В парке плакала девочка

Интересно, как воробью удалось сохранить такую комплекцию за зиму? Или к началу зимы он был еще крупнее? Его собратья обычно к концу зимы теряли в весе. Наверно, в птичьей среде его называли Жирным или каким-нибудь другим подобным прозвищем, что, может быть, даже обижало его.

Покрутил головой и увидел на лавочке под кустом сирени девочку. Воробей чуть повернул голову в сторону и уставился на нее черной бусинкой глаза. Он ее нисколько не боялся.

Была она худой. Ручки чуть потолще, чем большой палец у взрослого человека. Коленные чашечки выпирали на ее худеньких и кривоватых ножках. Из-под платья выглядывали ключицы.

Всё в ней было худым. Даже уши были маленькие и тонкие, почти полупрозрачные и через них просвечивался свет. Волосы у нее были светло-золотые, но давно немытые и растрепанные. И светлые брови были почти незаметны на ее грязном личике.

На тонкой шейке большая голова с большими темными глазами, которые сейчас были очень грустными и мокрыми. Слезинки одна за другой скатывались по ее бледным щечкам. Уголки тонких губ были опущены вниз, маленький носик был красным и мокрым. Девочка размазывала ладошками слезы, и от этого щеки становились еще грязнее.

Она снова и снова вытирала щеки, но они снова и снова становились мокрыми, потому что слезы бежали непрерывно, как бесконечный осенний дождь, которому не видно конца. Девочка всхлипывала, хватала открытым ртом воздух, нижняя ее губа опускалась и оттопыривалась и раздавался протяжный вой «ыыыы». Потом чуть затихало, и снова вой.

Не шевелясь, воробей смотрел и смотрел на девочку, видно, он обдумывал, что бы ей сказать такого, чтобы она перестала плакать, но ни одной дельной мысли не приходило в его голову. Они, птицы, не плачут, даже когда им очень плохо. И что за глупость плакать. Да еще вот так: завывая и всхлипывая. Как всё-таки люди глупы. И всё потому, что они не птицы.

К скамейке подошла женщина. Она была невысокого роста и полной. Губы ее были ярко накрашены. В ушах золотые сережки и на шее золотая цепочка с полумесяцем. Остановилась и какое-то время смотрела на плачущую девочку сквозь толстые стекла очков. У нее было очень плохое зрение. И поэтому она не любила ходить в баню, где приходилось снимать очки.

— Чего мы плачем? — спросила она. Голос у нее был строгий, как у учительницы. Которая спрашивает домашнее задание, уже зная, что ученик не выполнил его и ей придется ставить ему двойку.

Девочка бросила на нее быстрый взгляд, отвернулась и недовольно буркнула:

— Надо и плачу! А вам-то что? Хотите и вы плачьте! Я же вам не мешаю, и вы мне не мешайте!

Женщина шагнула ближе и поставила пакет на скамейку. Девочка покосилась на пакет. И снова отвернулась. Но теперь она уже не всхлипывала и слезы не бежали по ее щекам. Из пакета выглядывал батон. Это был такой блинный батон в тонкой прозрачной упаковке. От него не исходило никакого запаха, поэтому даже воробей не заинтересовался им.

Женщина присела на краешек скамейки, придерживая пакет, и какое-то время смотрела неотрывно на девочку. Девочка снова взглянула на нее, потом на пакет и фыркнула.

Женщина пододвинула пакет к спинке скамейки, чтобы он не падал, сложила руки на животе и снова стала смотреть на девочку. Лицо женщины ничего не выражало. Девочка отодвинулась на самый краешек.

— А как тебя зовут? — спросила женщина. — Чего ты молчишь? У тебя же есть имя. Как тебя зовут?

— Как надо, так и зовут.

— Тебя кто-нибудь обидел? Если ты плачешь, значит, тебя кто-то обидел. Ну, скажи!

— Никто меня не обидел!

— Если бы тебя никто не обидел, ты бы не плакала. Люди плачут, потому что их обижают.

Женщина проговорила более строгим голосом:

— Можешь не говорить! Я и так знаю, почему ты плачешь. Ну, просто хотела от тебя услышать.

