Не с этой волной...

Додуматься, что дверь открывается наружу этой неуклюжей кулеме явно не дано! А нет, догадалась все-таки! Просто удивительно. Он уже подумал, что эта лимита так и останется торчать в стеклянном тамбуре кафешки на Лесном. А там бы ей и место… привратнице. Черная шинель с зелеными петлицами, шапка с косо закрепленной кокардой. Ясно, стрелок ВОХР. Режимных заводов в округе не счесть. Он не у себя на Загородном, здесь такие явления не редкость.

Машинально он поднял взгляд на лицо вошедшей кулемы и поразился контрасту. Ярко-зеленые глаза, нежный овал лица и ироничная улыбка. Кулема, под неодобрительным взглядом продавщицы за стойкой, прошла к вешалке у зеркала и первым делом стянула с головы форменную шапку с косой кокардой. Золотые волосы пролились солнечным ливнем на плечи под черной шинелью. Он невольно залюбовался зрелищем, а девчонка уже стягивала тяжелую, промокшую под ноябрьской моросью шинель, непонятно когда, успев расстегнуть латунные пуговицы. Проворная.

Он заметил, что девчонка у вешалки, раздеваясь, перекладывает из руки в руку тяжеленую толстую книгу в зеленоватой обложке. Редкий цвет, успел подумать он. О де Нил, так этот цвет называли женщины в его семье. Он опять отвлекся и пропустил миг полного преображения кулемы. Перед зеркалом у вешалки легкой рукой поправляла прическу тоненькая барышня в мягком серебристо-голубом пушистом свитере домашней вязки и превосходно скроенной, сшитой явно на заказ юбке из бостона песочного цвета. И все равно, лимита! Таскается в своей чертовой шинели по городу! Могла бы и гражданское надеть на выход. Ведь под шинелью же оделась как человек. Впрочем, что ему за дело.

— Опять читать пришла? — строго спросила продавщица.

Девушка покачала головой, зеркало за стойкой предано отразило переливы золотистой челки и лукавую колдовскую зелень глаз.

— Чего тогда? Ананасов нынче не завезли, бананов тоже…

Девчонка засмеялась, искренне и свежо, посетители переполненного в обеденный перерыв кафе-мороженного на минуту повернули головы в ее сторону.

— Как обычно, что-ли? — буркнула продавщица, девчонка кивнула и сразу расплатилась.

На стойке мигом появилась креманка с черничным мороженным и вишневым сиропом и стакан сливового сока с мякотью.

Неплохо! Он взглянул на свой заказ. То же самое…

Девчонка у стойки прижала свою книжку локтем к боку и взяла в левую руку стакан, в правую креманку с мороженным.

Он почувствовал некоторое смятение. Свободных мест кроме единственного, за его столиком, не было. Так, сейчас эта лимита плюхнется напротив него и начнет либо окать, либо гэкать… Молчать за столом такие не умеют…

Девчонка оглядела зальчик и направилась, конечно же, к его столику.

— Вы позволите? — негромко спросила она, и он удивился, не окает.

— Куда ж я денусь, — со вздохом ответил он.

Тонкие пальцы бестрепетно удерживали запотевший холодный стакан, в другой руке, прижимавшей локтем толстую книгу — ледяная креманка.

— Да садись, чего стоишь! — буркнул он недовольно, будет еще здесь церемонии разводить.

— Просто больше мест нет, — немножко виновато ответила девушка, и легкая улыбка скользнула по ее губам.

Она поставила креманку, высвободив руку, подхватила свою книгу и одновременно поставила на стол стакан с соком и уложила книгу, ничком. Он не успел разглядеть заглавие, а на корешке буквы стерлись. Почему его вдруг заинтересовала эта книга? И где он видел обложку такого цвета? Цвета холодных зеленых морских волн.

— Mal Zeit, — машинально произнес он.

— Und Sie, — немного удивленно ответила зеленоглазая девчонка, — Sie aus Österreich ?

