Ваш номерок!

После третьего звонка, прозвеневшего громкой металлической трелью где-то под высоченным потолком фойе второго этажа, утихает суета у сувенирных лотков, автоматов с шипучкой и машин, производящих сахарную вату. Публика рассаживается по своим местам. Некоторые зрители, впрочем, ещё бегают, бормоча, как заведённые, свой ряд и номер места, по фойе в поисках дверей в левый, правый или же центральный сектор. Мне кажется, что представления лучше всего смотреть из последнего, чтобы можно было как следует рассмотреть всё-всё.

Гремит оркестр, заглушая в буре звуков ворчанье тех зрителей, через которых в мерцающем полумраке, крадучись и рассыпаясь в извинениях, пробираются опоздавшие.

И вот на манеж выбегают собачки в нарядных ошейниках, а следом — дрессировщица, похожая в своём ярком платье на юркую маленькую тропическую птичку. Я, высунувшись из-за форганга (прим.автора: форганг — занавес, отделяющий манеж от закулисной части), с любопытством подсматриваю, как работает коллега и, слегка нервничая, ожидаю своего выхода на арену. Прошедший мимо инспектор манежа, сердито указывает пальцем, затянутым в белоснежную, как манишка дирижёра, перчатку на приметную табличку прямо над моёй усыпанной блёстками головой. На бумаге яркими и большими, с ладонь, буквами значится: «У нас из-за занавеса не выглядывают». А я и не выглядываю, я только одним глазком смотрю. Интересно же, с какой публикой мне сегодня предстоит работать. Иногда бывает так, что не принимает тебя зритель. Ну не в какую, хоть ты тресни! А иногда аплодируют так, что начинаешь с опаской поглядывать на потолок — как бы он не обвалился от такого неимоверного шума. Громко, но приятно, что сказать.

Оторвавшись от собак и их хозяйки-птички, оглядываю, что делается вкруг. Хлопают крыльями, переругиваясь между собой, экзотические попугаи. Где-то вдали рычат страшные косматые тигры, которых дрессировщик всё время ласково называет котятками. Да уж, для него-то, может быть, они и котятки, но лично я предпочитаю зверей поменьше. И чувствую, как они щекотно шевелятся у меня в левом рукаве камзола. Неподалёку фырчат и ржут, потешаясь над всем вокруг, лошади. А те из них, что посерьёзнее, переминаются с ноги на ногу, волнуясь перед выходом на манеж.

Рядом со мной жонглёр подбрасывает поочёрёдно кольца, булавы и мячи. Последние, кстати, напоминают с виду гигантские глазурованные шарики разноцветной жвачки. Автомат с такими стоит в фойе на первом этаже, как большой мыльный пузырь на металлической ножке.

Со стороны манежа, перебивая оркестр, доносятся аплодисменты. Громкие, но, слышу опытным на такие вещи ухом, жидковатые. Но это ничего, так часто бывает в самом начале представления, когда зрители ещё не вошли в раж.

— Ваш номерок! — шпрехшталмейстер (прим.автора: шпрехшталмейстер — ведущий цирковое представление, в современном российском цирке называется «инспектор манежа») хлопает по плечу спешащего на манеж клоуна.

А тот кивает, машинально ещё раз приглаживает торчащие рыжие кудри, шмыгает красным носом и, прищёлкнув каблуками и полосатыми подтяжками, выбегает за занавес, только его и видели.

Пока клоун шутит, вызывая у публики взрывы смеха, на арене вовсю суетятся деловитые униформисты, устанавливающие реквизит для моего номера.

Из-под моей шляпы высунулась белая мышь в свитерке и, принюхавшись, пошевелила усами. Сказать по правде, у меня с пару десятков таких мышек. Перед началом представления они прячутся в карманы и рукава моего камзола. А эта, белая в свитерке, любит сидеть высоко. Ведь когда-то она очутилась с астронавтами на космической станции. Наверное, подумала, что Луна и впрямь состоит из сыра, и решила отправиться туда на ПМЖ. Однако на Луне сыра не нашлось ни крошки. А вот у меня, цирковой мышиной дрессировщицы, он имелся.

— Ваш номерок! — весело воскликнула я, опередив шпрехшталмейстера, только-только раскрывшего рот.

— Ваш номерок, — повторила я упавшим голосом, протягивая руку через деревянную стойку циркового гардероба. В углу, под столом, серая, цвета пыли под кроватью, мышь догрызала неразгаданный кроссворд.

А этажом выше гремели аплодисменты.

Но не было там ни меня, ни моих дрессированных мышей.

Представление закончилось. Мечты тоже разбежались, прихватив с собой свитерки мышек, блёстки, шум, шипучку, моё яркое, в звёздах платье и маленькую шляпу на резинке.

Сейчас сюда придут, с шумом, смехом и гамом обсуждая прошедшее представление, зрители, спешащие в вечер и домой. Надо работать и раз за разом с широкой учтивой улыбкой, от которой сводит скулы…

— Ваш номерок!