь в поту и дрожа, с твоим образом перед глазами, бросился к мольберту, обернув несколько картин и раздавив ногой что-то в темноте. Я рисовал словно одержимый. Совершенно без света (если не считать свет луны), чуть различая линии и нужные краски, мазок за мазком наносил тебя на холст. А закончив, уснул там же. Просто отключился. Для моего тела это было слишком: провести в одной позе столько времени. Помню даже, как пришел в себя. Как рассматривал свой шедевр: запечатленный чуть улыбающийся юноша, сидящий в центре комнаты. Но глаз я не нарисовал, они остались скрытыми за размазанными красками и тенями.

Я взял ее с собой, чтобы, просыпаясь, заново открывать этот твой образ. И, наверное, еще потому, что не смогу расстаться с ней.

Моя комната оказалась неимоверно светлой и тихой. И кровать такая мягкая, что я не смог не поддаться усталости и дрожи в ногах и, казалось, под черепной коробкой. Мой мозг и тело требовали больше отдыха.

***

Сегодня я проснулся с мыслью, что все будет хорошо. Повлиял ли на это мой уже не новый сожитель или произошло еще что-нибудь, пока я спал, — я не знаю. Только догадки. Впрочем, как и раньше.

Комната уже полна света, на моей груди, свернувшись пушистым пончиком, спит Стоун. Говорящее имя, кстати. И мне кажется, что все в действительности будет хорошо. Как же мне этого не хватало. Сегодня мне не снился ты. Ни одной минуты. И это даже понравилось мне. Я будто получил противоядие от тебя, но насколько долго оно сможет продлиться? Через какое время я снова буду задыхаться твоим отсутствием? Сколько я вынесу? Лучше не думать об этом сейчас, когда все, вроде бы, хорошо или даже отлично.

Сегодняшний день обведен красным в моем календаре. Он сможет разбавить все дни до двадцать второго числа будущего года. И я, может быть, почерпну что-нибудь для следующего рассказа. Вокруг меня будет столько людей и красок, света, еды и танцев, музыки, а это в главной степени является для меня вдохновением. Ну, и ты, конечно.

Но еще слишком рано, чтобы начать собираться. Мне нужно еще столько всего сделать. Нужно позвонить редактору и сказать, что обещанный рассказ, разбросанный по сотне страниц, я принесу в будущий вторник, если меня случайно не скинут с моста в ледяную воду реки. А потом пройтись до магазинчиков и прикупить кое-какой еды, обязательно взять бутылку вина. Сегодня мне нужно уйти от сознания. Пиши пьяным — так, вроде? Смогу ли я связать хотя бы пару слов?

***

Я отключился ненадолго, но мне хватило с лихвой. Я чувствовал себя отдохнувшим настолько, что забыл про еду. Женщина, приютившая меня, однако, не забыла этой мелочи и сказала, что, если я не попробую ее супа, она обидится. И я, рассмеявшись, согласился, поражаясь доброте и участливости женщины, встретившейся мне в поезде по дороге сюда. Как она мне призналась, ее привлек мой вид: задумчивый, но счастливый, свободный. Так что она решилась ко мне подсесть и завести разговор. А теперь я сижу в ее доме и ем. За столом Мишель рассказала, что сегодня в городе состоится мини-фестиваль в честь ежегодного праздника осени. Так что я вовремя приехал к ним. И еще она собиралась отвести меня туда, но позже. После ее слов утро наполнилось предвкушением яркого праздника.

Я не мог держать себя взаперти сейчас, когда наконец-таки смог выбраться из железных джунглей своего города. Мишель поняла меня без слов и не стала держать, когда я, взяв свой фотоаппарат, сбежал с лестницы, направляясь к парадной, но крикнула мне вдогонку, чтобы вернулся к обеду. Я пообещал ей.

На улице было ветрено, но тепло. Ранняя осень. Улицы, опутанные пока еще зелеными лозами разнообразных растений. Хотя во многом преобладали розы. Но первый мой снимок не был посвящен цветам. Я запечатлел дом, в котором осталась хозяйничать гостеприимная Мишель. Интересно, как это — жить в произведении искусства? Дом в стиле барокко. Потрясающе. Я не привык к таким домам. А здесь они повсюду: барокко, готика…

Бежать по улицам, по выложенным брусчаткой мостовым, просто бежать, вдыхая незабываемый особый терпкий запах улиц. И если кто-нибудь скажет, что розы не пахнут, я отвечу, что он не бывал во Франции. Здесь пахнет все. Необычно и чудесно. Хотелось кричать от этой свободы и легкости, но я не мог позволить себе нарушить создавшуюся идиллию. Я истратил много памяти на фотографии. Но еще столького не видел, когда пришло время возвращаться.

***

Мне оставалось мало времени на то, чтобы благополучно собраться. Я чувствовал себя немного странно. Снаружи мне было холодно, и я пытался укутаться сначала в толстый свитер, затем — в пальто, но ощущение ледышек, толщиной с иголку, протыкающих меня, так никуда и не делось. А в доме было так жарко, что мне казалось: еще чуть-чуть — и кожа начнет плавиться. За окном светило солнце и люди сновали в легких кофтах. А я, стоя у окна, продолжал зябнуть, глядя, как горожане идут в сторону главной площади. Наверное, я простыл. Как иначе объяснить этот холод?

