Давай улетим на Луну?

Он стоял по щиколотку в холодной воде небольшого озера с высоко поднятой головой. Его бледная кожа будто бы сияла при свете большого белого диска Луны, горящего этой чистой безоблачной ночью так ярко, что было видно все вокруг, как днем. Он провел рукой по коротким, совершенно лишенным своего пигмента, волосам. Сейчас этот невероятной красоты мальчик, одетый в поношенную одежду, был похож не то на призрак, не то на лунный лучик, спустившийся на землю. Прохладный ветерок, вызывающий по его телу пробегающие медленно мурашки, кажется, совсем не беспокоил этого ребенка. Он протянул свою тонкую ладонь, обтянутую почти прозрачной кожей, будто бы пытаясь ухватить этот недвижимый мертвый диск Луны. Мальчик мечтательно тянулся к нему, подпрыгивал, вызывая большое количество брызг, обжигающие своим холодом обнаженные голени. Но ему было все равно, ведь незнакомец так мечтал о том, что когда-нибудь сможет улететь на Луну.

— Эй, опять ты тут! — Раздался торопливый сбивчивый женский голос.

Мальчик медленно, как бы нехотя, отвел взгляд от созерцания несоизмеримо прекрасного лика Луны и посмотрел на запыхавшуюся монашку-католичку, сестру Катерину, которую он любил называть «матушка Катарина». Парень не проронил ни слова в ответ, невинно хлопая своими пушистыми белоснежными ресницами, обрамляющими красную, почти нечеловеческую радужку глаза. Ему было нечем возразить, ведь сейчас он и вправду стоял в этом озере, хотя матушка много раз говорила не приходить сюда, ругала его, просила за это прощения у Господа, и снова ловила на горячем.

— Сколько раз тебе повторять, что здесь опасно. Кто знает, кто может таиться в глубине этого леса? — Вздохнула она и протянула руки, поманив мальчишку к себе.

Он вздохнул и направился к матушке. Пусть она сейчас и ругалась на него, но ребенок точно знал, что она — самый добрый человек на свете. Ведь именно эта монашка когда-то спасла его, оставленного младенцем прямо в этом лесу, и выходила со всей заботой, которая была присуща только истинным матерям. Мальчик искренне любил эту женщину всем своим ребяческим крохотным сердцем и не хотел расстраивать, но и одновременно невероятно желал отправиться на Луну. И эта мечта была настолько сильной, что он всегда рисовал ее, описывал и рассказывал, буквально боготворя прекрасную Луну.

— Ганс, пойдем обратно, а то становится уже холодно, — женщина взяла его за ручку и потянула следом за собой в сторону.

Ребенок на время завис на месте, неохотно все же проследовав за монашкой. Однако его полный слепого восхищения взгляд был устремлен на небо.

— И почему ты так отчаянно хочешь попасть на Луну? — Поинтересовалась женщина.

— Потому что там мой дом, — коротко ответил мальчик, перебирая ножками по слабо освещенной лесной тропинке, ведущей к монастырю.

Женщина, услышав слова ребенка, тихо вздохнула и покачала головой. Ганс, посмотрев на реакцию матушки, решил все же отстоять свою позицию.

— Ты же сама мне говорила, что нашла меня в лесу и подумала, что я как будто с Луны спустился. Я не слепой и прекрасно вижу, как отличаюсь от других. Возможно, там меня ждут и скучают мои мама и папа.

— Да, ты и вправду выглядишь как лунный принц, однако, ты все же родился здесь. Люди еще не научились летать в космос. Но, думаю, в скором времени, у них все получится, и ты, если будешь прилежно учиться, обязательно войдешь в первые ряды исследователей Луны.

Женщина мягко улыбнулась так, что в уголках ее глаз образовалась сеточка еле заметных при тусклом свете фонаря морщин.

— Правда? Вы так думаете, матушка? — Воодушевленно спросил Ганс.

— Да, — кивнула женщина.

Мальчик радостно сжал своими двумя ладошками руку женщины и чуть ли не подпрыгнул от счастья.

— Тогда я буду очень сильно стараться и потом пришлю открытку с Луны! — Весело проговорил он.

Женщина улыбнулась в ответ и рассмеялась.

Так, предаваясь легкой беседе, они потихоньку направлялись обратно в монастырь. Сестра Катерина была единственной, кто не наказывал строго Ганса за все его шалости и выходки, и не стегала его хворостиной. Женщина прекрасно понимала, что, несмотря на то, что мальчик себе на уме, он — хороший и добрый. К тому же, любая мечта, пусть даже наивная и детская, имеет право на жизнь. И именно она будет освещать путь этому необычному ребенку в дальнейшем. Матушка перевела взгляд на Ганса и потрепала его по белой голове. От чего-то она была уверена в том, что у него непременно получится улететь на Луну, ведь он такой старательный и трудолюбивый.

