Упавшая звезда

«Дождь, дождь…опять этот проклятый дождь!» — пробормотал молодой мужчина, поправляя шляпу и поднимая ворот пальто. «Что за погода? На улице ни души. Даже собаки и те попрятались! И дёрнул же меня черт за этим молоком. Кха…кха…кха…Проклятый кашель! Нет, молока с мёдом выпить всё же надо, а то завтрашние лекции, на радость студентам, придётся отменить. А я себе такого позволить никак не могу» — подумал про себя преподаватель астрономии Евгений Дмитриевич Борщов. Он быстро шёл в ближайший продуктовый магазин, благо некоторые из них в наше время работают круглосуточно, на часах уже было полдвенадцатого ночи, чтобы купить, как вы уже поняли, молока, вернуться домой, подогреть его, положить сливочного масла, мёда, выпить и распрощаться, наконец, с этим ужасным кашлем, который он подцепил в университете, читая лекцию первокурсникам. Один из студентов всю пару сморкался, чихал, да ещё и сидел на первой парте. Как не закрывался от него Евгений Дмитриевич, а всё-таки заразился. А такому человеку как он болеть просто не полагается. Как же он три года отработал преподавателем астрономии вместо ушедшего на пенсию Петра Григорьевича Верховцева, ни разу не пропустив занятия, заслужил похвалы самого ректора, а тут из-за какой-то простуды не явится на работу, и тогда всё…полетит его доброе имя в трубу.

Наконец купив это злосчастное молоко, пришел Евгений Дмитриевич домой, в свою однокомнатную квартиру на восьмом этаже, которая досталась ему по наследству от бабушки, покинувшей, к сожалению, этот мир вот уже четыре года назад. В квартире за эти четыре года мало что изменилось. Прибавились только книги, которых здесь и так было предостаточно, да телескоп с парочкой подзорных труб. А сервант с резными дверцами и «кокошником», огромный, такой же резной, шкаф с ручками в форме роз под золото, комод с советским на нем телевизором, который Борщов если и включал за эти четыре года, то раза два не больше, круглый стол на изогнутых ножах, который при желании можно было превратить в овальный, с расшитой белой скатертью, хотя белой она уже давно не была, да и вышивку под стопками книг, тетрадей, бумаг было сложно увидеть, пара репродукций в позолоченных рамах, швейная машинка «Zinger», ну и, конечно, кровать с пологом из тёмно-синего бархата, который в прочем Евгений Дмитриевич никогда не закрывал, — всё это осталось на своих местах, да и не только это. Но эти вещи были близки и приятны Евгению Дмитриевичу, он к ним привык, от них ему было тепло.

Выпив молоко, Борщов нырнул в кровать и мгновенно уснул. Утром он встал с тяжелой головой, но хотя бы без болящего горла, поплёлся в ванную, попытался привести себя в порядок, но получилось это лишь от части. Нет, внешне он выглядел безупречно: чисто выбрит, волосы лежат ровно, даже обычно вьющиеся на макушке локоны, которые придавали ему хоть какого-то озорства, сегодня были послушно разглажены, строгий серый костюм, под ним светло-зелёная рубашка — всё, как всегда, идеально, разве что глаза, сегодня их зелёный цвет был слегка затуманен, да и подглазины выдавали усталость, но этого Евгений Дмитриевич в своём отражении не заметил. Быстро позавтракав чаем с пирогом, купленным вчера в университетской столовой, он оделся и поехал на работу, где его ждали две пары астрономии у первого курса и одна — у второго.

