Песни таеежного края

Песни таежного края

Н. ХРИПКОВ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сразу хочу предупредить возможную критику и разнотолки. Это не биографическое и не документальное произведение, хотя основная канва жизни и творчества главного героя выдержана. Но автор позволил себе отступления и вольности, которые никак не допустимы в документальном жанре. Главной задачей я ставил перед собой показать непреходящую ценность любого самого малого и зачастую не известного широкой публике народа. Ведь сплошь и рядом, живя бок о бок с представителями разных народов, самое большее, что мы знаем, как зовут того или иного человека. Насколько ему удалось это сделать судить читателю.

Стихи, приведенные в произведении, принадлежат не герою, но автору. Однако написаны они по мотивам творчества замечательных творцов эвенкийского народа. Разумеется, приведены и тексты поэтических произведений эвенкийских поэтов. В каждом случае это оговаривается. Но, разумеется, в подстрочнике поэзия теряет свои достоинства. Желательно стихи читать в оригинале. Но понятно, что большинство лишены этого удовольствия.

И еще. Думаю, настало время создать энциклопедию малых коренных народов Российского Севера, благо накопленного в науке материала предостаточно. Конечно, это не означает, что мы все знает об этих народах. Но многие традиции и особенности быта уходят в небытие вместе с их носителями. И если сейчас не заняться масштабными полевыми исследованиями, культура многонациональной России потеряет очень много. Также шире надо демонстрировать и пропагандировать культуру этих народов. В основном фестивали этнокультуры народов Севера носят региональный характер. И широкая публика не имеет возможности познакомиться с ними, а зачастую просто не имеет даже элементарного представления об этой культуре. Для России такое положение недопустимо.

ДЕТСТВО

Какое это было счастье, когда у четы Чапогиров родился долгожданный сын. Он еще не появился на свет, а ему уже дали имя Олег. Споров не было. Если бы родилась дочка, то ее бы назвали Ольгой. Почему Олег? Потому что Олег — это Олежек, Олежка. Так ласково называли оленя, которого каждый эвенк любит больше, чем свою жизнь. А как же иначе?

Олень для эвенка — это всё, это основа основ, на нем держится мироздание, он прародитель всего сущего. И эвенки — это дети Великого Оленя. Оленя нельзя просто так убить. Это грех, которому нет оправдания. Это святотатство, за которое тебя проклянут на веки вечные. Священный Олень приносит своих потомков в жертву, чтобы люди могли поддерживать свою жизненную энергию и волю. Эвенки первыми приручили дикого оленя.

Когда я родился

Я эвенк. Когда на свет

Белый появился

(Говорил мне часто дед),

Так буран бесился,

Что шатался даже чум,

Жерди прогибались.

И под этот злобный шум

Пели и смеялись.

И сказал отец, подняв

Чарку с пенной влагой:

— Мой сынок покажет нрав

И блеснет отвагой!

Вон как духи разошлись!

Как гудят метели!

Но сильнее духов жизнь

В этом малом теле!

Как сжимает кулачок,

Будто бы грозится!

Будет воином сынок!

Зла не побоится!

Надо мной склонилась мать.

— Мой сыночек милый,

Ночь уже и надо спать,

Набираться силы.

Если ты не будешь спать,

Если будешь плакать,

Может дух тебя забрать

В царство зла и мрака.

Крепко глазки закрывай!

Баю-баюшки-бай-бай!

Когда сыночек еще лежал в колыбели, смотря на мир своими черными, удивительно глубокими глазками, мать долгими вечерами пела ему песни о Великом Олене, пронзительно голубом небе и ярких ночных звездах, тайге, которая дает людям жизнь, глубоких реках, в которых живут сильные рыбы, дружбе и любви людей. И конечно, о великом Бомбогоре, который собрал самое большое войско самых смелых охотников и воинов и всегда шел впереди, ведя их в бой против чванливых и хвастливых маньчжуров, которые хотели подчинить все земли до самого Океана Тьмы и Льда. Но Бомбогор, как стена, встал на их пути. Много отправил он врагов в царство тьмы, пока не окружили его огромной армией с пушками и палками, изрыгающими огонь. И убили всех его товарищей. Раненого Бомбогора цины в клетке повезли в свой главный шумный город, где на большой площади предали его самой лютой казни. Но все мучения до самого конца он принят мужественно. Эвенки не стали рабами цинов. И никогда они не были чьими-то рабами. Маленькому народу эвенков принадлежит огромная страна, на которой бы уместилась вся держава цинов и далекая Германия, с которой долго воевали вместе с русскими братьями бесстрашные эвенки-охотники, отправив на тот свет ни одного врага. И немцы считали их колдунами. Так метко они стреляли! Самые меткие охотники — это женщины и мужчины их народа. Даже дети — уже прирожденные снайперы. Охотники бьют белку и верткого соболя в глаз, чтобы не испортить шкурку. А самые опытные охотники легко попадают в иголку дерева. Разве можно такой народ победить?

Прощание со стойбищем

Мне сегодня стало грустно.

Лету красному конец.

До свидания, Тунгуска!

До свиданья, мать, отец!

До свиданья братья, сестры!

Уж недолго ждать пурги.

Скоро снег укроет пестрый

И цветной ковер тайги.

До свидания, соседи!

С вами мы единый род.

Что ж у чума, как медведи,

Расходились взад-вперед?

Уезжаю для учебы

В нашу школу-интернат.

Буду я учиться, чтобы

В жизни был и толк, и лад.

До свидания, олени,

Людям преданный народ!

И не ведая о лени,

Вы идете всё вперед!

До свиданья, чум родимый,

Где родился, вырос я.

Ох, не скоро запах дыма

Я отмою у себя.

Мне рюкзак собрала мама.

В нем одежда и еда.

— И смотри, сынок, — сказала, —

Взрослых слушайся всегда!

До свиданья, сосны, ели,

Кедры, камни и вода!

Ну, чего вы погрустнели?

Еду я не навсегда.

Прочитаю много книжек

И опять сюда вернусь.

И девчонок, и мальчишек

Научу, чему учусь.

В ТУРИНСКОМ ИНТЕРНАТЕ

На излете лета отец привез Олега в Туру. Это было для него открытие нового мира. До этого он только видел тайгу, стада оленей, чумы и низенькие зимние избушки, тускло освещавшиеся вечерами и пропахшие насквозь дымом. Он широко распахнутыми глазами смотрел на большие дома, магазины… А людей здесь было столько, сколько у них оленей. Люди были повсюду. Одевались они странно, не так, как люди тайги. «Значит, мир очень разный, — подумал мальчик. — Дома один, здесь другой. А еще есть и другие миры». Он должен увидеть и узнать эти миры, чтобы потом, когда он вернется в свое стойбище, рассказать всем, что много есть мест удивительных и разных. А еще он обязательно увидит черных людей, которые живут в стране, где никогда не бывает снега и зимы.

Его приняли в школу-интернат. В большой комнате жило много мальчиков, которых привезли из таежных селений и стойбищ. Почти все вначале держались скованно. Здесь были не только эвенки, но и русские, якуты, эвенки, буряты. А вот воспитатели и учителя в основном были русские. Только завхоз и технички из эвенков. Говорили здесь на русском языке, но между собой мальчики долго еще говорили на родных языках. Некоторым чужой язык давался нелегко, но немало было и таких, которые уже к концу первого класса вполне сносно изъяснялись по-русски. И только, когда приезжали родители, все говорили на родном языке. Выходило так, что, кто лучше знал русский язык, тому и легче было учиться. Они становились хорошистами и отличниками. Олегу учеба давалась легко. Особенно ему нравились уроки чтения и письма. Удивился, когда в книге для чтения прочитал о ласточке, которая летит в сени, когда приходит весна. Учительница растолковала, что сени — это такая пристройка к дому, которая не отапливается, поэтому зимой там так же холодно, как и на улице. Стихи можно было петь как песню. Поэтому, прочитав стихотворение, Олег начинал его петь на те мелодии, которые он слышал от матери. Получалось красиво. Однажды (это было в четвертом классе) он написал стихотворение об оленях и стойбище. Учительнице оно понравилось, и она спросила: можно ли прочитать это стихотворение ребятам, им это будет интересно. А лучше, если он сам прочитает его. Олег смутился и покраснел. Он опустил голову и не отвечал. Вдруг ребята начнут смеяться. Щеки его раскраснелись.

— Ну, что же ты, Олег! Смелее! У тебя очень хорошие стихи. А стихи пишут не только для себя, но и для других. Талантливый человек должен делиться своими творениями со всеми.

Олег поднял глаза и, глядя поверх доски, к своему удивлению запел, потому что он эти стихи не читал, а постоянно пел на знакомую материнскую мелодию и иного существования его не представлял себе. Все сидели, как зачарованные, повернув головы в его сторону.

— Ты не просто прекрасно сочиняешь, но и хорошо поешь, — сказала учительница и провела мягкой ладошкой по его жестким волосам. — Обязательно тебе надо ходить в наш школьный хор. У нас очень хороший преподаватель музыки.

Она сказала так потому, что не знала, что Олег уже поет в хоре. Пение у них вел уже немолодой мужчина с короткой седой стрижкой и темным лицом. Он всегда носил хорошо начищенные сапоги и армейскую форму, только что без ремня и погонов. Сапоги скрипели при каждом его шаге. Гражданский костюм у него тоже имелся, но он не носил его, потому что чувствовал себя в нем неловко, и ему представлялось, что он в нем смешон. Костюм сковывал его движения, делал его неловким. А к форме он очень привык.

— Ребята! — сказал он через месяц, как начал вести у них уроки пения. — В школьный хор нам нужны певцы с самыми разными голосами. Я возьму тех, у кого есть музыкальный слух. Не все могут петь и играть музыку.

Он достал из старого облезшего портфеля какую-то металлическую штуку и поставил ее на стол. Рядом положил маленькую палочку.

— Это камертон, — сказал он. — Сейчас я ударю по нему железной палочкой. Будьте внимательны! Каждый из вас должен попытаться воспроизвести этот звук, как можно точнее. Так мы узнаем, у кого есть музыкальный слух.

Мальчики выходили по очереди. И железной палочкой били по камертону. Кто сильнее, кто с опаской едва-едва. И со страхом глядели на учителя.

— Садись! Садись! Садись! — по-военному командовал учитель.

Каждый раз, когда он говорил «садись», глаза его сердито блестели.

Из всего класса только четверо остались у доски, виновато поглядывая на остальных. Среди них был и Олег. Их взяли в хор. Занятия проходили четыре раза в неделю по вечерам. Они разучивали несколько песен. Сначала учитель играл на баяне и пел своим глухим, постоянно простуженным голосом, склонив голову к баяну. Со стороны казалось, что он о чем-то глубоко задумался.

