Дерево

Далеко-далеко, за лесами, за горами, за глубокими морями росло одно дерево. Хотя вполне может статься, что росло оно в каком-нибудь парке — вроде того, что виднеется за окном. Или в чьём-нибудь саду. А может, ещё где-нибудь — ведь важно не то, где оно пустило свои корни, а то, что вообще пустило. Дерево это было самым обыкновенным деревом и ничем, ну абсолютно ничем не отличалось от своих соседей. Те же корни, те же листья, та же кора — ни больше, ни меньше.

И жили себе да поживали на этом дереве гусеницы — самые обыкновенные зелёные гусеницы, ни лучше и ни хуже таких же зелёных гусениц с других деревьев. Обретались они достаточно высоко, чтобы не стать добычей вездесущих муравьёв, и в то же время достаточно низко, чтобы не угодить птицам в клюв. А так как дерево за всю свою долгую древесную жизнь ни разу ничем не болело, то и свежие листья на нём никогда не переводились. Поэтому всего-то и было у этих гусениц забот, что есть, спать да переползать от листа к листу.

Шло время, свет сменялся тьмой, холод — теплом, а шум ветра — стуком дождя, как вдруг однажды случилось нечто странное. Безмятежная и сытая жизнь, не знающая ни тревог, ни волнений, показалась некоторым обитателям кроны скучной и пресной. Необычная мысль завелась в их маленьких головах и с той поры постоянно вертелась там, зудела и нещадно скреблась. Эти гусеницы почему-то считали, что дерево — не только листья для еды и ветки для ползанья, но нечто гораздо большее. Им вдруг захотелось понять, что же представляет из себя их дом, захотелось узнать, как он выглядит, — и познать его смысл. От неведения они буквально места себе не находили, а некоторые даже заболевали и умирали.

Тут стоит сказать, что на дереве помимо крошечных "одержимых" существовало ещё несколько странноватых личностей. Эти, однако, отличались от своих беспокойных собратьев самым что ни на есть коренным образом. Со всей ревностью и страстью, на которые были способны их крошечные сердца, они осуждали нечистые помыслы соплеменников. "Зачем рассуждать о дереве? Ведь значение имеет лишь то, что оно даёт нам: листья, — твердили они раз за разом. — Именно еда есть самая главная на свете вещь, и ничто другое не должно занимать ум порядочной гусеницы". Сами они, конечно же, с упоением следовали этой нехитрой заповеди и страшно расстраивались, если кто-нибудь поступал иначе.

Что касается всех прочих гусениц, то те просто жили себе потихоньку и не вставали ни на чью сторону. Если честно, они с немалой долей иронии относились и к тем, и к другим: первых между собой называли "чудиками", а вторых — "фанатиками". Мысль о дереве, конечно, казалась гусеницам занимательной, но не превращалась в одержимость. Еда тоже не стала для них смыслом жизни. "Конечно, доля правды тут есть, — говорили они, — но ведь надо же ещё и пить".

Тем временем гусеницы-"чудики" немного отъелись и всем коллективом решили, что довольно с них неведенья — пришла пора действовать. Они собирались пойти на немалый риск и покинуть родные ветви, чтобы отправиться в неизвестность и принести оттуда сородичам истину. Однако в ходе долгих разговоров вдруг выяснилось, что «неизвестность» — понятие очень и очень широкое. Тут-то мнения и разошлись. Из сотни гусениц, живших в кроне, в «чудиках» числилось всего десять. И трое из этих десяти полагали, что для познания сути дерева необходимо двинуться вниз по его стволу: туда, откуда порой доносились странные шорохи и пугающие звуки. "Побеждая страх, мы обретаем силу", — сказала одна гусеница, которая в детстве почему-то боялась листьев. Но другие три её товарки считали, что страхи страхами, а отправиться стоит всё же наверх, к сиянию и голосам неведомых существ. "Свет — это хорошо, он согревает и пробуждает нас к еде после долгой темноты. Туда и надо идти, и думать нечего", — говорили они. А ещё трое их собратьев полагали, что ответ следует искать на ветвях других деревьев. "Наш дом такой сложный, многогранный и недоступный для постижения, — утверждали они. — Может, другие окажутся попроще".

