Георгиевская ленточка

1

Вечерняя электричка подходила к перрону. Пассажиры приготовились выходить. Бабка с большой корзиной, в которой лежала всякая мелочь, попыталась протиснуться сквозь толпу выходивших прямо к двери, но ей не дали этого сделать стоявшие тут же молодые люди. Группа молодёжи весело болтала о своих делах и смеялась, когда один паренёк низкого роста говорил какую-нибудь шутку, причём обязательно, ниже пояса. Старушка начала ворчать, но никто не обращал на это никакого внимания.

Электричка остановилась, открылись двери, и поток пассажиров хлынул на залитый весенним солнцем перрон. Воздух был свеж и чист после прошедшего дождя. В лужах купались птицы. Вся пыль была смыта с распускающейся листвы деревьев. В свои права вступил последний весенний месяц.

Бабка с корзиной спокойно и свободно вышла из вагона и направилась в сторону метро. Вокруг суетился народ. Все спешили по своим делам.

— Во, спешат, всё, спешат…. А куды… Зачем? — задавала сама себе вопросы старушка.

Зоя Григорьевна Синицына, так звали старушку, совсем недавно разменяла седьмой десяток. Но, не смотря на это, выглядела моложе своих лет. Она была одета в демисезонное пальто, которое скрывало давно потерявшую цвет юбку, на ногах тапочки, а на голове повязан платок, который так же потерял цвет.

Глаза у Зои Григорьевны чистые и ясные светились какой-то лукавинкой. И даже тогда, когда она ворчала из-за того, что её не пустили к двери в тамбуре, в них не было злости. Овальное лицо чистое и светлое, хоть и покрывали бороздки морщин его.

Остановившись передохнуть, Зоя Григорьевна стала смотреть по сторонам и на людей, проходивших мимо. Кто-то бросил окурок, который, не долетев до урны, упал на плитку.

— Тьфу, ну что за бескультурье. В наше время такого не было… — вновь стала ворчать бабка.

Постояв и отдохнув, старушка вновь пошла. Вошла в здание метро, прошла турникеты, и спустилась на платформу. Подождав, буквально минуту, села в подошедшую электричку. Посмотрев вокруг, Зоя Григорьевна увидела возле себя парня из той самой группы молодёжи, которая не пустила её к двери. Сейчас он был один, сидел рядом и пил пиво прямо из горла бутылки.

— Милок, не скажешь, сколько времени? — спросила старушка.

Жуя жвачку, сделал глоток, и достав мобильный телефон, ответил:

— Половина седьмого, бабуль.

— Спасибо, милок.

Милок ничего не ответил, а стал что-то набирать на мобильнике. Зоя Григорьевна больше ни о чём не спрашивала своего соседа.

Проехав четыре станции, Зоя Григорьевна и её попутчик вышли вместе и направились к выходу.

Дома старушка рассказала про молодого человека, с которым ей пришлось ехать в пригородной электричке и в метро.

— Ха, бабуля, так это ж Колька Иванов. Мой одногруппник, — сказала восемнадцатилетняя внучка Вера и засмеялась. — Снова за город ездили. А завтра всей компашки снова на занятиях не будет. Скажут потом, что болели, — чмокнув Зою Григорьевну в щёку, Вера ушла к себе в комнату.

Девушка была выше среднего роста, прямые длинные белые волосы, были аккуратно уложенны в причёску, на круглом чистом лице минимум косметики, большие голубые глаза полны тепла и доброты. Вера любила свою бабушку и очень часто рассказывала о ней.

Вера села на диван и хотела читать книгу. Вдруг зазвонил мобильный телефон.

— Алло! — ответила Вера. — Хорошо, сейчас буду.

— И куда это ты? — спросила Зоя Григорьевна, увидев, как внучка надевает туфли.

— Скоро буду, — ответила та и вышла.

Через полчаса Вера вернулась.

— Ну, и куда тебя носило?

— К старосте группы. У нас мероприятия проводятся, посвящённые Дню Победы. Готовимся. Надо было кое-что решить.

— А завтра никак нельзя?

— Нет. Завтра одно мероприятие, послезавтра другое. А готовить уже надо, — ответила Вера и прошла к себе.

