Амулет

Тропка бежала мимо поля, где рос горох, горелого леса, в котором три года назад бушевал пожар, через ручей, весело журчащий по камням, прямо к озеру. Добравшись до озера, тропинка разветвлялась и, обогнув его по периметру, вновь соединялась в точке, где был местный пляж с удобным песчаным заходом в воду. Сюда и направлялась Леся, весело напевая и помахивая пакетом, в котором лежало полотенце, плед и трусики. По пути она собирала малину с кустов, клонившихся к земле от тяжести ягод. Она ждала друга и собиралась блеснуть своим кулинарным мастерством — испечь свой фирменный сладкий пирог.

Денек был солнечный и жаркий. Ветер шумел в верхушках деревьев, шелестел в ольховнике, шебуршал в высокой траве, играл длинными нитями вьюнка, оплетавшего тонкие стволы осин и берез. За кустами ив мелькнула белая майка Васятки, соседского паренька, бегущего к озеру кратким путем — через лес. Леся встрепенулась, вспомнив, что собиралась купить у Лиды яйца и творог к приезду Игоря.

— Вася, Вася, стой! — Леся бросилась за ним вдогонку, но мальчишки и след простыл. Леся остановилась и огляделась. Место было незнакомым. Она пошла было налево, потом направо и окончательно заблудилась. Вокруг нее росли высокие ели в зеленом влажном мху, усыпанном, словно цветами, яркими сыроежками. Леся несколько раз крикнула: “Ау! Вася-а!” Вдалеке ей кто-то ответил, и Леся пошла на голос. Лес становился гуще и темнее. Еловые лапы сомкнулись в вышине, не пропуская к земле дневной свет. Из самой гущи веток Лесе подмигнула чья-то шишкастая зеленая рожа, потешаясь над доверчивостью и глупостью людишек, ухнула — и осыпала ворохом шишек иголок и трухи. Высоко над лесом каркнула ворона, пролетела, расправив широкие крылья.

У нее кольнуло в запястье, побежала, рассыпаясь по нервным волокнам острая колкая боль. Вскрикнув, Леся прижалась губами к ранке, слизнула кровь. Ах, этот браслет! По черненой поверхности бегут узоры, сплетаясь с россыпью темно— синих камней. Камни вечером становятся пурпурными, набухают кровью. Браслет — память о бабушке, как и маленький деревянный домик, владелицей которого Леся недавно стала.

Раньше Леся часто гостила у бабушки. Домик бабушки замыкал деревенскую улочку, оберегая люд от всех напастей. Прасковья была ведуньей и травницей и помогала всем, кто нуждался в помощи. Дом пропах ароматами цветов и трав, отваров и мазей, в изготовлении которых она была мастерица. Бабушка и Лесю пыталась научить ведовству, но строптивая девка характером пошла в мать, такая же упертая и ленивая. Только резная шкатулочка, где хранились стеклянные бусы, старинные броши, браслеты и серьги, была ей по душе. Леся проводила часы, пока была маленькой, любуясь узорочьем.

— Издревле узорочье в нашем роду переходит от матери к дочери, — учила бабушка. — У каждой вещи своя история, своя сила. Да осторожнее, Леся, сломаешь! Вещи, они уважение любят. И только тогда тебе служить будут, когда твою любовь почувствуют. Придет время — и узорочье станет твое, раскроет тебе свои древние тайны.

Таинственно мерцали голубые, зеленые, желтые камушки. Звенели серебряные цепи и подвески, шуршали кожаные браслеты, стучали камушки, когда Лесины тонкие пальчики нежно их ласкали. Время шло. Леся взрослела и с каждым ее приездом бабушка все менее охотно давала ей шкатулку, а однажды в сердцах сказала в ответ на ее просьбу взглянуть на узорочье. — Что придумываешь-то? Какие камушки? Какое узорочье? То, что было, травой поросло. Сходила бы ты, Леся, в лес, набрала трав. Что-то сердце у меня покалывает.