— Нет, помню только «Mal Zeit», няня была немка.

— А-а! — кивнула девчонка, — Ну, тем не менее…

И открыв свою книжку, а он опять не успел разглядеть название, принялась ее спокойно читать. Ну, и зачем ему знать, что она читает? Но, тем не менее, как она говорит, он всмотрелся в строчки распахнутой книги и, к своему удивлению, обнаружил очень знакомый текст. Читать наоборот умеет любой шпаргальщик.

— И зачем вам «Цусима»? — спросил он, совершенно забыв о том, что такие, как он, в отличие от таких, как она, умеют молчать за столом, — На истфак не поступили?

— Ну, да, именно туда, — пожала плечиком девушка и зачерпнула ложечкой свое подтаявшее мороженное.

— Я пошутил.

— А я нет.

— Кафедру истории партии решили своим присутствием осчастливить? — ерничая, продолжал расспрашивать он.

Девушка засмеялась, и посетители опять повернули головы в ее сторону. Его это, невесть почему, раздосадовало.

— Смешно? — строго спросил он.

— Конечно, смешно! Я и КПСС, такие затеи добром не кончаются…

Теперь засмеялся он.

— А я, представьте, истфак как раз и окончил. Теперь в аспирантуре.

— Неужели на кафедре истории КПСС! — ахнула девчонка.

Он, усмехнувшись, покачал головой.

— Служу в военно-морском архиве, специализация Русско-Японская война. А вот вам это все зачем? В кино сниматься не пробовали?

Девчонка переменилась в лице и постучала левой рукой по столешнице.

— Нет! И про драмкружки даже не заговаривайте…

Он хотел спросить почему, но вместо этого засмеялся.

Девчонка вернулась к своей книжке и мороженному.

— И на какую же кафедру, если не секрет, нацелились, милая барышня?

— Археологии.

— И?

— Железо Евразийского степного пояса.

— Да неужели? Золото скифов рассчитываете найти?

— Раннего железа.

— Значит, киммерийцев?

— Как получится…

А на чем срезались в этом году? На Русско-Японской войне, вероятно.

— Нет, к сожалению, билет с этой темой вытянул другой абитуриент. Я бы с ним охотно поменялась, он, я думаю, тоже. Нам взаимно не повезло.

— Что за билет вытянули вы?

— Крестьянские войны и восстание декабристов.

— Только не говорите, что экзамен принимал Раменский!

— Именно он.

— О, господи! Что его к абитуриентам-то вынесло?

— Говорят, пришел искать себе ученика, студенты его уже не устраивали.

— Но вы не стали цитировать ему гипотезу Сечкиной о том, что декабристы в России намеревались сыграть ту историческую роль, которую во Франции сыграла буржуазия?

— Вот именно так, слово в слово.

— Да-а! Удивляюсь, что вы живы остались.

— По-моему, ему тоже досталось, — скромно заметила девушка.

— Ну-ка, ну-ка?

— Да так, ничего особенного, просто предложила ему осознать, что у нас в стране археологических памятников в год гибнет сотни и сотни. А они специалистов перестали выпускать под тем предлогом, что трудоустроить их потом не представляется возможным.Стране больше нужны руководящие и направляющие идеологически выдержанные историки и преподаватели истории. А еще мне, как будущему археологу, все его тайные общества и зеленые книги, до фонаря, зеленого же. И если он не желает и впредь лицезреть перед собой мою необразованную особу, пусть похлопочет о том, чтобы абитура на кафедру археологии шла отдельным потоком и сдавала то, что нужно археологам.

— Да-а, барышня, вы больше уж сами не хлопочите, поступайте в какой-нибудь другой ВУЗ.

— Здесь школа, — грустно ответила девушка, — Да и Раменский честный ученый, нарочно он бы меня не засыпал. Сама я хороша, с этой конъюнктурщицей Сечкиной. Ведь чувствовала, что фальшь, нет, надо было процитировать.

— Да, — спохватился он, — А ваш интерес к Цусиме чем объяснить?

