Девочка и щегол

Жила-была девочка, которую звали Травка. У нее были мама и папа, сестра и даже мальчик из класса, который ей нравился. Она любила рисовать и есть семечки, и считала себя вполне счастливой девочкой, у которой есть все, чего бы она хотела пожелать.

Однажды Травка сидела в своей комнате на втором этаже и рисовала у открытого окна. Рядом стояла вазочка с семечками. Внезапно девочка услышала странный звук, похожий на жужжание, хлопанье крыльев, и внезапно в распахнутое окно ворвалась маленькая пестрая птичка. Она в панике заметалась, роняя крохотные перышки, и вдруг упала на стол, сжавшись в комок. В окне мелькнула огромная тень, раздался холодящий душу высокий крик, воздух вспороли желтые когти.

— Убирайся отсюда! — Крикнула Травка, схватила лежавшую на столе книгу и замахнулась на хищную птицу.

Пустельга испустила разочарованный свист, взмахнула крыльями и исчезла. А маленькая птичка встрепенулась, скосила на девочку черный круглый глаз и юрко отпрыгнула подальше, на подоконник.

— Не бойся меня, — сказала Травка и медленно села на стул, стараясь не спугнуть гостя. — Я тебя не обижу.

Щегол склонил головку на бок, будто прислушивался к ее голосу, а потом выдал короткую трель: «Пиинь!»

Он здоровается со мной, внезапно поняла Травка, и ответила:

— Привет.

Она любовалась яркой птичкой с желтыми, белыми и черными пятнами на крылышках и хвосте и пушистым рыжеватым опереньем. Передняя часть головы вокруг клюва и глаз у щегла была ярко-алой и напоминала лицо человека, который густо покраснел.

— Почему ты такой красный? — Спросила Травка улыбнувшись. — Ты меня стесняешься? Или кто-то надавал тебе пощечин?

Щегол оскорбленно заскакал по подоконнику и снова свистнул:

— Я знаю все тайны мира, потому что летаю везде, — сказал он чуть заносчиво. — Я покраснел, когда услышал первую из них.

Травка поняла, что понимает каждое слово насвистанной песни, но почему-то не удивилась.

— А что хотела от тебя эта злобная птица?

Нарядный гость поскучнел и почесал лапкой свой клюв:

— Пустельга? Сожрать меня, конечно. Но только не на такого напала. Я ей не дамся!

Травка заметила, что щегол косится черным глазом на вазочку, но не решается подскакать к ней поближе. Девочка подвинула семечки к птичке:

— Угощайся. Кстати, меня зовут Травка. А тебя?

Рики Пиинь — так звали щегла. С того дня он прилетал в гости к девочке каждый день. Он запомнил, когда Травка приходит из школы, поднимается к себе и открывает окно. Иногда Рики уже ждал ее на ветке вишни, когда девочка подходила к столу. В другие дни Травка сидела и рисовала, пока ждала своего гостя.

Когда Рики прилетал, он садился на подоконник и рассказывал о тех местах, которые видел с высоты, и даже о тех тайнах, которые ему довелось выведать. Он не хотел петь только о двух вещах: о пустельге и о той, первой, тайне, от которой он покраснел.

А Травка угощала его семечками — булку щегол не ел — и рисовала его в свой альбом. С каждым днем у нее получалось все лучше и лучше, маленький певец сидел на бумаге, как живой. Только одно беспокоило Травку: что будет, когда настанет глубокая осень, а потом зима, и станет так холодно, что она не сможет больше держать окно открытым? Она спросила Рики, будет ли он петь для нее, если она выйдет на улицу. Но Щегол ответил, что он не доверяет людям, и никогда не подлетит к ней близко там, где есть чужие. Травка не могла этого понять. Разве кто-то мог бы причинить такой прекрасной маленькой птичке вред — ну, кто-то кроме пустельги? Она пыталась убедить Рики в том, что люди не опасны. Но щегол не верил ей, и с каждым днем, который становился все холоднее и холоднее, девочка грустнела.

И вот однажды к родителям Травки пришел гость. Это был торговец птицами. У него был большой красивый магазин в центре города, который звенел от птичьих трелей и переливался яркими красками чудеснейших перьев. Травка несколько раз была в этом магазине вместе с папой. Она видела там павлинов, попугаев, канареек и даже огромного ворона, который умел говорить человеческим языком, но по большей части грязно ругался, и дядя Генрих, хозяин, тыкал его палкой, чтобы тот замолчал.