Сегодня к противному дождю ещё присоединился холодный порывистый ветер, который то и дело выворачивал зонт. Добравшись, наконец, до университета Борщов зашел на кафедру, до начала пары было ещё двадцать минут. Кроме методиста там никого не было. Методистом была женщина лет тридцати восьми, наглая и высокомерная. Особу эту недолюбливали как студенты, так и преподаватели, поэтому Евгений Дмитриевич поздоровался, быстро взял ключ от нужной аудитории и ушёл оттуда от греха подальше. В кабинете он уже разделся, поставил сушить зонт, и стали подходить студенты. Первые две пары прошли как всегда, без каких-либо происшествий. Да куда уж там до происшествий, первый курс просто спал, правда, несколько студентов заработали плюсы за правильно посчитанное расстояние между заданными звездами. А вот второй курс Евгения Дмитриевича удивил, а точнее не весь курс, а одна из студенток. Борщов её ещё на первом курсе заметил, хотя слово «заметил» здесь будет немного неуместным. Девушка эта, а звали её Александра Веселова, совсем не оправдывала своей фамилии. Она была тихой, замкнутой, скрытной отличницей, шла на красный диплом, конечно, рановато говорить на втором курсе о дипломе, но предпосылки у неё были. На семинарах её было не слышно, она работала молча и сдавала всё лично преподавателям, так сказать без лишних ушей. Не все конечно это одобряли, но она умела, видимо, с ними договариваться. Одевалась она всегда очень странно, но со вкусом, и это ей всегда шло. Вот сегодня, например, она была в юбке полусолнцем до пят, коричневых то ли сапогах, то ли ботинках, из-под юбки было не видно, в чёрной водолазке, поверх которой надета в тон юбке очень интересного кроя то ли кофта, то ли жилетка. Достаточно длинные, но жидковатые, волосы цвета спелых колосьев были распущены, но придерживались чем-то сзади, что не давало им спадать на лицо. Веяло от этой девушки каким-то волшебством и сказкой, а ещё лесом, древним лесом. Евгений Дмитриевич, который даже в детстве не сильно верил в волшебство и сказки, подметил это непонятное ощущение, когда она находилась рядом. Борщова не пришлось долго уговаривать сдавать работы лично, он хоть и сторонник порядка, но раз уж девушке тяжело даётся общение с коллективом, в который она попала, он согласился. Надеясь, правда, что ко второму курсу это пройдет, так как Саше приходилось уделять отдельное время после занятий, а он этого ох как не любил. Но вот уже конец ноября, второй курс в разгаре, и ничего не изменилось. Сегодня была правда лекция, чему Евгений Дмитриевич был несказанно рад, нездоровилось ему по-прежнему, и оставаться после занятий ну никак не хотелось. Вернёмся всё же к Саше. Сегодня она, как и всегда впрочем, сидела одна на последней парте, спокойно записывая лекцию «Кометы и Метеоры», но когда речь зашла о метеорах, она — девочка, не проронившая при группе ни слова, спросила: «А падающие звёзды, которые мы видим — это и есть метеоры?». Ответ был элементарным: «Да», но Борщов так растерялся от этого звонкого неожиданного голоса, что не мог ничего вымолвить, а однокурсники Саши вообще были в шоке. Они, как и всегда, не заметили её на последней парте и очень испугались, а некоторые даже вздрогнули, когда она заговорила. Саша, казалось, ничуть не смутившись, только немного покраснев, повторила вопрос. Евгений Дмитриевич, на этот раз уже пришедший в себя, ответил ей: «Да, Александра. Это они и есть. Но называть их нужно метеорами, так как звёзды не падают». «Но как же? — взволнованно проговорила она. — Я видела в сентябре падающую звезду!». «Вы видели метеор» — спокойно ответил Борщов. «Хорошо. Пусть я видела метеор, я загадала на её, то есть на него, желание. Скажите, когда оно сбудется? Я почему-то думала, что желания на падающие звёзды…простите, — запнулась она, — на метеоры сбываются сразу же, а уже два месяца прошло». Девушка говорила это настолько быстро, будто боясь, что её прервут. Когда она, наконец, закончила, Борщов поправил воротник рубашки и с некоторым пренебрежением ответил: «Оно никогда не сбудется. Метеоры не исполняют желаний. Это всё сказки и приметы». И надо было видеть в этот момент лицо девушки. Оно выражало такое разочарование, такую печаль. Она смогла лишь выговорить: «Но как же…» и умолкла. Евгений Дмитриевич не стал поднимать больше эту тему. Он вообще был очень расстроен, Саша была его лучшей ученицей, и как она, отвечающая ему на экзаменах на все вопросы по расчетам звезд и схемам галактик, может верить в такую чушь?.. У Борщова даже мысли перепутались, пришлось спрашивать у студентов, о чём он только что говорил. До конца пары он всё боялся, что Саша опять что-то спросит, но этого не произошло. Не случилось этого и после лекции. Александра быстро собралась и испарилась, оставшись никем не замеченной, а Борщов отнёс ключ на кафедру и поплелся домой.