И вот, тяжелые скрипучие двери отворились, и Катерина вместе с ребенком зашла в церковь. Там столпились другие монашки, одетые в ночные длинные рубашки и чепцы. Ганс приобнял ногу матушки и вжался в подол ее платья. Его немного пугали злобные взгляды остальных, полные праведного гнева. Да, он понимал, что поступил неправильно, но ему так хотелось посмотреть на столь прекрасную полную Луну, что ради нее он был готов вытерпеть абсолютно любое наказание. Сестра Катерина погладила ребенка по голове и приказала ему идти в кровать, решив в очередной раз защитить его от праведного гнева.

— Ты понимаешь, что не стоит потакать его больным фантазиям? — Проговорила, наконец, настоятельница.

Это была высокая и сухая пожилая женщина, внешний вид которой так и кричал о том, насколько строгих правил та придерживалась. И Катерина здорово нарушала ее привычный порядок мышления и образ жизни. Настоятельница привыкла, что дети её боятся и беспрекословно слушаются, боясь как телесного наказания, так и ответственности перед Богом. Остальные монашки были не исключением из этого правила. Одна Катерина, любимица детей, подкупала своей добротой и податливостью, разрушая уже установленный порядок вещей.

— Его фантазии не больные. Просто…мышление отличается от привычного. Если Вы ему позволите выходить и смотреть на Луну, то он не будет сбегать по ночам, — смело ответила монашка, посмотрев на свою собеседницу.

Настоятельница, поцокав языком, покачала своей седой головой, в очередной раз разочаровываясь поведением женщины.

— Если дать ребенку слишком много свободы, то он отобьется от рук, — проговорила она холодным тоном и отпустила всех по своим кельям.

А все это время за стенкой стоял и подслушивал их разговор тот самый мальчик. Он закусил зубами свои бледные губы и даже замедлил дыхание, чтобы быть как можно более тихим. Если его заметят, то одной поркой наказание точно не ограничится. Его маленькое сердечко предательски закололо от чувства вины. Ведь это из-за его глупого проступка сейчас отчитывают матушку. Если бы только он был хоть чуточку послушнее, то непременно бы стало лучше. Мысленно Ганс даже подумал о том, что завтра никуда не сбежит, но кусочек Луны, явственно проглядывающийся через окно, говорил об обратном. Нет, он был не в силах противостоять ее влечению.

Так, на следующую ночь, как бы мальчик сам себе не сопротивлялся, не смог преодолеть себя и свое тайное влечение, и сбежал, снова получив в наказание хворостиной по голой спине. Как бы Ганс сам того не хотел, он не мог выкинуть навязчивую мечту из своей головы. И никто, кроме матушки, так заботливо промывающей его ранки, этого не понимал. Ах, как бы он хотел прямо сейчас подпрыгнуть высоко-высоко в небо, забрать ее с собой, и улететь прямо на Луну, подальше от злых монашек и мальчишек, что дразнили его из-за его необычной внешности. К тому же, там нет ненавистного солнца, которое так больно обжигало тонкую белую кожу. Но на какое бы высокое дерево он не залез и как бы ни прыгал, Луна оставалась слишком далеко.

Так, он провел еще восемь лет в монастыре. За это время ничего особенного не поменялось, кроме того, что с приходом войны, сирот стало намного больше. Настолько, что на них уже не хватало кроватей. Многие спали просто на одеялах, расстеленных на полу. Не хватало еды и одежды, поэтому все старались привнести свой небольшой вклад в жизнь монастыря: дети постарше уходили на работу и помогали смотреть за младшими, предоставляя им свои кровати. А сестры неустанно молились за то, чтобы этот огненный ад наконец-то закончился. Временами к ним наведывались и забирали на фронт мальчиков, которым исполнилось семнадцать. На поле боя всегда были нужны новые бойцы. И неважно, опытные или нет. Если смогут проявить находчивость и смекалку, то быстро всему обучатся сами и выживут, а если нет, то станут обычным пушечным мясом.