Родители и гость сидели в гостиной внизу и пили чай. Детей тоже позвали вниз — угоститься тортом, который принес дядя Генрих. Разговор зашел о торговле и о птицах, и вдруг сестра Травки, Навка, спросила:

— А у вас в магазине есть такая красивая птичка, которую сестра рисует в альбоме?

Травка шикнула на нее, но было поздно. Дядя Генрих попросил показать рисунки. Девочка стала отказываться, но родители настаивали — они гордились тем, что их дочь так хорошо рисует. И Травке пришлось притащить альбом. Правда, ей удалось незаметно пнуть Навку под столом, но это было слабым утешением. Дядю Генриха очень заинтересовали рисунки. Он долго рассматривал их, восхищаясь детальностью изображения, а потом сказал, что это не обычный щегол, а турлукан — очень редкая разновидность. Это видно по белым пятнышкам на хвосте, которых птичник насчитал целых шестнадцать, вместо обычных шести-восьми.

Дядя Генрих спросил девочку, где она увидела такую птичку. Травка соврала, что она просто ее придумала — она и сама не знала, почему не сказала правду. Хозяин магазина нахмурился — он явно не поверил Травке, и сокрушенно объяснил, что такой редкой птичке было бы гораздо лучше в клетке, в безопасности. Потому что если его съест пустельга, или если он погибнет на пути на юг от усталости, голода и холода, то мир потеряет настоящее чудо, великого певца.

Когда гость ушел, Травка задумчиво поднялась в свою комнату и открыла окно. Рики еще не было. Девочка не могла рисовать. Она думала о том, что будет, если она потеряет Рики. Если он просто перестанет прилетать. Если его поймает хищная птица. Если он замерзнет насмерть на какой-нибудь голой ветке в лесу, а она даже не сможет ему ничем помочь, не сможет согреть его и накормить? Не лучше ли Рики будет в клетке — прямо тут, у нее в комнате? Ведь тогда они всегда смогут быть вместе! Рики будет согрет и накормлен, и сможет по-прежнему петь для нее о тайнах мира, которые он разглядел с высоты. Конечно, он уже никогда не узнает новых тайн… Но ведь у него их и так много! И потом, быть может, Травка тоже сможет что-то рассказывать ему? Что-то, что она увидит и услышит в мире снаружи…

Травка ничего не рассказала Рики о своей мечте. Она боялась, что, если поведает щеглу о клетке, то он просто улетит и никогда больше не вернется. А между тем дни становились все короче и холоднее, выпал первый снег. Травка дрожала у открытого окна, а Рики мог оставаться у нее все меньше времени. Она просила его побыть с ней в комнате за закрытым окном, но щегол категорически отказывался. Один раз Травка даже попыталась тайком закрыть окно, пока Рики был увлечен своей песней, но птичка внезапно взлетела, ударилась о стекло и упала на подоконник. Она едва не повредила крыло и в панике упорхнула, как только Травка выпустила ее.

После этого случая щегол не прилетал несколько дней, а девочка плакала по ночам, так что, когда она вставала по утрам, ее опухшие глаза едва открывались. Родители забеспокоились, но она сказала им, что это аллергия. Травку отвели к врачу и накормили таблетками, от которых все время хотелось спать. Но она поборола сонливость и пошла в магазин к дяде Генриху. Там она рассказала, что птичка, которую она рисовала, на самом деле существует. И что она хочет, чтобы щегол-турлукан жил в клетке у нее в комнате.

Дядя Генрих обрадовался и похвалил Травку за то, что она рассказала ему правду. Он дал ей очень красивую клетку с золочеными прутьями и рассказал, как поймать щегла. Нужно было всего лишь намазать клеем те места, куда он обычно садиться, когда прилетает. Его лапки завязнут, и его можно будет легко пересадить в клетку. Дядя Генрих даже вручил девочке специальный клей, который не должен был повредить хрупкие косточки и коготки птички.

Теперь оставалось только дождаться, когда Рики прилетит снова. Травка очень боялась, что ее друг обиделся, и больше никогда не вернется. Но хозяин магазина рассказал, что щеглы — доверчивые птички, и что турлукан наверняка объявится — нужно просто не забывать выставлять семечки на окно.