Началась новая неделя. Первый её день прошёл быстро и, как всегда, в делах и заботах. Зоя Григорьевна переделала почти всё. Вечером, вернувшись с занятий из университета, Вера сказала бабушке:

— Бабуль, меня попросили тебе передать, завтра, у нас в Университете, мероприятие. Тебя приглашают выступить перед студентами нашей группы и рассказать историю, которая произошла во время Великой Отечественной войны, — девушка протянула открытку, легко перетянутую Георгиевской ленточкой.

— Ой, а что мне вам такое рассказать? — всплеснула руками Зоя Григорьевна.

— Что-нибудь. Ты же мне вон сколько историй рассказывала.

— Ну, хорошо. Приду и расскажу.

— Да, бабушка, за тобой заедут в половине одиннадцатого. Будь готова.

— Хорошо, Вера.

Вера чмокнула Зою Григорьевну в щёку, поставила тарелки, положила вилки, поставила на стол еду. Поужинали, разговаривая о том, о сём.

— Как прошёл день? — спросила Зоя Григорьевна Веру.

— Хорошо.

— Не было Кольки?

— Которого ты встретила? Нет. Не было. Но, завтра точно будет.

— Что за молодёжь пошла, — стала сетовать старушка. — ничего им не надо: лишь бы пиво пить. В наше время такого не было.

— Ой, бабуль, и в ваше время всего хватало. Сама же рассказывала, как махорку твой брат у отца тырил.

— Ой, да, было дело… Ты права, Вера, и у нас всего хватало. Но такого не было, чтобы средь бела дня молодёжь в общественном месте пиво, как воду, пило. И девки не курили так, как сейчас. Во всяком случае, не так заметно это было.

— Ай, бабушка, и тогда, и сейчас всего хватало и хватает.

— И не говори, внученька.

Вера налила чай в чашки, поставила на стол вазочки с печеньем и вареньем.

После ужина Зоя Григорьевна, сев в кресло, прочла поздравление и приглашение, потом взяла в руки упавшую на колени Георгиевскую ленточку, посмотрела на неё и глубоко вздохнула. Обвела комнату взглядом, останавливаясь на отдельных вещах, книгах, альбомах. Подошла к книжному шкафу и достала фотоальбом с чёрно-белыми фотографиями, на которых были запечатлены жители деревни Нижняя Ланна в окружении солдат, освободивших их деревню. Все улыбались.

Но какой ценой досталось это освобождение… Знают теперь немногие. Из старожилов деревни Нижняя Ланна, кто пережил этот ужас и страх освобождения, остались только она, Зоя Григорьевна, и ещё пара человек. Остальные умерли, кто от старости, кто из-за болезней.

Старушка положила альбом назад на место и пошла отдыхать. Георгиевскую ленточку вместе с приглашением и открыткой она положила рядом с кроватью на журнальный столик.

2

Вторник выдался тёплым и солнечным днём. В открытое окно ворвался лёгкий и свежий ветер и вздул занавеску со шторами, как паруса на корабле.

Зоя Григорьевна проснулась в тот момент, когда внучка Вера уже уходила на учёбу. Ночью старушка не могла долго уснуть. Всё думала над тем, какую же историю рассказать молодым, у большинства из которых из увлечений только одно: пиво-водка-сигареты, компьютерные игры-стрелялки, мобильные телефоны, дискотеки в ночных клубах.

В половине одиннадцатого за Зоей Григорьевной заехали. К этому времени она уже была готова, вышла на улицу и вдохнув свежего воздуха. Возле подъезда она увидела машину серебристого цвета и молодого человека высокого роста. Увидев Зою Григорьевну, он окликнул её:

— Зоя Григорьевна!

— Да.

— Прошу вас, — сказал молодой человек открыл заднюю дверцу машины.

— Благодарю, — Зоя Григорьевна села в машину.

Закрыв дверь, обойдя машину, парень сел на место водителя, завёл машину и они поехали в университет. Солнце ярко светило с небосклона, радуя глаз. Ни одна тучка не заслонила его, видимо, испугались или просто не захотели нарушать красоту предпраздничного дня.

До места доехали минут за десять. Водитель, он представился Зое Григорьевне Костей, так же, как и возле дома, вышел из машины, обошёл её и открыв дверь, помог выйти старушке.

Они вместе вошли в здание, Костя помог Зое Григорьевне подняться на третий этаж и проводил её до актового зала. В зале уже собирались студенты. Вера встретила бабушку и проводила её к первому ряду кресел, посадив на крайнее свободное.

В зале было шумно от разноголосого гомона студентов и музыки. Ровно в одиннадцать часов музыка перестала играть, на сцену вышел ведущий, яркий, вместо тусклого, свет рампы и ламп осветил сцену.