Дождь сменился противной моросью, и стало ещё промозглее. Ветер, правда, утих. Евгений Дмитриевич шёл по сумрачной улице и всё думал об Александре. Никак не выходила из головы у него эта девушка, а точнее её поступок. «Странно всё-таки…Что на неё нашло? — мелькало у него в голове. Неужели она действительно в это верит? А я думал она серьезная,…хотя её загадочность, да и внешность. Можно было бы и догадаться! Она наверняка просто помешана на всём фантазийном. И почему я раньше этого не заметил?..». Борщов пытался прогнать все эти мысли, но ничего не получалось. Когда он подошёл к своему дому, то думал уже, что может быть это он — Борщов виноват в том, что студентка так несерьёзно относится к предмету, что, может быть, это он плохо преподаёт. Евгений Дмитриевич потряс головой, чтобы уж совсем бредовые мысли вылетели оттуда, постоял ещё с минуту у подъезда, наблюдая, как сквозь рваные тёмно-синие облака пытается проглянуть месяц, и пошел, наконец, домой. Старый лифт поднял его на восьмой этаж, где у порога его квартиры сидела Александра и читала какую-то книгу. Борщов так и замер с ключом в руках и открытым ртом, когда её увидел. Саша заметила его не сразу, видимо с головой ушла в книгу, а когда увидела, то вскочила и произнесла: «Ну, наконец-то! Я думала Вы уже вообще не придёте». Тут Борщов резко ответил: «Как это я не приду к себе домой?». «Ну, мало ли…Может, Вы к родителям решили поехать» — немного смутившись, ответила Саша. «Я уже четыре…» — прервал свою мысль Евгений Дмитриевич. «И откуда это она знает про моих родителей» — промелькнуло у него в голове, и он спросил: «Что Вы-то здесь делаете?». «Вас жду». «Но зачем?». «Понимаете, Евгений Дмитриевич, я не верю, что падающие зв… метеоры не исполняют желаний…». «Но, Александра, я же вам уже сказал, что это всё сказки, приметы, выдумки людей, чтобы было чем себя позабавить». Всё это время Саша не смотрела на Борщова, но после этих слов взглянула ему прямо в глаза да ещё с такой уверенностью, что ответить на этот взгляд что-либо было просто невозможно. Преподаватель немного помолчал, а потом, несколько замешавшись, сказал: «А что это мы у порога разговариваем? Пройдёмте в дом». И они вошли. Саша будто бы попала в музей, ей было интересно всё, абсолютно всё, что находилось в квартире. Она быстро разулась и прошла в комнату, она будто бы давным-давно хотела сюда попасть. Её голова, казалось, сейчас повернётся на триста шестьдесят градусов. Она всё ходила молча по квартире, рассматривая каждый её сантиметр. Борщов наблюдал за ней, ему это не совсем нравилось, но он не знал, что сказать Саше, поэтому молчал. Девушка остановилась у люстры, висящей в комнате, и спросила: «Это горный хрусталь?». «Да» — коротко ответил Евгений Дмитриевич. Она легонько коснулась хрустальных сосулек, и по комнате забегали радужные блики и тени. «И всё-таки, Александра, что Вы хотите?» — Борщову было непривычно видеть у себя дома постороннего человека, да ещё трогающего его вещи, он хотел, чтобы она поскорее ушла. «Хочу доказать Вам, что желания сбываются» — спокойно, но с явной уверенностью, ответила Саша. Борщов готов был закричать на студентку, его уже выводила из себя эта глупая девчонка, её детские выходки! Зачем она вообще пытается ему что-то доказать, ему это не нужно, он знает, что всё это бред?! «Послушайте, меня, пожалуйста, — начал он — Вы можете сколько угодно верить в эту чепуху, а я делать этого не собираюсь, не нужно мне ничего доказывать! Идите домой, Вас уже, наверно, потеряли. И не будем продолжать этот бессмысленный спор». Он строго посмотрел на Александру, но она нисколько не испугалась, даже выражение уверенности на её лице не пропало, она тихонько подошла к нему почти вплотную и сказала очень тихо: «Пойдёмте на балкон, уже совсем разгулялось, Вы сами загадаете желание, и мы посмотрим, сбудется оно или нет». «Ну вот, что Вы опять говорите!? На дворе ноябрь! Какие падающие звёзды, то есть метеоры… Господи, Вы уже и меня запутали!.. — Борщов обиженно опустил голову и сел на стул. — Сейчас же не время им падать» — договорил он. В голове у Евгения Дмитриевича сейчас творилось что-то невообразимое. Он понимал, что его, преподавателя, сейчас пытается учить студентка, да даже не в этом суть! Он думал, что она другая, она казалась ему… да что скрывать! Она ему нравилась… но он преподаватель, она его ученица, младше его на пять лет, это немного конечно, но положение не позволяет. И поэтому Борщов гнал все эти мысли прочь, что, как ни странно, у него достаточно легко получалось. Но сейчас похоже эта симпатия уходила в прошлое совсем, причём семимильными шагами, просто растворялась… А может быть наоборот? Может быть, росла!? Борщов уже ничего не соображал и поэтому решил подчиниться: «Ну, хорошо, идёмте. Только наденьте тапки, там очень холодно». Саша быстро сунула ноги в, стоявшие в коридоре, пушистые тапки и, можно сказать, рванула к балкону, который Борщов уже к тому моменту открыл.