Ребята переписывали с листка слова песни и начинались долгие репетиции. Через год Олег стал солистом. На каждом празднике хор выступал с песнями. Ему радостно хлопали. Порой, даже стоя. И тогда они исполняли песню повторно. Пели они и в городском доме культуры с взрослыми. И это заставляло их особо гордиться собой.

— Ты талантлив, — сказал учитель. — Не оставляй этого дела. И запомни: труд, труд и труд развивают талант. Надо работать каждый день по выходным и праздникам. Талант и лень — вещи несовместимые. Лень погубила столько талантливых людей.

Как-то Олег принес листок со своим стихотворением. Долго мялся.

— Вот! — сказал он, смущаясь. — Написал. Стихотворение.

Учитель взял листок. Лицо его не выражало никаких чувств. Читал он медленно.

— Не знаю, как на счет стихов. Не специалист. Тебе лучше спросить учителя литературы. Но стихотворение называется «Песня». Получается, что ты написал песню? А у песни должна быть музыка.

Олег кивнул. И почему-то отодвинулся от учительского стола.

— Споешь? Очень интересно! Ну-ка!

Пропел. Ему казалось, что поет он ужасно плохо.

— Что же! Для мальчишки неплохо. Даже хорошо! Но над мелодией надо поработать. И вот что, Олег. Хочешь стать музыкантом, обязательно изучи нотную грамоту. Музыка записывается нотами. На нотном стане.

— Я знаю, — кивнул Олег. — До — ре — ми — фа — соль — си — до!

— Любой музыкант, даже если он и не слышал музыку, по нотам может сыграть ее. Так что без нотной грамоты никак. Никакой бы музыки не было.

Олег обрадованно воскликнул:

— Это же здорово! Я обязательно ее изучу!

— Давай сделаем так! Я поработаю над музыкой к твоим стихам. Ты же сам чувствуешь, что у тебя не очень гладко. Но предупреждаю, композитор из меня неважнецкий. А настоящие композиторы вряд ли будут работать с пацаном. Может, и получится что-нибудь дельное. Посмотрим!

Через несколько дней учитель сыграл на баяне мелодию к песне, тихонько бормоча слова под нос. Они стали репетировать песню с хором. Ребята гордились, что это их песня, а не чужая. И сочинил ее не взрослый, а такой же мальчишка, как они.

Звенкия — край таежный

Эвенкия — край таежный.

Жили люди здесь всегда.

Есть закон здесь непреложный:

Слабых духом ждет беда.

Хоть его назвали малым

Моей родины народ,

Наделен великим даром

Здесь любой оленевод.

От мороза он бодрее.

И пускай за пятьдесят,

Щеки станут лишь краснее

И глаза сильней блестят.

Поразительный охотник!

У эвенка глаз — алмаз.

Он строитель, он и плотник,

Чум он выставит за час.

И ему в любое время —

Стоит только знак подать —

Запрягает он оленя

И летит стрелой спасать.

А вода, какая в реках!

Это подлинный кристалл!

Я здоровье не в аптеках,

А в родной тайге искал.

А потом было еще. И снова про свой родной край:

В таежной дымке — Эвенкия,

Где мир впервые я узнал.

Какие небеса! Какие

Несутся реки между скал.

Прощаюсь я с родимым домом

И еду в дальнюю Туру,

Где в новом мире незнакомом

Я, словно листик, на ветру.

В МУЗЫКАЛЬНОМ УЧИЛИЩЕ

Он еще учился в школе, но уже твердо знал определение своей судьбы: музыка и только музыка. Есть великая русская музыкальная культура, немецкая французская…Имена великих музыкантов слышат чуть ли не с младенческих ногтей. На всех фестивалях звучит музыка великих композиторов.

Что же касается малых народов, то попроси любого назвать музыкантов, музыкальные произведения, пожмет плечами и разведет руки: не знает он таких и музыку такую не слышал. Хорошо еще, если назовет Кола Бельды, камлания да горловое пение бурятов. А ведь здесь такой мощный пласт народной поэзии и мелодий. Но никто еще толком не занимался им. Россия должна услышать песни его удивительного народа, он запишет их, опубликует, будет петь их, где только возможно. Национальная песня должна зазвучать по всей России. Это программа-максимум, которую определил для себя Олег. Уже это говорило о широте и величии его души.

На каникулы, приезжая на стойбище, он записывал слова песен.

Я на стойбище приехал

Я на стойбище приехал.

Ну, встречайте же меня!

Заливаясь громким смехом,

Набежала ребятня.

В необычной я одежде.

Здесь не видели такой

Никогда ребята прежде.

Я же парень городской.

В нашей низенькой избушке

Чемодан открою свой.

Вот вам сладости, игрушки!

Я же парень городской!

Я узнал о мире много

И теперь я стал другой.

И лежит моя дорога

В город дальний и большой.

И сестренка на коленки

Забирается с кульком.

— Да! Мы, девочка, эвенки.

Мы талантливы во всем.

Если у человека, тем более молодого, есть цель и связана она не с личным благополучием и славой, это уже знак его высшего предназначения. И нельзя пренебрегать тем, что даруется нам свыше. Это преступление перед человечеством.

Программа-минимум — получить музыкальное образование. Без него профессионалом не станешь. Поэтому сейчас все силы на учебу. Можно стать писателем, не получив профессионального образования, сколько угодно художников, которые не заканчивали академий, но музыкант без музыкального образования невозможен, потому что, кроме природного дара, требуется техника и обширные музыкальные знания. Взять хотя бы элементарное — нотную грамотность! Без нее никуда!

Ближайшее музыкальное училище находилось в Норильске. Этот приполярный город знаменит не только своей металлургией, но и удивительными людьми. Еще с дореволюционных времен сюда ссылали политических, а в сталинские годы это уже был целый город ссыльных. После окончания ссылки немало людей оставались здесь: кто-то прикипел к этим суровым краям, другие здесь нашли свое призвание и судьбу, третьим просто некуда было возвращаться. На прежнем месте их уже никто не ждал.

Здесь была значительная прослойка творческий и художественной интеллигенции, поэтому культурная жизнь в Норильске била ключом. Устраивались выставки, концерты, давали спектакли.

Норильск среди северных городов был, наверно, самым культурно насыщенным городом. Даже в разговорах норильцев проявлялась какая-то особая вежливость и тактичностью

Олегу повезло. В тот год в вузы и в средние профессиональные заведения начался набор молодежи из коренных народов Севера. В норильское музыкальное училище принимали детей оленеводов и охотников Эвенкии и Таймыра. За ними были зарезервированы места, поэтому экзамены были чистой формальностью. Некоторые даже с трудом изъяснялись по-русски, но их все равно принимала, хотя преподавание велось только на русском языке. И потом этим ребятам приходилось очень трудно.

Среди преподавателей училища были настоящие мастера и фанаты своего дела, которые могли заниматься музыкой сутками. Знал о льготном приеме Олег или не знал, сказать трудно. Но он отнесся очень серьезно к подготовке. И очень боялся, что может не пройти. Что тогда делать, куда идти, он даже не представлял. Но он без труда сдал экзамены, на творческом экзамене он спел популярную советскую песню на русском языке и эвенкийскую народную и заслужил даже аплодисменты, что очень обрадовало его. Олег поступил на класс баяна. Баян и гитара оставались его любимыми инструментами. И он мечтал обзавестись собственными.

Первым его учителем по классу баяна был Борис Иванович Голиков, который привьет ему любовь к народному инструменту и будет с интересом слушать рассказы о том, под какую музыку поют и танцуют эвенки. Глаза его блестели, и он возбужденно потирал ладошки.

Сказать, что жизнь в музыкалке бурлила, почти ничего не сказать. Казалось, что суровый климат и долгая полярная ночь должны были всех сделать тоскливыми и медленными. Но ничего подобного!

Ни до ни после у него не будет такой насыщенной жизни. Порой приходилось спать по три-четыре часа: занятия, художественная самодеятельность, городские театры, кино, студенческое веселье, как они его называли «балдеж», который мог продлиться до самого утра. И тогда они на занятия приходили, не выспавшись.

Когда узнали, что он играет на гитаре и поет, его пригласили в вокально-инструментальный ансамбль «Север». В те годы ВИА начали набирать у молодежи бешенную популярность по всей стране. Ребята исполняли советские и зарубежные песни. Гитары и акустика были дешевые и некачественные. Но это нисколько не смущало слушателей. Наступил пик популярности битлов, и любое ВИА считало своим долгом иметь в своем репертуаре несколько битловских песен. Слова песен записывали русскими буквами и разучивали. Олегу они нравились, хотя английского языка он совершенно не знал. Но всё-таки это было не то. Нужны были свои песни, эвенкийские. Мы же всё-таки не англичане и не американцы. Олег писал стихи, которые потом начинал петь. Когда друзья узнали об этом, они непременно пожелали услышать его песни. Своего композитора у них еще не было. Олег долго отказывался. Но всё-таки уговорили. Он спел одну песню, потом другую, сильно волнуясь. И долго не смел поднять головы.

Поскольку они были на эвенкийском языке, который ребята не знали, исполнение он предварял пересказом на русском. Но любой пересказ всегда слабее оригинала. Порой невозможно было подобрать эквивалент на русском языке.

— Что, ребята? Здорово! — улыбался их руководитель, долговязый Костя Алдышев. — По крайней мере, очень оригинально и свежо! Такого еще никто не пел с эстрады. Вот «Песняры» поют белорусские народные песни. Ну, конечно, стилизуют их под современные ритмы. Каждая их песня становится хитом. Почему бы и нам не попытаться, когда у нас под боком собственный автор, композитор и исполнитель песен. Так же, пацаны? А давайте рискнем!

На первых концертах, где прозвучали песни Олега, зрители отнеслись к ним настороженно. Они пришли послушать эстрадные хиты, а тут какие-то непонятные песенки, да еще и не на русском языке. Олег был в отчаянии и хотел уже отказаться от их исполнения. Не нужны его песни никому.

— Погоди! — охладил его Костя. — Новое, необычное всегда встречает в начале неприятие. Давай сделаем так! Перед тем, как ты будешь петь, коротко, но ярко — запомни! ярко! — расскажи о чем эта песня. Чтобы заинтересовать слушателя.