— Дорогие друзья! — начал ведущий, когда в зале стало тихо. — Послезавтра, мы с вами будем отмечать очередную великую дату — День Победы в Великой Отечественной Войне против Немецко-фашистских захватчиков. Сколько горя и зла принесла эта война. Миллионы людей не вернулись домой с полей сражений. Тысячи получили увечья и раны, которые не заживут у людей никогда, потому что это ни только раны полученные в боях, но и психологические. Мы собрались с вами в этом зале, для того, чтобы вспомнить всех тех людей, кто встал на защиту своего отечества…

Ведущий продолжал говорить, Зоя Григорьевна слушала его внимательно, но в тоже время, осматривала зал и присутствующих. Преподаватели, сидевшие на первом ряду, были одеты в строгие костюмы, студенты же кто в чём, как кому удобно. Но у каждого сидящего была приколота на груди Георгиевская ленточка. У Зои Григорьевны она тоже была.

После вступительных слов ведущего начался концерт. Его участники выходили и показывали номера: кто пел, кто танцевал, кто рассказывал стих. После очередного выступления на сцену вышел ведущий и объявил:

— Дорогие друзья! А сейчас перед вами выступит человек, которого мы специально пригласили на наше мероприятия, чтобы он рассказал нам интересную историю, произошедшую с ним в годы Великой Отечественной Войны. А пригласили мы бабушку нашей студентки Веры Синицыной Зою Григорьевну Синицыну. Поприветствуем нашу гостью аплодисментами, друзья.

В зале захлопали. Зоя Григорьевна встала со своего места и направилась к сцене. Ведущий подал ей руку и подвёл к микрофону. Сердце у Зои Григорьевны от волнения колотилось в груди. Она посмотрела в зал, увидела внучку, пробежала взглядом по рядам сидящий. Остановила свой взор на одном потом на другом студенте. Вдруг взгляд упал на студента, сидевшего в пятом ряду. Это был тот самый милок, с которым бабка познакомилась в электричке и Верен однокурсник. Сидел он развалившись, было видно, что ему абсолютно не интересно мероприятие. А весь его вид говорил, что ему наплевать на всё.

Перебрав в памяти множество историй, которые Зоя Григорьевна рассказывала внучке, она решила рассказать ту, которую она вспомнила накануне, пересматривая фотоальбом.

3

— Ребята, — сказала Зоя Григорьевна, — актив вашего университета попросил меня рассказать вам историю из моей жизни, которая произошла в годы Великой Отечественной Войны. Сегодня модно говорить о патриотизме и героизме советского народа, его отваге и мужестве. Я расскажу вам историю, увы, не о мужестве и героизме. Я расскажу вам о том, как нелепо погиб мой брат Толик.

Нас, детей, было шестеро в семье. Двое братьев и четыре сестры. Самой младшей была я. Мне весной 1941 года исполнилось шесть лет. Мы жили в деревне Нижняя Ланна, что в Полтавской области. Деревня была сравнительно небольшой. Наш дом стоял в стороне от центральной дороги. Сразу за нашим огородом начиналось колхозное поле. Разделяла огород и поле небольшая межа, по которой могла проехать только телега, запряжённая лошадью. На одной из окраин стояли мельница и амбар, в котором хранилось колхозное зерно, заготовляемое жителями каждый год. С другой окраины, в километре от деревни течёт река Орчик, заросшая камышом, раньше имевшая пристань, где деревенские ребята купали коней и сами купались.

Всё было хорошо: пахались и засевались поля и огороды, цвели сады. Не успели отгреметь и отшуметь первые проливные дожди с грозами, напитавшие землю живительной влагой, как летом 1941 года началась Великая Отечественная Война. А уже в сентябре того же года немцы оккупировали Нижнюю Ланну. В первый день оккупации амбар переделали под их военный склад, а зерно выкинули на улицу. Жители хотели забрать его и сохранить, но фашисты не дали им этого сделать. Оно так и сгнило от дождей. Оставшиеся в деревне мужики пытались было ночью скрасть хоть немного, хоть малым детям, нам то есть, на лепёшки, да куда там. Немцы своего часового поставили, который не давал подходить к амбару, а замечая приближающуюся тень, стрелял. Да не в воздух, а так, чтоб пуля аккурат ранила человека. Есть в деревне и сельсовет. Из него фашисты сделали штаб.