Они вышли. Саша громко вдохнула. «А вот и звёзды» — сказала она, глядя на небо. Звёзд действительно было очень много, тучи куда-то делись, было тихо и безветренно, фонарей почему-то поблизости не было, да это в нынешней ситуации было и хорошо — ничто не мешало смотреть на звёзды. «Они не будут сегодня падать» — почти обречённо проговорил Евгений Дмитриевич. «Подождите, будут. Вот увидите» — спокойно, не глядя на него, сказала Александра. Борщов посмотрел на неё, она улыбалась и показалась ему очень счастливой, мурашки почему-то побежали по его спине, и он поёжился. «Зябко что-то… Вам не холодно, Саша?» «Нет…Вы назвали меня «Сашей»?» Борщов сам ужасно удивился, как это у него так получилось? «Да…извините…» — стал он оправдываться. «Нет-нет. Что Вы? Это всяко лучше, чем «Александра» да и короче, не правда ли?» — она опять заулыбалась. «Да, пожалуй. — сказал Евгений Дмитриевич, свою улыбку всё же пытаясь скрыть. — Я всё-таки пойду, надену свитер и принесу Вам плед». Борщов ушёл, а Саша осмотрелась. Балкон был практически квадратной формы и довольно большой. Там стояло два стола — один письменный, а другой видимо кухонный, и что-то вроде садовой скамейки, каркас и спинка её были деревянными, а сиденье мягким. Стол, который Александра посчитала кухонным, был накрыт цветастой клеёнкой, за ним видимо всё-таки когда-то ели. На письменном столе стоял проигрыватель и коробки с многочисленными пластинками. Балкон хоть и был застеклён, но на нём всё же было холодно. Александра всё всматривалась в небо, она понимала, что вероятность падения звезды в конце ноября не более одного процента, но она должна была попробовать. «Сегодня или никогда!» — подумала она и рывком села на скамейку. На балкон вышел Борщов. На нём был свитер грубой вязки с большим воротом, на плече висел плед, а в руках был поднос с чайником и двумя чашками, видимо из одного сервиза, так как рисунок был одинаковый. «Я вот тут ещё чай согрел, — сказал Борщов — правда, к нему у меня, к сожалению, ничего не оказалось». «Да не нужно ничего, Евгений Дмитриевич» — улыбнувшись, проговорила Саша. «Ну, ладно…Вот возьмите, укутайтесь» — ответил Борщов протягивая Александре плед. Он разлил чай, дал кружку Саше, а со своей встал ближе к окну, было видно, как из его кружки идёт пар, и часть окна запотевает от него. На какое-то время воцарилось молчание, было слышно лишь, как каждый отпивает иногда чай. Борщов в этот момент вдруг понял, что ему приятно, что Саша сейчас находится здесь, рядом с ним, что ему впервые в жизни не хочется отгонять мысли о том, что она ему нравится… Он сейчас действительно счастлив, и ему плевать упадет эта звезда или нет. «Ой, Саша! — Александра так сильно вздрогнула, явно не ожидая такого выкрика, что чуть не пролила чай. — У меня же есть…Мне мама прислала…Я сейчас!». И он выбежал с балкона, буквально швырнув свою чашку на поднос. Вернулся он минуты через две с банкой, судя по всему, варенья, так как в руках у него ещё были розеточки. «Вот же, я совсем про него забыл. Это варенье, клубничное… Вы любите клубничное варенье?». «Да, люблю» — ответила Саша, она сейчас всё больше и больше удивлялась необычному поведению своего преподавателя. Нет, оно, конечно, было вполне обычным, человеческим, но для Евгения Дмитриевича просто парадоксальным. Он всегда был строгим, неразговорчивым, замкнутым, а сейчас его было просто не узнать! Правда Саша всегда знала, а