А, может быть, рога?

Корова — лучший компаньон,

Коровам доверяю всё:

Свой дом, собаку и газон,

Двух тещ, жену и колесо.

А.Г. Разбойников

Есть в нашей России эдакие поселки, в которых жительствуют небогатые, на городской взор, но счастливые потомки крепостных, спившихся купцов или, в лучшем случае, каких-либо незначительных перочинных чинов, и обретаются себе, как Бог послал; где только лишь уплачивай государственной казне за земельку, да сади на полях картошку — и спи ночью за троих, читая про ночные кошмары единственно в маленькой перекривившейся библиотеке, где исправно служит вполне симпатичная, но конфузливая девчушка. На центральной площади, признать которую приезжему поможет лишь орда погрузневших от счастья голубей, оцепивших памятник неизвестному колхознику, по-армейски ответственно, с самого восхода солнца, грызется со своими метлами пьяненький дворник, вьюжащий улочки так ревностно, что пыль от уборки не укладывается еще часа с два. В эту пору ударил бы дождик по селу, так нет — трусит серого тумана, сволочь пестрокапельная, и льет, когда уже нет в нем необходимости: когда уже и дышать есть чем, и когда все здоровые старушки повытаскивали свои добрые души на подогретые скамьи, ехидно, но с пониманием похихикивая над незадачливым мальцом, овладевающим навыками вождения отцовской «Камой». Увы, теперь уж тамошняя земля кормит далеко не всех, общество больше промышленное и прорастающее из деревенских рамок, потому пока единственный сельский завод по изготовлению шурупов уже с десяти часов переполнен семейными мужиками, перевыполнившими план еще в начале месяца, а ткацкий салон, у которого давно уже текла крыша, уже две недели как притворен, по причине страшенного затопления, так что все девицы с маманями рукодельничают по берлогам, изредка отвлекаясь на неблагопристойные стоны отечественных тетенек в радиоприемниках, потому и пальчики у них все исколоты, как китайцева спина. Но, небось, починят крышу. Ну а коли не починят, то придется привыкать. А русский человек, как водится, свыкнется и с ножом в спине.

В селе этом, которое называют Неможетбытово за его внезапность настроения, есть работающая транспортная сеть из четырех остановок, к коим присовокупляются и две отстойные площадки. На маршруте №1 колесит единственный еще брежневский ЛиАЗ, оборудованный кондуктором и водителем. Пассажиров за целую неделю не наберется на все посадочные места, но катается в часы пика каждый первый: кто в магазин на Пяточной, кто в кабак на Центральной, кто на работу на Трудовой, а кто и в клуб, который, в полуразвалившейся позе заканчивает свой век на улице Баклушной. Водитель автобуса Пашка был простым и открытым парнишкой, который с горшка возился с автомашинами в папкином гараже. Телу его предшествующей весной стукнуло 24, а этой, стало быть, выстрелит уже круглые 25. Усы он не взращивал — не то было положение, но наличествовала на нащечной физиономии его мелкотравчатая щетина, каковая у Пушкинских бледных дворян звалась бакенбардами, так что Пашка мог сойти и за Павла, а то и на всего Павла Георгиевича, если взглянуть на него под верным углом. Кондуктор же, Людмила, его подруга жизни — баба чуть с хитрецой, по-городски прыткая, и та еще раскрасавица, в которую скрыто и открыто втюрено полсела, но Павла всякий привык уважать и на чужой каравай с тапками не ползли… Сегодняшнего дня, с утра, «кастрюля» увезла всех мужиков и старушек по местам времяпрепровождения, и работы до самого вечера не ожидалось. Молодые сознавались друг другу в любви, как вдруг в салон автобуса закатился значительный белоснежный ком, который гудел, брюзжал, парил и всячески обращал на себя внимание. Существо плавно очутилось на заднем сидении и на время утихомирилось. Людмила мягко оттолкнула от себя любвеобильного мужа, и осторожно прошла в конец автобуса. Там восседало что-то рогатое, копытное и бесцеремонно умывало себя малиновым язычищем.

— Опять ты, Корова? Всегда, когда ты нас смеешь радовать своим присутствием, что-нибудь, да сломается! Пашка с отцом уже устали менять… как ее, Паш?.. — растерялась с претензией кондуктор Люда.

— Трансмиссию, кого ж еще… Чинить, если быть точнее. Валится все, как Бог дал, — заключительно ворчнул Павел Георгич.

Корова решила оскорбиться и громко тявкнула:

— Му!

— Ладно, не дуй сопли. Консерва наша сама изволила рушиться, как карточная церковь, не обессудь, — осознав свою оплошку, стал успокаивать буренку Павел. Супругу он решил воспитывать дома.

— Му? — участливо поинтересовалась Корова.

— Да нет, все сами поправим, а то так с каждой поломки если финансы пассажирские сдирать, то и на корейца новехонького можно сколотить, которого только соседушкам отрекомендовать, а самому ни в жисть не прокормить, — вздохнул Павел и завел машину.

— Куда тебе? — поинтересовалась Людмила Михайловна.

— На почту, — облизнулась Корова.

На том и остановились.

***

Корова грызла копыто и мечтала о том, как она фотографируется на фоне какого-нибудь Лондонского Биг-Бена или Эйфелевой Башни, что трогает небо в Париже. Грезила пускай даже и в Москву, ну хоть бы даже и в Город, но путешественницей была страстной, но все в мечтаниях, да фантазиях. Корова наша была-таки очень юной девушкой и сочный лопушок все еще предпочитала любым сердечным и душевным отношениям. Как и все девицы ее возраста, Корова посещала школу. Школа в селе была всего одна, класса — только два, в первом из которых Коровушка была старостою. Одношкольники Корову любили, и, мало сказать что любили — были от нее без ума.

