Бунт "Беличьей Кисточки"

– Братья, наш час настал! – Борик Танцор, больше известный как Красный из-за вечно пунцовой физиономии, стукнул кулаком по столу.

Тут же на его лице отразилась гримаса невыносимой боли. Он взвыл и начал танцевать на месте некое подобие тарантеллы, при этом прижимая ушибленную руку к груди.

– Спасибо, брат Борик, – взял слово Горик Скульптор. – Да, друзья, сегодня эти невежды… э-э-э… невежи… ууууу… О! Сегодня они все познают наш гнев!

Он тоже хотел стукнуть по столу кулаком, но, посмотрев на приплясывающего Борика, поднял в небо руку с зажатым мастерком.

Горик говорил с таким упоением и воодушевлением, что все собравшиеся в комнате дружно захлопали, вскочили с мест и разразились радостными криками поддержки.

Морик Малеватель развернул плакат, на котором красовалась выведенная готическими буквами надпись: "Фся власдь худошникам!". А Норик Брынчала начал наигрывать на мандолине какой-то гимн. Разобрать, какой, было невозможно, поскольку Норик фальшивил на каждой второй ноте.

– Сейчас мы поставим подписи под нашим Манифестом… – Горик посмотрел в угол, где сидел маленький человечек в парике, чёрной мантии, треуголке и с пенсне на носу, словно вопрошая, правильное ли слово он использовал. Человечек кивнул, и Скульптор продолжил. – И тогда весь столичный Бумбиборик… Да что столица, всё королевство содрогнётся от коварства нашего дьявольского плана. Гы-гы-гы…

Горик заговорщически сощурил глаза, потёр руки и вытащил из-за пазухи лист пергамента.

– Сегодня мы всех потрясём нашим вероломством. То, что мы учиним, войдёт в историю, друзья мои. Итак, Манифест!.. Э-э-э… у-у-у-у…ы-ы-ы-ы… – Скульптор смотрел в буквы, силясь сложить их в слова. Но у него ничего не получалось.

– Дай сюда, – человечек с пенсне поднялся с места.

Им был Бомбардор Математик. Год назад он приехал из далёкой островной страны Бардор погостить к друзьям, да так и остался. Странно было видеть его среди чудаковатых творцов. Но он уверенно заявил, что математика — самое что ни есть искусство. С ним долго никто не соглашался, но именно Математик придумал дьявольский план, который был так нужен братству. Кроме того, он единственный из собравшихся был обучен грамоте. И не просто грамоте, а владел искусством речи, что было чрезвычайной редкостью для математика. Поэтому все, скрепя сердце, приняли заморского чужака в круг заговорщиков. И именно Математик был автором речи, что силился продекламировать Скульптор.

Бомбардор, выхватил пергамент из рук Горика, громко прокашлялся и начал читать:

"Сегодня в третий день месяца Пастуха мы, нижеподписавшиеся последователи достопочтенного Дорика Книгочея, в лице Борика Танцора, Горика Скульптора, Морика Малевателя, Норика Брынчалы, Корика Мима, Жорика Стихоплёта, Лорика Архитектора и несравненного Бомбардора Математика из Бардора, впредь именующих себя не иначе как "Братство Беличьей Кисточки", заявляем, об отказе соблюдать указ Его Королевского Величества Абалдуя Глупыша XX–го "О запрете вольных художеств, и введение в искусство культа Его Королевской личности", утверждённого на пятьсот первом заседании Королевского Парлементариума, в народе прозванного Собранием Заумных Глупцов, и требуем его скорейшей отмены.

На исполнение нашего требования мы отводим ровно один день. После чего оставляем за собой право чинить бунт неповиновения, который будет сопровождаться жуткими злодеяниями и ужасными непотребствами.

Братство Беличьей Кисточки. Подписи".

Бомбардор окончил чтение. Вокруг стояла гробовая тишина. Борик замер на месте с отвисшей челюстью. Даже мухи и те перестали жужжать под абажуром.

Господство тишины и безвременья нарушила упавшая на пол мандолина, оброненная Брынчалой.

– Чего? – спросил Лорик Архитектор, скорчив умопомрачительную гримасу, которую тут же попытался воспроизвести Корик, но так и не сумел.

