Баба Маня

Баба Маня

1

Машина, переваливаясь через ледяные кочки, медленно ползла по главной улице города в сторону бывшей шахты «50 лет Октября», в народе прозванной просто «Полтинник».

Помигав поворотом, Hyundai Solaris свернул налево и, миновав несколько пятиэтажек, покатил по проселочной дороге мимо засыпанных снегом дач.

Как ни странно, дорога здесь оказалась лучше, местами снега не было совсем, и машина ехала по чистому асфальту, и казалось, что наслаждалась безмятежной ездой.

Хутор Новоровенецкий расположился на границе с Украиной и примечателен тем, что здесь находится психиатрическая больница.

Сюда и лежит наш путь. Мы с отцом едем проведать нашу родственницу, которая уже пять лет находится в этом заведении.

Баба Маня — родная сестра маминого отца, соответственно моего дедушки Филиппа. Мамина родная тетка.

Дедушка был старше своей сестры на двадцать лет. Он родился в 1913 году, а баба Маня в 1933. Дедушка говорил, что у него было много братьев и сестер, но я помню только бабу Маню и еще его брата деда Андрея. Он был самым младшим — 1935 года рождения.

Баба Маня в молодости работала в шахте сцепщицей вагонов, и однажды ей этими вагонами придавило голову. Мама говорит, что голову собирали по частям, от этого у бабы Мани все лицо в шрамах. А еще она стала плохо слышать, страдала головными болями и, как бы сказать помягче, временами бывала не в себе.

Замуж она не вышла, детей у неё не было, так и жила одна в маленьком домике по соседству со своими братьями.

В моих детских воспоминаниях сохранилась маленькая, худенькая старушка (тогда все, кому было за сорок, казались стариками). Она говорила на каком-то птичьем языке, смешно и быстро проговаривая слова. Половина слов была на русском, половина на украинском, и от этого было еще смешнее.

После травмы баба Маня не работала, жила на пенсию и занималась рукоделием: вязала, вышивала, шила.

Со временем головные боли становились все сильней и чаще.

Движимая неизвестно какими побуждениями, баба Маня вступила в свидетели Иеговы, но вскоре выгнала взашей зачастивших к ней братьев и сестер.

Потом наступило помутнение рассудка, она сидела дома, перемазанная углем, никого не узнавала и не хотела видеть, швыряла в лицо почтальону принесенную пенсию.

Пришлось определять бабу Маню в больницу. Благодаря лечению и постоянной опеке, ей стало лучше. Она снова стала узнавать родственников, в частности, маму и отца, которые единственные из всей родни не забывали о ней и навещали каждую неделю по пятницам.

2

В эту пятницу проведать бабу Маню не удалось, и мы едем в воскресение.

Папа за рулем, я рядом, — мы едем на папиной машине. Проехав под опасно склонившимися над дорогой деревьями, подъезжаем к опушенному шлагбауму. Рядом небольшая парковка на несколько машин, она почти пуста. Только наша и черный «опель». Берем сумку с угощениями для бабы Мани и проходим на территорию больницы.

Здесь тихо и пусто. Ледяные дорожки посыпаны шлаком. По одной из них идем к одноэтажному бараку. Здесь живет наша родственница.

У входа стоят двое: женщина и мужчина, примерно моего возраста, оба курят. Женщина в синем плаще, такие были в моде в конце прошлого века. По выглядывающим из-под плаща ногам в шерстяных носках, делаю вывод, что именно она является пациенткой, а мужчина пришел ее проведать. Он одет в свитер, куртку и джинсы. Мельком взглянув на нас, они продолжают курить и о чем-то тихо разговаривать.

Мы проходим мимо них и, войдя внутрь, открываем дверь с табличкой «Комната для посещений». Это узкое помещение, метра полтора в ширину и около трех метров в длину. У окна стоит стол, скамейка и несколько стульев. На стене вешалка, на ней шерстяной платок и два больничных халата. Рядом какой-то сундук, шкаф, баки с бельем.

В нос бьет особый больничный запах, который ни с чем не спутаешь. Папа идет просить, чтобы привели бабу Маню.

Под столом серый пушистый комок, — кошка свернулась в калачик.

В проходе, полностью его перегораживая, растянулась крупная собака неизвестной породы. Она спит и не обращает на нас никакого внимания. Нам приходится переступать через неё. Собака не шевелится, только открывает один глаз и, равнодушно оглядев комнату, вновь погружается в сон.

В больнице находится еще одна наша знакомая — Вика. Как про нее еще сказать я не знаю. Не могу сказать: ни девушка, ни женщина. Просто Вика.

Она раньше жила по соседству с моей второй бабушкой — бабушкой Машей.

Я помню Вику маленькой девчонкой, она намного младше меня. Почему оказалась здесь, мне неизвестно, да меня это и не интересует.

Папа всегда привозит Вике пачку сигарет «Прима» и небольшой пакет, в котором лежит булочка, банан и еще что-нибудь вкусное. В благодарность за то, что она присматривает за бабой Маней, водит ее под руки, потому что та сама ходить не может.