— А это… Ну, для меня это особая тема. Мой прадед..

— Служил на крейсере «Орел»…

— Как вы догадались?

Горькое разочарование искривило его губы.

— Если бы вы только знали, какое количество прямых потомков героев Цусимы встречал я в своей жизни.

— У вас есть спички?

— Здесь не курят…

— А мне не для курения.

Он молча подал ей коробок. Продолжать разговор уже не хотелось. Девчонка высыпала из коробка спички и удовлетворенно кивнула.

— Должно хватить. Вот взгляните, это мой прадед, матрос служивший вестовым у одного из лейтенантов на «Орле».

Девчонка уложила спичку на столешницу, и продолжила.

— Четверо его детей, Петр, Лидия, Татьяна и Нина.

Еще четыре спички легли веером на столешницу. Прогрессия, как же он сам об этом не подумал!

— У Нины, Лидии и Петра по трое детей, а у Татьяны только один.

Новая партия спичек удлинила «веер» на столешнице.

— В моем поколении прямых потомков Федора Емельянова, нашего прадеда уже, извольте сами сосчитать…

На столешницу были уложены еще двадцать три спички.

Он вздрогнул при упоминании имени вестового и вгляделся в лицо девчонки.

— Вы носите фамилию прадеда?

— Нет, бабушка ведь вышла замуж и взяла фамилию мужа. И это фамилия моего отца, и моя пока еще…

Девчонка взглянула на часы на руке, охнула и подскочила, подхватив свою книжку.

— Всего доброго, — пожелала она ему уже на ходу.

Потом девчонка схватила с вешалки свою шапку и, накинув шинель, не застегиваясь, выскочила из кафе, по дороге опять спутав в какую сторону, открывается дверь. Он сидел и смотрел ей вслед, не в силах ничего предпринять.

— Ваше благородие, как же вы, а?

Зачем вы так от? О маменьке подумали бы…

— Не могу, Федор, отпусти, ради Бога… Жить слепым…

— Ну и что же, что незрячим, ваше благородие, остальное-то цело все! А вас как дома ждут, ну вспомните вы их.

— Отпусти, братец, прошу…

— Так ваше благородие, до фальшборта ведь сами добрались, хоть и незрячий. Пожалейте вы хоть меня, мичман погиб, не доглядел я. Двое вас было у меня, на руках. Хоть вы потерпите чуток, авось приноровитесь. Что я матерям вашим скажу, а, когда в Кронштадт вернемся…

— Не держи, Федор!

— Тогда так, ваше благородие. Давайте недельку обождем. Одну ведь только недельку и прошу. Потом, если надумаете опять, не стану держать. Значит, так тому и быть. Одну только недельку за ради Христа…

Прямой потомок лейтенанта, потерявшего зрение в Цусимском сражении, долго смотрел на разложенные веером спички, на таявшее в креманке мороженное и нетронутый сок в стакане. Невеста тогда дождалась своего лейтенанта и вышла за него, несмотря на все его благородные порывы вернуть ей слово. А в семье сохранилось предание о вестовом, спасшем жизнь лейтенанту. И наставление молодежи, если станет невмоготу, отложи роковое решение на неделю. Всего только на одну неделю...

Подошла продавщица, кафе опустело, и она принялась убирать со столов.

— Обычно эта девчонка сама убирает со столика за собой, — пробормотала продавщица, — Видно, сегодня сильно опаздывала.

— А почему вы сказали ей об ананасах и бананах?

— Так мартышки они глупые, вот почему! Мыслимое ли дело в стрелки ВОХР идти! Это девчонкам-то?

— С какого она завода?

— А бог ее знает! Здесь этих заводов…

Он много раз еще приходил в это кафе и садился за тот самый столик. Долгие годы, пока кафе не выкупил какой-то деятель из нуворишей и не устроил там казино. После хождение в кафе, ставшее для него уже привычкой, утратило смысл. Ждать зеленоглазую в казино было совершенно безнадежно.