Тошнота

ТОШНОТА

БЫЛЬ

Людочка подняла руку.

— Можно выйти?

— Ну, вообще-то урок идет! — неприязненно произнесла Елена Владимировна, которая не любила, когда у нее отпрашиваются с урока.

Люда сморщила лицо.

— Елена Владимировна! Меня тошнит.

— Выйди, конечно!

Елена Владимировна пристально посмотрела на нее. Люда, прижав руки к животу, вышла из класса и чуть ли не бегом побежала по лестнице на первый этаж.

Заскочила в туалет, едва наклонилась над унитазом, как ее тут же вырвало. После чего стало легче. Людочка подошла к зеркалу, вытерла полотенцем вокруг рта. «Что это? Отчего? Может быть, в столовой что-то некачественное съела? Но все же ели, и никто не бегает, никого не рвет. Дома? Дома я только утром чай попила с печенюшкой. Но с чая же рвать не будет». Людочка выходит из туалета, идет в холл и садится на диван. Диван под ней проваливается. Да и немудренно! Если тут сотня балбесов каждый день на нем посидит.

Гардеробщица:

— А ты чего не на уроке? Или урока нет?

— Меня тошнит. Может, съела чего-нибудь, не знаю, сейчас вырвала в туалете. Сейчас передохну и пойду на урок.

Гардеробщица пристально смотрит на нее.

— А теперь сколько уже лет?

— Семнадцать. А что?

— Да так! Ничего!

Гардеробщица опускает голову к кроссворду, который лежит у нее на маленькой столике рядом с большой тетрадью регистрации посетителей. Но что-то сегодня с кроссвордом дела не продвигаются. Какой-то уж слишком заумный. Она такие не любит. Из десяти слов еще ни одного не отгадала. Она поднимает голову и долго разглядывает Людочку.

— А ты это… ну, дружишь с кем— нибудь?

— Ну, конечно! У меня подруги есть.

— Да я не то… А парня-то у тебя нет.

— Парня? Да нет. А вы к чему это спрашиваете.

— Ну, знаешь, как это… ну, после того, как с парнем, то может тошнить там. Ну, и другие признаки.

Людочка краснеет.

— Тетя Таня! Ну, как вы могли такое подумать? Ничего у меня ни с кем. Я что дура? Не соображаю совсем.

— Ой, дура не дура! А Катька Попова в седьмом классе забеременела. А Женька…

— Вот потому что они дуры. Да не это у меня совсем. Сама не знаю от чего. Утром всё нормально было, а вот сейчас на уроке затошнило. Едва успела до туалета добежать.

— Тогда надо съездить в больницу провериться. Тут что угодно может быть. И язва, и гастрит, и тьфу-тьфу! Рак даже! Чем раньше проверишься, быстрей начнешь лечение, тем больше шансов, что вылечишься.

— Ой! не люблю я эти больницы. Всегда такая толкучка, очереди. Час отсидишь, чтобы тебя за пять минут врач осмотрел.

— Это так. С больницей лучше не связываться. Только куда же денешься. Ты лучше уж проверься.

В холл со второго этажа выходит директор школы Инна Александровна.

— Татьяна Викторовна! Вы рабочих не видели?

— Проходили они тут.

— Давно!

— Ну, как урок начался, так и проходили.

— Ладно! Искать я их не буду. Некогда. Если они будут проходить, то скажите, чтобы ко мне зашли.

— Вдвоем?

— Да хоть вдвоем, хоть кто-нибудь один.

— Ладно! Скажу! Скажу!

Кроссворд она незаметно заталкивает под тетрадь регистрации.

Тут Инна Александровна замечает Людочка.

— А ты чего тут сидишь?

— Да у меня чего-то живот заболел.

— Может, поела чего-нибудь?

— Да вроде ничего такого.

— Сходи в медпункт.

— Да вроде уже проходит.

— Ойё, беда! Беда! — вздыхает Инна Анатольевна и вновь уходит на второй этаж.

— А может, теть Тань! У вас таблеточка какая-нибудь есть от живота.

— У меня что аптека?

— Ну, обычно пожилые люди носят с собой разные таблетки.

— Я с собой не ношу разные таблетки.

— Понятно. Ну, посижу еще немного. Может, и пройдет.

Людочка поднялась.