Девочка всхлипнула пару раз и поглядела на женщину исподлобья.

— Хочешь я расскажу, почему ты плачешь? Ну! Чего молчишь? Хочешь или нет? Скажи!

— Не хочу!

— Ну, не хочешь и не надо!

Женщина достала косметичку и стала разглядывать свое лицо в маленькое овальное зеркальце. Она втянула губы в рот, так что они не стали видны, потом вытянула их трубочкой.

— И почему? — спросила девочка, стараясь придать своему голосу как можно более безразличный тон.

— Папа твой живет не с мамой, а с другой женщиной, которая помоложе, чем твоя мама.

Теперь во взгляде девочки вспыхнули искорки.

— Ты живешь с мачехой, а у нее есть родная дочка. Ну, как в сказке «Морозко». Ты знаешь эту сказку? Родную дочку она, конечно, любит, а тебя не очень, а точнее, не любит. Ей купит какую-нибудь дорогую куклу, а тебе дешевую дрянь. Только чтобы отделаться. Ей покупает дорогую яркую курточку, а тебе что-нибудь в сэконд-хэнде. Ее дочка получает дополнительное платное образование, а тебе даже уроки сделать некогда, всё по дому прибираешься да в магазин за хлебом-солью бегаешь да мусор выносишь. Ты и посуду помой, и пропылесось, и паутину смети. И папе твоему она постоянно жалуется, какая ты плохая, вредная и ленивая. И сколько ты ей нервов перемотала. Вообще ты нехорошая девочка. А папа твой рохля и размазня, ничего сказать не может, только глазами хлопает да тебя усовещает, чтобы ты мачеху во всем слушалась. Овечка твой папа! Так или нет!

Девочка сидела вполоборота и внимательно слушала. Она уже не плакала, и слезы высохли на ее грязных щечках.

Она смотрела большими глазами на женщину. Так смотрят на чудотворца, который всё знает про тебя и всё может. Глаза ее совершенно высохли и блестели, как солнышко среди туч. Ротик ее был приоткрыт и были видны мелкие и крепкие зубки.

— А откуда вы все это знаете? — с придыханием спросила она. — Вам кто-нибудь это рассказал?

Женщина хмыкнула.

— Я, девочка, всё знаю, потому что я психолог. А психолог читает людей как открытую книгу. Мне достаточно взглянуть на любого человека, и я всё расскажу о нем. Кто он такой, какой у него характер, привычки, что он любит и что ему не нравится. Даже могу сказать, чистит ли он зубы по утрам или нет.

— А я?

— Что ты?

— Я чищу зубы по утрам или нет?

Женщина взглянула на девочку сверху вниз, задержала взгляд на ее грязных ногах.

— Нет!

— А!

— Знаешь, что я тебе посоветую? У папы есть сестра, то есть тебе она приходится родной тетей. Женщина она очень добрая и любит детей. Но своих детей у нее нет. Уж так получилось.

— Тетя Мотя?

— Да! Тетя Мотя. Она старая дева. Так говорят про женщину, которая не была никогда замужем, а поэтому у нее не может быть детей. А она так любит детишек. Просто обожает. Она так бы хотела иметь ребенка. Уговори папу! Тебе будет хорошо с тетей Мотей. Она тебя будет любить, жалеть и лелеять. Ты будешь жить у ней как сыр в масле.

— Если тетя Мотя старая дева, то тогда получается, что я тоже старая дева. Я же не замужем. И у меня тоже нет детей. Хотя у маленьких детей не бывает детей. Это только у взрослых бывают дети.

— Да ты еще ребенок. Ты еще станешь взрослой.

— А! Ну, тогда ладно!

Женщина сунула руку в пакет, пошуршала внутри и достала шоколадную конфетку.

— Вот!

— Спасибо!

— Кушай на здоровье!

Девочка медленно развернула конфету, разглядела ее, потом целиком затолкала в рот.

— Ладно я пойду! У меня внучка гостит. Ее Настей зовут. А ты делай, как я тебе сказала! Понятно?

— Ага! — кивнула девочка, жвакая конфетку, которая оказалась слишком большой для ее маленького ротика.