– Ага, понятно, слишком сложно. Я просчитал это, – математик принялся шарить по карманам. Из одного из них он выудил второй пергамент. – Дубль два:

"Манифест. Этой бумагой, мы, братство Беличьей Кисточки, провозглашает отказ от повиновения указам короля Абалдуя Глупыша XX–го, пока нам не разрешать создавать то, что мы хотим мы. До тех пор, мы будем чинить злодеяния и всячески выражать наш протест. Даём вам день! Подписи".

Жорик засиял, словно солнце в зените и изрёк:

"Призыв наш прост,

Но сила в нём!

Покажем бюрократам,

Что по чём!"

– Сойдёт, – заключил Морик. – Где расписаться?

– Тут, – Бомбардор ткнул в документ. Через пару минут напротив каждого имени появились изящно выведенные крестики, подпись самого Математика и круглая печать тайного общества в виде перекрещенной кисточки и мастерка на фоне нотного стана.

Доставкой занялся Горик. Спустя два часа он вернулся, и радостно сообщил, что подсунул бумагу в почтовый ящик Первого министра.

Все стали ждать. В этот день никто так и не смог творить. Мысли были заняты думами о том, примут ли их требования, или всё же придётся начать творить обещанные злодеяния.

Вечером заговорщики снова собрались. Уселись у картинкавизора и стали смотреть новости. Получасовой выпуск подходил к концу, но об их манифесте не было сказано ни слова. Лишь восхваление величия короля Абалдуя XX–го, мудрости Первого министра Гонорика, трудности будней Королевского Парлементариума и достижения жандармерии, которая в первый же день действия указа "О запрете вольных художеств и введение в искусство культа Его королевской личности" повязала и посадила в каталажку пятерых уличных актёров, трёх музыкантов и семерых инкрустаторов по дереву.

Заговорщики нервно перешёптывались. Они никак не могли поверить, что о них ничего не скажут. Горик был мрачнее тучи, Лорик теребил свою козлиную бородку. И лишь Бомбардор спокойно решал уравнение.

Рассказали о достижениях сборной королевства по поло, обыгравшей сто восьмую в рейтинге сборную вольного города Бурум–Дурурум. Затем поговорили о погоде. Тут даже Математик заинтересовался. Узнав, что будет дождь, сказал: "Да уж…" и вернулся к вычислениям. И вот в самом конце диктор поведал об анекдоте, приключившимся с Первым Министром, который обнаружил в почтовом ящике бумагу, странного содержания. Новости закончились.

Снова комнату окутала тишина. Но продлилась она недолго. Борик подскочил с места и зашёлся гневной тирадой, из которой можно было разобрать: "Да как они смеют…", "Напыщенные индюки…" и "Мы им ещё покажем!". Жорик рассказал скабрезный стишок про Первого министра. В комнате воцарился гвалт, пока Горик не проорал: "Тишина!".

– Пришло время чинить злодеяния, – рот Скульптора расплылся в оскале–улыбке до ушей.

***

На улице стояла кромешная тьма. Фонари, как водится, не горели. Единственным источником света являлись застывшие в небе созвездия. Вокруг царила тишина, лишь где-то вдалеке лаяли собаки, а на болоте за городом громко квакали лягушки. Духота не спала даже с наступлением ночи. Подувший с юга суховей, не принёс спасительной прохлады, а лишь гонял от парадной к парадной раскалённый воздух.

Безлюдные улицы вселяли страх. Самые страшные злодеяния совершаются именно в такие внешне безобидные, но жуткие, по сути, летние ночи.

Из подворотни донесся шум шаркающих шагов, еле слышный цокот копыт и скрип колёс. Укрытые тьмой незнакомцы пытались что-то провезти. Затем раздался жалобный кошачий визг и крики. Потом кто-то громко зашикал. Звуки стихли. Мгновение царило безмолвие, но вскоре снова послышались негромкие шаги.

Одинокий фонарь, болтался на ветру над зданием жандармерии. Монотонный лязг цепи, на которой он был подвешен, нагонял ужаса. Будто призрак блуждал по пыльным коридорам старинного замка и громыхал кандалами. На стене здания напротив плясали тени. Они то удлинялись, то исчезали.

В неясном освещении появились силуэты нескольких человек и повозки, запряжённой пони. Люди стали возиться возле входа в жандармерию, выгружая нечто массивное. Когда они, наконец, закончили, послышались сдавленные смешки, и силуэты исчезли в сопровождении шаркающих шагов, скрипа колёс и размеренного цокота копыт пони.