Оставалась одна гусеница, которая не согласилась ни с одним из вариантов. Она-то понимала, что познание не может быть полным, если и предмет виден не полностью. Но вот как изловчиться, чтобы увидеть целиком всё огромное дерево, она не имела ни малейшего представления. Поэтому прочие "чудики" посчитали её ненормальной. И на собрании она держалась в стороне… хотя, может быть, это другие отодвинулись подальше.

Наконец одним ясным днём, когда солнечные зайчики весело играли в зеленой листве, маленькие жучки деловито сновали взад-вперёд по ветвям, а девяносто гусениц предавались своему любимому занятию — еде — с особым старанием, их собратья отправились в дорогу. Первая тройка путешественников поползла к корням дерева, другая — вверх, к его вершине, а третья двинулась по ветвям прочь от ствола. За ней отправилась и последняя гусеница.

И вот что произошло в этот день.

Первые быстро выбрались из кроны и оказались на голом стволе. Позади остались все солнечные зайчики, и теперь вокруг, насколько хватало глаз, простирался лишь мрак. Гусеницы забеспокоились, однако им хватило мужества продолжать путь, и вскоре они добрались до того места, где корни дерева уходили глубоко под землю. Исследователи попытались было последовать за ними, но только сильно испачкались и вскоре отказались от этой затеи. "Фу, наше дерево стоит на такой странной грязной штуке! — подвели они итог. — Интересно, зачем ему это? Ну да ничего. Выясним в следующий раз. А теперь пора домой". Однако легко сказать, да трудно сделать. Слишком далеко гусеницы уползли от кроны. За время долгого пути они успели сильно проголодаться, но вокруг не росло ни единого спасительного листочка. Вдобавок грязь, в которую они влезли столь неосторожно, подсохла и теперь сковывала движения и тянула вниз. Примерно на середине пути силы у путешественников кончились. Крошечные лапки разжались сами собой, и все гусеницы до единой попадали со ствола. Неизвестно, выжили они или нет, но только больше их никто и никогда не видел. С ними исчезла и одна из тайн дерева. Сородичи, которых мечтали просветить все «чудики», остались в неведенье.

Тем временем гусеницы-верхолазы заметили, что по мере подъёма листьев вокруг становится всё меньше и меньше, а света, наоборот, всё больше. Через некоторое время его сделалось уже так много, что маленькие, привыкшие к постоянному полумраку глазки начали слепнуть. Но гусеницы самоотверженно продолжали ползти, полные решимости дойти до самой сути. Так, наконец, они добрались до верхушки кроны. Если где-то здесь и крылась суть, то, во всяком случае, увидеть её они уже не смогли. Горячий, невыносимо яркий круг висел прямо у них над головами, заливая мир белым огнем. Все тени и очертания потонули в нём. От ужаса гусеницы позабыли, где верх, а где низ. В панике они метались туда и сюда, незряче натыкаясь друг на друга и моля о спасении. Резкий свист перьев разом оборвал их муки. Жители кроны снова так ничего и не узнали о своём дереве.

Гусеницы, которые рассчитывали найти истину вдали от дома, вскоре добрались до места, где ветви дерева соприкасались с ветвями его соседей. Не мешкая попусту, они перебрались на ту сторону и скрылись в чужой листве. С тех пор их больше никто не видел. Может быть, они погибли или заблудились в незнакомых кронах и не смогли отыскать дорогу назад. А, может быть, они всё же обрели истину, к которой стремились. Впрочем, неважно. До собратьев они её так и не донесли.

Правда, оставалась ещё одна гусеница. Она следовала за третьими "чудиками", но на другое дерево не отправилась, зная, что не найдёт там ответа. Однако где искать его, она не знала, и поэтому просто осталась на месте. Тут стоит сказать, что граница кроны пользовалась у древесных обитателей дурной славой. Говорили, что после наступления сумерек оставаться подле неё небезопасно. Пугали, будто бы здесь исчезают гусеницы. А некоторые утверждали, что видели тут ужасных чудовищ — огромных, страшных, с палкой вместо носа, с бурыми листьями вместо шкурки, скачущих на двух палках, словно одержимые. Надо ли объяснять, как нервничала последняя из "чудиков", находясь в таком зловещем месте. Но прочь не уползала. Она чувствовала, что разгадка очень-очень близка.

