Медей и морская дева

Бушевали глубокие воды,

И шумели лихие ветра,

Улетали минувшие годы,

А она всё ждала утрá.

Мгла ночная едва расступилась,

Солнца луч пропуская в низы.

Её сердце быстрее забилось,

Как ни билось в другие разы.

Море стихло, волну укрощая,

А ветра затаились в горах,

Новый день ото сна пробуждая

И ночи развевая прах.

Час за часом шумнее повсюду,

Просыпались жилые дома,

Они звонко гремели посудой,

По-мещански сходили с ума.

А когда каждый двор пробудился,

В суете забывая ночь,

Один юноша так разозлился,

Что бежал от забот всяких прочь.

Понимал он, что должен остаться,

Ведь на труд он как все осуждён.

Но не в силах за дело он взяться,

Если людом весь двор осаждён.

Раздражал его всякий трудяга,

Его злил каждый третий дурак.

Но о нём говорили — «бедняга,

Заселил его душу мрак!»

Его звали Медеем Загорным,

Жил он с матерью Леей, Святой

И отцом Даниилом, придворным.

Его род нарекали «простой».

Но Медея таким не считали,

На простого он не был похож.

Все девицы о нём воздыхали:

«Поглядите, о, как он хорош!»

И от них он бежал из селенья,

По лесам побродить, по лугам,

Только впредь его обыкновенье —

Лишь прогулки по берегам.

Отчего же ходил он за горы,

Ту причину никто не мог знать,

Затевали родные с ним ссоры

И пытались его искать.

Но Медей, ещё больше желая,

На столетья покинуть свой дом

Убегал до владений их края,

Обо всём забывая плохом.

На границе, меж сушей и морем,

Он встречал каждый раз её,

И они, наслаждаясь покоем,

Создавали пространство своё.

Восемь дней они знали друг друга,

«Восемь дней, а как будто сто лет!» —

Так сказала Медею подруга,

Только он на вопрос ждал ответ.

Но вопросом она пренебрегла

Как и всеми, что он ей задал,

Все догадки Медея отвергла.

И расспрашивать он перестал.

Он не знал её имени, рода.

О себе, как она, он молчал.

Рассуждали: кто правит погодой?

Кто природу морскую зачал?

Они плавали, солнца пугаясь

И пытаясь медузу найти

На закате они возвращались,

И она его просит уйти.

И Медей покидал неохотно

Безымянную деву свою,

Прижимая к груди своей плотно

Жемчуг чёрный, «на память дарю».

Ночью тёмной, домой возвращаясь,

Вдруг столкнулся Медей с отцом.

Даниил, в исступпленьи ругаясь,

Его треснул, назвав подлецом.

Вскрикнул сын, Даниила пугаясь,

Но вблизи показалась вдруг мать,

Она, плача и содрогаясь

Принялась вдруг его утешать.

«Не сердись на отца, мой милый», —

Говорила, дрожа, она, —

«Мой хороший, сынок мой любимый,

Очень плохи у нас дела».

И поведала Лея сыну,

Что налоги их княже поднял,

Что народ зарубил всю скотину,

И что голод великий настал.

«Все трудятся и пашут как волы!» —

Причитал горячо отец, —

«И никто не уходит за долы

Так как ты, себялюбный юнец!»

Принудил он Медея работать

У их князя придворным, как он,

И не ахать при этом, не охать

И всё делать, как велит закон.

Намекнул Даниил также сыну,

Чтобы тот соблазнил князя дочь,

Молодую прекрасную Лину,

И провёл с нею страстную ночь.

Этот ход слыл здесь самым обычным,

«Взять, и лучшею жизнью зажить!

Человеком являться приличным

И как прежде уж не служить.»

И Медей, стиснув зубы, пытался

Быть у князя прислужливым псом.

Но, увы, как он ни старался,

Падал в грязь беспрестанно лицом.

Не его та была работа,

Прочь гнала раскаленная кровь

Но о доме держала забота…

Он вставал и служил князю вновь.

Раз один, о порог спотыкаясь,

Он заметил, что рядом стоит

Дева юная и, улыбаясь,

Она тихо ему говорит:

«Ах, какой ты смешной и милый!

Расскажи, как тебя зовут!

Ты нелеп, но такой красивый…

В сад бежим! Сюда скоро придут!»

И они убежали из замка,

И Медей сразу понял — она

Здесь не гостья и не служанка,

А та самая Лина, княжна!