К следующему концерту Олег готовился даже по ночам. Записал, о чем он будет говорить. Разучивал и репетировал. Выступали они в доме культуры «Металлург». Вначале спели несколько привычных советских хитов. Публике понравилось. Многие подпевали. Но вот настал момент Олега. Он собрался с духом. Начал, краснея и заикаясь. Но потом неожиданно явилось вдохновение. Он забыл заученные слова. Говорил, какой это фантастический народ — эвенки, о песнях, что пела ему в детстве мать, о людях, чья жизнь проходит в тайге, и они не могут себе представить другой жизни, без морозов, снегов и оленей. А потом запел. Когда он замолчал, наступила тишина. Неужели провал? Значит, всё бесполезно! Никогда эвенкийская музыка не станет близка и понятна этим людям. И тут зал взорвался. Кричали «браво» и бис»! Ребята с облегчением вздохнули. Стали хлопать Олега по плечам и спине.

— Давай, Олег, еще! Кажется, прокатило! Погнали!

— Нам нужны национальные инструменты! — решил Костя. — Ты их сможешь достать, Олег? Или попытаемся сделать сами.

Олег достал. Ребятам понравилось их необычное звучание. Молодость любит экспериментировать.

И они принялись со всем рвением осваивать экзотические инструменты. Эффект был еще тот. Вместе с электрогитарами и ударными установками получился необычный синтез. Их музыка становилась не похожа на то, что играли все остальные ВИА.

Денег не хватало. На студенческую стипендию, конечно, не умрешь с голоду, но и жирком не обрастешь. Но ведь нужно было не только питаться. Посещение театров, концертов, кино, девушки, которые тебя окружали в училище, на городских улицах — всё это требовало, говоря канцелярским языком, и соответствующего оформления. Олег хватался за любую работу: работал дворником, истопником в котельной, разгружал вагоны, перебирал овощи на базах. Потом ему друзья в общежитии подсказали:

— Олег! Ты же можешь и по профессии работать, а не таскать мешки. Музыканты нужны в школах, в домах пионеров, можно колымить в ресторанах, на свадьбах. Давать, в конце концов, частные уроки. Вон в газете есть объявления.

Геологи

Кто такой геолог, знает

Даже маленький пацан.

По тайге весь день шныряет,

Ищет всё чего-то там.

У него рюкзак огромный.

Как его таскать весь день?

Всё же транспорт есть удобный —

Это северный олень.

Он с оленями не дружит.

Он и в дождь, и по жаре

Всё пешком. Обед и ужин

Он готовит на костре.

Он на стойбище к нам вышел.

Кушал с нами. Выпил чай.

Много я тогда услышал,

До чего богат наш край.

РЕПЕТИТОР

Дверь была оббита блестящей коричневой кожей, как будто ее смазали маслом. Наверху табличка, где золоченными выпуклыми буквами «Смирновы». Они-то и были нужны Олегу. Их объявление он нашел в городской газете.

Он поднял руку к звонку и тут же отдернул ее, как ужаленный. Может быть, не стоит? А если его там ждут насмешки? Какой он музыкант? Ему еще учиться и учиться. И неизвестно еще, что за ребенок ему попадется. Он не смел переступить порог этой квартиры, за которым его ждала полная неизвестность. Уже по двери видно, что семья интеллигентная и живет в достатке. А кто он такой? Репетитора они ждут другого, солидного человек, с богатым опытом, настоящего музыканта. Зря он понадеялся на себя, наслушавшись советов друзей. Кроме позорного изгнания, его ничего не ожидает. Да они только увидят его и тут же укажут от ворот поворот. Он повернулся, полный решимости покинуть этот дом и поискать что-нибудь скромнее. Взялся уже за перила.

Тут открылась соседняя дверь, и на лестничную площадку вышла пожилая женщина в меховой шапке и в шубе с меховым воротником. Из карманов выглядывали варежки. Олег сразу определил, что мех был из песца. Да он бы и по запаху узнал.

— Вы к Смирновым? — спросила женщина, как-то подозрительно глядя на него. Брови ее опустились.

Женщина поджала губы и окинула его сверху вниз. Приняла его, может быть, за вора? Вот побежит сейчас звонить в милицию.

— На звонок нажмите! В это время Элеонора Васильевна должна быть дома. Я уже выучила их расписание. Как никак соседи.

Олег кивнул и решительно нажал на звонок. Где-то в глубине мелодично затренькало. Послышались шаги. Дверь открылась. На пороге стояла полная женщина с пухлыми губами. Волосы у нее были подобраны на затылке. Почему-то сразу решил, что она работает поваром. Хотя сам не мог понять, почему. Может быть, потому, что полная.

— Я к вам по объявлению. Вы же давали объявление?

— Ах! Да! Проходите! Что же вы стоите на пороге?

Она отодвинулась в сторону. Олег прошел в коридор, наклонился, чтобы развязать шнурки. На одном шнурке от спешки образовался узел, пришлось повозиться. Элеонора Васильевна поставила возле него тапочки. Вероятно, мужа. А может быть, специально держат для гостей. В общежитии Олег ходил в носках. Но носки были теплые.

Олег еще не бывал в таких квартирах и чувствовал себя неловко и скованно. Он был убежден, что сделает что-нибудь не так. Шагнет не так.

— Вы, значит, у нас музыкант? — как-то равнодушно спросила хозяйка, даже не оглянувшись

— Учусь в музыкальном училище. Второй курс.

— Якут: или бурят? Хотя можете не отвечать.

— Извините! Я эвенк. Мои родители — оленеводы.

Они прошли в детскую. За столом сидел мальчик.

— А вот он наш Василий Иванович! Будущая звезда!

Мальчику было лет десять. Почему-то он был пострижен наголо. Он недоверчиво посмотрел на Олега, как будто не ожидал от него ничего хорошего. Надул щеки.

— Здравствуйте! Меня зовут Олегом. Я к вам по объявлению.

— А отчество? — спросила мама. — Как ваше отчество?

— Да молод я еще, чтобы по отчеству. Просто Олег. Для меня привычней.

— Это для меня вы молоды. А для него должны быть с отчеством. Вы как-никак наставник.

«Она определенно учитель», — подумал Олег. Такой тон бывает только у учителей.

— Олег Васильевич! Чапогир.

— Олег Васильевич! А вы не могли бы нам что-нибудь сыграть? По вашему желанию. Что хотите!

На диванчике стоял баян. «Дорогой!» — оценил Олег. У них в классе было таких два баяна.

— Непременно сыграю. А как же!

Понятно, что его хотят проверить. Ну, что же! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Тем более, что год работы в классе баяна не прошел для него даром. Преподаватели его хвалили.

— Баян — чисто русское изобретение. А назвали его так в честь древнерусского сказителя Баяна, который упоминается даже в «Слове о полку Игореве». «Вещий Баян», — говорит про него автор. «Вещий» — значит, может предсказать будущее.

Олег произнес эту тираду на одном дыхании. Мамин взгляд смягчился. Почему-то Игорь заиграл «Не плачь, девчонка». Первое, что пришло на ум? Он сам бы не ответил, если бы его спросили.

— Как говаривал мой папа «недурственно», — сказала Элеонора Васильевна, улыбаясь. — Как у нас на счет нотной грамотности обстоят дела? Умеем играть по нотам?

— Как же без этого? — обиженно произнес Олег. — Я думаю стать композитором и уже сейчас сочиняю кое-какую музыку. Конечно, не шедевры. Но стараюсь.

— Вы пишите музыку? Интересно!

— Ну, может быть, это громко сказано. Пробою. Знаете, я балуюсь стишками. Потом подбираю к ним музыку. Уже несколько песен сочинил. Пою под баян или гитару. И в ВИА нашем солирую.

— Это прекрасно! Вы непременно должны что-нибудь спеть. Но не сейчас. Я тороплюсь, к сожалению. Я должна уйти. Давайте так! Сегодня вы познакомитесь с Василием Ивановичем. Расскажите ему что-нибудь. О музыке. О себе. И Василий Иванович пусть покажет, что умеет. А в следующий раз, когда придете, пожалуйста, принесите план занятий! Договорились? Тогда и вопрос с оплатой обговорим. Ой! Мне надо бежать! Я опаздываю.

— Что за план? — пробормотал Олег. Для него это было полной неожиданностью. Ни о каких планах ему ничего не говорили. Что же это за штуковина такая?

— А как же, молодой человек? Мы же должны знать, чему мы должны научить Васю и что для этого нужно сделать. Без этого никак.

Элеонора Васильевна надевала теплую кофточку. Открыла шкаф, сняла с вешалки шубу.

— Конечно же! Непременно принесу! А как же!

Вася бросал быстрые взгляды то на маму, то на Олега. Он изучал своего будущего учителя. Олег понимал, что мальчик должен привыкнуть к нему. А сейчас он еще не знает, что можно ожидать от этого почти взрослого дяденьки. Но, кажется, он ничего.

— Конечно, ты ходишь в музыкальную школу? — спросил Олег, когда они остались одни. — Давно ходишь.

Вася отрицательно помотал головой и слабо улыбнулся.

— Нет! Не хожу!

— Почему же? В Норильске, говорят, прекрасная музыкальная школа. Замечательные преподаватели. Оркестр свой.

Мальчик повернулся, руками он перенес ноги на новое место. Олег смутился. Но откуда он мог знать?

— Тебя уже кто-нибудь учил музыке? Ты играешь на баяне?

— Да! Папа учил. Немного. Он играет несколько песенок. И меня научил. Но он много работает.

— Сыграешь что-нибудь, Вася? Или тебя нужно называть Василием Ивановичем? Как мама называет.

— Лучше Вася. Это меня мама так в шутку называет. Она всех называет по имени и отчеству. И папу тоже.

— А как же ты учишься, если ты…

— Ко мне приходят учителя во вторник и в четверг. А еще со мной мама занимается. Иногда папа. Но редко.

Олег осторожно опустил баян ему на колени, одел ремень.

— Тебе не больно, Вася?

— Нисколько! Ни капельки!

— И что мы будем играть из своего богатого репертуара?

Вася сыграл довольно сносно «Во поле березка стояла». Лицо его при этом было очень грустным.

— Тебе какая музыка больше всего нравится? — спросил Олег. — Народная? Классическая или эстрадная?

— Когда хорошая, — грустно ответил Вася

— Тут мы с тобой солидарны. А ты слышал когда-нибудь эвенкийскую музыку?

Вася с недоумением поглядел на него.

— Нет! Не слышал.

Три месяца Олег занимался с Васей, пока они не переехали в Красноярск.

С ресторанами как-то идея пришлась ему не по душе. Сходил в одну, потом в другую школу, где его взяли учителем пения во вторую смену. Это было удобно. Да и школа была недалеко от общежития. Олег получил первый опыт организатора и руководителя.

