Тепло

Тепло вернулась. Я чувствую, что потоки нежности усиливаются, значит, она направляется ко мне. Всёравно отчитывается ей за проведенный день и уходит. А Тепло обнимает меня и что-то ласково говорит… Её голос заживляет мою душу, обречённую предателем — разумом на скитания в потёмках.

Зато теперь, научившись надеяться лишь на себя, душа легко отшелушивает истинные смыслы.

Тепло говорит, как ей хорошо рядом со мной. Это правда — она действительно любит меня. Но бывают минуты, когда ей становится невмоготу. Она старается скрыть свою подавленность, но сквозь завесу оптимистичных уверений я распознаю её тоску. Она хочет туда, где есть пятно света. А в этом пятне — тени и силуэты. Едва мерцающий сигнал разума подсказывает, что это её несостоявшаяся семья. И я чувствую свою вину. Ведь все её свободное время посвящено мне… А я даже не помню её имя...

Всёравно тоже уделяет мне внимание. Дает пищу. Обтирает и массирует. Но делает она это спешно и неохотно. В ней нет любви, и я остываю от её безразличия. Не чувствую вкус еды, погружаюсь в полную апатию. Перед незрячими глазами — только тревожные черно-белые зигзаги.

А в присутствии Тепло я оттаиваю. И давно ставшее обузой тело расслабляется. Она понимает, где сегодня болит и лечит… Лечит? Разум подкинул давно затерявшееся в бездонных провалах слово. Королевский подарок! Оно блеснуло в мозгу и потянуло за собой радужные нити из прошлого.

Я забыла почти всё. Даже свое имя. Но случается, что отключившийся мозг даёт мне временную поблажку. Изредка, когда Тепло рядом, передо мной проносятся хроники событий многолетней давности.

Сейчас я вижу себя в белом халате. В те далекие дни я была врачом. Странно, да? Бесполезная развалина, по которой глупое сердце по инерции разгоняет кровь, когда-то помогала женщинам стать мамами.

Наш суматошный город населяли взрывные, суетливые люди. На их фоне я, вечно погруженная в чтение, выглядела нетипичным сухарем.

Книги, книги, книги… Они были моим счастьем с шести лет. Я поглощала их десятками и сотнями, ненасытная в своей жажде познания.

Это помогло мне триумфально перемахнуть все коррупционные барьеры при поступлении в медицинский институт.

Альтернативы я не рассматривала, программа была жёсткой: поступить — только в мед, а выйти из меда — только гинекологом. Личная жизнь у меня не складывалась, и мне хотелось иметь хотя бы такую сопричастность к воспроизводственной сфере.

Желание обрести опыт межполовых отношений тактично отступило на задний план уже в подростковом возрасте. Когда гормоны протрубили мобилизацию на любовный фронт, я сделала честную попытку завлечь неумелым кокетством парочку старшеклассников. Но скромность не позволила мне зайти дальше, а потом накал страстей пошёл на убыль, и я опять уткнулась в любимые книги. Читала и училась, читала и работала, а больше мне ничего и не требовалось. Так я доросла до тридцати семи лет — в полной гармонии с собой, но не с миром.

Дело в том, что жили мы во дворе, где ни одно движение не могло ускользнуть от пристального и критического взора соседей. Любая личная жизнь извлекалась ими на свет божий и перетряхивалась у всех на виду, как шерсть на одеяло. У меня же личной жизни и в помине не было, что вызывало глухой ропот оставшейся без фронта работ общественности.

То, что я была гинекологом, ситуацию усугубляло. Профессия меня, можно сказать, обязывала, а я упорно уклонялась от наложенных ею обязательств. В глазах жаждавшего зрелищ дворового контингента это тянуло, как минимум, на нарушение клятвы Гиппократа.

Я пересекала двор по-партизански, чтобы юркнуть в квартиру до того, как тетя Люся пригвоздит меня скорбным взглядом, а дядя Петя сокрушённо покачает головой. Но избегать нежелательного внимания всё равно не удавалось. Почти каждый встречный проявлял участие, в той или иной форме поинтересовавшись, когда же я, наконец, покину стан девственниц и пополню ряды падших женщин. Вариант замужества ими уже не рассматривался. Они потеряли надежду.

Меня, полностью поглощённую работой и чтением, жужжание назойливого хора не особо раздражало. Но оно страшно травмировало мою семью, особенно мать. Не теряя надежды утереть нос ехидным соболезнующим, она таскала меня на все мероприятия, где имелся шанс словить кандидата, способного совершить акт гражданского мужества через женитьбу на моей скромной персоне.

Эти выходы были для меня голгофой, но огорчить мать отказом не хватало духу. К тому же, я нашла способ облегчить муки — брала с собой книгу и читала, пока мама оценивала представленное на празднике мужское поголовье.