И Ганс был не исключением из этого правила. Несмотря на то, что юноша был слаб здоровьем, его ожидала та же участь, несмотря на то, матушка всячески пыталась защитить его от этого. И дело было не сколько в необычном мышлении юноши и его красивой внешности, а в безграничной доброте и пацифизме. Пожалуй, в целом мире не было ни одного существа, которому он бы причин хоть какой-нибудь вред. Ганс искренне считал, что смерть очерняет душу и причиняет страдания, а, такие как он, лунные люди, живут хорошо только тогда, когда их сознание чистое и полное светлой надежды. Из-за этого ему не место было на поле боя, там, где смерть вместе с войной пляшут вальс по телам убитых и растерзанных минами и снарядами солдат. Где запах паленого мяса смешивается со стонами боли и мольбами о скорейшей кончине.

И парень это прекрасно понимал, ровно как и то, что бежать ему некуда. Где бы он ни был, его всегда найдут, и тогда наказание будет намного сильнее, чем порка в детстве. Перед юношей стоял странный и печальный выбор между смертью от пули неизвестного врага и смертью от казни соотечественниками, поглощенными зыбкой и непроглядной тьмой своей ужасающей идеологии. По ней он был человеком третьего сорта — своего рода уродом, хотя искренне не понимал, почему, ведь многие, с кем он общался, находили его прекрасным, намного красивее остальных, нормальных парней.

Ганс стоял, мыл полы в монастыре и горько улыбался своему расплывчатому отражению в мутной воде. Оставалось совсем немного времени, и эти вербовщики пушечного мяса снова придут. Ему надо было срочно что-нибудь придумать, чтобы избежать этой участи, иначе он точно не превратит свою детскую мечту в жизнь.

— Чего задумался, мой мальчик? — Прозвучал мягкий старческий голос.

Юноша вздрогнул, испугавшись столь внезапного звука, прорезавшего тишину, а потом с улыбкой повернулся, несомненно, узнав, кто решил к нему подойти.

— Я вот думаю о том, что будет завтра, матушка? Как думаешь, из меня получится хороший, — его голос предательски дрогнул, — воин?

Женщина покачала головой, печально вздохнув.

— Мы оба знаем, что это не так, — произнесла она, — но, если ты так хочешь себя проверить, то пойдем со мной.

Она протянула юноше руку, как в старые добрые времена, и вывела за стены монастыря в сарай, где жило немного домашней птицы. Ганс очень часто бывал здесь, и с превеликой радостью ухаживал за курами и гусями, считая их своего рода домашними питомцами. Да, он понимал, что их здесь выращивают не для любви, но все же хотел хоть немного скрасить их унылую жизнь и подарить немного заботы, пусть даже и на столь короткий срок. Парень посмотрел на мирно прохаживающих птиц, роющих сор на полу, и с любопытством рассматривающих его содержимое. Сердце его предательски ёкнуло. От чего-то он чувствовал, что его сюда позвали не просто посмотреть на них перед отъездом.

— Если ты хочешь отправиться туда, то сначала заруби какую-нибудь из этих кур, — произнесла Катерина.

Юноша оторопел, не поверив своим ушам. Неужели его любимая и дорогая матушка может сказать ему сделать столь ужасные вещи? Но, то место, куда его отправят, будет намного более жестоким, чем курятник. Там, если ты не убьешь, то непременно уничтожат тебя. Он повел своими тонкими плечами и прошел вглубь сарая, подманив к себе одну из довольно упитанных кур-пеструшек. Ганс погладил ее по маленькой мягкой головке, шейке и спинке, как делал это всегда. Вот, сейчас это маленькое существо доверчиво стоит перед ним и принимает ласку от того, кто может сию минуту стать ее палачом.

Юноша осторожно взял птицу в руки и понес ко пню, покрытому багровыми разводами. В него был воткнут массивный острый топор, который альбинос еле вытащил, и так же тяжело поднял. Мысленно он уговаривал себя сделать это. Всего лишь один взмах и все. Птица забилась и заквохтала, прижатая к деревянному основанию. Ей тоже хотелось жить, и Ганс это понимал, как никто другой. Сейчас, он отчетливо чувствовал своими ладонями ритмичное шустрое биение маленького сердца. Парень зажмурил свои глаза, замахнулся на вдохе топором и опустил. Прямо на пень. Он не смог прервать жизнь даже этой птице. Это было выше его сил. Она не заслуживает такой кончины. Ганс отпустил курицу и посмотрел на матушку. В её глазах явственно читалась одна фраза: «Я знала, что все так будет».

— Простите, я не смог. И никогда не смогу перебороть себя и лишить кого-то столь ценной и единственной жизни, — ответил он, виновато, как в детстве, опустив свой взгляд.

— Ты — хороший мальчик. Самый настоящий лунный человек, лишенный жестокости и злобы.

Катерина подошла к нему и погладила своей сморщенной рукой по белым волосам.