Женщина поднялась, крякнула, подхватила пакет и медленно стала удаляться по узенькой дорожке, которая была посыпана мелкой щебенкой для того, чтобы люди не поскользнулись во время дождя. Начальник парка сам раз-два в неделю обходил парк.

Девочка рассосала конфетку и проглотила коричневую сладкую жижу, высунула язык, покрытый конфетным налетом, и промычала вслед уходящей женщины:

— Меее! Дура! Нет у меня никакой тети Моти. И мама у меня есть. И она любит меня, потому что я у нее одна. И хорошие мне игрушки покупает. И красивую одежду. Папы у нас нету. Он ушел к какой-то лярве. Меее! Дура! Наврала тут всякое, а сама ничего не знает.

Девочка хотела подняться, но передумала, потому что вдали на дорожке показалась парочка. Она повернулась в их сторону и стала внимательно наблюдать за ними. На них были узенькие джинсики, короткие курточки, только на ней оранжевая, как у дорожных рабочих, а на нем темно-синяя с золотистым драконом на спине. Эту курточку он купил на базаре, довольно дешево. И конечно, она была

девочке очень хотелось бы услышать, что он шептал ей. Наверно, признавался в любви.

Для них в мире никого не существовало, кроме них самих. Ведь влюбленные никого не видят. Им кажется, что весь мир — это одни они. Они же страшные эгоисты!

Девушка смелась. Глаза ее блестели от счастья. Она тои дело глядела на него. И он ей представлялся самым лучшим в мире. Он был высокий и такое невероятно красивый.

Для них ничего не существовало в этом мире, кроме них двоих. И они прошли бы мимо скамейки, если бы в этот момент девочка истошно не завопили:

— Ааа!

Девочка прикрыла руки ладошками, оставив между пальцами щелочки, чтобы всё видеть.

При этом она продолжала вопить как настоящая труба иерихонская, от которой рухнули стены неприступной крепости. И как бы вы ни были увлечены собой, вы не смогли бы ни услышать этот рев.

Слезы вылетали из глаз девочки. Право, какой-то слезомет. Уже, казалось, должна была всё выплакать. Но нет! Есть еще порох в пороховницах! Рев не умолкал ни на мгновение.

Они остановились, оторвали взгляды друг от друга и посмотрели на девочку. Парень улыбнулся, но видно тут же понял, что улыбка совершенно сейчас неуместна. Лицо его стало серьезным. Невероятно! Разве кто-то где-то в мире может плакать, когда они так счастливы? Все должны радоваться их счастью и улыбаться.

Девушка протянула руку вперед, как будто хотела попросить милостыню, и спросила:

— Девочка! Ты плачешь? Но почему? Разве можно плакать? Почему ты плачешь, малышка?

— Аааа — громче заревела она.

Парочка переглянулась. Они были изумлены. Если бы сейчас в парке опустилась летающая тарелка, и то они бы так не удивились.

— Это… ну… Не надо плакать! Зачем плакать-то? — сказал юноша.

— Погоди! — перебила его девушка. Она убрала руку с его талии. — Маленькая! Послушай меня!

Она села рядом с девочкой.

— Не плачь, милая!

Юноша шагнул к скамейке, но садиться не стал. Он переминался с ноги на ногу и смотрел то на одну, то на другую.

Девушка положила ей руку на плечо. Девочка фыркнула и передернула плечами, желая сбросить ее руку.

— Вот увидишь, всё будет хорошо. Ты еще будешь счастлива и любима. Я знаю, это обязательно случится.

— Это… ну, может быть, позвонить ее родителям? — спросил юноша. — Девочка! У тебя есть телефон? Ну, в смысле, мобильник, чтобы позвонить… ну, это, то есть твоим родителям.

Девушка его одернула:

— Да погоди ты? Ты поругалась с мамой?

— Нет! — пробормотала девочка, всхлипывая. — Ни с кем я не ругалась! И с мамой не ругалась!

— С папой, значит?

— Нет! Нет у меня никакого папы и не было!

— Давай мы тебя отведем к маме? Ты, наверно, потеряла маму? Давай найдем твой дом?

— Нет! Нет!

— Да почему же нет?