Спустя полчаса те же звуки отчётливо доносились в предместье королевского дворца. Света тут было больше, но спящие охранники не могли заметить, как странные люди возятся с лестницей, и пытаются развернуть нечто, похожее на простыню. Но кто мог заподозрить в них злоумышленников? Бумбиборик славился своим спокойным нравом. Преступления в городе вершились исключительно в умах, но не в реальной жизни. По крайней мере, если верить новостям.

После этого незнакомцы направились к Парламенториуму. Они спешили. Ночь почти подошла к концу. Площадь перед зданием была пустынна. Лишь из небольшой будки сторожа торчал сапог и доносился громоподобный храп.

Оставив повозку во тьме, злоумышленники принялись из неё что-то выгружать. Слышался звон стекла и натужные выдохи людей, тащивших непонятные механизмы. Один из преступников случайно ступил в луч прожектора, освещавшего площадь. Свет отразился от линз, бывших у него в руках, и заплясал разноцветными зайчиками по мостовой.

Человек быстро пересек площадь, стараясь спрятаться в тёмном проулке. Следом появились ещё двое злодеев, спешивших перетащить на другую сторону непонятное устройство. За ними семенил маленький человечек в парике, чёрной мантии, треуголке и с пенсне на носу. Он поторапливал подельников и постоянно повторял: "Осторожней, не уроните".

Когда загадочные устройства были установлены в нужных местах, преступники разделились. Трое остались стоять на мостовой в свете прожектора, остальные же залезли в повозку и тут же укатили в ночь.

Троица выглядела своеобразно. Все с взъерошенными волосами и усталыми лицами. Из-за спины одного из них виднелся гриф мандолины, второй был одет во всё чёрное, а лицо скрывалось под белым гримом. Третий сжимал перевязанный тесёмочкой свиток и поправлял съезжавший на глаза лавровый венок.

На горизонте зарождалась заря. Предрассветный туман клубился по улочкам спящего города.

Злоумышленники попрощались и разбрелись в разные стороны. Для них всё только начиналось.

***

Утро началось с мерзкого шума с улицы. Король Абалдуй XX-й с трудом продрал глаза. Источник шума скрывался за тяжёлой портьерой. Монарх поморщился и натянул ночной колпак на глаза. Шум не пропал. Надвинутая на голову подушка тоже не помогла. Пошарив рукой на прикроватной тумбочке, он нащупал колокольчик, который тут же пустил в ход.

Спустя несколько минут, в спальне появился слуга.

– Звали, сир?

– Что там за шум, Ханорик?

– Птицы поют, сир.

– Птицы? Кто им разрешал петь? Я же издал указ, запрещающий петь в публичных местах!

– Они вряд ли его читали, сир, – услужливо ответил слуга, протягивая халат.

– И что? Мои подданные его тоже не читали. Немедленно всех поймать и в тюрьму!

– Птиц?

– Ну, да, птиц. Чем они лучше людей? В тюрьму, всех в тюрьму. Живо!

Слуга попятился к двери.

– Подожди, Ханорик. Я хочу видеть, как мои доблестные гвардейцы будут ловить этих преступников. Немедленно открой шторы.

– Как пожелаете, сир.

Ханорик начал открывать портьеры. Когда тяжёлые шторы были связаны верёвочкой по бокам окна, слуга посмотрел на улицу и замер, словно истукан. Абалдуй стоял рядом с отвисшей челюстью. Напротив окна королевской спальни был растянут огромный плакат. На нём красовался идеально выведенный профиль монарха и надпись: "Обалдюй XX–й дуряк! До сдрафстуит броцтво Бильчией Кифточкы". Вокруг располагались изящные загогулины и прочие художества. А внизу была выведена подпись: Морек Малюватиль.

– Какая красота! – Абалдуй захлопал в ладоши и запрыгал на месте. – Что там написано, Ханорик?

– Я не думаю, что вам стоит это знать, сир…

– А, неважно… Какая красота. Какая красота! Немедленно гвардейцев на улицу. Пусть охраняют это чудо. И живо снимайте со стены в тронном зале мазню, что там весит. Этот шедевр великолепно её заменит.

– Но это же творение великого Живопискуса "Абалдуй VII сокрушает армию врагов"…

– Кому нужно то старьё, если есть такая красота?

– Сир, под портретом неприличная надпись.