если быть точнее, надеялась, что он такой, что он просто скрывает все свои эмоции, что у него срабатывает защитная реакция и поэтому он становится строгим и холодным. И как же было ей сейчас приятно осознавать, что она была права…Но больше ей сейчас было стыдно, что она заставляет Борщова сидеть на этом балконе и ждать падения звезды, которая не упадёт. Она это знает, он тоже это знает, но почему-то молчит, не пытается выставить её за дверь. Хотя он пытался, но как-то слабо…Неужели он поверил ей!? «Я тоже люблю клубничное варенье, но больше я любил, когда его варила моя бабушка» — прервал раздумья Саши Борщов. Он, оказывается, уже разложил варенье и протягивал Александре одну из розеточек. «Спасибо» — тихо сказала она. «А Вы знаете, Саша, я вспомнил сейчас одну историю — когда мне было лет десять, я, как Вы, загадал желание на падающей звезде, — Саша удивилась, но Борщов сказал именно «звезде» — правда это было в начале сентября, и я тоже был уверен в том, что оно сбудется. Я тогда действительно в это ещё верил…Но оно, как и Ваше, не торопилось сбываться, и я рассказал об этом своей бабушке. Она сказала мне тогда: «А что ты загадал? Скажи мне, может я смогу помочь звезде исполнить твоё желание». И я сказал, я тогда очень хотел телескоп, бабушка подарила мне его спустя месяц на день рождения. Как же я тогда был счастлив…Но с тех пор я не верю в эту ерунду про падающие звёзды. Я к чему это говорю — может, Вы тоже расскажите мне своё желание, и я, как моя бабушка тогда, смогу помочь Вам его исполнить?». Во время всего рассказа Борщов смотрел в небо, и когда повернулся к Александре, то увидел, что она плачет. «Саша, что с Вами?». «Простите меня, Евгений Дмитриевич…» — сквозь слёзы проговорила Александра. «За что!?». «Я ведь знаю, что в ноябре звёзды не падают, то есть их не видно в нашей полосе, да и что желания на них не сбываются, я тоже знаю! Я солгала Вам, простите…». «Александра, успокойтесь, пожалуйста, не нужно плакать!» — Борщов уже не знал, что ему делать, он не умел успокаивать, он нервничал. «Я не знаю, что на меня нашло… — продолжала оправдываться, сквозь рыдания, Саша — извините…». «Ни чего страшного, Саша! Успокойтесь, прошу Вас!». Александра закрыла лицо руками. Борщов метнулся к ней, но тут же отскочил обратно к окну, внутри у него явно происходила какая-то борьба. В конце концов, он присел рядом с ней на скамейку и взял её руки в свои, освободив от них лицо. Он пытался посмотреть ей в глаза, но она сидела с опущенной вниз головой, как провинившийся ребёнок. «Саша, не расстраиваетесь, пожалуйста, из-за этой ерунды» — спокойно, почти шёпотом сказал Борщов. «Но я ведь обманула Вас…» — не поднимая головы, ответила Александра. «Я думаю, что если Вы это сделали, значит, у Вас была на то причина». «Была!» — с некоторым воодушевлением произнесла Саша и посмотрела, наконец, на Евгения Дмитриевича. «И видимо эта причина и есть Ваше желание, исполнение которого Вы так ждёте?» — слегка улыбнувшись, спросил Борщов. «Да, это так. — ответила Саша, в глазах у неё в этот момент блеснули какие-то загадочные искры — И Вы, Евгений Дмитриевич, действительно только один и можете его исполнить». «Правда?». «Да». Тут расстояние между их лицами стало сокращаться… и губы сомкнулись в поцелуе.

В это время на вечернем ноябрьском небе довольно медленно и ярко упала звезда, но она им была уже не нужна, их желание уже исполнилось...