Так оно и вышло. Однажды Травка вернулась из школы, а Рики сидел на голой ветке вишни и поджидал ее, ероша перышки на ветру. Клетка уже стояла в комнате — девочка заранее накрыла ее драпировкой, чтобы не спугнуть щегла. Вазочка с семечками тоже была наготове. Оставалось только незаметно намазать края клеем. Это Травка и сделала — отвернувшись от окна и закрыв вазочку спиной.

Потом она поставила семечки на стол и впустила друга внутрь.

— Пиинь! — Свистнул он, как обычно. — Я скучал по тебе. Знаешь, что я видел вчера на площади, где стоит та бронзовая статуя короля на коне?

Травка слушала очередной секрет и кивала, и сжимала под столом пальцы до боли в суставах. Она не могла дождаться, когда же Рики сядет поклевать семечек.

Но вот наконец это случилось — птичка проголодалась. Хрупкие лапки обхватили стеклянный край, клюв защелкал, выбирая кусочек полакомее. Травка затаила дыхание и протянула к другу руку. Он испуганно дернулся, вскрикнул и захлопал крыльями, но клей держал крепко. Девочка ухватила тельце, покрытое мягкими перышками, осторожно сжала пальцы и стала освобождать коготки один за другим. Рики бил крыльями и даже несколько раз больно клюнул ее, отчаянно крича. Но Травка продолжала свое дело, хотя ее щеки и жгли слезы.

— Так будет лучше, Рики, — приговаривала она дрожащим голосом. — Вот увидишь. Так будет лучше и для тебя, и для меня.

Она пересадила отчаянно трепыхающуюся птаху в клетку и быстро закрыла дверцу. Щегол заметался, натыкаясь на жердочки и стенки, падая на пол и снова взлетая под золоченые прутья, пока наконец не забился в дальний угол и замер там, полуприкрыв блестящие черные глаза.

— Ну что ты, глупенький, — пыталась успокоить его Травка. — Здесь ты будешь в безопасности и тепле. У тебя всегда будет много зерна и семечек. Я даже буду ловить для тебя мух. И еще — мы всегда-всегда будем вместе, да?

Но Рики не отвечал. Он просто сидел на своей жердочке — целый день, и всю ночь, и весь следующий день. Он почти не двигался и не говорил, и отказывался прикасаться к воде и пище. Травка пела для него, показывала ему свои рисунки, рассказывала ему истории про школу, свою сестру и друзей, она даже плакала, обнимая клетку, но щегол все мочал, а его черные круглые глаза становились все печальнее и тусклее.

Тогда Травка взяла клетку, накрыла ее одеялом и отнесла в магазин господина Генриха. Она подумала, что птичник сможет помочь. Что он сможет рассказать ей, что делать, чтобы щегол стал прежним, стал кушать и снова запел. И дядя Генрих действительно предложил помощь. Он сказал, что знает, как сделать так, чтобы турлукан прижился и запел в неволе. Но это очень секретный способ, поэтому Травка должна оставить птичку у него на пару дней. А потом, когда щегол освоится и запоет, дядя Генрих позвонит папе, и девочка сможет забрать питомца.

Травке не очень хотелось расставаться с другом, но она боялась, что без срочной помощи малыш умрет. Поэтому с тяжелым сердцем она ушла из магазина — одна.

Шли дни. Дядя Генрих все не звонил. Травка решила навестить Рики в магазине. Но сколько она ни бродила между рядами клеток, она не могла найти маленького друга.

— А где моя птичка? — спросила она хозяина магазина.

— О, она в особой комнате, — сообщил дядя Генрих. — В этом зале только птицы, выставленные на продажу.

Травка спросила, можно ли ей проведать Рики в той комнате, но получила ответ, что турлукана нельзя беспокоить, иначе все приручение пойдет насмарку. Девочке пришлось уйти под ехидные вопли ворона-сквернослова: «Дурр-ра! Дурр-ра!»

В течение следующих недель Травка приходила в магазин еще несколько раз, но всегда получала тот же самый ответ: щегла нельзя тревожить, иначе он никогда не приручится и не запоет.

Наступила зима. И вот однажды дядя Генрих позвонил и сказал, что девочка может забрать свою птицу. От радости Травка принялась кружиться по комнате в каком-то диком танце. Она накупила любимых семечек Рики, украсила комнату его рисунками и помчалась забирать друга.

