Стрижка за рубль двадцать

В «Локоне» стриглись жители двух кварталов. В образцовой парикмахерской, обставленной щегольской мебелью, пахло шампунем, духами и еще чем-то неуловимо приятным, чем обычно пахнет в общественных цирюльнях.

Стрекотали машинки, лязгали ножницы. Волосы клиентов, темные, светлые, седые, падали на пол. Их сметали и отправляли в мусорные контейнеры. У стены, которую украшали фотографии моделей с невероятными прическами, стояли фены-колпаки. Женщины, сидя на стульях, сушили накрученные на бигуди локоны.

Аня ждала очереди в женский зал. Влажными от пота пальцами она сжимала новенькую хрустящую рублевку и монету в двадцать копеек. Рубль двадцать — ровно столько стоила ненавистная стрижка.

В кармашке вельветовой юбки хранилось еще немного мелочи, которую она украла из папиного плаща, одиноко болтавшегося на вешалке в коридоре.

— Следующий!

Аня вздрогнула. Приятный женский голос вырвал из тягостных переживаний и вернул в сияющий вестибюль парикмахерской.

— Что же ты? Проходи! — мастер Лида показала на строй раковин, где мыли голову клиентам.

Не отрывая взгляда от белых носков, которые Лида надевала под черные лосины, Аня прошла в зал.

«Вот и все», — расстроено подумала она.

Из зеркала над мойкой на нее смотрела девочка с облупленным веснушчатым носом. Каштановые волосы за лето отрасли, но их длины не хватало, чтобы собрать заколкой в аккуратный хвост, как она ни старалась. Непокорными жесткими прядями они обрамляли лицо.

— Ну, и грива, — ласково сказала Лида. — Тяжело, наверное, справляться.

Отрегулировав воду, она кивнула, и Аня послушно опустила голову под кран. Волосы теперь торчали в разные стороны.

— Держи, глаза вытирать, — Лида сунула Ане вафельное полотенце и направила струю на волосы.

Теплая вода, сбегая по затылку, попала девочке за шиворот, и она втянула голову в плечи.

— К первому сентября прическу обновляешь?

— Угу, — буркнула Аня.

Прически на красивых цветных фотографиях, которыми увешаны стены парикмахерской. Прическа, мелкие белокурые завитушки, у самой Лиды. Прически будут у теток, которые сушат волосы под колпаками, и у всех в классе, кроме нее.

Накидка, описав полукруг, укрыла плечи, руки и колени девочки. Лида размотала тюрбан на Аниной голове и посмотрела в зеркало.

— Как стрижемся? Каскад? Каре? Паж? Из твоих волос можно такую конфетку сделать, все девчонки в классе обзавидуются. Ты в какой пойдешь? В пятый или шестой? Уже пора…

Аня поймала отраженный взгляд парикмахера и сказала:

— Модельная. Два сантиметра.

— Что два сантиметра? Состригаем?

— Оставляем.

Брови парикмахера удивленно взлетели вверх.

— С такой густотой получится ежик, — возразила она.

— Я знаю. Не надо ничего говорить, — сказала Аня и добавила: — Пожалуйста.

Глаза предательски заморгали. Но Аня проглотила слюну, чтобы убрать спазм в носоглотке, и уже спокойно произнесла:

— Режьте.

Лида расческой вытянула прядь на макушке. Поколебавшись, она щелкнула ножницами почти у самых корней. Темный локон упал на пол. Аня закрыла глаза.

— Готово.

В зеркале напротив Ани сидел мальчик. Голову окружал ровный ежик каштановых волос. Лида обмела кисточкой лицо и шею и осторожно сняла накидку. Глядя на Анино отражение, она пожала плечами: желание клиента — закон.

— А все-таки ушки у тебя прелестные, — решила она утешить девочку.

— Спасибо, — Аня разжала руку, в которой была купюра.

— В кассу.

До магазина Аня шла, опустив голову. Последний августовский день был теплым, но уши и шея зябли.

В кондитерском отделе на украденные деньги девочка купила бисквитное пирожное с масляным кремом. Она принесла его на пустырь, где в этот час никого не было. В зарослях полыни, сидя на обрубке тополя, Аня съела его, обливаясь слезами. Бисквит, пропитанный сиропом, казался очень вкусным. От этого хотелось плакать еще сильнее. Девочка ела и плакала, ела и плакала.

— Эй, пацан! Для тебя бревно положено? А ну, вали отсюда!

Аня обернулась. Раздвигая полынь, к ней пробирались Толик Черкасов и Димка Филин. Поняв, что перед ними одноклассница, а не пацан, мальчишки остановились.

— Алехина?! Опять постриглась под мальчика? — произнес Димка.

Когда удивление прошло, он рассмеялся:

— Жуть! Теперь тебя до Нового года физрук с боксером Будановым будет путать. Ну, ты и дура, Алехина. Титьки уже есть, а прическу выбрать не можешь.

— Дебил! — произнесла Аня и встала с бревна.

— Слушай, Алехина, дай ежика потрогать, — он протянул руку.

— Только попробуй, — предупредила Аня.

Она сделала шаг, чтобы уйти, но Димка Филин легко и при этом болезненно заломил ей руку. Чувствуя, что вырваться не получится, девочка замерла. Она ждала. Когда мальчишеская ладонь коснулась головы, с неожиданной силой Аня треснула Филина по щеке.

— Черт! — Димка схватился за лицо. — Ну, ты… Ну, ты…. Алехина…

— Отстань от нее. Первый же докопался, — вмешался Толик Черкасов; он сидел за одной партой с Аней и списывал у неё русский.

Дверь квартиры Аня открыла своим ключом. В сумрачной прихожей на вешалке белел плащ. Отвернувшись от него, Аня потерла предплечье. Там, где Филин сжимал руку, начинал наливаться синяк. Сняв босоножки, девочка направилась в ванную умыться холодной водой.

— Аня? Ты? — из кухни выглянула мама.

Оценивающим взглядом она окинула дочь.

— Другое дело. С жесткими и непокорными волосами практично, и очень тебе идет. Теперь тебя ничего не будет отвлекать от учебы. А то спорят вместе с отцом: длиннее, длиннее. Придет еще время для причесок.

Чтобы не видеть ее, Аня закрыла глаза. Девочку тут же окружили тысячи ножниц. Они громко лязгали, срезая пряди, те сыпались прощальным дождем на пол, хотя, на, самом деле, давно лежали на дне мусорного контейнера. Парикмахер Лида меняла усыпанные волосом носки на новые.

Боже, боже, впереди долгий учебный год…

Раздался звонок.

— Папа, — сказала мама.

Аня вышла в коридор. Повернув колесико английского замка, она открыла дверь. На пороге стоял отец. Каштановые и жесткие волосы, у нее точь-в-точь такие, были острижены под «канадку».

— Привет, — сказал он и улыбнулся.

Аня изумленно всмотрелась в отца, а потом, рассмеявшись, обняла его за шею.