— Нет у меня никакой мамы! Вот!

— Как это нету? Так не бывает!

— Она умерла. Вот!

— Как умерла? Это как же?

— Как умирают вы не знаете? Да?

— Когда умерла?

— Вчера. Нет! Позавчера.

— Тебя кто-нибудь забрал?

— Да! Тетя Мотя. Но я не хочу к ней. Она злая и ругается. И еще у нее Юрка. Ууу! Вот он какой!

— Что за Юрка?

— Ее сын. Он меня бьет и еще юбку на мне задирает. Задерет и говорит: «Ага!» Знаете, как страшно!

Девушка закрыла лицо руками и прошептала:

— Какой кошмар! Да это же… Это же преступление! Да за это надо в тюрьму садить!

Она взглянула на юношу.

— Валера! Надо что-то делать! Немедленно!

— Что мы сделаем, Галя? Мы ей совершенно чужие люди. Давай отведем ее домой?

— Знаешь, Валера, я придумала. Давай удочерим ее? Прямо сейчас!

Валера затоптался на месте, переступая с ноги на ногу. Руками он упирался то в бока, то в бедра. Потом скрестил пальцы рук, хрустнул и, подергивая плечами, как будто он сгонял с них назойливую муху, проговорил:

— Ты что? Мы еще не поженились. Мы студенты. Нам никто ее не отдаст! У нас ни жилья, ни работы, ни зарплаты… Ты что, Галя? Это невозможно! И с этим не шутят. Вот!

Девочка не плакала. Она обняла Галю за шею и чмокнула ее в щечку.

— Я люблю тебя. Ты хорошая. А он плохой. Видишь, как он злится, потому что он плохой.

Девушка светилась от счастья.

— И я тебя люблю, милая!

Она несколько раз поцеловала девочку в одну и другую щечку. Потом платочком стала вытирать ее щеки.

— Как тебя зову, милая?

— Зоя.

— Какое хорошее имя! Мы тебя будем звать Заинькой. Ты не против? Заинька, зайчик…

— Мне нравятся зайчики. Они такие мягкие и ушастые. Я даже одного зайчика держала на коленях.

— Ах, ты счастье моё! Ты просто прелесть! Как хорошо, что мы пошли именно в этот парк.

Она обцеловала лицо девочки.

— Так, Валера! Завтра идем в деканат. Переводимся на заочку. Ты и я устраиваемся на работу. А квартиру будем снимать. Ну, а свадьбу сыграем, когда подкопим денег.

— Но зачем вот так резко, сразу? Надо всё обдумать, посоветоваться, проконсультироваться. Это, Галя, очень серьезный шаг и его вот так вот походя нельзя решать.

— Пока ты будешь советоваться и консультироваться, девочка умрет от голода и от холода. Так! Дай Заиньке руку! Ну, чего ты, как столб, застыл? Я сказала, дай руку. Ну!

— Зачем?

— Мы сейчас пойдем все вместе!

— Галя! Кто же нас впустит в общежитие с чужим ребенком? Ты хоть подумала об этом?

— Ты хочешь, чтобы она тут осталась или чтобы этот мерзкий Юрка снова лез к ней?

— Ну, давай хотя бы обратимся в полицию! И там всё расскажем! Как они скажут, так мы и сделаем.

— Зачем в полицию-то?

— Ну, мы же не можем взять чужого ребенка и повести с собой. Это будет расцениваться как преступное деяние. Мы останемся виновными. Это уголовное преступление.

— Да! Ты прав! Звони в полицию!

— Ага!

Валера достал из кармана джинсов мобильник.

— Полиция? Ну, это… тут девочка вообщем… Да не… Ну, это…

— Дай сюда! — Галя выхватила у него мобильник. — Ну, это… ну, то… Ты по-человечески можешь объяснить?

— Полиция? Немедленно вышлите наряд в парка! Какой парк? Валера! Как называется этот парк? Да этот, где мы сейчас находимся! Ты что не знаешь, как называется?

— Откуда я должен это знать? Мы первый раз здесь.

— А что ты знаешь? Почему ты не знаешь, как называется этот парк? Идешь в парк и не знаешь, как он называется.

