Смерть в зеркалах

Смерть в зеркалах

There is a house in New Orleans. They call the Rising Sun…

Гитарный бой пяти аккордового хита 64-ого разрывает барабанные перепонки. Мои зелёные кроссы на фоне неестественно белого снега кажутся подкрашенными в фотошопе. Я, будто единственный выживший после конца света, пробегаю мимо знакомых кафешек, где — ни души. Оболонская Набережная застыла, превратившись в новогоднюю открытку.

So mothers, tell your children

Not to do what I have done….

Пытаюсь сбавить громкость на блютуз наушниках, но вокал Бердона становится

всё громче.

Spend your lives in sin and misery…

Резко останавливаюсь и срываю наушники, но теперь органное соло звучит в голове! Небо похоже на нарисованный очаг в каморке Папы Карло — тёмные тучи — фальшивка из грязной ваты.

Я застрял в сувенирном стеклянном шаре? Вот уже кто-то его трясёт — и в воздух поднимаются мелкие как сахарная пудра снежинки. Подставляю им шершавые ладони, но от соприкосновения с кожей они не тают! Это не снег!

Длинная улица — застелена белым ковром порошка. Самая огромная в мире дорога!

Пальцы подрагивают от приятного волнения, мышцы напрягаются, а сладостная нега предвкушения тёплыми волнами разливаться по телу как перед ярчайшим в жизни оргазмом. Я разбегаюсь, чтобы нырнуть с головой в самый высокий сугроб, заполнить себя счастьем изнутри… Но замираю в полете за шаг от желанного, словно щелкает затвор фотоаппарата, и я превращаюсь в изображение на фото.

Нет! Нет! Нет! Начинаю вопить, но крик беззвучен. Я напрягаю челюсть и будто выталкиваю из горла слова, но слышу только хрипы. Мне больше не пренадлежит ни мой голос, ни тело, — я в смерительной рубашке безволия — а любую мысль вытесняет оглушительно громкое:

And it's been the ruin of many a poor boy

And God I know I'm one…

Я уставился в тускло светящийся на потолке квадрат светодиодной лампы. Дыхание сбилось, будто я действительно бегал.

— Нет! — выкрикнул в пустоту, и немного расслабился, удостоверившись, что и руки — сжал пальцы, — и голос мне подчиняются. Кошмары — это самое безобидное, что я пережил за последний год. Мятный чайок и сонники быстро уладят дело.

За окном метёт так, что есть вероятность на утро проснуться погребённым под снегом. Ведь даже в Арктике, уверен, коммунальщики работают быстрее, чем в Киеве! Хотя мне то что? Главное не проспать пробежку! Я в последние время активно беру пример с Фореста Гампа, и в любой непонятной ситуации — бегаю.

Зима уходящего года — волшебная! Тонкое покрывало ещё не убранного снега хрустит накрахмаленной простыней под подошвами новых кроссовок. Темные воды Днепра у берегов скованны белёсой коркой. На Набережной довольно людно. Прислушиваюсь к весёлому детскому смеху, и заливистому лаю декоративных собачек в розовых курточках, хочу удостоверится, что не в западне Фредди Крюгера. Что-что, а звуковое оформление у сновидений всегда хромает. Снежинки летят в лицо, и они определенно настоящие: настырные как комары после дождя. Нет, я точно не сплю.

Солнце искрится за белыми тучами. Мороз щекочет щеки и кончики пальцев. Изо рта идёт столько пара, что со стороны я будто курю вэйп. Останавливаюсь, чтобы отдышаться, глотаю воды из фляги, чешу замёрзший нос и прячу под шапку упавшие на глаза локоны. Вот парадокс: на лице даже щетина не растёт, зато на голове волос — как у модели из рекламы шампуня. Из-за этих "задорных" кудряшек, изящных, как говорила Мама, черт лица и худощавого телосложения я много лет смахивал на переодетую в парня девчонку. Да ещё и голос как назло сломался только к пятнадцати! Время как будто обо мне позабыло. Все вокруг становились мужчинами, а я бежал за половым созреванием вдогонку и безбожно опаздывал. Моё тело до сих пор не в курсе, что должно стареть. В свои двадцать пять я похож на первокурсника, а знакомые интересуются, не пошёл ли я по стопам Фауста. Но — нет! Я продал душу не за молодость, а за иллюзию счастья.