— — Ну, что? Полегчало? — спросила тетя Таня.

Она снова внимательно глядела на нее.

— Нормально.

— Всё у вас, молодых, нормально. А потом как навалятся болезни.

У тети Тани в прошлом году умер муж от рака. Сгорел буквально за месяц. Еще несколько месяцев до этого тоже было все нормально.

— Пойду на урок. Еще целых двадцать минут сидеть.

— Какой урок-то? Может быть, контрольную пишите. То придется переписывать одной.

— География.

Люда постучалась и вошла. Елена Владимировна водила указкой по карте. Оглянулась на нее и кивнула. Людочка прошла на свое место. Села. Стала смотреть на учительницу.

— И что? — спросила Елена Владимировна.

— Нормально!

— Ну, раз нормально. Тогда доставай атлас. Сейчас будет небольшая практическая работа на закрепление. Итак, ребята! Мы изучаем страны Азии. Подпишите эти страны на контурной карте!

Люда сзади сильно толкнули в спину. Так сильно, что она ойкнула и выронила простой карандаш, которым собиралась подписывать страны на контурной карте. Карандаш покатился и остановился у края карты. Она повернулась. Лошадиная морда Фурицына расплылась в обычной дебильной улыбке. Только из-за одной этой своей улыбки он был невыносим.

— Надоело сидеть, коза?

Людочка окинула его презрительным взглядом, поглядела на его грязные ногти, длинные тонкие пальцы и отвернулась. Ей даже не хотелось отвечать ему грубостью.

Людочка взяла простой карандаш. Поглядела на наконечник. Острый. Стала подписывать страны и обводить их границы. Маленький кружочек означал столицу страны. Тут почувствовала, как тошнотворная волна зарождается в желудке, потом медленно начинает подниматься вверх по пищеводу. Подходит к самому горлу. Людочка, зажав рот ладошкой, понеслась к дверям. Когда она бежала, то пнула чей-то рюкзак, стоявший на полу перед партой и зло подумала: «А нельзя было убрать с прохода?»

Елена Владимировна отвернулась от карты.

— Ну, это уже совсем! Выходит за всякие рамки приличий! Ты что же теперь будешь весь урок бегать?

Людочка выскочила из класса, и тут же ее вырвало. Хорошо, что успела убрать ладошку, то все бы полетело на ее платье. А тогда пришлось бы замывать и ходить в мокром. Она оперлась левой рукой о стену и прерывисто дышала. Через некоторое время полегчало. Казалось, что желудок был совершенно опустошен и теперь не следовало ожидать очередных сюрпризов. Поглядела на заблеванный пол и низ стены. Глядеть на это было неприятно. А как же другие, если увидят. Будут брезгливо отворачиваться. Надо самой убрать. А то технички поднимут такую бучу! Мало не покажется. Особенно тетя Нина, самая крикливая и склочная. Ее даже учителя боялись.

Она пошла на первый этаж. Заглянула в техническую. Пусто. Прошла в холл.

— Опять бродишь? — спросила тетя Таня.

— Да. Меня вырвало.

— Как вырвало?

— Ну, как? Как! Вот так! А вы техничек не видели?

— А зачем они тебе? Чтобы убрали?

— Ага! Они так уберут! Лучше уж сама уберу.

— Так в технической.

— Там нет никого.

— Тогда не знаю.

— А! — вспомнила Людочка. — Ведра-то и швабры у них там рядом стоят в подсобке!

— Ну, да!

После того, как заканчивались занятия, тетя Таня мыла пол в холле.

— Я возьму?

— Возьми.

Прямо за технической была небольшая подсобка. Людочка набрала полведра воды. Взяла швабру и пошла на второй этаж. Вниз спускался Никита Алексеевич. Людочка не понимала, кем он работал в школе. Он приходил к обеду и уходил в пять часов вчера. Сидел в кабинете информатики, что-то писал, ходил по школе с бумагами. А еще он вел шахматно-шашечный кружок. Наверно, занимался бухгалтерией.

— Здравствуйте! — поздоровалась Людочка.

