Властитель дум

Отвратительно пахнущий дым дешевой сигары пластами плыл по салону первого класса, заставляя мужчин покашливать, а женщин — брезгливо морщить припудренные носы.

— Что он себе позволяет?! — Возмущенно прошипела блеклого вида дама лет сорока пяти в огромной, размером с тележное колесо, белой шляпе с вуалью, делающей ее похожей на безумного пасечника.

— Он курит. Сигару. — Лаконично ответил ее спутник в черном сюртуке, полосатых брюках и котелке, всеми силами стараясь не смотреть на курильщика.

— Пьер, мне сейчас станет дурно, — не унималась пасечница. — Сделайте что-нибудь, будьте джентльменом!

Пьер вздохнул, поманил пальцем официанта в белом матросском бушлате, и, когда тот скользнул к столику и угодливо наклонился (масляная улыбка, салфетка через руку, набрильолиненный чуб из-под бескозырки), тихонько проговорил, указывая глазами на владельца сигары: «братец, ты не мог бы что-нибудь с этим сделать? Запах — просто зверский какой-то! Дышать совсем невозможно»

Официант кивнул, задумался на секунду, потом еще раз кивнул и заскользил на негнущихся ногах к курильщику. Подойдя к тому, склонился у него над ухом, что-то прошептал, выслушал короткий ответ между двумя клубами сизого дыма, кивнул в третий раз и, шевеля на ходу губами, чтобы не забыть текст, вернулся к столику, за которым сидела возмущенная пара.

— Ваше превосходительство, — польстил Пьеру официант. — Господин с сигарой покорнейше просит передать, — тут официант запнулся, но потом, вспомнив точные слова, продолжил, — что он может угостить вас такой же сигарой, или предложить вам с вашей спутницей выйти из салона на свежий воздух. Помочь же еще в чём-либо он, право, затрудняется.

— Хам! — Чуть громче, чем следовало, произнесла пасечница.

— Кто, я? — повернул голову в ее сторону курильщик и привстал со стула.

— Да! — практически хором прошелестел салон.

— Аксолотли! Лемминги! — вскочив из-за стола, прогремел курильщик. — Жалкие рабы условностей и капризных самок! Бесполые слизни!

Он метко метнул недокуренную сигару в шляпу пасечницы. Сигара приземлилась на обширных полях и задымила, а пасечница — завизжала. Не удовлетворившись этим, курильщик отправил в след за сигарой чашку кофе, стоявшую у него на столе, и на этот раз попал в Пьера.

В салоне начался полный бардак, женщины кричали, мужчины вскакивали с мест и неуверенно стягивали с себя сюртуки, в дверном проеме появился вызванный официантом наряд — два матроса во главе с юным румяным мичманом, и над всем этим шумом и гамом, подавляя его, несся сочный и мощный баритон курильщика:

— Вам, прожигающим жизнь

В суете!

Боящимся любви,

Онанирующим со страху,

Я говорю:

Идите вы все

Ннна х…!

Салон, оторопевший от последней строчки, на секунду замер, а потом в полной тишине раздался тонкий девичий голосок: «Это же Перлюк! Господа, это же Перлюк!»

Еще секунда тишины, а потом в салоне робко зазвучали одиночные аплодисменты. Потом еще и еще, сильнее и сильнее, и вот весь зал до краев заполнили отчаянные овации! Дамы опять завизжали и бросились к курильщику. Вслед за ними, одев обратно так и не снятые до конца сюртуки, бросились мужчины. Герой момента стоял среди ликующей толпы, сдержанно улыбаясь и, засунув большие пальцы рук в карманы жилетки, снисходительно кланялся.

Пасечница, завозившись с тушением пожара и поняв, что не успевает добежать первой, повернулась к своему кавалеру: «Пьер! Немедленно добудьте мне автограф месье Перлюка! Да хоть бы и вот прямо тут. На этой шляпе»

— Мне кажется, у вас уже есть там его автограф, — криво усмехнулся Пьер. — И кто, скажите на милость, этот самый Перлюк?

— Как, вы не знаете Перлюка? — Округлила глаза пасечница. — Вы меня разочаровываете, Пьер! Это же величайший поэт нашей эпохи! Властитель дум! Соловей Серебряного Века! Ну же, что вы стоите? Идите, просите для меня автограф, будьте джентльменом! Да, и не забудьте перед ним извиниться!»