Дядя Генрих вынес ей клетку, накрытую одеялом, и велел снять драпировку, когда она придет домой, — чтобы не напугать птицу, отвыкшую за время, проведенное взаперти, от новых впечатлений. Так Травка и сделала. Она радостно взлетела по лестнице в свою комнату, водрузила клетку на самое лучшее светлое место и сдернула наконец с нее одеяло.

Рики сидел на жердочке в дальнем углу. Но был ли это ее Рики?! Его перышки потускнели и торчали во все стороны, будто он только что искупался в пыли; ясные живые глаза заволокла пленка. Он покосился на Травку, будто не узнавая, коротко щелкнул и выдал негромкую свистящую трель.

— Что ты сказал? — потрясенно прошептала девочка. Она не поняла ни одного слова.

— Пиинь. Пинь-пинь, — сказал щегол и спрятал головку под крыло.

Но все его «пиинь» были теперь похожи одно на другое, и Травка не могла уловить в них никакого смысла.

Встревоженная, она побежала к телефону и позвонила дяде Генриху.

— Что вы сделали с моей птичкой? — Закричала она, когда хозяин магазина наконец снял трубку.

— Ничего, — резко ответил Генрих. — Твоя птица оказалась не турлуканом, а самым обычным щеглом. Я потратил столько усилий, чтобы заставить ее петь, а она выдает каких-то два-три несчастных коленца. Ты должна была бы мне заплатить за труды, но ради дружбы с твоими родителями я не возьму с тебя денег.

— Это не правда! — Из глаз Травки брызнули слезы. — Мой друг — замечательный певец. И он знает столько историй! А теперь… теперь он разучился говорить! Что вы с ним сделали?!

— Девочка, да ты в своем уме?! — Крикнул разозленный птичник. — Щеглы не говорят! — И бросил трубку.

Рыдая, Травка поднялась в свою комнату и села у клетки с Рики. Тот вздрогнул, услышав ее, и испуганно перескочил в самый дальний угол, прижавшись к решетке. Девочке стало очень больно.

— Это же я, Рики! — Закричала она. — Ты меня не узнаешь? Посмотри, это же я! Мы же были такими хорошими друзьями! Я просто хотела, чтобы мы всегда были вместе…

Но щегол только пугливо жался в углу и смотрел на нее своими тусклыми глазами, изредка жмурясь, будто вот-вот ожидал удара. Не в силах вынести этого зрелища, Травка схватила клетку, переставила ее на подоконник и распахнула окно. Снаружи шел снег, уже темнело, но она развернула клетку дверцей наружу и открыла ее.

— Лети, Рики, — сказала она, глотая слезы. — Я просто хочу, чтобы был счастлив. И не важно, будем мы вместе, или нет. Если ты должен быть свободен, чтобы быть тем, кто ты есть… То я хочу, чтобы ты был свободен.

И она отступила от клетки вглубь комнаты.

На подоконник залетали большие пушистые снежинки. Ледяной ветер слабо трепал занавеску. Щегол сидел на жердочке и смотрел в быстро сгущающиеся синие сумерки. Он словно не верил в то, что дверца действительно открыта, и он может лететь, куда захочет.

И тогда Травка сказала:

— Знаешь, Рики. Ты рассказывал мне столько тайн и историй. А я обещала рассказать тебе свои, но так и не открыла ни одной. И мне кажется, ты не должен улетать, не услышав вот эту.

Девочка тихо опустилась на стул, обхватила себя руками, чтобы не дрожать от холода, и рассказала щеглу свою тайну. Рики слушал. Травка знала это, хотя он сидел, повернувшись к ней хвостом с шестнадцатью белыми пятнами турлукана. А когда она закончила, он вдруг спорхнул с жердочки и вылетел прямо в окно. Но он не улетел совсем, нет. Он сел на облепленную снегом ветку вишни, посмотрел прямо на Травку и запел. И никогда еще девочка не слышала такой прекрасной песни.

Она снова понимала каждое слово друга.

Понимала, что он сейчас рассказывает ей то, что нельзя будет пересказать никогда и никому. То, что надо будет сохранить глубоко в своем сердце.

А когда песня закончилась, Рики взмахнул крыльями и исчез в снежной мгле. Только с опустевшей ветки слетел веер снежной пыли.

Травка знала, что ее друг больше никогда не вернется. Это была его прощальная песня. Но она больше не плакала. Потому что она знала, что он снова счастлив.