Девка только фыркнула. Не лежало у нее сердце к ведовству. И отступилась бабушка, понимая, что магия должна быть по сердцу, только тогда станет работать. Леся знала: она не оправдала бабушкиных надежд, как и ее мать. Обе любили жизнь городскую, яркую, легкую. Жизнь в деревне — какая тут легкость и яркость — одна работа с утра до ночи. Все реже навещала Леся бабушку, не тянуло ее в деревню.

Прошли годы и бабушки не стало. А однажды Леся обнаружила себя владелицей небольшого, но ухоженного деревенского домика.

Приехав, Леся прошлась по комнатам и вздохнула. Нет, не стоит себя обманывать, ничего не осталось ее душе, ни сожалений, ни чувств, ни любви. Нет и любопытства. Только горели ярким огнем воспоминания об узорочье. Леся искала шкатулку, заглядывая в каждый уголок, зная, что не могла бабушка отдать ее чужому. Хоть и сердилась на них, но обделить наследством не могла. И правда — обнаружилась шкатулка на чердаке среди старой мебели, белья и детских игрушек. Стерев пыль с крышки и боковин, Леся нажала на защелку, и крышка отворилась, обнажив обтянутое черным фетром дно. Только из всех украшений, бывших в шкатулке, остались лишь браслет и два колечка. Все остальное безвозвратно исчезло.

Хорошенький браслетик пришелся Лесе по сердцу. Любуясь блеском синих, глубоких, как лесное озеро, камней, Леся примерила браслетик. Замочек щелкнул, браслет сел на запястье плотно, будто был сделан по ее руке. С тех пор Леся носила браслет, не снимая. Он был словно живой. Осуждая или предупреждая, острые зубчики застежки кусали запястье, камни наливались пурпурным блеском. И были безмятежно синими, спокойными, когда в жизни Леси было все хорошо.

Ее бурный роман с Игорем достиг кульминации. Он был от нее без ума, да и Леся охотно принимала его ухаживания. Единственным препятствием на их пути к счастью была жена, не желавшая с ним расставаться. И… Браслет. Мерзкая вещица издевалась, умела выбрать пикантный момент и запустить свои серебряные зубки в слабую девичью плоть.

Вот и сейчас браслет туго сел на запястье, сжал так, что Леся вскрикнула от боли. Она в сердцах рванула браслет, срывая с руки. Однако он прирос к руке намертво.

— Вот тебе, мерзкая штука! — Лесе, наконец, удалось снять украшение. Размахнувшись, она со всей силы запустила браслет в кучку хилых берез, за которыми блестело небольшое озерцо воды. С мягким чавканьем браслет упал в траву да так и остался там лежать. А Леся уже жалела о браслете и бежала за ним к болотцу. Зачем выбрасывать дорогую вещь, когда ее можно продать?

Леся добежала до болотца и остановилась как вкопанная. Из глубины водоема всплыл мерзкий уродец, облепленный грязью, тиной и ряской, вскарабкался на валун и развалился на нем с комфортом.

— Здорово, племяшка! — прошамкал болотник. — Ждал-ждал, не завернешь ли к нам когда. И не дождался. Пришлось самому встречу организовывать. Заходи в гости, родная.

Чудище вытянуло длинную, как у лягушки, пятерню и грязным когтистым пальцем подцепило браслет.

— Что это ты так со своим оберегом обходишься? Не научила Парася тебя уму разуму, не научила. Ну, так я попробую.

С этими словами болотник почерпнул болотную жижу, слепил “котлетку” и запустил в “племяшку”. Леся вскрикнула от ужаса и пустилась бежать, проваливаясь в серебристом сфагновом мху. Вслед ей несся омерзительный квакающий хохот уродца. Болотник был сыт. Он поленился прыгать cледом за глупой девчонкой, удиравшей от него сломя голову. Иначе Лесе пришлось бы худо.