Завелись денежки, и Олег теперь мог позволить себе одеваться — пусть и не очень богато, но вполне приемлемо для настоящего городского франта. Потом, когда его любимым фильмом станут «Три мушкетера» с фантастическим д’Артаньяном в исполнении Михаила Боярского — он будет то и дело напевать «Пора… пора… порадуемся на своем веку!» Достанет такую же широкополую черную шляпу, как у артиста, темные очки. Кто-то будет находить в нем сходство с Боярским и даже называть настоящим гасконцем. Олегу это льстило как малому ребенку. Вот он — эвенк — а его принимают за француза. Дас ист фантастиш! Как это сказать по-французски, он не знал. А немецкую фразу часто повторял их учитель немецкого языка.

Для дипломной работы он выбрал эвенкийский музыкальный фольклор. И когда приезжал на каникулы домой, то просил мать спеть ему те песни, которые он слышал от нее в детстве, наигрывал на баяне, а потом записывал мелодию. Несколько десятков песен! Защита прошла без сучка и задоринки. Наконец-то он получил желанный диплом

— Есть ли у вашего народа современные певцы, которые поют на эвенкийском языке? — спросили у него на защите.

Замялся, потупился. Он не мог назвать ни одного. А если песни не звучат со сцены, кто же их будет знать?

Призрак на стойбище

Всё же я такой счастливый:

Стольких женщин целовал.

Но еще такой красивой

В своей жизни не встречал.

Появился из тумана,

Что окутывал тайгу.

Я похож на истукана,

Шевельнуться не могу.

Я гляжу, глазам не веря,

Может, мне приснился сон.

Это словно лотерея!

Выигрыш на миллион!

Почему не встретил раньше?

Почему я не бегу?

А она прошла и дальше

Путь ее лежал в тайгу.

Я спросил оленевода —

Голова его бела —

«Кто она? Какого рода?

Почему она ушла?»

— Это призрак, — он ответил.

— Ходит с дедовских времен.

Да, прекрасен он и светел,

Только не из плоти он.

Её суженный остался

На полях большой войны,

Где с врагами он сражался

За спасение страны.

Получили похоронку.

Плачут. Страшная беда.

Отошла она в сторонку

И исчезла навсегда.

Долго девушку искали.

Ни приметы, ни следа.

Может, поглотили дали,

Может, быстрая вода.

Год прошел. Она вернулась.

Встала там, где дом его.

На людей не обернулась,

Не сказала ничего.

Каждый год теперь приходит

С незапамятных времен.

Встанет и глаза не сводит

С дома, что построил он.

РАЗГОВОРЫ НА КУХНЕ

В 1974 году Олег закончил музыкальное училище и получил диплом преподавателя по классу баяна. В советские времена выпускников вузов и средних специальных заведений распределяла выпускная комиссия. Ребят направляли туда, откуда они приехали. Олег возвращался на родину в Эвенкию. Другого ему и не надо было.

В Туре его берут преподавателем в музыкальную школу. Он уже имел опыт работы с детьми, поэтому занятия ему давались легко. Он не только учил ребят игре на баяне, но и много рассказывал об эвенкийской музыкальной культуре, стараясь разжечь в них интерес. Долго задержаться ему на этой работе не привелось. Уже через полгода его забрили в армию. Ну, что же, армейский опыт тоже не помешает. Тем более, в те годы даже не существовало понятия «откосить от армии». В армии всегда музыканты на вес золота. А поэтому, узнав, что он закончил музыкалку, играет на разных инструментах, к тому же сам сочиняет музыку и поет, сразу же поставили руководить духовым оркестром части, который долго оставался без руководства, а поэтому, так сказать, потерял свои боевые качества. После армейской службы он поступил на работу методистом в Илимпийский отдел культуры. Ему пришлось курировать и школы, и дома культуры, и музыкальные коллективы. Зато он познакомился со многими интересными людьми.

Тура мало похожа на столицу, тем более такого обширнейшего края, как Эвенкия, но культурная и интеллектуальная жизнь здесь никогда не замирала. И закончившие учебные заведения молодые специалисты пополняли ряды местной интеллигенции. Пусть и не очень многочисленной.

Еще в школе-интернате Олег познакомился с некоторыми из них. Сейчас они отучились и жили в Туре. Кто стал врачом, кто учителем, кто чиновником, кто, как Олег работал в культуре. Были и ребята с рабочими профессиями. Тура — небольшой поселок и все здесь друг друга знают.

Они были неженаты и жили в общежитии, а Сергей Лосев в собственной квартире, которая досталась от родителей. Дом был на двух хозяев. Однокомнатная квартира с небольшим коридорчиком, но почему-то с большой кухней, которая была в два раза больше, чем жилая комната. Строители, может быть, чего-нибудь перепутали и сделали всё наоборот? Кто их знает! Но получилось то, что получилось. Зимние вчера на севере долгие. Молодые люди собирались у Сергея на квартире раза два-три в неделю, приносили с собой вино, продукты, кофе, пили чай, пели песни и говорили до бесконечности на самые разные темы. О своей работе, о новых фильмах, книгах, музыке, политике. Определилось два лагеря, которые, памятуя школьный курс истории, стали называть западниками и славянофилами. В России ничего не меняется. Нет, конечно, меняется, но очень медленно.

Лидером западников был Женя Лавров, высокий симпатичный блондин.

— Не надо, ребята, изобретать велосипед! — с этого он обычно начинал.

После чего обводил собравшихся строгим взглядом, как будто перед ним были нашкодившие школьники.

— Советская власть — конечно, самая лучшая власть. Но почему-то наши заклятые враги-капиталисты живут лучше нас. И дома у них лучше, и автомобили высший класс, и дороги прекрасные, и в магазинах изобилие. И отдыхают, путешествуя по миру. Их строй, получается, не так уж плох. Нет-нет! Я не сторонник капитализма. Я против эксплуатации. Знаете, есть такой американский политолог… Я запамятовал, как его зовут. Он пишет о конвергенции. Это сближение двух противоположных систем. Всё идет к тому, что две системы сближаются: капитализм берет лучшее у социализма, а социализм — у капитализма. И между ними появляется всё больше общего. Наша страна отстала от Запада. И сильно отстала. И не надо это объяснять татаро-монгольским игом. Ну, сколько же можно! Не смешно, в конце концов. Мир становится единым, различия стираются. Это закономерный процесс.

Женя отхлебнул вина из стакана и продолжил, раскинув руки, как будто приглашая всех в гости:

— Исчезнут границы и государства. Будет единое государство Земля. Не будет больше никаких наций. Всё будет одинаково. У всех будет хорошая обеспеченная жизнь. Люди будут свободно перемещаться, и жить там, где им нравится. И заниматься тем, что им интересно. И работать столько, сколько они хотят.

— И говорить они будут на одном языке? Или всё-таки сохранятся национальные языки.

— Разумеется! На одном языке!

— Надеюсь, что это будет русский язык? — спросил Олег Комиссаров.

Женя удивленно поднял брови. Лицо его исказила презрительная улыбка.

— Конечно, хотелось бы. Но давайте будем реалистами. И смотреть правде в глаза. Для европейцев в прежние времена таким международным языком была латынь. Ну, а тетерь, несомненно…

Он замолчал, снова оглядев застолье.

— Зачем нужен искусственный язык, когда есть английский, на котором говорят в десятках странах, которым на уровне общения владеют докеры и грузчики во всех портах мира, который изучается во всех частях света. Западная модель задала высокий стандарт, под который будут подтягиваться все страны мира, уровень жизни будет выравниваться. Бедных будет становиться всё меньше.

В сражение бросается Витя Сосновский, слесарь-техник местной автобазы, известный всему поселку книголюб. Каждый раз, посещая местную библиотеку, он уносил солидную стопку книг.

— Не будет никакого единого мира! Мечты об этом не только глупы, но и преступны, потому что они изменяют сознание людей. А судьба державы Александра Македонского, Чингисхана, Наполеона вам ни о чем не говорит? Их мечты обошлись в миллионы погубленных жизней, обернулись реками крови, террором против многих народов, уничтожением уникальных цивилизаций. Идея единой империи смертельна для человечества.

Дальше продолжил Юра Рыбкин, работавший фельдшером в окружной поликлинике:

— Что же, в конце концов? Народы поднимались на национально-освободительную войну и добивались независимости. Всё вновь возвращалось на круги своя. И планы завоевателей рушились. И это тоже закономерный процесс.

— А потом воевали друг с другом, безжалостно истребляя себе подобных.

— Да, и воевали! А ты не зарься на чужое! И никогда эвенки не будут Бельгией, а Красноярский край Калифорнией. Уже и не стоит даже говорить о природных условиях. Мы другие. Как не может быть двух одинаковых людей, так и не может быть двух одинаковых народов. У каждого свое неповторимое лицо. Язык — это не просто средство общения, это определенный код, в котором заложено то, что отличает один народ от другого. Делает его непохожим на всех остальных. Смотри! У нас в русском языке есть ТЫ и вежливая форма ВЫ. И даже малый ребенок чувствует разницу. На ВЫ обращаются к пожилому человеку, к незнакомому, к начальнику, к женщине. Это некоторая отдаленность, дань этикету, оно подчеркивает, что мы не на одной ноге, у нас разное положение, быть может, мы не желаем дальнейшего сближения. А среди друзей, близких, в семье, конечно, ТЫ. А что в английском языке? YOU— это тебе и ТЫ, и ВЫ. Это уже без разницы, к кому вы обращаетесь. Нет никаких ТЫ и ВЫ. Ко всем одинаковое обращение: к ребенку, к взрослому, к подданному, к королю, подчеркивающее, что мы равные, что мы в одном положении. Между нами нет никакой стены.

— Что же из этого? — спросил удивленно Женя.

— А то! Мы ничем не отличаемся. Ты сейчас президент, шериф, а завтра я на твоем месте. Поэтому YOU ко всем без разницы. Все уравнены, и женщины, и мужчины, и…

— Это же хорошо! — воскликнул Жена, победоносно оглядев застолье.

— Хорошо — нехорошо… Не об этом речь. Нет того смыслового богатства, которое есть в русском языке. А это уже не совсем хорошо. Возьми традиционную японскую вежливость. Так она же впитывается с молоком матери, как только ребенок начинает выговаривать первые слова. Он уже чувствует, что существует разница между людьми. Что нет одинаковых людей.

— Да-да! В японском языке уже не одна форма вежливости, как в русском языке, а с добрый десяток: к пожилому человеку, к родителям, к бабушке и дедушке, к девушке, к женщине, к наставнику, к начальнику. К соотечественнику и иностранцу.