В комнату входит пара, те что курили у входа. На столе сумка, в которой лежит печенье, пакет с соком и ещё какие-то свертки. Они садятся за стол, принимаются копаться в сумке, мужчина угощает женщину шоколадкой. Они продолжают тихо разговаривать. Мы просим их пересесть к окну, потому что бабу Маню туда провести не получится. Они пересаживаются.

В коридоре слышится шум, и папа выходит из комнаты. Он тут же возвращается, ведя за руки маленькую сгорбленную старушку, едва переставляющую ноги, она ростом не больше метра как карлик. Бабушка — божий одуванчик.

На ней линялый синий халат с желтыми цветами, синие спортивные штаны, на ногах теплые носки и розовые шлепанцы. Седые редкие волосы свисают до плеч. Я замечаю, что они вымыты и расчесаны.

— Здравствуйте, — говорю я.

Старушка смотрит на меня выцветшими глазами и равнодушно отводит взгляд. Я понимаю, что она меня не замечает, принимая за предмет интерьера, как шкаф или стол.

В комнате прохладно. Папа снимает с вешалки платок, и ловко повязывает его на голову старушки, потом один за другим накидывает на узенькие плечи оба халата.

Баба Маня гладит папину руку своей высохшей, почти прозрачной маленькой рукой.

— Жду тебя, Коля, жду, а ты все не едешь, — птичьим голоском жалуется она.

Мы сажаем её на табуретку.

— Жду, жду, — повторяет она, — а ты не едешь.

— Видишь, приехал, — успокаивает её папа, доставая из сумки горшочек, укутанный в полотенце. В горшочке пюре из растертой на блендере свинины, бабе Мане нечем пережевывать пищу, у неё нет зубов. В баночке из-под майонеза розовеет кусочек соленного арбуза. Папа разминает его ложкой, превращая в кашу.

Баба Маня сидит на табуретке, смотрит в пол. На её сморщенном лице блуждает улыбка, руки лежат на коленях, тонкие и корявые как веточки тополя пальцы теребят подол халата.

— Ждала, ждала, тебя Коля, а ты не едешь, — снова бормочет она,

— Приехал, приехал, — говорит папа, и спрашивает, — кушать хочешь?

— Хочу, — быстро отвечает баба Маня, и шепотом сообщает, — они меня тут не кормят.

— Ясно, — усмехается папа, и ловко просовывает в приоткрытые губы старушки ложку с мясным пюре.

Та двигает челюстями, перетирая деснами мягкую пищу.

Кошка трется о ее колени и тихо мяукает.

— Кошечка, — радуется баба Маня и опускает руку на пушистую голову зверька.

— Кошечка, кошечка, — подтверждает папа, зачерпывая ложкой очередную порцию. — Пить хочешь? Водичку?

— Хочу, — оживляется она, — дай, Коля, водички, а то они мне не дают пить.

Папа вкладывает ей в руку маленькую бутылочку с водой, и баба Маня жадно делает несколько глотков. Потом равнодушно смотрит на меня, и отводит взгляд.

Пара выходит из комнаты, женщина пальцами разминает сигарету. Чтобы пропустить их, мне приходится прижаться к стене. Внешне и по поведению, и по разговорам женщина выглядит совершенно здоровой, но все же есть какая-то причина, по которой она находится здесь.

Тем временем папа успевает скормить бабе Мане все пюре из горшочка, иногда окуная ложку в баночку с арбузной кашицей.

— Дай, Коля, еще попить, если есть, — просит она, и жадно допивает воду из бутылки.

Папа кладет ей в рот кусочек банана, и лицо бабы Мани расплывается в блаженной улыбке.

— Она говорит — это кукурузка, — улыбаясь сообщает папа.

— Кукурузка, — подтверждает старушка, и весело говорит, — Родина моя — кукурузка…

Мужчина и женщина возвращаются, он собирается уходить, она снимает плащ и вешает его на вешалку. По всей видимости им пользуются все, кто выходит на свежий воздух. Они забирают свою сумку с продуктами, целуются и покидают комнату.

Баба Маня доедает банан, папа салфеткой вытирает ей лицо и выходит позвать Вику, чтобы та отвела старушку в палату.

Кошка облизывает скрюченные пальцы бабы Мани.

— Кошечка, — шепчет она, — ну, хоть пальчики полижи, кашки у меня нет…

Приходит Вика, с ней женщина неопределенного возраста, обе улыбаются, и я вижу, что у них почти нет зубов. Они подхватывают бабу Маню под руки и ведут к двери.

— До свидания, — говорю я, но мне никто не отвечает.

— До свидания, Коля, — чирикает с порога баба Маня.

— До свидания, — отвечает папа, складывая в сумку пустую посуду.

Мы выходим из помещения, и я делаю несколько глубоких вдохов, выталкивая из легких больничный воздух.

Садимся в машину, едем в обратную сторону, на повороте стоит мужчина, который проведывал женщину. Мы останавливаемся, он садится на заднее сиденье.

— Спасибо, — говорит он, — а то уехать нечем: маршрутки сегодня не ходят, и местные не останавливаются.

Мы снова проезжаем мимо заснеженных дач, возле крайней пятиэтажки мужчина просит остановить. Он благодарит и выходит аккуратно закрыв дверцу.

Машина медленно ползет в центр города, переваливаясь через ледяные кочки…

Андрей Иванов 04.02.2019г.