Фея

Мокрая от дождя брусчатка не самое удобное место для сидения, но старуха ведёт себя так, как будто ей об этом неизвестно. Дождь противный, холодный бодро барабанит по винно-красной маркизе, а она разлеглась под ней, словно дома на диване.

Вид у неё самый что ни на есть сказочный. Спутанные седые кудри мокрыми змеями расползлись по плечам. Тёмный платок повязан так, что напоминает ермолку, перетянутую не очень чистым жгутом. Тело закутано в объемное пальто, бывшее когда-то светлым, что видно по сгибам, но вобравшее в себя столько городской пыли и копоти, что приобрело цвет асфальта. Тощие ноги в мужских потёртых ботинках, сиротливо выглядывают из складок одежды, вид у них такой грустный, что хочется пожалеть каждую в отдельности. Изуродованные артритом руки держат в руках пивную бутыль устрашающих размеров.

Бабка то ли спит, то ли просто сильно пьяна. Иногда она открывает глаза, цвет которых вобрал в себя всю небесную синеву и обводит взглядом продрогшую улицу. Тонкие губы выдавливают хриплое: «Подайте». После этого старуха делает несколько жадных глотков и снова погружается в дрёму.

Хмурые пешеходы пробегают мимо, некоторые обходят с опаской, многие бросают взгляды полные презрения. Однако тех, кто бросает монетки в ярко-жёлтое детское ведёрко, стоящее возле ног, больше.

Денег в нём много. Ане это известно абсолютно точно, потому что она уже минут сорок стоит на крыльце училища и наблюдает. Не за старухой, а именно за ведёрком. Больше всего на свете ей хочется схватить его и убежать. В голове крутятся гадкие мыслишки о том, что старухе нипочем не догнать её, что деньги она пропьет, что ей самой деньги нужнее.

Пары закончились, но завороженная видом, зазывно поблескивающих монет и мокрых купюр Аня не смогла уйти. Застыла, как будто её неожиданно прихватило морозом, и таращится на попрошайку. Время от времени она спохватывается и делает вид, что ждёт кого-то. Всей душой тянется к ведру, мечтает отнять, но не может, потому что что-то внутри мешает, сковывает движения, не даёт сделать последний шаг.

Дождик усердно смывает грязь с притихшего города, а она мёрзнет, завидуя богатству старухи. Представляет себе магазин, наполненный одуряющим запахом хлеба, лица продавцов, они иногда смотрят на неё так же, как прохожие на эту старуху, и ряды строгих золотисто-коричневых булок.

Бабкиных денег хватило бы не только на хлеб, но Аня не привыкла себя баловать. Купила бы только его, и не стала бы прятать буханку в сумку. Положила бы её за пазуху, прижала к телу и зашагала домой. С таким грузом идти легко, и можно даже улыбаться назло непогоде.

Время идёт, и она уже понимает, что мечты останутся мечтами. Понимает, что не сможет решиться, несмотря на то, что кошелёк с последними деньгами потерян, просить у матушки стыдно, а до зарплаты ещё, ой, как не скоро. Но и уйти не может.

Старуха в очередной раз разлепила глаза и неожиданно уставилась прямо на Аню. От чего она вздрогнула и залилась краской, словно её застигли на месте преступления. Теперь ей хотелось только одного — бежать, как можно дальше, но она не могла даже отвести взгляд. Словно её подсоединили к невидимому сканнеру, что моментально скопировал все её мысли, сомнения, страхи…

Бабка тяжело с кряхтением поднялась, взяла ведерко и высыпала содержимое прямо туда, где Анины руки уже почти пристыли к перилам.

Монеты посыпались на крыльцо, весело загремели по брусчатке. Денег было столько, что вокруг неё образовалось блестящее озерцо. Ошалев от нежданной радости, Аня бросилась подбирать.

А когда вспомнила, что нужно поблагодарить, старухи уже не было.

Пустая пивная бутылка торчала из урны, а дождь старательно смачивал единственное сухое место.