— И поэтому я не могу отправить тебя на верную смерть. Ты там пропадешь, Ганс. Тебя непременно убьют. Поэтому ты сегодня ночью на лошади поедешь к одной моей дальней родственнице. Она тебя укроет у себя. Я ей уже послала весточку. А всем остальным скажу, чтобы ни слова не говорили о тебе так, как будто бы тебя не существует.

Парень поднял взгляд на серьезное лицо женщины, глаза которой по-доброму улыбались, и крепко обнял ее.

— Спасибо, матушка. Надеюсь, с тобой будет все хорошо.

Женщина усмехнулась и обняла его в ответ в самый последний раз, как бы прощаясь с тем, кто стал для неё совсем как родной сын. Мысленно она молила Бога о том, чтобы встретиться с ним потом, когда эта проклятая война завершится. Не важно, чьей победой, главное, что снова настанут мирные времена. Она поцеловала юношу в лоб и пошла с ним обратно в монастырь, где каждый продолжил заниматься своими обязанностями.

Когда солнце зашло за горизонт и на небе засияли первые маленькие точки звезд, Ганс начал скоро собирать самые необходимые вещи. Благо, что все остальные были заняты своими делами и совершенно не обращали внимание на копошащегося юнца. Он с мешком на плече прошмыгнул в коридор, как тут столкнулся со своей старой знакомой. Она тоже была воспитанницей этого монастыря, только на год помладше, полная его противоположность. Всегда задорная, игривая и невероятно проказливая.

— Куда направляешься? — Она перегородила альбиносу дорогу.

— Как обычно, — приветливо улыбнулся он.

— На Луну смотреть? — Девушка, тряхнув своими рыжими косами, оглянулась, забыв, что в этой части окон не было.

— Конечно, только ты никому не рассказывай, — Ганс приложил указательный палец к губам.

— А можно и мне с тобой? — голубые глаза девушки блеснули снова привычными задорными огоньками. Которые так нравились юноше.

В его сердце что-то предательски закололо. Только он знал, что не просто уходит к озеру, а уезжает навсегда из монастыря, а, значит, это их последняя беседа. Ганс не хотел заходить к Гретте, потому что она могла поселить сомнение в его душе и заставить передумать, но девушка сама нашла его. Как неудобно получилось.

— Нет, — тихо промолвил он, словно бы пробуя это противное слово на вкус.

Глаза девушки немного потухли от услышанного. Она опустила взгляд в каменный пол.

— Ты уходишь навсегда, да? — Спросила она, не решаясь смотреть на Ганса.

Парень опешил от таких слов. Здесь все было предельно ясно. Гретта являлась довольно смышлёной девушкой, поэтому ей было не трудно сложить два и два, чтобы получить истину. Ганс отрывисто кивнул, не желая отвечать ей больше, ведь теперь каждое слово отзывалось в его душе неимоверное болью, будто бы сейчас к ней прикасались каленым железом.

— Только ты обещай, что вернешься, — промямлила девушка и прижалась к нему, позабыв все нормы приличия, которым так активно их учили монашки.

Ганс удивленно расширил глаза, замерев на месте. Он не знал, как ему правильно реагировать на этот жест со стороны его давней знакомой, но все же неуверенно обнял ее, опустив свои приподнятые руки на ее талию.

— Я обязательно вернусь, и мы вместе улетим на Луну, где нет злобы, жестокости и войн, а только любовь, гармония и доброта, — прошептал он и, резко отстранившись, направился к черному ходу, где его уже ждала сестра Катерина вместе с вороным жеребцом и письмом той самой родственнице.

Немое прощание, и вот, юноша уже скачет на всех парах в другой город, точнее сказать, в другую деревню к совершенно незнакомой женщине. Через три дня он добрался до нее голодный и уставший. Она приняла его в свою семью приветливо, помогла освоиться и вообще поначалу очень была похожа поведением на матушку. Тогда юноша попросил у нее только одного: «домашнего уюта и спокойствия». Женщина согласилась ему это дать взамен на небольшую помощь по дому. Ганс согласился. Сначала это и вправду были мелкие заботы типа подметания пола, вытирания пыли или готовки обеда, а потом они переросли в полурабский образ жизни, где, чтобы услышать хоть одно доброе слово в свой адрес, парень трудился до изнеможения в поле и в хлеву. Ганс пытался поговорить со своей новой «матушкой», но та снова и снова возвращалась к их уговору и указывала на то, что идти-то ему некуда.

В одну прекрасную Лунную ночь юноша решил сбежать туда, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого места. Так, верхом на одной из лошадей, он достиг деревни. Там ему дала кров одинокая молодая женщина, восхитившаяся его природной необычной красотой, и тоже согласилась дать то, что юноша так просил в обмен на ответную ласку. Но и так продолжаться долго не могло. Ганс сбежал и оттуда, избавившись от роли игрушки.