В разговор вступил Олег, который вообще-то предпочитал отмалчиваться:

— В моем родном эвенкийском языке у оленя более десятка названий по возрасту, цвету шерсти, использованию его. В русском только одно слово, точнее три: олень, олениха, олененок. Так же? С оленем у эвенка связана вся жизнь, а для русского это лишь животное, которое он увидит на картинке или в зоопарке. Вот видите, как образ жизни отражается в языке!

Его перебил Юра Рыбкин, учитель русского языка.

— А сколько названий снега в эвенкийском и хваленном английском языке? Ну-ка, лингвисты! В эвенкийском несколько десятков слов. Снег называют по-разному в зависимости от времени года, цвета, плотности, толщины снежного наста, формы снежного покрова…

Олег подхватил эстафету (всё-таки речь зашла об его родном языке):

— Если вы перейдете на английский язык, то будете англичанами с их образом мысли или янки. Когда американец говорит «заниматься любовью», все прекрасно понимают, что он имеет в виду. Причем произносится это совершенно спокойно, без всякого волнения в крови. «Мэри! А не заняться ли нам любовью? Мы уже знакомы два часа. Целую вечность!» Как будто предлагает ей покопать картошку. В русском языке это занятие называется, другими словами. У нас можно испытывать любовь, страдать от любви, пылать любовью, быть на седьмом небе от любви. У англо-сакса между любовью и сексом знак равенства. Под любовью им понимается только плотская сторона. И называют себя парочки партнерами. Это как деловая сделка: взаимное предоставление тел для физических утех с обоюдного согласия. Для нас это дикость. Вы свою возлюбленную будете называть партнершей и рассматривать только как секс-объект? Вот скажите честно!

— Ага! Она тут же влепит пощечину и уйдет. Наши девушки гордые! Это вам не американки!

— Правильно сделает! Они такого отношения не стерпят.

Разлили вино. Крепкие спиртные напитки были не в чести. Собирались они не для того, чтобы напиться. Легкое опьянение, когда чувствуешь себя легко, но голова четко работает — большего им и не надо. Пьянство не одобрялось.

— А я, ребята, согласен с Витей, — проговорил басом долговязый Комиссаров, отпустивший в этом году небольшую черную бороду. Он был смугл и похож на цыгана. Изучал китайский язык.

— Что там ни говори, а мы сидим в дыре. Тура — дыра. Тура — дура. Будь ты хоть семи прядей во лбу, а здесь ничего не добьешься. Так-то вот! К примеру, я. Какая тут моя вышка? Стать к годам сорока начальником планового отдела и получать зарплату двести пятьдесят рэ со всеми добавками. А к пенсии, хотя это и очень проблематично, стану директором завода, проводя остатки лет между директорским кабинетом и больничной койкой. Завод — это громко сказано! Тридцать рабочих и две технички. И чего? А ничего! А я хочу руководить крупным производством, где тысячи рабочих, сотни инженеров, продукция которого расходится по всей стране и идет за границу. Завод, который за день не обойдешь! Хочу ногой открывать двери в кабинеты министров, стучать кулаком по министерским столам, требуя средств на развитие производства. Это в Туре можно сделать? Нет! В Москву! По крайней мере, в Красноярск или Норильск. Только там я смогу осуществить свою мечту. А я торчу здесь. Значит, я неудачник.

Он упал на стул.

— Тогда в нашей стране миллионы неудачников, — усмехнулся Олег. — Все мы тут неудачники.

— Если ты знаешь свои возможности и не используешь их, значит, ты неудачник. Тебе не повезло с характером, с силой воли. Как Ломоносов? За пятьсот верст зимой пешком в Москву из Холмогор. А останься он в своих Холмогорах, и никакого Ломоносова бы не было. А был бы всего-навсего один из многих и никому неизвестных поморов. Как все его предки.

— Вот я эвенк, — сказал Олег. — Почему я должен уезжать из родных мест? И кому нужны в Москве мои песни на эвенкийском языке? Или мне становиться одним из многих исполнителей шлягеров? На английском языке?

— Послушай, Олег! Допустим, ты женился. На русской девушке. И у вас рождаются дети, — заговорил Комиссаров, снова поднявшись со стула.

— Ну! И что?

— На каком языке они будут говорить? А ну-ка поразмысли! На русском! Потому что мамочка с ними говорит на русском языке. Она с ними рядом день и ночь. Спать их укладывает под русскую колыбельную. Папу они видят очень редко, потому что папа всё время на работе, и ему особенно некогда возиться с детьми. Когда он уходит, они еще спят. А когда приходит, они уже спят. Дети выходят во двор и говорят на русском, в садике и в школе — на русском. Пришли в магазин — там только на русском. Пошли в кинотеатр, там тоже звучит русская речь. Дети подросли и получают паспорт. Что у них будет записано в графе «национальность». Тунгус? Пусть они вылитые папа. У них мама русская. И себя они считают русскими. А никем другим. Иногда ты будешь их вывозить к бабушке и дедушке на несколько дней, когда тебе дадут отпуск. Поживут они в чуме, покатаются на нартах, погуляют по тайге. Но для них это экзотика. Новые впечатления! Это тема для сочинения «Как я провел лето», которое они будут писать в сентябре. На русском языке, кстати. Они живут в другой среде: квартира с удобствами, телевизор, на улицах машины, везде звучит русская речь. Когда народ забудет о традиционном образе жизни, забудет язык, это уже другой народ. И примеров этому несть числа. Увидишь, это произойдет уже при нашей жизни. Не будет никаких эвенков, нганасан, юкагиров, кетов. Сохранятся более многочисленные народы, как якуты, буряты, татары. Со временем их тоже не будет. Где эти сумь, меря, чудь, мурома? Останется один русский народ. Огромный великий многочисленный народ. Пройдет время — но не беспокойтесь «жить в это время прекрасное уж не придется ни вам и ни мне» — а со временем вообще никаких не будет народов, все будут землянами, говорящими на одном языке. Я верю писателям-фантастам. Они наши нострадамусы, предсказатели. И в их романах один народ — земляне. Одного государства — Земля.

Олег молчал. Не нравились ему такие разговоры. Но в споре он не был так силен, как его товарищи. Но то, что говорили «западники», ему было не по душе.

О моем языке

Как сказать по-эвенкийски

«Снег»? Такого слова нет.

Это не язык английский,

Где лишь «snow». И привет!

Снег бывает же различный.

Очень много есть снегов!

И словарь вполне приличный

Соберешь из снежных слов.

Мелкий, плотный, рыхлый, мятый…

Мало слова одного.

Вот какой язык богатый

У народа моего!

А потом словарь олений

Составлять черед пришел.

Никакой на свете гений

Столько б слов не изобрел.

Пусть не очень он известный,

Пусть не очень знаменит,

Но мелодией чудесной

Мой язык в душе звучит.

КОМПЕТЕНТНЫЕ ОРГАНЫ БДЯТ

… Время уже подходило к обеду, когда Олега попросили зайти в кабинет директора. За столом сидел мужчина средних лет в темном костюме в полоску, сером галстуке. У него была короткая стрижка. Он восседал на директорском месте. Может быть, им прислали нового начальника? Директор стоял возле стола. Он как-то испуганно глянул на Олега и сложил руки на животе. Потом кашлянул в кулак.

— Это и есть Чапогир, — проговорил он, кивнув в сторону Олега. — Олег Васильевич. Наш работник.

— Олег Васильевич! Присаживайтесь! Надеюсь, я вас несильно отрываю от работа.

Сказано это было таким тоном, что было ясно, что работа Олега представляется ему полной ерундой.

— У меня репетиция через десять минут.

— Ничего! Зиновий Исакович решит эту проблему?

Директор развел руками и улыбнулся.

— Это верно! Непременно решим! Делов-то на сто рублёв! Подумаешь!

Директор хихикнул. Это была его любимая приговорка. Но незнакомец не оценил юмора. Лицо его по-прежнему оставалось невозмутимым.

— Могу я идти с вашего позволения? — вкрадчиво спросил директор, наклонив голову.

— Да! Не смею вас задерживать.

— Дела! Понимаете, дела! А тут вон как получается! Кручусь, как белка в колесе. Покоя никакого!

— Мы все работаем!

— Ну, вот!

Директор вышел, неслышно притворив дверь. Какое-то время тишина.

Ясно, что это большой начальник, если директор так перед ним заискивает и стелется. Каким же ветром тебя занесло сюда? Зачем он мог ему понадобится? Рядовой культработник. Впрочем, здесь всё ясно. Раз с ним желает поговорить такой большой начальник, значит, речь идет об его переводе. Но куда? Что ему предложат? Норильск? Красноярск? А может быть… Но не заносись, Олег! Ты еще ничем сильно не прославился. Может быть, тут совершенно другое.

— Нравится ли вам ваша работа, Олег Васильевич?

Ну, конечно же! Так, значит, всё-таки повышение? Олег выпрямился.

— Конечно же! Очень! Я думаю, что это мое призвание, — весело ответил он.

— Да! Отзываются о вас коллеги неплохо. И планы у вас есть на будущее, надеюсь? Так же?

— Как же! Я эвенк!

— Я знаю.

— Я хочу создавать национальную музыку, песни на эвенкийском языке.

— Барабаны там, дудки, танцы с бубнами?

Пренебрежительный тон незнакомца обидел Олега. Расхотелось продолжать беседу.

— Почему же? Вероятно, вы не слышали наших музыкальных коллективов. Да, там есть национальные инструменты.

— Не отрицаю. Не слышал. Я, знаете ли, по другому ведомству.

Во как! Что же всё это тогда значит? Олег ощутил, как от этого человека исходит холодок опасности. Поежился.

— Позвольте поинтересоваться, с кем имею дело. Вы меня знаете, а я вас нет.

— Давайте так договоримся, молодой человек, что вопросы здесь буду задавать я. А имеете вы дело с представителем комитета государственной безопасности. Вы удовлетворены моим ответом?

Олег был наслышан об этом грозном ведомстве. Но до поры до времени считал, что это нечто далекое, их совершенно не касающееся. С какого боку он вызвал интерес у него? Никогда бы не подумал, что будет сидеть рядом с чекистом. Его недоумение не могло укрыться от пристального взгляда гэбэшника.

— Олег Васильевич! Как часто вы бываете в доме Сергея Лосева?

— Раз в неделю. Иногда чаще.

К чему это он клонит?

— Еще кто бывает?

— Мои, Серегины друзья.

— О чем вы ведете разговоры? Если не секрет.

— О жизни. О книгах. О музыке. О разном.

— И о политике, конечно?