– Да и бог с ней. Всё равно никто читать не умеет. Зато как хорошо я тут получился.

Король засиял от радости.

***

Когда часы на Башне Часорика пробили десять, возле здания Министерства иностранных дел стала собираться толпа. Зеваки собрались поглазеть на делегацию королевства Муфлёж. Лорд Грязномысл, возглавлявший дипломатов соседнего государства, славился напыщенностью и излишней помпезностью. Часто он появлялся на приёмах в золотом экипаже в сопровождении гвардейцев в парадной форме. Визит лорда обещал стать тем ещё шоу.

Собравшиеся негромко перешептывались. Грязномысл опаздывал, но иного никто и не ожидал. Торговый договор, который сегодня должны были подписать визитёры, подавался как манна небесная для Бумбиборика.

Толпу от мостовой отсекала рота солдат. На их месте должны были быть жандармы, но почему-то они отсутствовали. Среди собравшихся пошёл слух, что всему виной жуткая скульптура, которую неизвестные ночью поставили перед входом в жандармерию. Страшный монстр был столь реалистичен, что, завидев его, все разбегались. Пришедшие с утра на службу жандармы не стали исключением. Вот и получилось, что в одночасье столица осталась без своих доблестных защитников.

Главный жандарм вызвал по телеграфу подмогу, но городской гарнизон гвардейцев был занят утренним происшествием во дворце, да ещё на них свалился приёмом высоких гостей.

К половине одиннадцатого на дороге показались два всадника со знамёнами Муфлежа в руках. В начищенных до блеска кирасах и блестящих шлемах с плюмажем конники сияли, словно два солнышка. Они чинно вели своих рысаков по улице. За ними тащился тяжёлый золотой экипаж, запряжённый шестёркой коней. За ним, кряхтя и выбрасывая в воздух облака дыма, ползли самоходомобили.

Народ радостно закричал. В толпе появились флаги Муфлежа. Кто-то громко пел гимн соседей "Злато есть у нас". Люди напирали. Всем хотелось полюбоваться дорогой каретой и диковинными самоходомобилями. Гвардейцы с трудом удерживали напиравших горожан.

Золотой экипаж поравнялся со специально расстеленной красной ковровой дорожкой. Слуга проворно открыл дверку, и все замерли. Коротышка с большой проплешиной на макушке вышел из кареты – Лорд Грязномысл. На нём красовался белый парадный мундир, украшенный серебряными вышивками и золотыми эполетами. Смерив всех надменным взглядом, посол собирался проследовать в здание, но тут перед ним возник человек в чёрной одежде и с гримом на лице. Он принял такую же позу, как и приезжий лорд и стал в точности копировать его жесты.

Люди заулюлюкали, послышался смех. Спустя мгновение, все собравшиеся громко смеялись, тыкая пальцами и хватаясь за животы.

Посол побагровел. Маленькие ручки сжались в кулачки. Он с вызовом посмотрел на гвардейцев, но они тоже хохотали, едва не роняя оружия. Грязномысл зашёлся возмущённой тирадой: "Никакие барыши не стоят такого унижения. Мы и других дурачков найдём, которые купят наш хлам". Затем нецензурно выругался, развернулся и залез в карету, которая тут же укатила в сторону порта.

Мим раскланялся, развернул плакат, на котором были изображены перекрещенные кисточка художника и мастерок скульптора на фоне нотного стана и, помахав им в воздухе, поспешил удалиться. Позади слышались грозные выкрики министра иностранных дел Говорилика, сыпавшего оскорбления в адрес мима, лорда Грязномысла и всего королевства Муфлёж.

***

После обеда и без того размеренная жизнь столицы погружалась в полную прострацию – сиеста. Горожане не спешили возвращаться к повседневным делам, предпочитая провести часок-другой в прохладе городских скверов. По укрытым тенью деревьев дорожкам бродили довольные мужчины и женщины. В фонтанах плескалась детвора, а все скамейки были забиты игроками в домино.

Но особенно жители любили сквер, примыкавший к королевской площади. Вековые клёны давали столько тени, что даже в яркий день, можно было не опасаться солнечного удара.

Площадь обрамляли аккуратные ряды скамей, а в центре возвышалась скульптура Абалдуя XX-го в полный рост. Правда, понять, что это именно правящий монарх, было невозможно. Вся грудь статуи и голова были уделана экскрементами, облюбовавших скульптуру голубей. Довольные птицы сидели на вытянутой вперёд руке короля и на его голове. Гвардеец, приставленный к монументу, постоянно пытался прогнать крылатых бандитов прочь, но те раз за разом возвращались.

