Щенячий... Прямо Кабуки!

Одна за другой падают снежинки, унося с собой частички прошлого года, и тихонько складывая узор из наступающего, чуть переливаясь розовым, ведь… Закат далекой Японии окрасил широкие ступеньки низенького отеля, и один за другим...

Отрывались в беззвучном скучающе-зевающем "ав" пять розовых крошечных ротиков: все взрослые люди и собаки были заняты приготовлению к празднику, вроде приготовления вкусняшек, украшения комнат и покупки подарков; а команда малышей золотистого ретвивера грустила от этого на татами, усыпанного игрушками и угощениями.

— Вечер только наступает, какая тоскища! — с вечно набитым ртом промолвил самый пухленький щенок с подводками под бусинками глаз и в любимой спортивной одежке, торопливо-тщательно набивая рот новой порцией суши-роллов, неуклюже-потешно орудуя палочками для них (Бутуз, как всегда считал, что лучшее средство от всех бед — покушать .

— Ой-ей! Как не культурно! Ты не даешь попробовать другим и брызгаешься соусом, а еще бросаешь куски куда попало! Как неприлично! — не заставила себя ждать нотация от… Того, от кого меньше всего, на первый взгляд, ее ждешь — хорошенькой малышки Розабеллы, с заколкой с гроздью лепестков сакуры, чистенькой и свеженькой, и такой на вид нежненькой, но внутри не хуже матерого пса .

— Сейчас такой час, что совсем не стоит засорять карму ссорой! — пустился в любимые философствования их братик — покачивающийся в легком трансе, умилительно-тщательно зажмурившись, так, как показывают это на картинках и статуях того, в честь кого его назвали (Будда любовно потрогал лапкой маленький шлем самурая, подаренный смотрителем отеля) и внутри себя улетел снова далеко за астралы)))

— Йо! Я вмиг вас развеселю! У меня настолько классная шапочка с пандой, что я посвящу ей новый рэп! — закрутился во все стороны света хвостик их шебутного товарища по кличке Би-Дог, от радости новой покупки не знавшего, в какое зеркало и отражение еще на нее налюбоваться, и, не успели все сжаться в комок (крохи очень не любили творческие экспромты развесёлого собрата), тот начал жечь:

Мы в Японии на Новый год.

И у меня шапка-панда, вот.

Это круто, Йо!

Единственный, у кого от этого нескладно-необычного куплета не полезли ушки на самую макушку, был Замараш, погруженный в разговор с управляемым голосом компьютером-шлемом, сквозь который чуть просвечивала его всегда чуть испачканная мордочка, погруженный в виртуальный мирок и что-снова а нем творивший (и так — с момента прибытия пятерки щенят в Страну Восходящего Солнца!).И даже грязевые ванны с водорослями и моллюсками ему стали не милы, совсем никуда не годится! — к такому выводу приходили его друзья один за другим и, не откладывая Педигри в долгую кормушку), окружили его, старательно то дергая за ушки, то — за хвостик, то облизывая, то щекоча язычком. Увы! Замараш как если бы не просто врос в шлем, а… Провалился вовнутрь его!

— Ах! — Розабелла, в глубине души, все ж была сентиментальной и тонкой натурой, и потому… быстро-быстро, с усилием оттащила Бутуза за край едва-еле натянутого костюмчика от очередной атаки со всех концов палочками грудки роллов; легонько кусьнула за носик Будду, чтоб на время вернуть его с затусторонних Вселенных; и чуть негодующе пискнула на Би-Дога, открывшего было ротик для свежего куплета.

— Мальчики! — жеманно-решительно чуть тряхнула она лепестками заколки — Никто не будет заниматься своими делами, пока мы не узнаем, почему Замараш так дорог стал этот шлем.

И, пошептавшись за ширмой, щенки принялись действовать, первый, как и положено самураю, выступил махонький шлемовладелец, примеряясь и взвешивая все варианты; а потом… Как налетевший и схвативший за провода электронную игрушку брата, со всех лапок убегая к ближайшему водоему, чтобы по кодексу чести раз и навсегда покончить с врагом. Уговаривая сердце не слушать оханий и мольбы, эхо преследовавших его, Будда, как истинный воин, сносил тяжесть и ослепительные панели шлема-компьютера (а тот еще что-то и говорил!). И тут дёрнул щенячий бабайка его послушать, а что именно он говорил; и, не заметив мелкой припольной грозди китайских фонариков, маленький самурай распластался, перекувырнувшись через нее и выронив цифрового пленника (он же был судорожно подобран Замарашем и скрылся с ним в неизвестном направлении).

Выслушав этот рассказ и утирая сожалеющие всхлипывания Будды язычком, сердечная сестричка сама пошла в разведку, на всякий случай поправив заколку (любое приключение, по ее убеждению, надо встречать не только подготовленной, но и красивой). Взяв след мокреньким черным носиком и, приметив проигрыватель и крошечные ленточки с веерами, она… Попробовала быть гейшей, что так всем нравились утонченностью и красотой, аккуратненько выводя пассы веером ротиком и ленточкой в лапке, рисуя то журавля, то лису, то солнце, то ветер, и изо всех сил стараясь, чтобы ему понравилось; любитель технологий оторвался было от шлема, но увидев хорошенькую собачку, кружившую в поражающие танце, уткнулся сильнее и даже отвернулся; чем… ну совсем сконфузил эстетическую сущность девочки ("какая бестактность!" — не долго изумляясь и горюя, фыркнула она и… все же огорченным манером за перебирала лапками к другим деткам их славного папы-чемпиона).