Как сказали на одной из лекций в Центре: хотите привести свою жизнь в порядок, начните с малого — застелите постель. Я застилаю постель каждое утро, даже когда валяюсь дома без дела. До завтрака иду на пробежку. Сначала я еле-еле пробегал пару километров, а теперь мой путь лежит через всю набережную — туда и обратно.

Потихоньку возвращаюсь к работе. Начал с небольших заказов, а вот недавно получил предложение по созданию сайта для крупного интернет магазина. У меня стали появляться свободные деньги, но я до сих пор не пойму, на что их тратить. Раньше даже вопроса не возникало: как потратить деньги? Все, что появлялось, вмиг уходило без колебаний. А теперь я кроссовки выбираю неделю. Перемеряю с десяток пар, сравниваю и анализирую. Выбрал вот эти зелёные эйрмаксы и все равно не уверен, что купил идеальные.

В кофейне на первом этаже своего дома я каждое утро пью двойной американо и съедаю фисташковый макарони. Сегодня тут, как обычно, уютно и пахнет свежими круасанами с корицей. Из динамиков звучит заунывный кавер на "Cream". Без виртуозных гитарных рифов "The coffe song" растеряла половину очарования. Но все же под кофе — кофейная песенка — удивительно в тему. В углу подмигивает разноцветными огоньками новогодняя ёлка.

В детстве я свято верил в особую магию праздников. Ведь в каждом даже незначительном ритуале — прицепить ангела на верхушку ёлки, стаканчиком вырезать на раскатанном тесте круги для пельменей — скрывалось крохотное, да чудо. И даже, когда лет в шесть я увидел, что это Сестра кладёт под ёлку подарки, не огорчился. За дверью нового года меня всегда ждало нечто замечательное и обязательно сказочное! А теперь ни капли праздничного настроения и раздражает, что длинные выходные нарушат мой привычный распорядок.

— Хаюшки! — восклицает улыбчивая официантка. — Как обычно?

Развожу руками, мол: а как иначе? Она быстро исчезает за барной стойкой. Вот вроде низенькая, пухленькая, и ноги коротковаты, а двигается легко и непринуждённо, будто порхает. Наверное, она любит свою работу. Да и жизнь в целом.

— Решили уже, как празднуете? — ставит передо мной белую чашку и блюдце с пирожным.

— По-семейному.

Молоко растекается по коричневой пенке белым кругом. Пол года назад этот кофе для меня был безвкусной вязкой жижей. Сейчас я подношу чашку к носу и чувствую приятный запах. И пусть это не прежняя феерия ощущений, для меня это как для слепого — снова обрести зрение. Ещё пол года назад в моем мире не было ни красок, ни вкусов, ни запахов. Ничего, кроме гниющей внутри пустоты.

Милой официантке с россыпью веснушек на широком носике я солгал. Праздничный вечер я планирую встречать в гордом одиночестве, а год провожать не бокалом шампанского, а чашкой чая. Но хочется со стороны выглядеть беззаботней и благополучней, чем я чувствую себя на самом деле. Люди с зависимостью — лучшие в мире актёры, которым не суждено получить награду от киноакадемии. В моей лжи никогда не было сомнений. Я научился сам в неё верить. Я не обманывал ни секунды, когда говорил: "Это в последний раз!", фальшь бы уловили, если бы я не верил, что: "Я верну деньги через неделю!".

Как бы сейчас так солгать себе, чтобы уверовать: жизнь только начинается. Ведь на самом деле мой мир — выцветшее покрывало. Раньше на нем звезды горели, раньше на нем цветы пахли, а теперь только плоские рисунки, мелкие и безвкусные. Раньше каждый вдох и выдох был наполнен зарядом безграничного удовольствия, а я сам был размером с космос. Теперь же я снова жалкая точка, которую не заметно со спутника. Я говорю себе: "Подожди!". Я стараюсь верить, что там, за сотой застеленной кроватью, за десятком километров, за тысячным американо — там то, что я так ищу, а не нахожу лишь, потому что не знаю, как это выглядит, как пахнет и на что похоже, — счастье .

— Вы работаете первого? — спрашиваю, доставая бумажник. — А то я так привык к вашему кофе, что без него год начнётся неправильно.

— Для вас лично — откроемся!

За её тёплую улыбку я добавил к чаевым ещё три десятки.

Зашёл в подъезд, и меня окликнула консьержка:

— Алекса-андр! Подойдите на минутку!

Эта женщина с красиво поседевшими волосами и руками в старческих пигментных пятнах потом передаст Сестре каждое моё слово.