И именно на Королевскую Площадь пришёл человек в поношенной одежде и с взъерошенными волосами. Он потёр нос, оставив на нём грязный отпечаток, и огляделся вокруг. Сквер был полон людей, а возле статуи Абалдуя толпилась группка приезжих туристов.

Человек ухмыльнулся, снял с плеча мандолину и неспешно пошёл к скульптуре. Возле неё стоял невыносимый гул. Голосили туристы, что-то рассказывал экскурсовод, а сверху доносилось воркование птиц.

– Да здравствует братство Беличьей Кисточки! – перекрикивая шум, произнёс он и ударил по струнам, приведя туристов в шок.

Затем музыкант заиграл самый ужасный мотив из всех существующих, приправив его таким отвратительным исполнением, какое только может быть.

Туристы схватились за уши и в ужасе разбежались. Впереди всех бежал экскурсовод. Музыкант стал играть ещё громче, и вскоре весь сквер опустел. На дорожках валялись обронённые летние зонтики и трости, а на скамейках чернели оставленные костяшки домино.

Ошарашенный гвардеец с ужасом смотрел на мир выпученными глазами.

– Я Брынчала, служивый. Запомни. Ты ещё не раз обо мне услышишь.

Музыкант развернулся и ушёл, оставив солдата в одиночестве, так и не заметив, что он смотрит на удалявшуюся вдаль стайку голубей…

***

Здание Собора будто лучилось светом. Солнечные лучи отражались от золотых куполов. Верующие стекались к воротам храма на мессу.

Возле входа их приветствовало двое священников. Они приглашали всех внутрь, не забывая при этом протянуть входившим лари для пожертвований.

С колокольни доносился перезвон. В такт ему звучал орган и пение хора мальчиков.

Прихожане спешили рассесться по скамьям, доставали молитвенники и ожидали появления епископа Крестовика. Злые языки распускал о святом отце сплетни одну хуже другой. Но истинно верующие, разумеется, не слушали всякий вздор.

Когда все скамьи были заняты, а лари заполнены, перед паствой предстал Крестовик в воздушных белых одеждах. В руках он сжимал посох и кадило. Помахав последним, он собирался начать проповедь, но тут перед ним выскочил странный человек со свитком, перевязанным тесёмочкой, в руках. Развернув папирус, наглец стал декламировать стих:

"Тихо в саду,

Только не спит воробей.

Днём от кота получил он люлей,

Вот и не спит воробей…"

В храме воцарилась гробовая тишина. Все с ужасом смотрели на святотатца, посмевшего согрешить в доме божьем. Хор стих, и даже органист перестал играть.

Громкий хохот разнёсся по залу. Он отразился от стен и вознёсся к своду Собора. Эхо гогота, звучало в бронзе колоколов, уносясь в неведомые дали.

Епископ Крестовик держался за живот и смеялся…

– Прелестно… Ах-ха-ха… – Это прелестно…Браво…

Последние слова епископ говорил уже из-под кафедры, куда он упал в приступе истерического смеха.

– Да здравствует братство Беличьей Кисточки! – произнёс чтец, после чего уверенной походкой покинул храм…

***

Борик, Лорик и Бомбардор неспешно прогуливались по площади возле здания Парламентриума. Они всячески старались не привлекать к себе внимания, делая вид, что ведут спор.

Мимо пробежал отряд гвардейцев. Они спешили к Собору. Возле самого Парламентариума тоже появились военные. Борик поморщился.

– Отменяем?

– Вот ещё, – Лорик достал трубку и раскурил её. – Мы же и не ожидали, что будет легко. Тем более всё обговорили.

– Да, но гвардейцы… – снова начал Борик.

– Солнце садится, – прервал его Математик. – Пора.

Лицо Борика стало печальным.

– Мы в тебя верим, – Лорик похлопал друга по плечу. – Много времени нам не надо.

– Угу, – только и смог ответить Борик. После чего уселся на мостовую и переобулся в пуанты. Затем поднялся и с решительным видом пошёл к гвардейцам. Не доходя до них десятка метров, он начал танцевать.

Отточенные движения, кошачья грация. Он двигался безупречно, приковывая внимания солдат и случайных прохожих к себе. Никто даже не заметил, как его спутники буквально растворились в воздухе.