— Мы же читаем газеты, смотрим телевизор. Комсомольцы. Должны интересоваться.

— Обсуждаете политику партии и правительства?

Вон оно что!

— Политику партии и правительства мы обсуждаем. Мы ее поддерживаем и полностью разделяем. Мы же комсомольцы. Советские люди.

— «Вражеские голоса» слушаете?

— Ну, что у нас можно услышать? Только треск сплошной.

— Пытаетесь, значит, слушать?

— А кто же не пытается! Крутишь настройку, там порой появляются не наши голоса. Что-то порой услышишь.

— Запрещенные произведения читали?

— Понятия о таковых не имею. У нас читают в основном Ремарка, Хемингуэя, Олдингтона, Есенина.

— Еще, пожалуйста, назовите писателей.

Стал записывать следом за Олегом.

— Олег Васильевич, моя беседа с вами, чтобы вы не подумали ничего такого, имеет чисто профилактический характер. О нашей беседе никому не надо рассказывать. Будем реалистами! Среди некоторой части нашей молодежи существует нездоровый интерес к вражеской пропаганде, клевещущей на социалистический строй. Сначала интерес, а затем безграничная вера во всю ложь, которую вещают вражеские центры. Надо признать, что они умеют вызвать доверие. Потом антисоветская пропаганда. А это, знаете ли, срок по уголовному кодексу. Реальный срок. А это значит искалеченная жизнь. Никуда не возьмут на хорошую работу. Разве только в грузчики податься. Клеймо антисоветчика смыть трудно.

— Уверяю вас, что ничего такого в наших разговорах не было. Даже и мысли такой не возникало.

Если встретятся эвенки,

Разговор пойдет тогда!

Никакой меж ними стенки

Не бывает никогда.

Ведь они оленеводы!

На ходу и ешь и спишь.

И капризами природы

Их ничуть не удивишь.

Об оленях не часами,

Могут говорить весь год,

Как они пасутся сами,

Как у них отел идет.

Мы кочуем. Так было и будет так впредь.

Ищем новых богатых угодий.

Мы потомки твои, о! Великий Меведь!

Твоя кровь в нашем храбром народе!

Не боится Медведь никакого врага.

Злую силу Медведь одолеет.

Для эвенка свобода всегда дорога.

Своей жизни он не пожалеет.

Здесь тайга. А в тайге он хозяин — Медведь.

И в тайге это все понимают.

Бесполезно пытаться его одолеть.

Не унизят его. Не сломают.

РЫБАК РЫБАКА ВИДИТ ИЗДАЛЕКА

В 1983 году он перешел на более близкую ему работу дирижером-хормейстером. И на этой работе он познакомился он познакомился с методистом по народному творчеству Алитетом Немушкиным, стихи которого печатали в местной эвенкийской газете. Они сразу почувствовали себя родственными душами. Прочитав его стихи, Олег понял, что это настоящий поэт, а главное, что он свой, эвенкийский и жизнь родного народа знает досконально. «Прекрасный дуэт!» — обрадовался Олег. Но песенные стихи, то есть те, которые должны быть переложены на музыку, всё-таки имеют свои особенности. Конечно, и вирши Бродского можно положить на музыку, но вряд ли они станут популярными песнями, которые запоют. Поэтому они принялись вдвоем перекраивать стихи. Какие-то строчки приходилось укорачивать, какие-то наоборот удлинять, дополняя их словами, что-то выбрасывать, где-то менять ритм, делать повторы, доводить до кондиции. Специально для песенного исполнения Олег переделал и несколько своих стихов. Но, перечитав их, еще раз убедился, что Алитет и он — две неравных величины. Всё-таки его друг — настоящий поэт, но зато он настоящий музыкант. У Алитета в стихах шумит настоящая тайга, кричит иволга, бурлят строптивые реки, ревут метели…

"О, костры моих предков..."

О, костры моих предков, неманите меня!

Вы давно не видны, как Хэглэн¹ среди дня.

Отпылали, ушли далеко, навсегда.

Только искорки в сердце мелькнут иногда.

¹Хэглэн — созвездие Большой Медведицы.

перевел З. Яхнин

Вам ничего это не напоминает? Японские танку с их лаконизмом, афористичностью и образностью. Тяга к родным местам, к традиционному образу жизни никуда не уходит, она в крови эвенка.

"Мой маут забыл..."

Мой маут² забыл

оленьи рога,

Не глотает пули

мое ружье.

— Или ты не эвенк? —

мне кричит тайга.

— Или ты не охотник? —

мне ветер поет.

Нет, тайга, не забыл

я родной народ.

Для охоты я

не слаб и не слеп.

Но лежит белый лист,

точно тонкий лед.

И строка на нем,

как мышиный след.

Я хороших, звонких

слов наберу,

Пусть по ним огонь

пускается в пляс.

Приходите, друзья,

к моему костру,

Приходите:

ему не гореть без вас!

Как еще неумела

моя рука...

Я не знаю,

на радость ли, на беду

Из эвенков первый

задумал я

Разводить костры

на бумажном льду.

Чтобы песни, как искры,

пронзили тьму,

Чтобы грели в стужу

людские рты.

Приходите, друзья,

к костру моему

И плесните в огонь

своей доброты.

А без вас мой костер,

потускнев, умрет.

Темный пепел его

заметут снега.

— Ну, какой ты охотник? —

ветер вздохнет.

— Ну, какой ты эвенк? —

упрекнет тайга.

²Маут — аркан, которым ловят оленей

перевод А. Федоровой

— Ай, хорошо! — воскликнул Олег. — Стихи сами просятся на музыку! В ней будет звучать и тоска, и желание снова вернуться к родным истокам, и гордость за то, что ты прославляешь свой народ!

Алитет Николаевич Немтушкинбыл старше Олега на тринадцать лет. Родился на стойбище Иришки Катангского района Иркутской области в семье охотника и оленевода. Воспитывался в школе-интернате и у бабушки Огдо-Евдокией Немтушкиной.

В 1957 году он после окончания Ербоганской средней школы едет в Ленинград, где поступает в педагогический институт имени Герцена, куда ведется набор молодежи малых народов Севера. В 1961 году он закончил институт.

Еще в интернате он делал школьную стенгазету и был и редактором, и художником, и автором. Отдавался этому делу с увлечением.

Ему нравились уроки литературы, он легко заучивал стихи, писал многостраничные сочинения, а в своей потайной тетради записывал собственные стихи, в которых подражал то Пушкину, то Некрасову, то Маяковскому, очередному поэту, который становился его кумиром.

Довольно скоро он понял, что стихи его подражательные и слабые. Как национальный поэт, он начинает формироваться в Ленинграде, где из лекций преподавателей выносит понимание, что такое национальная литература.

Ему нужна была оценка профессионалов: есть ли у него какие-нибудь способности к поэтическому творчеству. Преодолев робость, он всё-таки решился показать свои стихи преподавателю литературы. И стал, порою впадая в отчаяние, ожидать решения. Прошло несколько дней. После лекции Игорь Васильевич попросил Алитета остаться. Достал его стихи. «Сейчас всё и решится!» — волновался Алитет.

— Ну, что же… Я прочитал стихи, — проговорил Игорь Васильевич. — Есть удачные строчки. То есть поэтический дар у вас есть. Но знаете что, Алитет! Мне кажется, что это самое важное. Вы всё-таки эвенк. Или как раньше говорили «тунгус». Не думаю, что вы откроете новую страницу в русской литературе. Извините, за резкость! А вот своему народу вы могли бы принести пользу. Пишите о своей родине и пишите на родном языке. Главная задача писателя — сохранить родной язык. В этом ваше будущее. Вы уж поверьте мне!

По распределению Алитет отправился в родные края — в Красноярск. Специалиста с высшим филологическим образованием, к тому же пишущего, тут же взяли в редакцию краевой газеты «Красноярский рабочий». Кому же еще быть журналистом региональной газеты, как не местному жителю!

Рисунок 1 Этнографический коллектив "Тогокон".

Он был молод, полон энергии, так что постоянные командировки нисколько не утомляли его. Напротив, зачастую он сам просился, чтобы его отправили туда-то и туда-то. Поездки раздвигали его жизненные горизонты: столько новых знакомств, впечатлений, он всё больше и больше узнавал о родном крае. Красноярский край широкой полосой протянулся от Северного Ледовитого океана до монгольской границы. Всей жизни бы не хватило, чтобы объехать его. На его территории уместились бы все европейские государства и еще с преизбытком осталось бы места. Край богат чуть ли не всеми полезными ископаемыми. До многих еще просто не доходили руки. Приходилось добираться и по воде, и по суще, и по воздуху, на самых разнообразных транспортных средствах. Он писал о рабочих, совхозниках, инженерах, работниках культуры, охотниках, оленеводах, о стариках и молодежи.

Конечно, не мог он не писать о потрясающей сибирской природе, ее своенравных реках, бескрайней тайге, богатствах недр. Без малого двадцать лет он проработал журналистом, будучи уверенным, что это его судьба, а от судьбы, как известно, не уйдешь. Он был уже настоящим зубром журналистики, но и тетрадь со стихами становилась всё более пухлой и всё чаще он открывал ее.

Его стихи появлялись в газетах. И о нем уже говорили как о поэте.

Что удивительно! Эвенки — маленький народ. Но живут они на огромной территории от Енисея до Тихого океана, от ледовитых морей и до южных границ России. Живут среди самых разных народов. Где-то эвенки ассимилировались с местными народами: якутами, нивхами, бурятами. Ну, что же, это обычное явление. Почти все говорят по-русски, а для кого-то он стал более близким, чем родной. Издается несколько газет на эвенкийском языке. Но кадров для них катастрофически не хватает. Некоторые дышат на ладан.

Рисунок 2. Эвенкийский танец

Алитет и Олег

Алитет, отхлебывая горячий чай из бокала, проговорил:

— Вот знаешь, живет в тайге большой сильный медведь. Одни зввери в страхе разбегаются и прячутся. Другие почтительно раскланиваются, чтобы потом весь день рассказывать близким, что они видели самого медведя, что он приветственно кивнул им, что шел он, переваливаясь с лапы на лапу, и только треск шел по всему лесу, что к его спине прилипли соринки, видно до этого он отдыхал в берлоге.

Ах, любил Алитет заходить издалека!

— А рядом с огромной берлогой норка, в которой жила мышка-полевка. Маленькая такая! У нее тоже была бурная насыщенная жизнь. Вечно она суетилась, куда-то шмыгала, у нее рождались детишки, были радостные и несчастные дни. Никто ее не видел, не знал, для многих она просто не существовала. Если бы и видел и знал, так что? Кому она интересна? Чего о ней говорить? Маленькой и неприметной. Будь она хотя семи пядей во лбу, для окружающих она ничто или почти ничто, потому что очень маленькая.