Зал молчал.

— Прошло ещё дней десять-пятнадцать, — продолжала рассказ Зоя Григорьевна, — и утром, когда ещё только занимался рассвет, в дом постучали, мама открыла дверь. Я с сёстрами спала на полатях, братья на железных кроватях. Мы все проснулись от стука и стали слушать. Вошли трое.

— А, русиш стерва! — гаркнул вошедший немец. — курка, млеко давай!

— Нет у меня ни молока, ни кур, — стала оправдываться мата.

— Русиш шлюха! Жрать давай! Кюрва!

— Нет у меня еды. Одна только ботва горькая, — оправдывалась мама.

Солдат наотмашь ударил её по лицу. Мама упала на пол. Вошедшие засмеялись. Мы лежали чуть дыша. Один из вошедших заглянул в спальню, увидав братьев, подошёл к ним, сбросил рывком одеяло и приказал:

— Встать, матку вашью!

Братья вскочили. Вошёл ещё один немец. Так же подошёл и стал смотреть. Потом он подошёл к полатям, отдёрнул занавеску и увидел меня с сёстрами. Усмехнулся. Взгляд его был колючим и холодным. Он протянул руки ко мне, дотронулся до лица.

— Не тронь её! — крикнула вбежавшая мама.

— Красна девка! Ладна девка! — говорил немец, тыча пальцем в сестёр.

Ещё раз посмотрел на нас, усмехнулся, и пошёл вон. За ним вышел и первый. Они о чём-то переговорили, кто-то заглянул в котелки, но там, было пусто. (В первые же дни немцы прошлись по домам и забрали для себя всю скотину, которая только имелась в деревне. Тех, кто пытался не дать, били нещадно до полусмерти).

Тот, который ударил маму, сказал:

— Одьевайся, бьери севоих убилюдков и топай за нами. Поняль?

Мама стала собираться. Я стала плакать. Меня успокаивали, как могли. Фашисты смотрели, как мы одеваемся.

— Шнеле! Шнеле! — торопили они. — Русиш свинья. Шнеле!

Тогда вторые сутки лил дождь. Дороги развезло так, что невозможно было пройти, ноги вязли в песочной жиже.

Толик взял меня на руки, и мы пошли. К этому времени дождь не прекратился. Брат нёс меня, а его ноги скользили в грязи и вязли.

— Давай её мне, — говорила мама, но Толик не дал.

К клубу согнали всех жителей. В этот момент дождь прекратился, словно сжалился над нами. Из штаба вышло трое офицеров. У одного из них был лист бумаги, на котором, как мы скоро узнали, были имена наших братьев и сестёр. Он сказал для чего мы здесь и стал читать фамилии и имена. Кого называл, выходил из толпы и шёл туда, куда ему указывали. А потом конвой окружил ребят. И тут раздался плач тех, у кого забрали детей. Кто-то пытался бежать к своему ребёнку, но его останавливали автоматные очереди. Нам повезло. Никого не забрали. Все мы были моложе восемнадцати лет.

Тогда многих юношей и девушек, которые были старше восемнадцати лет, немцы вывезли на каторгу в Германию.

Прошло ещё несколько дней. Жителей Нижняя Ланна, у которых поселились немцы, выгнали жить на улицу. Многие вырыли себе землянки на колхозном поле за нашим домом.

Нашу семью эта беда обошла стороной, и мама благодарила за это бога. Но, к сожалению, она пришла оттуда, откуда её совсем не ждали. Я хорошо запомнила на всю жизнь, как это случилось. Мне весной 1943 исполнилось восемь, а Толику не было и восемнадцати лет.

Зал слушал рассказ, затаив дыхание. Даже самые хулиганистые ребята сидели тихо, всё внимание обратив на рассказчицу. А Зоя Григорьевна тем временем продолжала:

— Летом 1943 года советские войска, как вызнаете, начали наступать и освобождать Советский Союз. В сентябре Красная Армия подошла к границам Полтавской области. Когда освобождали нашу деревню от немцев, войска наши наступали по всем фронтам.

Накануне 21 сентября в округе вдруг стало тихо. Даже ветра не было, и птицы, которые остались к этому времени в округе, смолкли. А всех домашних животных к этому времени давно съели.