Еле различимо была слышна музыка — скорее всего, с площади, жители понемногу заполняли удобные для наблюдений места. А я шел им навстречу и вдруг захотел полностью раствориться в их потоках. Но прохожих по-прежнему было мало вокруг меня. Оставалось улыбаться знакомым, пытаясь сделать масочную улыбку более правдоподобной, а внутри, в самой глубине, засела настойчивая строчка: все будет хорошо.

***

Настенные часы остановились на римской пять — дом пришел в движение. С этого момента все уже не будет так, как раньше. Хотя бы потому, что эти часы больше не сдвинут свои стрелки с места, на котором они замерли. С этих пяти часов начался обратный отсчет моего мира.

На площади, куда меня привела Мишель, было многолюдно, и праздник уже кипел, но все ждали темноты. Именно сумерки зададут правильное настроение всему фестивалю. Так объяснила Мишель. А потом отправила меня побродить одному. Но первое, что я сделал, — остановился. Замер на месте, чтобы втянуть неизменно терпкий запах в полной мере. На секунду закрыл глаза и постоял просто так среди сотен жителей, так же замерших и ожидающих чего-то. Пахло дождем, но небо было безупречно чистым, и даже солнце, идущее к горизонту, казалось не более чем изъяном. Собравшиеся здесь люди только и ждали, когда на смену звезде придут легкие сумерки, чтобы раскрасить потемневшее небо в свои цвета.

Я открыл глаза, и через мгновение все звуки на площади смолкли, чтобы колокольный звон смог без препятствий, подобно воде, затопить площадь. Мелодия неслась как бешеная, огибая людей, будто камни, проносилась стремительно, уступая место следующей. А люди ликовали. Хлопали, выкрикивали что-то, некоторые даже пытались подпевать, но в конечном итоге все тонуло в безграничном звуке.

И ветер сегодня был на стороне чудес. Растрепав мои и без того растрепанные волосы, он подхватил пару лепестков с венка, подаренного мне Мишель, и, покружив ими у моего носа, словно привлекая внимание, устремил куда-то в сторону. И когда я беспечно повернул голову, следя за ними взглядом, мое сердце сжалось. Я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть — только держать руку на груди.

Вот оно. Неожиданно, но так желанно.

Я сорвался с места. Расталкивая людей, пробираясь вперед, следом за остывшим ветром. Окружающие будто специально стали так близко друг к другу, что несколько метров, отделяющих меня от самого моего любимого сна, растянулись на пару сотен. Но шаг за шагом я становился все ближе, хоть несколько раз терял из вида свою цель. Звон колоколов сбивал мысли, завораживал так, что люди превращались в дышащие статуи самих себя.

Но я дошел. Стал почти рядом, немного позади, утопая в новом ощущении. Наблюдая, как еле поднимаются и опускаются его плечи: он тяжело дышит. И спина, такая широкая, кажется, неосязаемая, но если я протяну руку, то почувствую ткань его пальто. Простояв так еще немного, решив, что зря мучаю себя, ведь вряд ли судьба сделает мне такой подарок, я, зажмурив глаза, делаю шаг навстречу возможному чуду. С надеждой на то, что если этот человек и правда окажется тем самым, то он узнает меня так же сразу, как и я.

Поравнявшись с парнем, выдыхаю и, максимально приблизившись (в рамках допустимого), чтобы он услышал, говорю: "Бонжур". Он медленно поворачивает голову, окинув меня недоверчивым взглядом, слегка приподнимает брови и пятится немного в сторону. Чуда не произошло, а я готов заплакать, вот так просто разрыдаться практически без причины. Наши мечты не обязаны так просто исполняться. И я же сам не надеялся на то, что смогу встретить свой сон.

"Извините", — наверное, моего голоса не стало слышно вовсе из-за непрекращающегося звона.

Обернуться и уйти. — "Спокойно, тихо, не падай. Не плачь. Не порть никому праздник, они не виноваты, что ты мечтатель".

Я очень стараюсь сделать все правильно, но спустя шаг меня обхватывают руки, прижимая к теплому телу. И чужой жар, просачиваясь сквозь плотную одежду, легонько касается моей спины. Я поворачиваюсь в кольце чужих рук, я знаю, кто стоит рядом со мной. Мне удается выдавить: "Ты сбылся", — прежде чем слезы из самой глубины прорвутся наружу. Обнять в ответ, уткнуться лбом в чужое плечо, хвататься за него, как за последнюю страховку, держащую меня над бесконечной пропастью, украшенную звездами. И чувствовать, как он стоит, так же крепко стиснув мое тело, слышать, как он тяжело дышит и тихонько рядом с моим ухом шепчет: "Прости. Прости. Прости, что не поверил в тебя сразу, прости…"