Вечерело. Вокруг ветки, на которой сидела гусеница, сгущалась тьма. Гусеница-"чудик" совсем ударилась в панику и принялась метаться туда-сюда, не в силах решиться на что-то. Между тем движение уже привлекло зоркий глаз. Свистнули перья — и зажатая в тисках зелёная гусеница взмыла в небо. Она не была убита или ранена, но даже и не делала попытки вырваться. Ибо то, что открылось ей, потрясало до глубины гусеничьей души.

Внизу в лучах заходящего солнца медленно проплывало дерево. Его изумрудная крона, слегка оттенённая розоватым светом заката, словно дымилась, когда ветер касался её. Строгий тёмный ствол уходил вниз и пропадал в густой траве. Легкие тени порхали вокруг верхушки и щебетали на разные лады — гусеница поняла, что именно эти голоса порой доносились до них с собратьями из-за стены листьев. Дерево было поистине великолепно — и точно такие же зелёные и величественные красавцы окружали его со всех сторон. Море листвы простиралось до самого горизонта, не видно ни конца, ни края. Гусеница ощутила, как стихает зудящее стремление, оставляя место сладостной эйфории.… Которая длилась лишь до тех пор, пока внизу не открылись шесть бездонных и очень голодных пропастей. "Обидно", — была последняя мысль, промелькнувшая в гусеничьей голове. Единственная из десяти "чудиков", эта увидела и познала истину.

… а уделом девяноста её собратьев по-прежнему оставалось неведение...

После таинственного исчезновения всех "чудиков" началось раздолье "фанатиков". Теперь они кричали о своей правоте на каждой веточке, и всем приходилось волей-неволей с ними соглашаться. Ещё бы, ведь никто не мог объяснить пропажу десяти исследователей иначе, чем наказанием свыше. "Правильно, так им и надо, — вещали "фанатики". — Нечего соваться, куда не следует. Если бы нашим предназначением было познание, у нас были бы крылья, как у тех красных жучков с темными точками. Ешьте же, братия, ибо наше предназначение — это еда".

И гусеницы ели. И толстели. И росли. А потом вдруг начали окукливаться. Никто не мог растолковать, как это происходит. Гусеница просто в очередной раз сбрасывала шкурку и превращалась в красную куколку, которая затем повисала на шелковой нитке, прицепившись к ветке, точно сухой листик. Некоторые, в особенности "фанатики", пришли в ужас, но большинство восприняло процесс вполне спокойно. Окукливание не миновало никого.

Равно как и выход из куколок. Рано или поздно все гусеницы покинули свои прочные колыбельки, и теперь их было не узнать. Плотное зелёное тельце превратилось в маленькое, дряблое и тёмное. Шесть лапок-коготков сильно вытянулись и обрели суставы. Жующие челюсти пропали, их заменил продолговатый, тонкий хоботок, свёрнутый в трубочку. А самое главное — на пустовавшей ранее спине теперь покоились два великолепных крыла, в которых переливались все цвета радуги и блестело солнце. Некрасивые зелёные гусеницы перевоплотились в прекрасных бабочек.

"Фанатиков" тоже не миновала эта участь, но они отнеслись к ней так, как относились вообще ко всему, не связанному с едой. "Это испытание! — голосили они. — Оставайтесь на ветвях, и жизнь вернется на круги своя!" Как раз этого бабочкам и хотелось меньше всего на свете. Действительно, как глупо — иметь крылья и не махать ими. А раз уж замахал, то отчего же не взлететь? А если ты в воздухе, так почему бы не посмотреть, что находится за уже набившей оскомину листвой?.. Так все бабочки покинули дерево. "Ну и глупцы, — решили "фанатики". — Ничего, с них станется! Мы же во сто крат умнее любого из них и не изменим своим принципам". И они остались, где сидели. Через пару часов все они умерли от голода, ведь на дереве не росло цветов с нектаром, а листья их слабый хоботок не мог захватить и пережевать. Челюсти же пропали вместе с гусеничьей шкуркой.

А остальные бабочки увидели и дерево, и траву, и небо, и солнце, и птиц, и животных, и даже человека. Теперь они могли и хотели познавать мир. Быстрые крылья моментально приносили их в любую точку пространства, стоило только захотеть. Тайн для них уже не существовало. И, может быть, они были бабочками-однодневками, из тех, что живут на свете лишь сутки, или же монархами, которые существуют годами и совершают грандиозные перелеты с континента на континент. Впрочем, не так уж это и важно…

2004

Автор изображения — veuliahzg