Обнаруженного клиента с требуемыми параметрами методично выпасали, загоняя в облюбованный мной угол. Я же предпринимала все усилия, чтобы побыстрее спровадить незадачливую жертву. Подспорьем в этом мне служил иллюстрированный гинекологический справочник. Я его интенсивно перелистывала, и кандидат, нарвавшись взглядом на злачные картинки, смущённо ретировался. Это прокатывало до тех пор, пока мать не раскусила мой финт. После этого она ввела в практику обыски перед выходом, а вся медицинская литература угодила в разряд запрещённой.

От унизительных попыток подцепить жениха путем прямого отлова меня неожиданно избавила родственница, тетя Осанна. В базе данных, которую она регулярно обновляла с помощью развёрнутой агентурной сети, всплыло имя сорока семилетнего майора МВД, участника войны, кавалера нескольких орденов. Помимо Великой Отечественной, он без ущерба для здоровья пережил два неудачных брака. Майор жаждал обзавестись очередной спутницей жизни, и, ознакомившись с моими данными, дал согласие на встречу

Вся родня обратила пылающие надеждой взоры в сторону потенциального средства от пятна на родовой чести. Увернуться от знакомства не было никакой возможности.

И оно таки состоялось в трёхкомнатных апартаментах добрейшей тети Осанны, населённых четырнадцатью душами. Разумеется, все они сочли своим долгом стать свидетелями исторического момента, и, усадив меня в центр, встали навытяжку по бокам.

Тетя Осанна, женщина гренадёрского роста, заняла за моей спиной позицию главнокомандующего. Моё многочисленное семейство, уступив лучшие места аборигенам, кучковалось за первой линией.

Построение было каноническим, не хватало лишь кавалерии по флангам. Но и без неё зрелище клана, наэлектризованного желанием выпихнуть меня замуж, производило сокрушительное впечатление.

Я бесилась от унижения, но сил сопротивляться не было.

Флюиды любопытства от многочисленной группы поддержки достигли такой концентрации, что в дверном проёме мне мерещилось сияние. И, конечно, я была разочарована, когда в нём нарисовался тщедушный лысоватый человек.

Но нет худа без добра. Рассудив, что столь субтильная особа не должна докучать мне избыточным вниманием к постельным забавам, я собралась с духом и дала согласие на брак.

Следующим испытанием стала свадьба. Жених был горд тем, что ему предстояло ввести в мир любви закоренелую старую деву, и, несмотря на крайнюю бережливость, настоял на соблюдении всех традиций. Неоднократный предыдущий опыт и наш почтенный возраст его не смущал — повелитель хотел отженихаться по всем правилам. Всё ещё не веря, что это происходит со мной, я преодолела сговор, обручение и, еле живая от стресса, дотянула до свадьбы.

На свадьбе я сидела с каменным лицом, с ужасом представляя перспективы брачной ночи, а пожилой новобрачный порхал возле меня, как легкомысленная бабочка вокруг ощетинившегося кактуса. Соседи, прощаясь с привычкой выражать мне сочувствие, роняли горькие слёзы, родня в цветистых тостах пела хвалу избавителю семьи от неликвида. Потом нас проводили в спальню, и выяснилось, что нервничала я зря. В реальности процесс оказался не страшнее, чем в медицинской литературе, и уже через год я стала счастливой мамой мальчика, а потом — девочки.

Единственное, с чем я как следует промахнулась — это оценка сексуального аппетита моего супруга. Выяснилось, что муж мой, отец детей моих, готов качественно обслужить любую женщину, обладающую более или менее выдающимися формами. Я, как назло, соблазнительными округлостями не отличалась, и он, похлопав меня по плоскому заду, выразительно закатывал глаза. А потом надевал свой лучший мундир и уходил на поиски счастливых владелиц отсутствующих у меня достоинств. То обстоятельство, что во всём остальном я была ему идеальной супругой, ничуть его не останавливало. При небольшом росте и тщедушной комплекции он умудрялся покорять бравыми наскоками весьма крупных женщин, причём от меня этого особо не скрывал.

Я закатывала истерики, больше из чувства собственничества, чем из ревности, а он отвечал мне домашним террором. Но, должна сказать, что проделывал он это без злобы — отдавал дань традициям, согласно которым жена должна служить безропотным предметом домашнего обихода.

Разнообразив супружество эксцессами подобного рода, мы с ним были вместе в радости и горе до тех пор, пока мой разум не уплыл в заоблачные дали.

Когда-то я чувствовала его присутствие. А потом он исчез. Жаль, я не успела сказать ему добрые слова за счастье материнства. Всё остальное я уже давно простила.

После очередного конфликта с мужем я гордо взвилась и ушла с детьми к матери. Но, несмотря на лихие отцовские загулы, сын и дочь были очень к нему привязаны, и через месяц я вернулась обратно.

Моя пятилетняя малышка подошла и прижалась ко мне, и сказала, как она счастлива, что мы снова все вместе. И от неё шло такое тепло… Я чувствую его и этого мне достаточно для счастья.

Картинка подёргивается рябью и растворяется в темноте, а я все ещё пребываю в блаженстве. Как жаль, что я не могу вспомнить её имя! Как жаль…