С самого утра, ещё только загоралась заря, жители деревни Нижняя Ланна были переполошены автоматными, пулемётными выстрелами и раскатами грома. Это била артиллерия наших войск. Немцы в этот момент озверели, стреляли по всему, что двигалось, поджигали дома и сараи, и сельчанам пришлось прятаться. Прятались, кто, где мог: в землянках, в оврагах, в домах, которые называли хуторами, а в основном все были у речки Орчик в камышах.

Когда раздались первые выстрелы, а потом начался бой, нас мама разбудила:

— Собирайтесь, детки, — сказала она, — видно сегодня деревню нашу освободят.

— Почему ты так решила, мам? — спросил Толик.

— Слышите, дети? В нашу сторону палят, а фашисты мечутся по деревне.

Мы посмотрели в окно, немцы и вправду бегали по деревне с криками и ругались по-немецки. Одевшись наспех, мы побежали к Орчеку. Нас обгоняли Нижнелановцы. Кто-то взял меня к себе на руки. Бой приближался. Слева, справа, и сзади нас в километре от деревни, взрывались снаряды. Фонтаны земли били вверх. Кричали и плакали дети. Кого-то ранило пулей, его тут же бабы перевязывали, разрывая подолы юбок и рубах, и продолжали бежать.

Мы укрылись в речных камышах, и целый день просидели в них. Сидеть было очень тяжело, потому что было жарко и душно от травы, а рядом, почти в нескольких метрах шёл бой и рвались снаряды, фонтанировала земля, гибли люди, плакали маленькие дети, их успокаивали матери колыбельными песнями. Но один малыш никак не мог успокоится и всё плакал и плакал.

Чтобы не привлекать внимания, говорили шёпотом.

— Никак не успокоишь… — сказала мама.

— Нет, — чуть не плача ответила мать малыша.

— Выдать может. Надо утопить… — вздохнула мама.

— Что ты?! что ты?!

Но мама наша, взяв малыша, попыталась успокоить его вначале. Но малыш кричал, видимо его что-то беспокоило. И тогда, перекрестив его, мать сказала:

— Прости господи, меня грешную и прими душу ангелочка сего, — и, с этими словами, утопила малыша.

На некоторое время вокруг стало тихо, поблизости слышалась немецкая речь. Несколько человек прочёсывали берег Орчека в поисках людей, чтобы выместить свою злобу. Никто не крикнул и не шевельнулся. Лишь мать утопленного малыша, застонав, потеряла сознание, но её быстро привели в чувство. Некоторое время она смотрела на окружающих бессмысленным взглядом, хотела крикнуть, но в это время вновь заговорили автоматы и пулемёты.

Фашисты не хотели отдавать ни клочка земли, но под вечер русские войска огромной силой начали вытеснять немцев. Те отступили. Скоро послышалась русская речь. Из-за небольшой горы появились наши солдаты.

— Проверить камыши, — раздался приказ, — всех немцев расстреливать немедленно!

— Есть!

Толя очень обрадовался русской речи.

— Сейчас я скажу им, что тут деревенские жители и их много.

— Не надо, сынок, — попросила мама, — не надо, не ходи.

— Ничего, мама, всё будет хорошо. Это же наши, русские, они не будут стрелять в безоружного, — и обрадованный, побежал навстречу, чтобы сообщить солдатам, что мы, сельчане здесь, и что нас много и мы очень рады освобождению Нижних Ланн от фашистов.

И только он выскочил из камыша, раздалась автоматная очередь и крик брата:

— Мааааамммааааа! Прооосссттттиииии!

Автомат замолчал, а Толик, взмахнув руками, рухнул в камыши.

— Аааааа! — закричала мама. — Неееет! Тоооооляяяяяя! — она бросилась к нему, и упав рядом, стала биться в истерике.

К ней подбежали сельчане и солдаты. Мама рыдала.

— Кто стрелял?

— Я! — молодой солдат бросил автомат на землю. — Прости меня, мать. Не разобрал я. Думал немец это.

Мама подняла на него голову и посмотрела солдату в глаза.

— Бог тебе судья, — тихо проговорила мама.

Толика похоронили. Солдат, что убил его, сам копал могилу, а утром его нашли повешенным на ремне. Не выдержав, он пошёл ночью к яблоне, сделал петлю и повесился.

Вот так нелепо погиб мой брат. В нашей деревне очень много погибло тогда солдат при освобождении. На кладбище у нас есть братская могила, среди них и летчики.