— Ведь ты тоже не знаешь, как называется этот парк.

— Ты мужчина! Ты должен всё знать! А как же ты тогда собираешься содержать семью?

— Я знаю, что я ничего не знаю. Это Сократ сказал.

— Не демогогствуй! Сейчас давай сократов приплетем, карлов маркосв всяких. Еще кого-нибудь…

— Не демогогствуя я, а философствую.

— Из тебя такой же философ, как из меня… Ну, вот! Гудки! Бросили трубку! Ну, что это такое? И всё из-за тебя. Да за что мне такое наказание? Почему мне постоянно не везет?

— Почему из-за меня?

— Из-за тебя! Потому что ты не мужик, а рохля. Только и можешь ме-ме-ме! А мужик должен сам принимать решение.

— Сама ты овечка!

— Я овечка? Да я… Да ты…

— Пожалуйста, идите ругайтесь в другом месте, — простонала девочка. — От вашего крика оглохнуть можно.

— Девочка! Не лезь в дела взрослых! — зло прошипела Галя.

Она резко поднялась. Лицо ее раскраснелось. Глаза метали молнии, которые должны были испепелить любого.

— Всё! Между нами всё! И в сексе ты не очень, если по правде.

— Что? Да ты же сама… Забыла, что сама говорила? Забыла да? А я помню, что ты говорила.

— Это я, чтобы тебе подольстить. Мужики же обидчивые.

— Да я… Да у меня таких, как ты, знаешь, сколько было. И лучше тебя еще. Да я пачками вас менял.

— Пошел ты, козел!

— Пошла сама, коза дранная! Знаешь куда?

— Пожалуйста, перестаньте ругаться в присутствии ребенка! Как вам не стыдно! Мне это очень надо слушать!

Девочка топнула ножкой. Они замолчали. С удивлением посмотрели на нее, как будто видели впервые. Хорошо что еще не спросили друг у друга: «А это кто такая? Откуда она здесь взялась?» Валера развернулся и быстро пошел в ту сторону, откуда они пришли. Он ни разу не обернулся. Правая рука у него была прижата, а левой он широко махал.

Сначала Галя инстинктивно дернулась в его сторону, но тут же остановила себя. Со злостью посмотрела ему в след, вся напряглась, сжала кулаки. Прикусила нижнюю губу.

— Иди! Да пошел ты! Я еще себе лучше найду! Сто штук таких Валер! Тоже строит из себя.

Быстро зашагала в другую сторону, оставляя на дорожке маленькие ямки от каблучков.

— Дураки! — вздохнула девочка. — Я бы таким не разрешала жениться. Вот родится у них ребенок. И кого они из него воспитают?

Ответить на этот педагогический вопрос она не успела, потому что в конце дорожки показалась новая жертва. Девочка зарыдала.

— О! Привет, Верка!

Девочка вздрогнула. Подняла глаза.

— Дядя Вася, здравствуйте!

— Не надоело, Вера?

— Нет, дядя Вася.

— Да! Актерам же тоже никогда не надоедает их театр. Всю жизнь лицедействуют. Вот что ты, Верка, за человек, я не пойму.

— Дядя Вася! Ну, идите, куда вы шли. Я тоже не пойму, чего вы пиво каждый день пьете? Оно что такое вкусное?

— Сопливая еще взрослым указывать! Отлупить бы тебя как сидорову козу!

— Вовку своего лупите!

— Я его и так луплю.

— Вот и лупите! А меня и без вас есть кому лупить.

Дядя Вася сел рядом. Достал сигареты. Закурил.

— Курить вредно! — строго сказала Вера. — Вон и на пачке про это написано. Читать что ли не умеете?

— Жить вообще вредно. Какой прекрасный вечер! И комаров совсем нет. Сейчас приду домой, включу телек и буду смотреть.

— Под пивко будете футбол смотреть?

— А чо там смотреть? На наших позорников?

Дядя Вася отшвырнул бычок в урну.

— Ну, ладно, Вер! Пойду я!

— Ага!

— А ты будешь плакать?

— Ага!

— Ну, ладно! Если нравится, плачь!

Вера посмотрела ему вслед и помахала ручкой.