"Против еды еще никто не устоял!" — признался в девизе всей своей жизни Бутуз и, пыхтя, задвигал в сторону уединившегося с компьютером члена семьи баррикаду из припасов роллов, размером, наверное, со сложенную в высоту Великую Китайскую Стену!!! Разнообразие форм и начинок, запах и цвета искушали непреодолимым соблазном, и потому передвижная съестная пагода потихоньку таяла, но упитанный щенок уверял себя каждый раз — "ну я ж совсем чуть-чуть, он и не заметит, еще много, и он точно отвлечется, да навсегда"; так идет себе Бутуз и отщипывает роллы, отщипывает роллы да идет; но тут… когда он дошёл до Замараша, вдруг резко захотел посидеть, а лучше отлежаться, а совсем хорошо — хорошо поспать (и со страхом поймал себя на мысли, что такое с ним случается, когда он ооочень хорошо покушал). Оглянувшись и убедившись, что так и есть, и от стратегического (во всех смыслах) запаса ничего не осталось; щенок тоже ушел куда глаза глядят, но — чтобы забыться сном.

Не было его так долго, что Би-Дог решил: ну что, как не рэп спасет не только его брата, но и вообще — мир; и сжав в кулак тактически верные многостишья, браво засеменил в сторону Замараша; обнаружил его, открыл ротик, и… Понесло — и забрала его муза и не отпускала, и закрылись глазки от приступов вдохновения, и ушки — от волны увлеченность, ничего не знал и не хотел Би-Дог, кроме рэпа, и забыл даже, для чего он, главное, чтоб был; а потенциальному слушателю… будто и ничего, словно и не лились мощные речитативчики старательного четвероногого творца!

— Что тут происходит?! — присел на задние лапки… Малыш хина с короной-заколками возле ушек в форме крошечных венцов императора, округлив еще больше глазки на разбросанные повсюду крошки роллов, на звяканье крошечного шлема самурая (Будда упражнялся в покаянной йоге), на коллекцию вееров и ленточек, что рассматривала Розабелла, и на венец этого холста чернилами — не смолкавшего точно барабаны на церемониях первого песика и молчавшего, как колокольчик в безветренную погоду второго.

— Ой! — робко, как один, только отозвались все щенята.

— Я — Тао-Тинь, Первый Любимец Императора! — гордо приосанился маленький хин. — Я, конечно, почту за честь наблюдать обычаи иноземных гостей, но не могли бы Вы объяснить, в честь чего они? — Тао-Тинь был поистине по-императорски поэтичен и почтенен.

— Я — Розабелла! — красиво чуть поклонилась малышка, галантно склонив головку с россыпью лепестков заколки. — А это мои братья — Будда, Би-Дог, Бутуз и… Тот, которого мы все никак не можем отвлечь от шлема — Замараш.

— Так вот в чем дело! — добродушно усмехнулся Первый Любимец Императора и, быстренько проведал, в чем дело (щенок сам аж выпрыгнул из шлема, увидев необычного нового друга, что согласился поведать ему, почему люди даже встречают Год Собаки; ведь именно это он столь долго и безуспешно-упорно искал по компьютеру).

— Давным-давно… — начал Тао-Тинь, когда его новых пять друзей, виляя хвостиками, окружили его. — Когда Великий Каменный Дракон, охраняющий нашего нас с севера, еще не спал, жила Королева Кошек. Это была пригожая и добрая правительница, в замке которой люди могли стать кошками, а кошки — людьми, и ждали их там вкусные яства, мягкие татами и различные церемонии. И было им там так хорошо, что почти никто не хотел возвращаться домой. И даже котенок Первого Императора Японии стал питомцем Королевы Кошек; вот была она неплохая, да имела один недостаток — она очень привязывалась к своим новым подданным и не хотела их отпускать и отдавать обратно. Так сколько уговоров, даров и даже военных походов не преподнес Первый Император Японии ей — а все напрасно, не желала она отдавать его котенка! А он совсем загрустил — не пил и не ел, на красных девушек не смотрел, на пирах не сидел, и даже не спал, все грустил и грустил, грустил да грустил о любимом котенке. Но однажды при его дворе оказался заморский зверек о двух ушках и глазках, о четырёх ножках и хвостике, и был он совсем такой как мы; он подошел к Первому Императору Японии и лизнул его руку. Оглянулся он и увидел — насколько ко мягкий, добрый, хороший малыш, полюбил он его всем сердцем и издал указ, чтобы всем грустящим и одиноким дарили щенят. А его собачку, что и играла с правителем, и утешала, и защищала, и спасала, и помогала в разных делах, была с ним всю жизнь и даже в последние мгновения была с ним, мудрые боги вознесли на небесную пагоду двенадцати зверей, и шепнули мудрецам, что неплохо было бы чтить память о нем, празднуя порой и Год Собаки, и вообще хранить и любить его потомков, то есть нас — заключил он.

Щенки, приятно-утомленные, уже спали, мягким облачком обняв малыша, он понимающе-радостно лизнул каждого в лобик и… уснул сам, сквозь сон чувствуя, как...

Закат далекой Японии окрасил широкие ступеньки низенького отеля, и один за другим… Одна за другой падают снежинки, унося с собой частички прошлого года, и тихонько складывая узор из наступающего, чуть переливаясь розовым…