Возле Парламенториума собралась толпа ротозеев. Они заворожено следили за прекрасным танцем. Депутаты и те высыпали на улицу, полюбоваться действом. И даже когда Борик закончил и поспешно сбежал, люди не спешили расходиться.

В этот момент в здание Парламенториума ударил луч света, и все увидели, как на фоне каменных стен начинает распускаться прекрасный алый цветок. Световое представление началось.

***

Репортёр новостей Журналистикус еле держался на ногах. Он не успевал бегать с одного происшествия на другое. С самого утра банда заговорщиков, назвавшая себя "Братством Беличьей Кисточки", взбудоражила размеренный ритм столичной жизни.

Вначале они всполошили королевский дворец, вывесив напротив него огромный плакат с профилем короля.

Потом сорвали подписание важного торгового договора с королевством Муфлёж. Затем совершили террористический акт на Королевской Площади. И вот, новое сообщение. Запыхавшийся Журналистикус слушал рассказы очевидцев, как Стихоплёт Жорик явился в Поместный Собор во время проповеди и прочитал скабрезный стишок.

Проповедь была сорвана. Епископ Крестовик не смог больше вымолвить ни слова, так как свалился под кафедру с приступом истерического смеха, как рассказывали очевидцы.

Сам же Крестовик, весь красный и не перестающий улыбаться, незамедлительно дал интервью:

– Прелестно, прелестно…. В смысле ужасно. Богохульство. Надо запретить деятельность этой преступной банды. И ни при каких условиях не выполнять из требований, даже если они будут приходить на каждую мою проповедь.

– "Старый пройдоха", – подумал Журналистикус и поспешил к зданию жандармерии, где он ещё не успел побывать. Информаторы утверждали, что там появилась скульптура, пугающая жандармов настолько, что они боялись подойти к зданию. Ещё поступало сообщение, что в городе резко упало количество случаев вымогательства, но сюжет со скульптурой был важнее…

Наступил вечер. Журналистикус закончил собирать материал и спешил в редакцию, когда увидел, как здание Парламенториума, всегда строгое и чопорное, буквально расцвело сотнями оттенков разных красок. Изящные картины сменяли одна другую. Это были движущиеся звери, растения и пейзажи, либо же просто игра света и тени. Люди собирались, чтобы посмотреть на зрелище. В центре толпы стоял Первый Министр и король, приехавшие на заседание Парламетнориума. Под конец шоу на стене появилась надпись: "Да здравствует Братство Беличьей Кисточки".

Журналистикус был так поражён увиденным, что даже не заметил, как мимо него прошла странная троица.

***

Утренний выпуск новостей был заполнен описаниями злодеяний, совершенных "Беличьей Кисточкой". Затем последовало заявление министра иностранных дел Говорилика о том, что торговые отношения с королевством Муфлёж, временно приостановлены. Далее озвучили запрет министра культуры, в соответствии с которым Брынчале запрещалось выступать на публике, особенно возле памятников королю. Епископ Крестовик приглашал стихоплёта Жорика на исповедь. Конфиденциальность и коньяк святой отец гарантировал.

Под конец, появился репортаж с участием самого Абалдуя XX-го. Монарх стоял на трибуне Парламенториума и махал зажатой в руке бумагой. Как стало понятно из его речи, королевство не собиралось идти навстречу бунтовщикам, что бы они ни делали.

– Пусть хоть до скончания веков мучают нас своим террором, мы не сдадимся! Наше дело правое! – вопил Абалдуй XX–й.

Художники опечалились.

– Мда уж… – сказал Бомбардур. – Перестарались. Мы своими злодеяниями столько полезного сделали, что они никогда нас не простят. А то не дай бог мы остановимся.

Математик улыбнулся.

– Значит, борьба продолжается, братья. Особенно теперь, когда наше творчество так востребовано.

Лорик потрепал бородку.

– Я подумываю подменить планы генеральной застройки столицы.

– Завтра и займемся, – Морик почесал кисточкой бровь. – Нам теперь много чем заняться придётся.

Все посмотрели на экран. Там Абалдуй вещал, что своим королевским указом на веки вечные запрещает инсталляции. Особенно на фасаде королевского дворца.

– Понравилось, – довольно заметил Борик.

– Обязательно повторим, – кивнул Горик.

Все рассмеялись.