— Здравствуйте! — скороговоркой проговорил Никита Алексеевич и подозрительно покосился на швабру с ведром. Но ничего не сказал. Людочка поднялась на второй этаж. Хорошо, что ей больше никто не попадался. Сначала она собрала всё в тряпку и в ведро. Пришлось идти в туалет и выливать все это и набирать чистой воды. Промыла пол и стену. Ну, вот теперь порядок! Сколько там до перемены осталось? Наверно, минут пять, не больше. Идти на урок или нет? Елена Владимировна начнет ей сейчас выговаривать и проговорит до самого звонка. Зачем же мешать ей вести урок, доставлять лишние огорчения? Людочка отнесла ведро и швабру в подсобку, опять в прошла в холл и села на диванчик.

Тетя Таня взглянула на нее поверх очков, оторвавшись от кроссворда. Но ничего не сказала. Людочка повернулась к окну. Но что там увидишь? Только заснеженный школьный двор. Высокие березы. А за ними дома. Отвернулась от окна. Положила ногу на ногу, оперлась локтем в колено, а подбородок положила на ладонь. Как-то она видела в учебнике скульптуру такую. Кажется, она называется мыслитель. Нет! Там у голого мужика ноги были просто расставлены. Может быть, купался на пляже, вылез из воды, а одежды нема! Вот и задумался, как же ему в таком виде возвращаться домой. Хотя на нем даже трусов не было. Людочка улыбнулась. Прозвенел звонок!

Людочка вздохнула с облегчением и пошла в класс забирать свой рюкзачок. Ей очень нравился рюкзачок, который она выпросила купить этим летом у мамы. Небольшой и яркий!

В классе, кроме дежурных, Дурицына и Извозчика, никого не было.

— Чо? Сачканула, коза дранная? — осклабился Дурицын.

— Заткнись, дебил!

Людочка вышла из школы. Снег скрипел под ногами. Такой ритмичный рэп. Ветки деревьев серебрились на голубом фоне неба. На обочине дороги сидела стайка воробьев. Шли и бежали по дороге ученики. Впереди шли трое восьмиклассников, один другого толкнул и тот упал в кювет, засыпанный снегом и заругался.

Вот и дома. Мама была на кухне, сидела на корточках и вычищала из печки золу. В обед она топила печку второй раз. В первый раз растапливала ранним утром. Сколько себя помнит Людочка, мама всегда топила печь, носила дрова и уголь. Людочка тоже несколько раз приносила уголь и знала, какое тяжелое ведро с углем. Бывало, мама просила папу, чтобы он принес дрова и уголь. Но постоянно была недовольна теми дровами, которые приносил папа: то сырые, то большие. «Сказать или нет?» — подумала Людочка. Обычно Людочка не скрывала от мамы ничего. Даже иногда рассказывала о своих сердечных делах, то есть какой ей мальчик нравится. Уже хотела рассказать о том, как ее тошнило в школу. Но передумала. Расстегнула замки на высоких черных сапогах. Эти сапоги ей купили осенью. Мама непременно подумает плохое и начнет ее расспрашивать. Как да что? Во всех подробностях. И непременно подумает плохое и потребует, чтобы она всё выложила начистоту. Людочка прошла в свою комнату, включила системник. В браузере забила слово «тошнота» и стала читать одну страницу за другой. Ой! там столько наворочено, сотни всяких болезней и тысячи причин тошноты. Тут сам черт ногу сломит! Как только врачи ставят диагноз? Ах, да! Они же еще берут анализы. Если опять начнется, придется говорить маме. Да она и сама заметит. И кто-нибудь может сказать из школы. Но пока она ничего говорить не будет. Тогда придется ехать в больницу. Вообще-то это хорошо! Хоть не надо в школу идти, лишний повод сачкануть, не думать об этих противных уроках. А, может, ее и затошнило от этих уроков?

— Иди обедай, дочка! — крикнула мама с кухни. — Сегодня борщ!

Прошло некоторое время. Люда продолжала сидеть за компьютером. Теперь она включила игру.

— Выключи ты, свою бандуру! Иди обедать! Борщ стынет.

Мама компьютер называла бандурой. Кажется, это такой музыкальный инструмент. В основном за монитором сидела Людочка. Родоков она постоянно убеждала, что нынче учиться без компьютера никак невозможно. Учителя даже задают такие задания, которые можно сделать только на компьютере. Иногда вечером на полчасика усаживался папа, чтобы посмотреть новости про политику и погоду. Мама заказывала себе лотарейки в «Столото», заходила в онлайн-банк, делала платежи, общалась с подругами в «Одноклассниках», скачивала с ютуба про рукоделие. Если мама или папа сидели за компьютером, Людочка не находила себе места, не знала, чем заняться. А телефон у нее был еще кнопочный.