С недоумением поглядел Олег на Алитета. К чему он рассказывает ему эту притчу или как ее назвать, видимо, придумывая всё на ходу?

— Олег! Ты ничего не понял? Конечно, культура любого народа начинается с фольклора: сказок, мифов, песен, преданий. Надо отдать должное русским фольклористам. Они проделали титаническую работу, записав, систематизировав и прокомментировав фольклор малых народов Севера. Если бы они этого не сделали, через несколько десятилетий, он был бы безвозвратно потерян.

— Согласен! — кивнул Олег. — Истоки любой литературы — это фольклор, это генотип народа, там наши корни.

— Чтобы влиться в семью народов, надо иметь профессиональную литературу, музыку, живопись, то есть круг творческих людей. Знал ли кто о киргизской литературе, пока у них не появился Чингис Айтматов, который стал писателем мирового уровня? Поступал он мудро: он дважды писал свое произведение. Не помню, чтобы кто-то до него делал также.

— Дважды? А как это?

— А на своем киргизском языке и на русском, который был для него таким же родным. Нашлось бы немало переводчиков. Тем более, что писатель он талантливый, лауреат всяческих премий, популярный. Чингис, однако, считал — и это вполне справедливо — что лучше его никто не сделает перевод. Не знаю на счет киргизского языка, но русский язык у него великолепен. Его вполне можно считать классиком русской литературы.

— Всё-таки я не пойму, к чему ты клонишь, — проговорил Олег.

— Культура не может родиться на пустом месте. Должны быть писатели, артисты, композиторы, художники, которые будут закладывать ее основы.

— Очень сомневаюсь, что кто-то захочет переводить с эвенкийского сказки, песни, стихи.

Рисунок 3. Возле чума

— Да-да! В советские времена было проще. В планы издательств закладывалось задание: тех-то и тех-то перевести и непременно издать. Открой каталоги советских издательств: непременный раздел «Литература малых народов Севера». Под это закладывались средства. Была централизованная культурная политика. Иначе никаких бы национальных литератур не состоялось. У малых народов появились свои профессиональные писатели. А благодаря качественным переводам о них знал широкий читатель страны. А ведь у наших писателей есть такие сюжеты, что боевики отдыхают. Тайга — это пространство, где выживают лишь сильные духом. И моя задача, как поэта, и твоя, как композитора, донести мысли и чувства нашего народа, его мироощущение. И сделать это не просто интересным, но таким, чтобы оно помогало лучше разбираться в жизни.

— Миф о сотворении мира и трех ярусах поможет понять мироздание? — усмехнулся Олег.

— Олег! Основная ошибка, которую допускают не только обыватели, но и художники, и исследователи, это попытка осовременить прошлое, наложить его на современную картину мира. Тот человек — не наш современник. И нам зачастую трудно понять логику его поступков. Он глядел другими глазами на мир, мыслил иными категориями, у него были не наши, а свои ценности. Как говорят философы, у него была иная парадигма миросозерцания, которую мы называем мифологической. Хотя одной мифологией здесь дело не исчерпывается. Не буду вдаваться в тонкости. Если хочешь узнать, что это такое, почитай книгу русского философа Лосева «О мифе». Мне случайно досталось старое издание.

— Не слышал о таком.

— Это самое умное, что я читал на эту тему. Обязательно прочитай! Давай наложим мифологическую матрицу на современную картину мира и посмотрим, что получится.

— Верхний ярус — солнце, луна и звезды.

— Верно!

— То есть это космос, Вселенная.

— Так! Совершенно верно!

— Второй ярус — это наша земля со всем живым существующим миром. Биосфера.

— Точно!

— А нижний ярус, выходит, это…

— Нижний ярус — это мир потусторонний, недоступный для живого, мир Харги, ужасного демона.

— У которого вместо правой кисти человеческий череп с оскаленными зубами. Бррр! Череп — символ смерти. А левая рука с огромным когтем. У русских это черная старуха с косой. У эвенков коготь, который вмиг убивает людей, отправляя их в загробное царство.

— Вместо ног култышки.

— У русского черта раздвоенные копытца. А у греков сатир — это козел. Ступни у человека, который ходит по земле. Но Харги — это владыка подземного мира, где нет жизни и движения.

— Он покрыт густой черной шерстью.

— Как черт! Как козел!

— Почему же у него череп голый?

— А каким у него может быть череп? С густой шевелюрой? Человек становится лысым при радиоактивном заражении. Когда ему делают химиотерапию при онкологии, он тоже становится лысым. Лысый — это пустой, пустыня, где нет жизни. Череп и должен быть лысым.

— Эти три яруса взаимосвязаны. Между ними идет постоянное движение. Живое перемещается в царство мертвых. Из мертвого рождается жизнь. И над всем этим царит гармония вселенной. Это можно не видеть и не понимать, но это так. И наши предки ощутили и выразили это в своих сказаниях.

— Какое место в жизни народа занимают шаманы?

— Это особые люди, которым открылись тайны ярусов мира. И поэтому они могут оказывать воздействие на них.

— Разве такое может быть?

— А почему нет? Всё, что недоступно нашему сознанию, мы объявляем несуществующим. А на самом деле, сколько на свете таких людей, которые благодаря своей поразительной интуиции, могут заглянуть в будущее и окунуться в реке смерти, оставшись при этом живыми.

И каждая новая песня (Олег чувствовал это) отличалась всё большим профессионализмом. А для исполнения на сцене это очень важно. Там отсутствие техники сразу чувствуется. И никакой талант такую песню не вытянет. Теперь нестыдно было отправиться на музыкальные фестивали, давать концерты, петь на радио и телевидение. Конечно, эвенкийская музыка началась задолго до него. Разве материнские песни, которые он слышал от матери, на стойбищах не настоящие перлы народной культуры? Он тоже оставит свой след, он создаст профессиональную авторскую музыку. Нужно искать единомышленников, у тебя обязательно должны быть ученики, которые будут верить в тебя и пойдут за тобой. Одному это сделать невозможно. Вот они первые песни, которые он исполняет со сцены: «Дуннедув», «Север — родина моя», «Тонкая береза», «Хочу всем мира и добра». Их запели и другие исполнители.

Вот еще один соратник — замечательный поэт Николай Оегир. На его стихи Олег написал целый цикл песен, самыми ударными из них он считал «Орон», «Дюлови эредем», «Эколэ», «Орорнун би индем». Он их часто будет исполнять.

Николаю Константиновичу Оёгиру Олег годился в сыновья.

Оёгир был старше его почти на тридцать лет. Интересный он был человек, что-то в нем было притягательное. Даже начальную школу он не успел закончить. Когда мальчику было десять лет, посчитали, что он уже вполне грамотный, чтобы стать приемщиком рыбы, где нужно было взвешивать, считать и записывать.

Наверно, считал он неплохо, поскольку карьера пацана пошла резко вверх: его взяли счетоводом в совхоз. В этой должности он проработает почти до пенсии. Так бы и остался в памяти односельчан Николай как успешный счетовод, если бы в возрасте сорока лет не увлекся сочинительством. Книги он любил. И каждую свободную минуту предавался чтением. А потом решил: «А почему не попробовать самому написать что-нибудь из их жизни?» Сухая цифирь, которой он занимался долгие годы не высушила его восприимчивую душу, как рыбу, висящую на ветру. В его сочинениях кипели эмоции, страсти. А какие тонкие наблюдения над бытом соплеменников и родной природой! На страницах его произведений жили и работали охотники и рыболовы, звучал народный фольклор. Знакомые образы оживали, а воображение его уносило в далекие мифические времена. Рыбак рыбака видит издалека. Олега всегда привлекали творческие одаренные люди. Он тянулся к ним. И общение с ними обогащало его. Нужна культура, искусство на национальном языке. Иначе мы потеряем его. Национальная культура — это когда много поэтов, писателей, художников, музыкантов, театральных коллективов.

И Пушкин не мог бы появиться в пустыне среди безжизненных камней. Цветы растут на хорошо удобренной земле.

Сам Олег чувствовал, что всё-таки ему ближе лирика, а не эпос. Он напишет более шестидесяти песен, которые будет исполнять в домах культуры, на фестивалях и смотрах, на предприятиях, оленеводческих бригадах и селениях эвенков, которые теперь могли гордиться тем, что у них есть собственный композитор. На фестивали он приезжал не один, а с эвенкийским танцевально-песенным коллективом. Опять же — в те времена деньги на народном творчестве не экономили.

Всю неделю шли метели.

Ветер резал, словно меч.

Мы безвылазно сидели

И топили нашу печь.

Словно волки завывали,

Ненавидя всех людей,

На избушку налетали

В злобе бешенной своей.

Тусклый свет дрожал на стенах.

Детям не хотелось спать.

Об эвенках и эвенах

Тихо песню пела мать.

Что морозы? Что метели?

Не боятся их ничуть

Те, кто с самой колыбели

В снег зароются по грудь.

Вот отец нарезал мясо

И положил на огонь.

Кровь змеей шипит. Мне ясно,

Что пока его не тронь.

Мама рядышком садится,

Говорит, тоску тая:

— Улетишь от нас, как птица,

Скоро в дальние края.

Песни — это, конечно, замечательно, но Олег понимал, что этого недостаточно, чтобы говорить о настоящей профессиональной культуре народа. Нужен спектакль, но не такой, где герои говорят диалоги, ходят, что-то делают. Нужен музыкальный спектакль, спектакль-легенда, где можно было бы показать корни его народа, оживить его мифологию, где были бы песни, танцы, национальные костюмы и декорации.

Поэтому его так захватил спектакль о Байкале и его дочерях. Он выступал в многочисленных ипостасях: и режиссером, и композитором, и актером, и исполнителем песен. Со своим спектаклем Туринский ТЮЗ колесил по Эвенкии: где на автобусе, где на вертолете, где на теплоходе. По территории Эвенкия превосходит родину д’Артаньяна, а вот что касается дорог… Но не будем о грустном. Олег жил своей ролью, отдавался ей полностью. В нем открылся еще один талант — артистический. Хотя почему открылся? Еще в школе он участвовал в спектаклях. Руководитель не может быть всегда мягким. Олег срывался, за что потом просил прощения у того, кого, как он считал обидел резким словом, и сам мучился от того, что не смог сдержаться. Вообще-то такие случаи были редки. Он был мягок и добр. Но…

На одной из репетиций он сказал актеру, который никак не мог войти в образ:

— Вы знаете, что у эвенков есть такой обычай: когда у них рождается ребенок, его выносят и кладут в снег. Почти закапывают в снегу.