— Какие у вас кроссовки! Ах — ах! — воскликнула. Не понравились ей мои кроссовки — точно. Но сестре она и про них расскажет. Сестра очень боится, что меня потянет на старое. Кажется, у неё по всюду шпионы. Но пока я не даю повода во мне сомневаться: гостей у меня не бывает, дома я каждую ночь, на пробежке каждое утро в одно и то же время. Я всегда чисто одет и выбрит, любезен и в срок плачу коммуналку. Уже больше полу года я похож на робота.

— Я совсем забыла вам сказать, милый! Вчера, когда вас не было, к вам приходили гости!

— Э-э… Что?

— Да-да, и я посчитала это странным, милый. Пришла себе подруга, как я поняла, без приглашения. Назвала ваше имя и фамилию. Номер квартиры, говорит, забыла. И даже телефона не знает!

Я опешил. Неужели это кто-то из моей "прежней" жизни? Только этого не хватало! Я же специально сбежал, переехал на другой конец города, оборвал все контакты! А они пронюхали? Как бесы — пришли утащить меня снова в мою личную преисподнюю?!

— Подруга — это в смысле женщина?

— Ну да! Молодая. Симпатичная. Назвалась Сашкой.

— Са-ашкой? Точно? Не просто Сашей, а именно Сашкой?

— Ах-ах! Важно? Ну Сашкой, милый, Сашкой!

Сердце забилось чаще. Что-то подсказывало, что это — не "друзья" из тусовки. Пусть нереальное, почти сказочное предположение, но, Господи, пусть это будет Она!

— Ммм… И все? Только имя? Без фамилии? А как выглядела? Сильно ниже меня? — я приложил руку к груди, маленькие глазки консьержки сузились.

— Ну вроде… — неопределённо пробормотала.

— Ок… А волосы? Каштановые локоны?

— Ах! Да на ней шапка была, милый! Волосы — под. Шапка ярко красная!

Невольно улыбнулся. Можно подумать, я в курсе, какая у Сашки теперь шапка. Хотя… Она всегда любила яркие краски.

— Передала что-то? Может телефон оставила? Или…

— Оставила, милый! Не кипишуй!

На листе бумаги были накаляканы цифры. По телу разлилось тепло — я узнал её детский, корявый почерк.

Сашка… Сашка… Она меня ищет!

За закрытыми на ключ дверями квартиры — спокойно. Я даже на балкон не выхожу. Тут я — в своём маленьком, уютном мирке. Я всегда стараюсь чувствовать себя занятым. Если не работаю, то читаю или слушаю музыку, а по вечерам очищаю от невидимых пятен мраморные подоконники и пустые полки в гардеробе. Ритм моей жизнь подчиняется стрелкам на больших угрюмых часах с кукушкой. Если ослабить вожжи и позволить себе допоздна засидеться перед компьютером или не выйти хоть раз на пробежку, может разрушиться хрупкий покой, а тогда — рукой подать и до очередной воронки хаоса, в которую у меня талант затягивать свою жизнь.

И все же работалось мне сегодня сложно. Карман оттягивала "невыносимая лёгкость" бумажки в клеточку. Я смотрел на телефонный номер, но не решался его набрать.

В облаке я все ещё хранил пару наших общих фото. Вот мы в Турции… Наш первый совместный отдых после первого курса. Её оливковая кожа ещё подзагорела и Сашка выглядит почти негром. Я ей этот голубой купальник подарил. Я всегда удивлялся как при такой тонкой талии и небольшой попочке, у неё большая сочная грудь, высокая, упругая. Невольно вспомнил, как мял её и слегка возбудился. Но первое, на что я обратил внимание при знакомстве — её улыбка, широкая и очень радостная. Она всегда говорила громко, носила яркие платья с длинными юбками, и, казалось, ничего никогда не боялась. Я любил держать её маленькую руку в своей и смотреть, как она спит, прижавшись носом щекой к моему плечу. Мне тогда верилось, мы будем вместе всегда, но однажды я проснулся, а она испарилась. Она забрала все свои вещи, даже старую зубную щётку и заколки, которые везде разбрасывала. Я звонил на номер, который был недоступен, я приходил к дверям её квартиры. Её смешной — низенький и пухленький, как герой диснеевского мультфильма — папа выходил на порог, грозно сложив в замок руки. "Сашеньки нет дома и для вас её уже не будет!".