Как всегда незаметно подкрался зимний вечер. Людочка собрала рюкзак, то есть положила учебники и тетрадки.

В некотором царстве, в некотором государстве жили-были две сестрицы. И не простые сестрицы, а самые настоящие феи, то есть могли они творить чудеса. Так что же они вытворяли?

АННА БОГАТКОВА

СОБРАЛИСЬ ДВЕ ФЕИ

Их две прекрасных феи, две сестры. Одна постарше и посерьезней, другая помоложе и полегкомысленней.

— Знаешь, что я подумала, сестрица моя дорогая! — говорит младшая фея.

— Мне даже странно слышать от тебя этого слово «подумала». Оно как-то неестественно звучит в твоих устах, — усмехается старшая.

— Мерси боку за комплиман, уважаемая сестрица! Ну, слушай, что я тебе скажу!

— Ну, давай говори! Ведь всё равно не отстанешь, пока не выскажешь свои благоглупости. Какая же я все-таки разнесчастная фея! И всё благодаря своей младшей сестрице.

— Да! Это ты совершенно правильно сказала: БЛАГО! Так вот, сестрица многоумная моя, душа хочет праздника, этого полета, когда всё в тебе ликует и поет и рвется наружу ввысь!

— Ха! — усмехнулась старшая сестра. — Так их вон сколько праздников! Каждую неделю праздник. Да что там каждую неделю? Почитай, каждый день! Как ни откроешь календарь, так обязательно какой-нибудь праздник.

— А вот такого праздника нет! — сказала младшая фея и топнула ножкой.

— Какого-такого? — удивилась старшая. — Все праздники уже есть на любой вкус и цвет. Каких только душа не пожелает!

— А нет праздника фей!

— Праздника фей?

— Да праздника фей!

Старшая задумалась.

— А что? Это идея! Иной раз в твою глупую голову приходят и не совсем глупые мысли. Что вообще-то говоря, удивительно! Хотя я уже тысячу лет привыкла ничему не удивляться. А что? И действительно! Есть праздник спасателя, пожарных, банковских работников… Кошек, в конце концов! Всем достались праздники! А некоторым даже по нескольку! Даже Новый год есть! Хотя про Новый год я что-то не то брякнула…

— Вот я о чем и говорю! — обрадованно воскликнула младшая фея. — Как же так, что у нас нет праздника?

— Так на то мы и феи, чтобы творить чудеса, сестрица моя дорогая! Чего же проще! Внесем в календарь новый праздник — праздник фей. Всего-то делов! И будем его праздновать!

— А если Дума не поддержит нашего предложения и не внесет коррективы в закон о праздниках?

— А наша Дума, сестрица моя младшая, не от слова «думать»! и где ты только таких слов нахваталась?

После длительного обсуждения в четвертом чтении Государственная дума приняла законопроект о внесении поправок в закон о праздниках и праздничных днях. Законопроект отправлен на подпись к президенту Российской Федерации.

Теперь феи свой праздник отмечают в любой день года, когда им заблагорассудится. На то они и феи. Поэтому можно понять девчонок, которые завидуют им и стараются быть на них похожими.

ФЕЯ ПИШЕТ ФЕЕ

Здравствуйте, любезная моя сестрица! Свет очей моих! Прекраснейшая из прекраснейших! Мудрейшая из мудрейших! Фея, подобной которой не было, нет и не будет! Здравствуйте, не знайте хворей и недомоганий, хорошейте, хотя дальше уже и некуда хорошеть, приумножайте свое материальное и духовное богатство, которым вы непрестанно нас продолжаете поражать! Получила ваше пространное письмо от третьего дня, но срочные дела мне помешали сразу же ответить на него, за что приношу вам свои глубочайшие извинения. В конце концов, я решила отложить всё и ответить вам. Дела, какие бы они ни были жизненно важными, могут и подождать, а вот вашего терпения испытывать я не могу себе позволить. Вы интересуетесь, как обстоят дела на подведомственной мне территории, за которую я несу прямую ответственность, а посему должна содержать ее в надлежащем порядке. Обстоят, должна признаться, не очень благополучно. А если уж быть совершенно откровенной (а в общении с вами иначе и не может быть), то совершенно неблагополучно, что в немалой степени огорчает меня. Судите сами! Намедни отправилась я в ФАП к многоуважаемой Наталье Ивановне, заведующей этим заведением, чтобы получить от нее статистику, касаемую заболеваемости среди учащихся нашей школы, коих почти полтораста единиц. И не воспринимайте это как метафору, но когда я познакомилась с этой злополучной статистикой, то мои роскошные золотые волосы, которым все молодые воспитанные люди отдают самые красноречивые комплименты, стали дыбом, как тройка породистых рысаков, когда на ее пути внезапно возникает стая озверевших голодным волков, готовых растерзать всё в клочья.