Актер ужаснулся.

— Но ведь ребенок погибнет!

— Ничего подобного. Даже в мороз ребенку ничего не делалось. Я уже не говорю о том, что природа заложила в эвенках вот эту особенность легко переносить даже самые лютые морозы. Да что там переносить! Просто не замечать их. Как итальянцы не замечают безоблачного неба, яркого солнца и постоянного субтропического жара. Эта данность, которая тоже им дарована от природы. А еще это и закалка организма с самых первых минут жизни. Вы играете таежного охотника. Но именно играете в него. И зритель это почувствует с первых минут, почувствует вашу игру в охотника. Но будет видеть в вас городского интеллигентного человека. Слейтесь с природой! Не противьтесь ей!

БУДЕТ ЛИ СВОЙ ТЕАТР

«Байкал» захватил Олега. Он жил и дышал им. И вот спектакль готов. С ним вышли на сцену. А потом гастроли по Сибири. Зрители принимали спектакль хорошо. А это означало удачу. Постановка была необычной и яркой. Зрителя привлекала экзотика. Это радовало и огорчало. Экзотичное быстро приедается и становится скучным. Что дальше? Продолжать ставить сказания и мифы? Благо их хватит не на один спектакль. Но каждая постановка будет слабее. Интерес зрителя упадет.

— Нет! Надо искать что-то другое. Современная психологическая драматургия… Вот что нужно!

Игорь, выслушав его, рассмеялся. Олег посмотрел на него, недоумевая.

— Современная психологическая драма из жизни оленеводов! Не смеши меня, брат! Ты хоть на миг представь себе, что это такое!

— Да! Из жизни оленеводов! И там будут любовь, встречи, разлуки, ревность… Оленеводы, по-твоему, не люди?

— Если про любовь, про разлуки, про встречи и расставания, то ставь Вампилова, Чехова, в конце концов. Беспроигрышный вариант!

— Как же ты не понимаешь? Нужен эвенкийский театр! Национальный!

— С шаманами? Таежными пейзажами?

— Не знаю я! Не знаю! У нас есть поэты, прозаики, но нет драматургов. Никто не рискнет взяться за этот вид искусства.

— Спектакль на эвенкийском языке! Да у нас эвенков по всему округу не более трех тысяч! Будешь свозить их с дальних стойбищ? В Туре молодежь уже забыла язык отцов. Оставь ты, Олег, эту затею! Нужно быть реалистом! «Байкал» прокатил потому, что это этнографический мюзикл с танцами, бубнами, диковинными музыкальными инструментами. Психология по-эвенкийски и на эвенкийском… Что за бред? Да в твоем родном языке даже нет некоторых слов, которые обозначают душевное состояние человека. Ну, посмотрят твой спектакль два-три десятка зрителей… Овчинка не стоит выделки.

— Эвенки живут не только в Эвенкии, а по всей Сибири, до Охотского моря, на Сахалине, в Монголии, в Китае. Не один год потребуется, чтобы всё это объехать!

— В Китае эвенки уже давным-давно говорят на китайском, в Монголии — на монгольском, на Сахалине на своем диалекте они не всё поймут из твоего спектакля. Олег! Пойми! Культура малых народов всегда ограничена лишь этнографией. У представителей других народов она вызывает чисто познавательный интерес. Бывают исключения. Появляются яркие звезды. Но славы и успеха они добиваются не на своем поле, а в культуре того большого народа, среди которого проживают.

Легенда о том, как рассердили шамана

Посмеялся над шаманом

Гость надменный, городской:

— Это ж смех! Поскачет пьяным

Перед глупою толпой.

Тарабанит в барабаны,

Тарабарщину несет,

Словно вышел клоун пьяный

Посмешить честной народ.

А потом хлобысть на землю,

Как подстреленный медведь!

Я такого не приемлю.

Да и вам чего терпеть?

Люди в ужасе застыли.

Как такое он сказал?

Про себя они решили:

Их надменный гость пропал.

Не простят такого духи.

Сам обрек себя к концу.

— Ты б покаялся! — старухи

Шепчут глупому юнцу.

— Это вам, — бушует парень, —

Уж давно пора умнеть.

Дурь шаман такую шпарит,

Что нельзя ее терпеть.

Летний день уже кончался.

И загнав в загоны скот,

За селением собрался

На поляне весь народ.

Здесь и взрослые и дети.

Каждый в праздничный наряд

Облачился. И о лете

Уходящем говорят,

Что поймали рыбы мало,

Ягод не припасено,

Что зверьё в лесах пропало,

Словно вымерло оно.

В чем народ их провинился,

Пусть рассудят небеса.

Из тайги шаман явился,

И утихли голоса.

Закружился он юлою,

Как безумец, стал кричать.

Словно вихрь над землею,

Он несется. Не унять!

— Вот он! Я его увидел! —

Вдруг шаман как завопил.

— Это он народ обидел,

Духов наших оскорбил.

Побледнел парнишка гордый.

И куда девался пыл.

Стал, как дерево, он твердый.

Словно статуя, застыл.

Ни рукою, ни ногою

Он не может шевельнуть,

И глаза такой тоскою

Налились, что просто жуть.

Он стоит, не шелохнется,

И лицо белей, чем мел.

Никому не улыбнется.

В общем, он окаменел.

Разошелся люд с поляны.

И шаман ушел в село.

Почитаются шаманы,

Ведают добро и зло.

Угостили, напоили.

О парнишке ни гу-гу.

Всей толпою проводили,

И ушел шаман в тайгу.

Разошлись и спали крепко

Без обычных снов дурных,

Что бывало очень редко

Этим летом среди них.

Утро. Солнышко играет.

В речке плещется судак.

Росомаха удирает

От взбесившихся собак.

— На поляне нашей камень! —

С криком детвора бежит.

На поляне, где был парень,

Камень с той поры стоит.

Тот, кто этот камень тронет,

То на миг немеет сам.

Вы услышите, как стонет

Этот камень по ночам.

ДВА РОДА ХУДОЖНИКОВ

Есть два рода художников. Одним, чтобы творить, нужна полная тишина, уединение, одиночество, чтобы никто и ничто не мешало. Они запирают добровольно себя в башне из слоновой кости, и любой посторонний звук лишает их творческого вдохновения, выводит из себя, заставляет метать громы и молнии.

Домашние ходят на цыпочках и говорят шепотом и боятся даже заглянуть в святая святых — кабинет или мастерскую творца. Двери смазаны, чтобы не скрипели. Идеи и образы для своих произведений он черпает из смутных ощущений своей души, из фантазий, которые витают в его голове.

Он раздражается от всяких неожиданных сюрпризов. И не дай Бог гости! Для него это злейшие враги! Он ненавидит их самой лютой ненавистью. Флобер даже окна занавешивал тяжелыми светонепроницаемыми шторами, чтобы ни лучик, ни одни звук не проникал из внешнего мира. И писал при свечах.

Даже жужжание мухи, ударившейся о стену, выводило его из равновесия и он бросал перо.

Другой тип творца — это тот, кто не может творить без новых впечатлений, без новой информации, которую он старается получить отовсюду.

Поездки, знакомства с новыми людьми, свежие впечатления питают их творчество. Не отвергают они ни одного приглашения, ни одна тусовка не обходится без них. Их можно увидеть везде, где что-нибудь происходит. Им надо куда-то постоянно бежать, звонить, договариваться. В доме их полно гостей, споры и посиделки — их стихия. Им нужно постоянное окружение людей. Только тогда они чувствуют себя, как рыба в воде. Это их стихия.

Одиночество их тяготит. Одни впадают в тоску и уныние, другие доходят до депрессии, не находя себе места. Никаких творческих идей не шелохнется в их душе, если они останутся одни.

Вообще непонятно, когда они находят время, чтобы заниматься творчеством, ведь они всё время на виду. Однако занимаются, и некоторые создают шедевры на века и даже на вечность. И порой их творчество довольно обширно. Писатели этого типа могут писать в любой обстановке: на вокзале, на скамейке, в шумном зале ресторана, на подоконнике, на коленях, в вагоне поезда.

Творческое озарение может накатить на него в любую минуту, даже в самый неподходящий момент, хотя таких моментов у него не бывает. Никакая сила в мире уже не может оторвать его от пера и кисти. Хоть землетрясение, хоть извержение вулкана…

Они постоянно ругают себя за неусидчивость, дают твердое слово, что с завтрашнего дня будут жить по девизу «ни дня без строчки, ни дня без ноты, ни дня без мазка», и продолжают вести прежний образ жизни, как ни в чем ни бывало.

К этом типу творцов принадлежал Олег, вся энергия которого, казалось бы, уходила во внешний мир. Общение с людьми, постоянные поездки, гастроли, репетиции, посиделки, встречи давали ему новые темы, служили импульсом для написания песен. «Когда б вы знали из какого сора…»

Он мечтал запереться надолго и всерьез и создать что-нибудь солидное и объемное: ораторию, оперу, музыкальный спектакль. А может, и на симфонию замахнуться! Алитет, поглядывая на своего друга, иной раз качал головой, тяжело вздыхал и говорил сочувственно:

— Так, Олег, нельзя! Ты горишь! Хватаешься за всё подряд! Везде хочешь успеть. Куда-нибудь уезжай на стойбище, в дом отдыха и не занимайся ничем, кроме творчества. Вот тебе мой совет.

Олег соглашался с другом. Он завидовал тем, кто мог часами, сутками не выходить из кабинета, обрывая все связи с внешним миром и отдаваясь полностью творчеству.

— Да! Надо сделать именно так!

Соглашался Олег и вскоре забывал о своем, как ему казалось, твердом намерении. И он продолжал вести прежний образ жизни. И как не забудешь! С утра занятия, после обеда заседание, вечером репетиции. А сколько текучки! Поздним вечером обещал заглянуть к другу.

А какую радость, какой подъем переживал Олег, когда приезжал на стойбище! И обо всем забывал.

Стадо домашних оленей пасут, объединившись три — пять семей, потому что так легче. Есть время для отдыха, охоты, рыболовства, собирательства, кустарных промыслов и прочих занятий. Поэтому в стойбище вместе с детьми двадцать — тридцать человек. Такое небольшое поселение. Когда приезжали музыканты и певцы, то для оленеводов это всегда было большим праздником. Концерты проходили на ура. Гостей ждали с нетерпением, готовили всевозможные блюда, доставали праздничные одежды. Женщины разделывали дичь, рыбу, страшно волнуясь: а вдруг им это не понравится и они больше не приедут в их стойбище.