Что же Сашка хочет теперь?! Зачем я ей понадобился?! Спустя… год и два месяца. Как-то сразу тревожно стало. Нет, я не могу впустить её в свою жизнь сейчас. Ещё рано! Я не готов! Я не стал собою прежним! Не стал тем, кого она когда-то любила. Я собирался сам разыскать её однажды и воскликнуть при встрече: "Сашка, это снова я!". А пока — нет! Наша встреча подождёт. Я аккуратно сложил бумажку с номером и спрятал в отсек для визиток.

Собрание в Центре проходило как обычно по-домашнему. Я не буду лгать, что считаю этих людей близкими, но быть рядом с ними мне пока что комфортнее, чем с теми, из внешнего мира.

В перерыве я подошёл к стенду с кофе и печеньем. Алекса заваривала ромашковый чай, я спросил, как у неё дела. Алекса как обычно ответила: "Нормально." На общем собрании я был назначен её "старшим братом". Алекса была моей первой подопечной, я терялся и не понимал, как с ней себя вести, она это чувствовала и закрывалась ещё больше. Алекса ходила на собрания с середины осени, всегда садилась в углу и практически ни с кем не разговаривала. Иногда она ставила около стены чёрный футляр от скрипки, сдавала больше всех на "нужды группы", выпивала по три чашки чая, никогда не заедая печеньем. Худенькая блондинка, она казалась старше своих восемнадцати, и была необыкновенно красивой. Только синие вены на истощённых руках меня немного настораживали. И ещё я заметил два кривых розовых шрама на тонких запястьях. Ничего не берусь утверждать, но… Возможно не просто так Алекса многократно превысила дозу препарата. Никто о ней не знал ничего, кроме того, что на собрание её заставляют ходить родители. Я дважды видел её маму, и она показалась мне чопорной. Я пытался расспросить конкретней, что случилось с Алексой и выяснил только, что она лежала в больнице с передозировкой и чудом выжила. "Передозировка чего?" — уточнил я. Мама Алексы слегка скривила губы, будто вопрос был неприличным и отрезала: "Я не разбираюсь."

Кроме меня за Алексу "браться" никто не захотел. Она была слишком привлекательна, чтобы нравиться женщинам, и слишком недоступна, чтобы вызывать симпатию у мужчин. Я же решил, что пора мне переходить к этапу помощи другим. Правда пока что с Алексой у нас общение не склеилось.

Когда ты "принимаешь", то поднимаешься в своём сознании на вершине эмпайр стэйт билдинг. Ты смотришь на мир горящими глазами человека, который "узрел истину", кажешься себе пророком из высшей касты избранных, хранителем секрета истинного счастья. Но вот ты резко срываешься с высоты, разбиваешься в лепёшку и превращаешься в НИЧТО. После этого любой косой взгляд в свою строну способен пошатнуть хрупкую самооценку. Вот и меня холодность Алексы — обижала, но я почему-то чувствовал за неё ответственность и не прекращал попыток с ней сблизиться.

— Алекса, хочешь, можем сходить после собрания кофе попить? — предложил я.

Она подняла на меня красивые и блестящие как морские камушки глаза, презрительно скривилась, чем напомнила мне мать, и покачала головой.

— Я — репетировать.

— Ты в который раз это говоришь.

— У меня — академконцерт.

— Ты вообще чем-то занимаешься, кроме музыки?

— Сюда хожу.

— А на выходных? Может в кино? — мне хотелось уломать её пообщаться в неформальной обстановке. На собраниях мы чувствовали себя детьми, которых мамы заставляют дружить.

— Я не хожу на свидания.

От подобного предположения я тихо засмеялся. Нет, понятно, что такую красотку каждый день кто-то пытается клеить, но заподозрить в подобном меня?!

— Я просто хочу помочь!

— Не надо. Проблемы тут у вас. У меня проблем нет.

— Ты чуть не погибла!

— И что? Вы тут больные, а я — нет.

После собрания, Алекса неожиданно подошла ко мне сама. Пальцы с длинными красными ноготками нервно теребили ключ от машины. В этот миг показалась мне крайне забитой, ссутулилась и как-то даже уменьшилась.

— Прости, если я обидела. Я не хотела… — почти прошептала. — Не говори, типа отказываюсь от помощи… Ещё положат меня куда-то… Я просто хочу, чтоб все от меня отстали.

— Если твоя мама спросит, я скажу, ты все осознаешь и встала на путь полного излечения от всех пагубных воздействий!

Она хихикнула.

— Ты так забавно разговариваешь. Как старичок.

— Мне скоро 26.

— Знаю. А вот выражаешься, будто — за полтинник. А когда я тебя только увидела, решила, мы — одногодки.