Почта представляла собой двухэтажное здание, второй этаж которого играл роль почтмейстерского жилища. Как и на любой почте, тут можно было приобресть лотерейного билета, зачем Корова и перевела пятак на поездку.

— Му, пожалуйста.

— Какую? Всю ту же, «Радостного туриста»? — уточнил почтмейстер, пожилого вида мужчина, с просединой на боках, и с белесыми усами под носом.

— Му, — кивнула Корова и протянула сторублевку.

— Все надеешься?.. — вздохнул под полкой почтоуправитель. — Небось, и вылезет чего. Петька же, вон, прошлым летом, десять тыщ-таки стер копейкой.

— Даст Бог, — подмигнула во весь правый глаз Коровушка и принялась стирать блестящий слой, упрятывающий под собой или фигу, или, чего так выжидала Корова, пальму с солнышком, гласящую о большущей удаче.

— Черт тебя подери! Корова, ты выиграла! Выиграла!

***

— Мам, где у нас чемуданы? — засуетилась Корова, прибывши домой. — А, мам?

— Что такое-то, дочур? Зачем тебе чемудан-то?

— Мумань, я в лотерею выиграла! — радостно закричала Корова, не отрываясь от поисков.

— Стой, как выиграла? Кто тебе сказал? С чего ты взяла? — растерялась матушка Коровы. — Да сядь ты, не елози!

Корова уже разыскала отцовский чемодан и готова была объясниться с родительницей.

— Мам, я честно говорю. Вот — «Радостный турист», глянь, — Корова выудила свое сокровище из фартучного кармана и протянула опешившей матери.

— Хм… «Лотерея, в которой вы можете выиграть путевку в тур по Европе…» Так… Где тут телефон? Угу, вот он… Так, Корова, набирай, — мамаша Коровы продиктовала длинный номер телефона лотерейно-почтового предприятия, тур-фирмы или чего бы там ни было. — Ну, давай трубку.

Корова не без испуга отдала аппарат в лапы матери, которая пришла к какому-то чудному, одноклеточному состоянию, в каком больной перестает доверять всему, что ни попадись без дополнительных раздумий, что по своей сути уже анормально и неприлично…

— Компания «Радостный турист», Жанна слушает, — молодой и приятный женский голос ничуть не успокоил мать Коровы, а лишь раздражил ее:

— Жанна, значит?! — старшая Корова впала в неистовство.

— Жанна… Владимировна… — девушка в трубке медленно сглотнула слюну, которая всегда набирается в горле, когда приходится беседовать с прогневленной, и даже разъяренной коровой. — Я могу Вам чем-то помочь?..

— Помоги себе, грязный крокодиловый чулок! Не позволю свою дочь обидеть, не позволю мууучить! — взрослая Корова перешла на свист. В этих звуках слышалось отчаяние, которое было не от мира сего, которое только выдумать и можно. Rabies, бешенство, гидрофобия!.. Да, именно такая вот зараза послужила всему причиной. Причиной неприятной, но не смертельной, как думали до сего дня. Трубка уныло валялась на полу, Жанна в шоковом состоянии тянула переслащенный кофе, Корова картинно уткнулась копытом в лицо, пряча глаза от бесстыдно кружащей пируэты матери.

***

— Мам, ты чего сегодня ела?.. — Корова прижалась к стене и будто прилипла к ней от страха. От него же со стены попадали пейзажи Исландии.

— Ничего особенного… Сосисочки, ну, еще какой-то непонятный салат, куда крошат морковку, капусту и яблоки с ананасами. — Мать Коровы сидела в шкафу и слизывала нафталин с вешалки. Ее состояние Блейлер назвал бы шизофренией, но шизофренией постбешенственной, что давало сотню-другую сантиметров почвы для изучения психологии коров.

— Значит… я еду в Европу?

— Едешь.

***

— Так, дети, по одному! По одному, я кому говорю! — грудастая женщина-экспедитор уже второй час силилась усадить строптивых детишек в автобус. Автобус не советский, не такой, как у Пашки, а самый настоящий венгерский Ikarus, на ходу и с лоботряской-собачкою.

— А это Корова, — злобно пропищал парень по кличке Фингал. — Она одна, как этот автобус.

— Ха-ха-ха, — злобно засмеялась толпа.

— Му!

Еще один фингал.

***

«В Европе хорошо. Каждый понедельник мы ходим в Макдональдс, и каждый раз в разных странах. Я нашла парня, его зовут Фингал, после Европ мы поедем к его родителям в Краснодар, жениться. Ну, что еще… По уик-эндам мы посещаем известные музеи. Я уже была в Лувре, Тауэре, Прадо и Пио-Клементино. Очень порадовало то, что коров пускают в любое здание, жмут лапу, делятся преприятной травой. Одним словом, Европа — это очень вкусная страна. Счастливо, мама и папа.

Корова. Корова Фингал».

***

— Викенд? Какой еще Викенд?!

— Это гид, наверное, дочки нашей… Не переживай, дорогой.

— Ладно, иди молоко сливай. Нам предстоит путешествие на юг нашей дорогой отчизны.

— Которая куда вкуснее любой Европы, да?

— Не знаю, у меня голова болит.

— А, может быть, рога?

— Рога? Рога мертвы…