ЭЛЬЗА ЧУГУНКИНА

Эльза Чугункина принадлежала к преследовавшимся, всячески ущемлявшимся по всему Cоюзу «бывшим людям»: дочь крупного торговца каслинским литьём. В её родном роскошном особняке на Литейном проспекте в Петербурге всё было отлито из чугуна, даже колыбель, тарелки и пальмы в зимнем саду. Такая обстановка сформировала характер изысканный и твёрдый, впрочем с некоторым избытком. Эльза от души увлекалась музыкой и металлургией. Как и многие в ту пору, Чугункина грезила о железном человеке, творящем медную мелодию бытия. Поэтому когда Эльзе исполнилось 16, она уже блистала в богемной среде. Её ремесленно-артистические салоны собирали по субботам цвет экзальтированной столицы.

Там танцевали танго, точили на фрезерных станках шестерни, боролись по-французски, слегка вдыхали кокаин и сочиняли стихи, под настроение звали медведей, Распутина и путиловских рабочих, поили их допьяна и плясали с ними «камаринского».

Немолодой и женатый, но знаменитый поэт Андрей Белый особенно увлёкся самобытной, норовистой и бойкой девой. Надо ли говорить, что вдобавок к внутренним достоинствам Эльза была несказанно хороша внешне и неприлично богата. Её стать русской боярышни, васильковые очи, белая кожа, золотая коса и коралловые уста, словно предание Руси изначальной, яхонтовой и смарагдовой, дорогого стоили. Не из-за такой ли лермонтовский купец Калашников выходил на бой жестокий, кулачный с лютым опричником? Вот и Белый подвергся испытанию.

Как-то Эльза благосклонно приняла воздыхателя в любимой кованой беседке с великолепной керамической плавильней в центре. На его глазах мастерица отлила из кипящего чугуна изумительный цветок и, не остудив, с пылу с жару, держа щипцами, протянула поэту полюбоваться. Насквозь прококаиненный, обуреваемый возвышенными чувствами Андрюша, не раздумывая, выхватил голыми руками раскалённый шедевр. Белый старательно изображал лицом восторг вопреки тому, чтоопалённые ладони причиняли адскую боль, и в угоду барышне любовался пышущим произведением искусства. Эльза же, звонко лязгая специальными звучащими решётками, затворами и калитками, изобретательно устроенными ею в ограде, исполнила кавалеру свою романтическую фантазию «Облаянной индустриальной юности». Вконец осатаневший ницшеанец смахнул c мраморного столика на каменные плиты пола бутылку французского шампанского и сунул в освободившееся вёдёрко со льдом cожжённые длани, едва не грохнувшись в обморок от перепада ощущений. Ноги любезников очаровательно покрыла розовая пена, а грудь поэта исторгла выстраданный экспромт:

Цветок чугунный, Благая Дочь Плавильни!

Когда Державный Питер по-павлиньи

Свой хвост дворцов и звёзд

Распустит юбкой на качелях

Горбов Урала чёрных,

С которых ты низверглась,

Рассвета розовый металл

Пролей оплавленной рекой

Мне на тело,

И бей по мне, как по железу,

Корёжь мне шкуру, душу,

Чтоб искры разлетелись

Шмелями боли.

Изжаленной любви награда —

Кровавые мозоли,

Предвестники невиданной судьбы,

С губами спутать можно.

Но ты — целуй!

Хоть до смерти меня,

Я испустить готов

Весь дух

Свой Белый,

В Поля Прекрасной Девы,

Пусть жизни будет стоить

Твоё искусство —

Не убоюсь!

Белого Андрея после катаклизма в беседке лечили долго и усердно, вплоть до того, что перекрестили в Чёрного Сашу. Но Чугункина так и не удостоила его взаимности, сочтя недостаточно упорным на пути к цели. И так бы ей и ходить в непорочных девах, если бы не революция. Разбушевавшиеся балтийские матросики быстро и многократно исправили поэтическое упущение во время разудалой экспроприации 1918 года. Правда пару кронштадтских шей Эльза всё же успела свернуть, но вычурная, хоть и чугунная жизнь Эльзы была превращена в бесполезный железный хлам. Родителей утопили в ковше со свежей плавкой, золото, бриллианты и валюту разграбили, а саму благовоспитанную чаровницу вышвырнули из шикарного дома на улицу. В возрасте 18 лет началась её «гражданская война».

Эльза пробралась на Дон, вступила в Добровольческую армию. Чудом уцелела в ледяном походе генерала Корнилова и победоносно вернулась с разросшимися полками.

Под высоким донским солнцем носилась по бескрайней степи на вороном коне, лихо рубая врагов в сумасшедших кавалерийских атаках. И бежала ночью от лавин огня, пущенного по сухой траве красногвардейскими бандитами Сиверса.

Распускала на ремни дублёные большевистские шкуры в контрразведке у Деникина. Замерзала в глухих чащобах Урала, отбиваясь от пугачёвствующего сброда всех мастей. Гранёным штыком пригвождала по двое враз к стенам сибирских изб китайских наёмников-изуверов. Отлавливала обозы продразвёрстки и конопатила глотки «уполномоченных» урок пшеницей из мешков. Погибала от жажды в прикаспийских солончаках. Громила и вешала комиссаров в Украине. Оказалась в плену у батьки Махно и в философском диспуте заслужила свободу. Металась в бреду в тифозном вагоне на станции Хацапетовка. Под стрёкот цикад и ласковый плеск прибоя расстреливала на жёлтом песочке портовых подпольщиков в Крыму. Чугункина изводила красную чуму изо всех сил. Но тщетно.

Закончилась война для Эльзы в Коктебеле. Максимилиан Волошин напрасно уговаривал лихую амазонку остаться в его усадьбе. Чугункина не соблазнилась ролью тайной музы одарённого, сластолюбивого толстяка. Ей хотелось опроститься, стать частью серого стада. Она сдалась в плен и покаялась. Розалия Землячка-Залкинд не угробила её на барже в Чёрном море вместе с другими белыми офицерами только потому, что прадедушка Чугункиной по материнской линии был немецким евреем и поэтому она хорошо рассказала несколько одесских анекдотов. Розалия сочла, что есть надежда сделать из неё лояльную гражданку совдепии и выправила в канцелярии ЧК новые документы на мещанку Эльзу c трудно произносимой фамилией. Матёрая каторжанка пожелала ей впредь никогда не попадаться в карающие лапы органов, жить незаметно и тихо, затерявшись в каком-нибудь большом городе, но только не в родном Питере, и прогнала с миром. Эльза направилась в златоглавую Москву, где ещё позвякивали колокола, но грозное и ненавистное звание чекиста гремело куда как громче. Там Чугункина и поступила в трудовое рабство на фабрику музыкальных инструментов им. тов. Сталина. Во всё это время она никого не любила. Сердце её пустовало и мёрзло.