— Да ужас! Мне нужно репейным маслом лицо мазать! Может щетина появиться?

Алекса впервые мне улыбнулась!

Вдруг голубые кристаллики глаз Алексы стали похожи на осколки кривого зеркала из сказки "Снежная королева". Она надменно вскинула подбородок и холодно проговорила:

— И не предлагай мне больше погулять. Я с тобой никогда никуда не пойду! — грубо отрезала и ушла. В другой раз я бы воспринял её слова как пощёчину, но сейчас, почувствовав её ранимость, даже не обиделся. Наверное сложно быть такой красивой и при этом такой одинокой.

Из маршрутки вышел в метель. В жёлтом свете фонарей снежинки казались радиоактивной мошкарой — колючие как иголочки и фосфорящиеся. Забежал в дом, словно в бункер: ветер разбушевался так, что шапку приходилось держать двумя руками.

Консьержку-шпионку сегодня заменял её муж, тощий морщинистый старичок, равнодушный ко всему, кроме телевизора в своей коморке. С таким "охранником" я беспрепятственно могу организовать дезоморфиновый притон!

Её я заметил сразу. Вернее, сначала в глаза бросилось яркое пятно — малиновое пальто — в тени коридора. Сердце забилось чаще, будто узнало её раньше, чем глаза разглядели. От зелёных перчаток струился серый дым. Она до сих пор курит… Похожа на яркую кляксу в тесте Роршаха — на которой я всегда вижу одно и то же — женщину моей мечты.

— Где тебя носит?! — затушила сигарету и приблизилась. — Я часа полтора тебя жду! Я так поняла, звонить мне ты не собирался! Вот же козлик!

Ключ выпал из рук. Она подняла его быстрее, чем заметил, что ключ упал. Рассматривала меня очень внимательно, будто искала что-то на моем лице и вдруг — расхохоталась.

— Офигеть! До сих пор похож на школьника! Я надеялась, что ты будешь выглядеть хреновее меня.

— Ммм… Ты отлично выглядишь. — Я лгал. Не знаю уж почему, но выглядела она плохо. От неё прежней, пышущей здоровьем, остались лишь лучистые тёмные глаза. Да и те смотрели с какай-то новой тяжестью во взгляде. — Похорошела.

Сашка засмеялась почти презрительно. Изобразила пальцами кавычки.

— Бла-бла. Ну ты в гости зовёшь?

Саша сняла пальто в прихожей и вся яркость ушла, словно краску развели водой: осталась в коричневом балахоне, под которым затерялась её истончившаяся до неузнаваемости фигурка. Шапку не сняла. Так и пошла в ней на кухню.

— После ремонта тут уютнее.

Сашка присела на высокий стул у барной стойки. Я удивлённо замер.

— Забыл? Мы приходили пару лет назад в гости к Сестре.

— А-а. Точно. Ты сказала, район скучный.

— Это ты сказал.

— Я? Странно. Хороший на самом деле район. Чай или кофе?

— Я бы выпила вина.

— Ммм… Я не употребляю алкоголь.

— А-а! Тогда чай. С коньяком.

— Ты как поняла, где я?

— Извилины напрягла! Сходила на ту нашу квартиру, а она задаётся. Тогда нашла твою Сестру Вконтакте…

— Сестру?

— Ну да. Ты же сильно важный, чтоб сидеть в соцсетях. У тебя курить можно?

— Нет. М-м… Ладно, кури.

— Забей! Хотя… Дай-ка пепельницу. Ой, ну или чашечку… Отойди-ка от окна. — Открыла створку и присела на подоконник. На кухню сразу прокрался сквозняк, тонкую холодную линию прочертил между нами. — Ну вот я узнала, что она в США с мужем. Таки перебралась… Ну где ты ещё мог быть? Рада тебя видеть.

— И я тебя.

— Я так долго думала, что именно я не даю тебе окончательно себя добить. А, выходит, все в точности наоборот.

— Сашка…

Она глубоко затянулась. Я заметил, как блеснула тонкая полоска золота на её безымянном пальце. Сашка словила мой взгляд, перевернула кольцо прозрачным камешком наружу.

— Свадьба весной. Ну, чтоб не в мороз в белом нарядном платье. Но это так нескоро… Я не доживу. — и засмеялась. На этот раз как-то совсем грустно. — Кстати, я теперь занимаюсь компьютерным дизайном. Мне это ближе, ты знаешь.