ФЕЯ БЕЗ ГОЛОВЫ

— Вот скажи, моя любезная сестрица, для чего тебе нужна голова? — спросила однажды старшая фея свою сестру.

Та сделала вид, что задумалась.

— Для чего? — задумчиво произнесла она. — А вот представь себе, что у меня не было бы головы. Представила?

Теперь пришла очередь задуматься старшей сестрице.

— Стройные ножки, осиная талия, грудь, ну, и всё там такое… лилейная шейка, — тараторила младшая сестра. — А какие ручки, пальчики! Просто объедение! Ням-ням! Какой изящный изгиб спины! А на лилейной шейке ничего! Ни губок бантиком, ни точенного носика, ни изумительных глаз, ни нежных щечек, ни этого лобика, ни бровей… ничего!

— Зрелище не для слабонервных! — согласилась старшая. — А ты слышала когда-нибудь про серое вещество? Впрочем, это совершенно риторический вопрос. Откуда ты могла такое услышать!

— Фи! — фыркнула младшая. — Я не люблю серого! Я люблю яркое, красочное! Огненно-красный цвет, изумрудно-зеленый, пронзительный желтый, голубой как летнее небо…

— Ну, вообще-то серое вещество — это то место, где рождаются мысли, — строго сказала старшая сестрица. — Что вам, любезная сестрица, конечно, совершенно не грозит. С чем и спешу вас поздравить!

— У меня очень много самых разных мыслей! — младшая сестра топнула ногой. — И ни какая я не серая, я яркая, оригинальная и своеобразная. Кстати, все окружающие давным-давно заметили это.

— Если бы ты хотя на один процент использовала возможности своего мозга, ты бы стала, ну, пускай не выдающимся мыслителем, но хотя бы мыслящим существом, чего тебе совершенно не хватает.

ФЕИ НА ПРОГУЛКЕ

Каждый вечер сестрицы феи прогуливались по городским улицам. На этот раз они выбрали для прогулки улицу Осеннюю. Почему улица так называлась, вам никто не скажет. Поскольку эта улица, как и все городские улицы, в течение года переживала все сезоны, а не одну только осень. Но феи не стали об этом раздумывать. Да и не хотелось им совершенно погружаться в глубокие размышления на предмет того, почему улица называется именно так, а не как-то иначе. Они просто шли и болтали о том и о сем, разглядывали случайных прохожих, порой сопровождая это короткими репликами, не всегда безобидными.

— Посмотрите, сестрица! Какая интересная бабушка! — воскликнула старшая фея, остановившись возле старого деревянного дома.

На скамейке, оббитой старой дырявой скатертью, сидела маленькая сгорбленная старушка. Ладони ее лежали на кривой палке, отполированое ее руками до блеска. По всему было видно, что с этой палкой она не расставалась уже много лет. И палкой стала для нее чуть ли не родой. Но самое удивительное в ней — это были ее глаза, большин, черные, широко распахнутые, которые с каким-то детским удивлением смотрели на мир и поражались всему. Такими глазами смотрит ребенок на диковинных животных, когда родители его впервые приводят в зоопарк. И потрясенме ребенка безгранично. Он никак не ожидал, что мир так разнообразен.

— Какая любопытная бабушка! — восхитилась старшая фея. — Хочется стоять бесконечно и любоваться ею. Обрати внимание, что ее взгляд ни на мгновение не потускнеет, не станет равнодушным!

— Мне кажется, что это ни какая ни бабулька, — сказала младшая фея. — У нее только оболочка старушки, а душа ребенка. Разве такое не может быть? Мне кажется, что вполне возможно.

