Мне перестали сниться сны. Разве что кошмары, разрезающие ночь на длинные полосы бинтов. Они сковывают мои движения, туго перевязывают конечности и заталкивают глубоко в глотку кляп, заставляя задыхаться, давясь криком.
По утрам вываливаюсь из сна, как холодная скользкая рыбина из сточной трубы. Натягиваю валяющиеся грязным комком возле дивана джинсы и рубашку, заталкиваю ноги в кроссовки и плетусь искать работу. Бесполезное занятие, особенно в таком состоянии. Звуки вокруг приглушены, силуэты домов, машин и людей размазаны, а в очередном офисе на меня уставляются звериные морды. Они что-то говорят, потом начинают кричать, а я сижу и медленно распадаюсь на куски. Тело размякает и расплывается, с костей отваливается гниющая плоть, она сыпется на пол, морды вокруг кричат все громче, они уже визжат…
"Пи-и-и-и-и-и!" — чертов будильник. Ватной рукой нащупываю захлебывающийся в бешеном припадке пластиковый куб и вырубаю. Лежа в блаженной тишине, соображаю, что до сих пор все еще был сон, а будильник — это реальность, и ничего хорошего в ней меня не ждет. Все равно придется вылезать из берлоги и идти искать работу. Как будто я раб. Еще и отлежал все, что мог — тело не слушается, разбросанное по дивану кусками безумного конструктора.
С трудом разлепив глаза, встаю и плетусь на кухню кипятить чайник. Обнаружив в расклеившейся коробке несколько пакетиков чая, соображаю, что еще не конец, жизнь продолжается, а до нового ночного кошмара еще уйма времени, расщепляющегося на вдохи и выдохи, на шаги, надщербленные или глянцевые ступеньки, на кварталы и изрезанное проводами небо.
В тот вечер, когда меня крючило больше обычного, я взялся за бритву. Старая, с опасным лезвием, холодящая пальцы и успокаивающая стальным блеском мозг. Вжик — и все.
Не знаю, сколько времени прошло — может, час, может, несколько минут, как я очнулся. Джинсы, рубашка — все пропиталось кровью и мерзко липло к телу. В глаза, как на допросе, безжалостно била висящая на проводах лампочка, в растекшемся по кафелю пятну крови хозяйничала огромная синяя муха. Все вокруг было чуждым и злым. Мне было холодно, а мир не хотел снова принимать заблудшего сына.
Черт с ним. Кое-как обмотав руку полотенцем, плетусь в комнату и, скрючившись наподобие гигантского и уродливого зародыша, проваливаюсь в черноту без сновидений и кошмаров. Я сплю в высыхающей на мне крови, как в коконе или саване, я, ежедневно пытающийся и неспособный себя уничтожить лузер.
Когда на следующее утро я добираюсь до кухни, там сидит она. Маринка так и не простила мне, что я неудачник, но раз в пару недель появляется в моей берлоге, принося с собой несколько пачек чая, спагетти, какие-то консервы и неизменный запах духов — дразнящий и горький аромат свежести, жизни и любви.
— Город не отпустит тебя, отшельник, — буднично говорит она, помешивая чай, а в ее глазах пролетают птицы. Сначала они летят мимо, по своим делам, но потом резко меняют курс и устремляются ко мне. Они бьются внутри ее расширяющихся зрачков, как мотыльки о лобовое стекло мчащегося на полной скорости автомобиля.
По канавкам кафеля медленно расползается пятно. Постепенно оно добирается до успевшей засохнуть вчерашней лужи, размачивает ее, смешивая и соединяя наши ДНК. Теперь мы вместе. Я больше никогда не буду один, из моей жизни уйдут кошмары.
Из жизни?
Подтянув колени к подбородку, я лежу на боку и смотрю вверх. За окном вечереет, заходящее солнце отражается в чашках, вымытых Маринкой и расставленных на столе для чаепития. Она у меня хозяюшка. Сейчас немного отдохну, а потом будем пить чай, шутить, делиться новостями за день и смешными случаями. У нас все хорошо. И мы будем видеть одинаковые сны.