Он её даже не добивался,

Лина вмиг им была пленена.

Ему шанс очень редкий достался,

Но он думал — а как же Она…

На закате Медея пустили,

Побежал он на берег родной.

Его волны неистово били,

Море, видно, не знало покой.

Долго-долго искал он, блуждая,

Безымянную деву свою,

Звал её и внимал, угрожая:

«Не придёшь, так себя я убью!»

Чуял он, где она обитает,

Хоть рассудком понять не мог,

Ощущал — и она тоже знает,

Где на суше его уголок.

Со слезами он жемчуг отправил

Прямо в пасть разъярённой волны

И от сердца всего добавил:

«… и не будет моей в том вины!»

Бушевали неистово воды

И шумели лихие ветра.

Он ушёл, не дождавшись погоды,

А она так ждала утра…

Только солнце от сна пробудилось,

Нечто вылезло из воды,

В свете утра преобразилось,

Все морские смывая следы.

Плавники обернулись руками,

Чешуя осыпалась в песок,

Хвост жестоко отброшен ногами,

И раздался вдруг голосок:

«Что же ты меня не дождался!

На закате явился… зачем?!» —

Её голос на крик вдруг сорвался, —

До рассвета ушёл….о, зачем?!

Встала, жемчуг в руке сжимая,

И к знакомому камню пошла,

И под ним, как и прежде, нагая

Дева платье своё нашла.

Облачившись всё в ту же одежду,

Покидая морские края,

Не теряя на чудо надежду:

Повторяла: «найду тебя я!»

По лесам и лугам пробираясь,

Она мыслью внимала ему,

Шла, землёю людской задыхаясь,

С уст срывалось — о боже, тону…

А Медей, нежась с Линой в постели,

Понимал, он почти уже князь.

Но мечты его тихо скудели,

Мысли падали медленно в грязь.

Он теперь должен к князю явиться,

Его дочери руку просить,

А потом уж домой воротиться

И о свадьбе родным объявить.

Но не в силах забыть он был деву,

Безымянную душу свою,

Дна морского свою королеву,

Только ей мог сказать он «люблю».

И вскочил вдруг Медей с постели,

Не сумев псов вины отогнать

Они грызли его и ели,

И заставили прочь убежать.

И чем дальше Медей был от замка.

Тем отчётливей слышал он глас:

«Для тебя перешла я все рамки,

Для тебя и умру здесь сейчас…»

Он, у страха в плену пребывая,

Бег ускорив, внимал ей — о нет!

Обо всем в этот миг забывая,

«Вы убийцы, земля и сей свет!»

Как увидел прекрасное тело

В поле диком, средь ярких цветов,

Рядом с нею упал он несмело,

Вместе с ней умереть был готов.

К деве нежно Медей прикоснулся,

Как он любит её, прошептал,

Её дух на мгновенье проснулся

И чуть слышно Медею сказал:

«Отнеси меня к водам глубоким,

Тяжело мне на землях людских.

Здесь не кажешься ты одиноким,

Но покой лишь в просторах морских».

Услыхав слова эти, он понял,

Понял всё, что познала она.

Её тело померкшее поднял.

«Мы достанем до самого дна!»

На закате сидел он как прежде

С безымянною девой своей,

На песке их горела одежда,

И сгорали обличья их с ней.

Ночь настигла людские владенья,

Всё себе без остатка прибрав,

На земные взирает творенья,

Жёлтым глазом их маски сорвав.

Своим светом прозрачным касаясь,

Озарила луна жизни суть,

В воду шаг сделал он, не пугаясь

В море чёрном навек утонуть.

Прямо к бездне он плыл вместе с нею,

Обретая обличья морей,

Забывая отца, матерь Лею

И что звали его Медей.

В темноте один внемлет другому:

«Дальше дно и вся глубь бытия,

Только, чую, родной, по-иному,

Страшно выглядит сущность твоя.»

— Ты пойми, я постигнуть желаю …

— Ты поверь, что не стоит того…

— Не поверю, покуда не знаю!

— Стой! Прошу, не касайся его!

И до дна дотронулся он вскоре,

И второй им посмел овладеть.

И взбесилось вдруг чудищем море,

Вдруг затихло, вдруг снова шуметь…

Так и жили глубокие воды

То ратуя, то тихо любя.

Улетели минувшие годы,

Растворив разодетые «я»…