4

Зоя Григорьевна закончила рассказ и замолчала. В актовом зале наступила тишина, которая длилась минут пять. А потом раздались удары похожие на пулемётную очередь. Свет рампы мешал разглядеть происходящее, но присмотревшись, можно было увидеть, что «пулемётная очередь» — это хлопали кресла, Собравшиеся вставали с мест. После чего раздались аплодисменты, которые продолжались довольно долго.

Сердце у Зои Григорьевны готово было выскочить из груди. Она стояла на сцене, из глаз текли слёзы. В этот момент, никто даже и не увидел, к ней подошёл Колька, взял микрофон и обращаясь к старушке:

— Зоя Григорьевна, меня никто не просил сейчас выходить сюда, на сцену. Многие сейчас думают, что я веду себя плохо в этот момент. Но я так не считаю. Да, я не отличник и, даже, не хорошист. Я постоянно получаю «неуд» за своё поведение, ругаюсь матом, распиваю спиртное в общественных местах, грублю старшим. Когда мы с вами ехали в одной электричке, нагрубил вам, отпускал шутки неприличные. А вот сегодня услышал от вас историю о вашем брате и… Кто-то спросит: Колька, что ты можешь вообще понимать?

— Да, Колька, что ты можешь понимать? — раздался голос из зала.

— Что?

— Да, что?

— А что можете понимать вы, кто нацепил на себя Георгиевские ленточки? Мы их надеваем только один раз, как какое-то украшение. Что это даёт? Если ты прицепил ленточку, то от этого у тебя не прибавится патриотизма. А через день-другой всё забывается. У всех нас в Великую Отечественную Войну воевали деды и погибали. А что мы помним из этого? Ничего. Потому что нам прививают другие ценности: жвачку, пиво, сигареты, секс, свободное отношение. А уважение к старшим кто прививает? Родители? Учителя? Педагоги? Кто?

Зал молчал. Ведущий хотел что-то сказать, но Колька ему не дал:

— Сегодня, даже детей в школе не учат тому, что надо уступать место в общественном транспорте пожилым и больным людям. Я сам не уступаю, и я не хвалюсь этим, — Колька помолчал. — В выходные дни, мы с ребятами ездили за город на пикник. Да, выпили как следует. Но… Когда мы отдыхали, я отошёл по нужде. Углубился немного в лес, прошёл метров тридцать и наступил на бугорок. Он был мягким. Пнул ногой, земля поддалась. Я ковырнул носком сильнее и… подцепил что-то. Это оказалась каска со звездой времён Великой Отечественной Войны. Позвал ребят. И мы вместе стали копать в том месте. Мы нашли, помимо каски, котелок и ложку, фляжку и пуговицу.

— И что вы сделали? — спросил кто-то.

— Вот именно, что ничего. Потому что были пьяные. Мы их закопали обратно и поехали домой. Тогда-то мы и встретили Зою Григорьевну. А что сделали для увековечивания памяти все те, кто тут собрался? Песенки, стишочки — всё это ерунда! Спели и забыли. А завтра уже дискотеки, тусовки, гламур! И всё лишь для того, чтобы впустую провести время. Даю слово, Зоя Григорьевна, вам и всем сидящим, что мы привезём нами найденное, сдадим в музей и поможем в поисках других погибших.

— Храни тебя господь, Коля, — Зоя Григорьевна перекрестила юношу.

— Спасибо, — ответил он.

Зал молчал. Колька укрепил микрофон и спустился, помогая Зое Григорьевне. Он помог сесть старушке на место и прошёл на своё. Концерт продолжился.

А уже через час, машина, которую вёл Костя, везла Зою Григорьевну, Веру и Колю обратно домой. Вначале Вера не хотела, чтобы Колька ехал с ними, но её бабушка настояла на этом. Дома они организовали чаепитие.

— Да, Колька, ты дал сегодня. Никто не ожидал от тебя такого, — сказала Вера.

— Я ничего особенного не сказал. Только то, что думал на тот момент.

Помолчали.

— Костя, Вера, поедите с нами?

— Спрашиваешь…

Зоя Григорьевна принесла фотоальбом и показала фотографию, где жители деревни Нижняя Лана в окружении солдат.

___________________

Прошёл праздник День победы, светлый, тёплый и радостный. А через несколько дней после него группа ребят привезли каску с красной звездой, котелок, ложку, фляжку и пуговицу и отдали всё это поисковой группе, созданной при военно-историческом музее. На церемонии передачи присутствовала и Зоя Григорьевна Синицына с внучкой Верой.

31 марта 2012 г. Беларусь. г. Лепель.