— Вот мне всё равно непонятно, — задумчиво произнесла старшая сестрица. — Как можно прожить столько лет и сохранить детское любопытство к окружающему мира, смотреть на него вот такими глазами.

— Смотри, какой у нее в глазах, в фигуре интерес к жизни! А ведь она уже тысячи лет смотрит на эту улицу, эти дома, этих людей. И ей по-прежнему интересно, как будто она видит это впервые. Как горят ее глаза! Каким-то детским огнем! Так ребенок смотрит на новую необычную игрушку, которую подарили ему. Она тогда на седьмом небе от счастья! Как ей интересен каждый пешеход! Как будто она впервые видит этих людей! Каждого она встречает и провожает долгим любопытным взглядом! Каждый человек для нее — открытие.

— А быть может, она пишет книгу? — предположила младшая сестра. — Я когда-то читала книгу о каком-то писателе. Уже не помню о ком… Так вот в ней говорится, что он до глубокой старости не терял интереса к жизни. Писатель… я, конечно, имею в виду настоящего писателя, как губка, впитывает в себя все впечатления бытия, чтобы потом воплотить их в своих книгах.

— Да что-то она на Агату Кристи или Дарью Донцова и не очень-то похожа, — засомневалась старшая. — Скорей всего, она прожила долгую жизнь в деревне, а на старости лет ее забрали к себе дети.

— Хоть ты и старшая сестра, — фыркнула сестрица, — но не понимаешь элементарной истины, что внешность может быть обманчивой. Порой интеллектуалы выглядят, как неотесанные чурбаны!

— Ах, какие мы психологи! — усмехнулась старшая. — Как мы прекрасно разбираемся в людях.

Старушка между тем внимательно наблюдала за ними.

— Я поняла! Поняла! — восторженно закричала старшая. — Эта бабушка тоже раньше была феей. А может быть, она и сейчас остается ею.

Старшая фея какое-то время беззвучно хватала воздух полным ртом, потом всё-таки к ней вернулась речь.

— Ты… ты с чего это взяла?

— Но ты же сама говорила, что у человека в таком возрасте не могут быть такие детские, наполненные интересом глаза. Да в таком возрасте люди уже теряют ко всему интерес. У кого вечно молодая душа? У нас, у фей, даже если нам несколько сот лет.

— А тебе вот сколько лет?

Во взгляде старшей феи было столько строгости.

— У женщин не бывает лет, у них бывают только дни рождения, — жеманно ответила младшая. И, сложив губки бантиком, он подняла голову кверху, как будто хотела рассмотреть на небе облака.

— Это всё твои глупые фантазии, — сказала старшая.

Они пошли дальше по улице Осенней, красивые, элегантные девушки, на которых заглядывались молодые люди, а некоторые даже пытались познакомиться с ними и приглашали в кафе или просто предлагали им купить мороженое. Откуда им было знать, что они имели дело с феями, которым отнюдь не восемнадцать и даже не восемьдесят восемь лет, а несколько веков. Впрочем, даже если бы феи им и сказали об этом, то кто бы им поверил.

Прогулявшись, они вернулись в небольшой деревянный домик. За окном уже разливался сиреневый сумрак. На улице становилось все меньше пешеходов. Собаки выбирались из своих конур и на разные голоса облаивали всех прохожих. Феи переоделись в домашнее и после небольшого ужина сели за низкий кругленький столик. Это был необычный столик. Они задавали какой-нибудь вопрос, и на гладкой поверхности столика, как на телевизоре появлялось нужное изображение. Например, они могли вызвать Наполеона и расспросить его о последнем его заточении на острове Эльба.

Всякий учитель, конечно, хотел бы передать свой богатый духовный багаж своим воспитанникам. Вопрос только в том, нужен ли им этот багаж. И понимают ли они, что в этом багаже…

АНТУАН ШАЛКИН

НАСЛЕДНИКИ

— Ребята! Я хочу вам передать то духовное богатство, которое я накопила. Пользуйтесь им по своему усмотрению, конечно, не забывая о благе других членов общества.

— Это она о чем? Не понял!

— Богатство нам свое хочет передать. Говорит, пользуйтесь, как хотите, но и другим чего-нибудь уделите.

— Какое богатство? Баксы там? Или что?