В третьем доме в обмен на еду, кров и тепло его заставляли переодеваться девушкой и подрабатывать в местном питейном заведении на потеху солдатам и богатым господам, заезжавшим временами. И всегда, несмотря на физическую или душевную боль Ганс ходил с приветливой улыбкой на губах, был вежлив, культурен и мягок, считая, что если станет удобным для всех, то точно сможет найти себе дом, где его примут таким. Но каждый раз его заставляли делать все более гадкие и гадкие вещи, манипулируя его детской наивностью.

Ганс покинул и это место, полностью сломленный и обессиленный. Временами его посещали мысли о том, что было бы неплохо все же встать в ряды солдат и пасть пусть не самой храброй, но все же быстрой смертью, а не разрушать так себя изнутри, выедая чайной ложкой остатки чистой души.

В четвертом доме хозяин старался дать Гансу то, что тот просил, искренне, словно бы был отцом этому юнцу, но умер из-за старости и множества заболеваний. Не в силах находиться в этом месте, альбинос похоронил его, помолившись за душу старика, и отправился дальше. Пятый дом был последним. Из него Ганс уже не хотел сбегать, даже если там будет намного хуже, чем в предыдущих, но, увидев совершенно белого, покрытого ссадинами и синяками, юношу в старой рваной одежде, хозяева убежали. Видимо, приняли за призрака. Не удивительно. Юноша поселился в этом доме совершенно один.

Это были мирные несколько лет его жизни в глухой деревушке вдали от людей и цивилизации. Ганс созерцал природу вокруг, находил успокоение в звуках окружающего мира и любовался своей прекрасной Луной. Но однажды через деревню проходили солдаты, а вместе с ними молодая, еще неопытная медсестра. В ней он узнал ту самую девчонку, что росла с ним в монастыре. И она его узнала. Момент их встречи был трогательным и нежным, каким только может быть между двумя влюбленными людьми. Он приютил ее у себя, долго расспрашивал про монастырь, про матушку, про саму Гретту. Девушка отвечала предельно приветливо и радостно, говоря, что ничего особо не изменилось. Это отчасти согревало душу парня. Только он не понимал, почему она решила пойти воевать. На что девушка сказала, что по всем фронтам они одерживают поражение. Еще чуть-чуть и на территорию страны вторгнется враг. Нужно быть наготове.

Отрезанный от цивилизации Ганс заметно осунулся, а его взгляд потух. Неужели и тут он не смог себе найти пристанище? Еще чуть, и надо будет снова искать новый дом. Нет. Определенно, здесь ему не место. Юноша быстро оделся и, взяв девушку за руку, повел за собой.

— Т-ты куда? — Взволнованно спросила Гретта.

— Домой, — Ответил он, перейдя на бег.

— Но ведь ты бежишь из него, — ускорилась девушка.

Парень ничего не ответил, пока не достиг обрыва, спрятанного в чаще леса. На небе ярко светила полная Луна, а холодный, пронизывающий все нутро, ночной ветерок, будто бы пел свою печальную скорбную песню о надвигающемся конце.

— Полетишь со мной на Луну? — Спросил он и протянул руку вперед, приглашая девушку с собой.

Гретта замялась, не зная, что от него ожидать.

— Ты, наверное, заболел, подойди ко мне, — прошептала она.

— Нет, мой настоящий дом там, — он указал пальцем на небесное тело, — Луна зовет меня обратно.

Парень отошел к краю обрыва и, не дожидаясь момента спрыгнул. Девушка ринулась к нему, но не успела поймать, лишь только ухватив лоскут от его старых поношенных брюк. С каждой секундой он приближался к своей неминуемой гибели. Как тут в его голове пронесся чей-то тяжелый и манящий голос, обещающий лишить его жизнь смертей, горя и отправить на Луну, домой. Ганс согласился, и тут же его тело, превратившись в мириады белоснежных мотыльков, улетело высоко в небо. Гретта, по щекам которой ручьями текли слезы, удивленно посмотрела вниз и на целую стаю прекрасных бабочек. Одна из них села к ней на губы, казалось, запечатлев на них легкий поцелуй.

Спустя какое-то время после окончания войны стали ходить легенды об одном чудесном озере около монастыря. Будто бы тогда, когда в его водах отражается бледный диск полной Луны, появляется прекрасный юноша, одетый в белые одежды, подобно ангелу. Он может исцелить любую болезнь и раны, даже душевные, потому что Лунные жители не знают горя, жестокости и печали.