Смех: генезис и трансформация

1

В древних коллективах существовала система всевозможных табу, которая, впрочем, благополучно дожила до нашего времени. Особенно широкое распространение табу имело в языке. Считалось, что если кого-то назовешь его собственным именем, то непременно вызовешь или его или его дух. Помянешь черта, а он тут как тут.

Мог ли этому существу, предку или духу его, или зверю, в котором воплотился его дух, понравиться смех над ним, смех, который выражал превосходство, презрение? Естественно, смех уже только по этой причине не мог не быть не табуированным… Нельзя было смеяться над покойником. Это, несомненно, не понравилось бы ему, и он постарался бы отомстить своим насмешникам. Разумеется, позднее этот запрет распространяется на всё, что связано со смертью.

Сама природа указывает на взаимосвязь, единство этих явлений.

Знакомая нам картина, когда судорожные рыдания перерастают в судорожный смех. Или когда вообще непонятно что это такое: плачет человек или смеется. Маски, которые снимали с лица покойников, в Древней Греции превратятся в маски трагедийных и комедийных актеров. А какая разница? А может, и сама смерть — это улыбка Бога над нами, людьми?

2

Смех — торжество над страхом, судорожная разрядка после пережитого страха. В основе смеха лежит агрессия, поэтому он не может быть тонким культурным явлениям.

В основании всякого смеха торжествование и посрамление. Смех — прорыв в бесконечное и одновременно он явление примитивной культуры. Для возбуждения чувства комического требуется временная анестезия сердца (Анри Бергсон). Опасность смеха заключается в том, что, если смеяться постоянно, то временная анестезия, которую дает смех, может смениться постоянной. Христос не смеялся. Никто и никогда не видел, чтобы он смеялся или улыбался. В Древней Греции гармония была основной категорией культуры. Лаокоон не кричит, он только чуть-чуть приоткрыл рот. Кричать — оскорбить слух. Древнегреческий воин будет молчать, даже получив рану.

Духовые инструменты — это уже ступень потери человеческого облика, приобретение сатанинского вида. Неслучайно сатиры изображались с рожками у губ. Религия — вещь серьезная, она исключает смеховую культуру, приписывая ее дьявольским чарам. Пьяный Ной засыпает, плащ его завернулся и обнажились те части тела, которые не принято показывать. Хам, увидев это, рассмеялся. Сим же прикрывает нагое тело Ноя плащом. Поведение Хама порожило хамство. Бог одаривает людей благами, требуя послушания и почитания. Когда дети шалят и смеются, взрослые воспринимают это как непослушание и требуют прекращения шалостей. Своевольничать в смысле проявления собственной воли — не является грехом. Но все время смеяться могут только марионетки дьявола. Человек никогда не достигнет величия Божьего, человеческое — это всегда прах и тлен. И задача человека заключается в том, чтобы блюсти меру.

Улыбка Джоконды подобна улыбкам персонажей архаической скульптуры. В ней нет никакой насмешки.

Смех не свойственен животным, даже самому высшему виду их — приматам. Заставить издавать нечто подобное смеху или производить подобие улыбки можно лишь после длительной дрессировки. Хотя нельзя исключать наличия у приматов предпосылок юмора. Разум постепенно наращивается, он существует и у косной материи, что подтверждают новейшие исследования.

Существуют технологии смеха. Они основаны на создании уровней мотивации.

Люди смеются трем вещам: политике, сексу и прямой кишке (Фрейд). Смех предполагает как объект приземленные примитивные предметы.

Человек — кукла (Бергсон), которой играют другие люди, обстоятельства и идеи. «Высшая доблесть заключается в том, чтобы остановиться на пороге смеха» (Мольер). Смеющийся человек отрезает для себя возможность выхода в более высокие сферы. Для возбуждения комического нужна временная заморозка сердца: даже на святыни нужно смотреть как на обыденные вещи, как акт пищеварения.