— Не знаю. Может, с зарплаты откладывала там что-то, а вот теперь решила нам передать.

— А она случайно не того, не фи-фи? Крыша, может быть, съехала?

— И, ребята, я надеюсь, что вы станет такими же духовно богатыми людьми, как и я. И принесете такую же пользу социуму!

— И чо ты, как ты думаешь, богатая она?

— Да кто ж ее знает? А знаешь, может, наследство получила? Может, у нее богатый прадедушка в Нью-Йорке дуба дал. И все его капиталы к ней перешли.

— Офигеть! Только я бы, к примеру, никому бы ни цента не дал. А с какой стати, я должен кому-то что-то давать? Я что похож на мать Терезу? На фиг нужно кому-то что-то давать!

— Ребята! Как вы думаете, какую личность можно назвать богатой, духовной одаренной? Ну, смелее!

— О чем это она? Ты понял?

— Ну, типа, кого можно считать богачом?

— И чо? Чо тут непонятного? Ну, не нас с тобой, само собой. Даже чипсы купить не на что.

— Ну, кого тогда?

— Погоди! Сейчас она сама скажет!

— Богатой, духовно одаренно личностью можно считать того, кто обладает высокими нравственными качествами, у кого широкий духовный кругозор.

— О чем это она?

— Ну, типа, того, что богатый тот, у кого высокое качество жизни и широкие возможности.

— Ну, это и козе понятно!

— Богатый, духовно одаренный человек, постоянно пополняет свой интеллектуальный багаж, никогда не останавливается на достигнутом.

— Это она чего?

— Ну, типа того, что постоянно делает бабки, никогда не останавливается на достигнутом.

— Это само собой!

— Кто любит людей и готов на самопожертвование. И его ничто не может остановить!

— Не понял!

— Ну, типа, меценатствовать надо!

— Ну, копейку-другую подбросим на нищету. Когда миллиарды, что ж не подбросить копейку!

— Ага! Катишь себе на бронированном лимузине, а там эти лохи тюх-тюх-тюх! Ну, бросил им из окна пару сотенок. Пусть себе булочку или «Сникерс» купят и помнят, кто их благодетель.

— Духовно богатая личность, ребята, — это всесторонне развитая личность. Прошу обратить на это особое внимание. Это очень важное качество духовно богатой личности.

— Это она чего?

— Ну, типа, во всех сферах надо развивать свой бизнес.

— Это она правильно понимает. И в СМИ надо вкладывать и в шоу-индустрию, везде, где хорошая прибыль светит.

— Ребята! Я всю себя отдаю вам! Дарю вам свое сердце! Я как Данко, который вырвал свое сердце из груди, чтобы осветить дорогу идущим за ним людям, которые могли бы заблудиться во тьме.

— Это она чего?

— Ну, типа, хочет сделать нам подарок, экшн такой! Подарить свое сердце! Прикинь!

— Золотое?

— Фиг его знает. Может быть, платиновое. Посмотрим, когда дарить будет! Если, конечно, не блейфует.

— Ништяшно офигенно! Главное, чтоб побольше весом было. Чо, братом, распилим по-братански. Тебе половина и мне половина. Или загоним, а баблос поделим!

— Ребята! Я призываю вас читать как можно больше наших великих классиков!

— Блин! Офигеть! Как можно читать классики? И с чего она взяла, что они великие? Что в них великого? Парты вот что ли эти? Или стулья? Или эта доска? Где великое?

— Не! Ты не понял! Вот ты же пишешь на партах, на стульях, на стенах?

— А как же! Пишу!

— Во! Надо, чтобы все это читали! А иначе зачем это писать? Все должны читать написанное!

— Это само собой! Сегодня уже написал… Во! Видишь! «Все лохи! Я суперкрутой! Я ваще!»

— Чо? И я что ли лох? А в торец не хочешь?

— Не! Ты тоже не лох! Зуб даю!

— Тогда напиши, что я не лох.

— Хорошо! Давай напишу! «Я не лох!» Вот!

— Не ты! А я! Понял?

— Ну, я и написал, что «я на лох». Вот видишь!

Вот такой получился плодотворный диалог между учительницей, стремящейся передать своим воспитанникам накопленное ею духовное богатство, и ее воспитанниками, которые не откажутся от богатства, если, конечно, оно будет сугубо материальным.