— О-о! Круто! — я вытащил пакетик чая и старательно его выжал. Помниться, она кладёт 2 ложки сахара с горкой. — Ну-у… А я делаю заказы в основном для иностранцев. Платят в евро, что в наше время не может не радовать!

— Та да!

— Это пока что не очень стабильно, но…

— В штаты к сестре планируешь?

— Нет. Пока что — точно нет. Не хочу висеть на шее. Как-то надо на ноги становится самому.

— О-о! Похвально.

— Зачем ты меня нашла?

Она резко отвела взгляд. Затушила сигарету. Закрыла окно. Глянула мне прямо в глаза. Сняла шапку. Провела рукой по бледному ёжику волос. Куда делись её шоколадные кудряшки?

— У меня осталось максимум пол года.

Что-то я не улавливал...

— Это были маленькие катышки в груди. Маммолог сказал, что это лимфоузлы… Сука! Я из-за неё так затянула! Потом… Ну, когда мы узнали, что это таки не лимфоузлы… Сначала несколько химий. Потом… Я легла на операцию… Этот чай мне? — Ватной рукой я протянул ей чашку. — Ты сахар клал? — Я кивнул. — Две ложки? — Снова кивнул. — Ну в общем операция вроде прошла успешно… швы неплохо заживали… А неделю назад я сделала МРТ. Короче… Оно теперь везде! И… ладно. Тебе эти подробности ни к чему. Что так смотришь? Жизнь полна злой иронии! Два года назад мне казалось, что я погибну, если останусь с тобой, а теперь… — глотнула чай. — Блин, горячий. Ты мало сахара положил. Точно две ложки?

Когда насыпал ей третью ложку, рука дёрнулась, и белые кристаллики сахара просыпались на скатерть.

Когда то смерть стала для меня обыденностью. Были даже моменты, когда я её искал. Но в моем сознании смерть была частью именно моего мира, но никак не ЕЁ! Похоже не её неудачную шутку. Ты шутишь, Сашка?!

— Помоги мне, Саня.

Я могу ей хоть чем-то помочь?! Господи! Чем?!

— Я больше не хочу мучиться, Саня. Я устала. Моя болезнь так коварна! Её не чувствуешь совсем, пока не начинаешь лечить. Я хочу уйти без боли.

— В смысле?

— Умереть, дебил! Хочу умереть без боли! И без страха! Умереть, не растеряв окончательно то, что во мне есть от женщины… человека! Я видела, как заканчивают люди. Это так… больно, мерзко и унизительно!

— Я… Я совсем не понимаю, как могу тебе помочь…

— Достань мне. И сделай так, чтоб один раз и наверняка!

— В смысле?

Сашка цокнула языком.

— Да все ты понял! Не хочу что-то перепутать и не умереть, или… Ну что-то ведь может пойти не так?! Я хочу, чтоб наверняка! Как эвтаназия. Будешь добрым доктором Айболитом.

Мои руки так похолодели, что казалось я и чай в чашке заморозил прикосновением. До меня начал сквозь туман её слов проступать их смысл.

— Да что так вылупился? Ты знаешь, я не верю ни в рай, ни в вальхаллу, ни в колесо сансары. Бога нет. Мы совсем одни во вселенной. Я знаю, что мы уходим в пустоту. Но умирая, я не хочу её ощущать!

— Нет. — прошептал онемевшими губами.

— Я могу пойти к кому-то другому.

— Иди.

— Ну… Дай мне номер. Я ж никого не знаю… Я не хочу, чтоб меня на… бали! Я сама боюсь. Мне нужен ты.

— Нет. — я так резко поставил на стол чашку, что капли чая обожгли мне руки. Оказывается, он не остыл. — Уходи пожалуйста.

— Ну хоть дай чей-то номер.

— Я все удалил. Уходи, Сашка. Лечись дальше! Я умоляю! У тебя жених и… работа и… жизнь! Сашка, что ты несёшь? Ты напугана, расстроена, я понимаю! Но у тебя есть шанс!

— Дохнуть долго и мучительно — вот мой шанс! Ты тупой?!

— Тебе вызвать такси?

— Иди в жопу, урод!

И тут она разревелась. Села на стул, как-то вся обмякла. Я хотел подойти к ней, погладить по колючему ёжику волос, но… Какой-то чужой она мне в этот миг показалась. Словно мы оказались на разных полюсах, как и полтора года назад. Только тогда я полуживым сидел напротив, а она выбрала жизнь. Сашка нахлобучила свою шапку и ушла даже не попрощавшись. Я её не остановил.

Впервые за много недель я выхожу на балкон, распахиваю оконные створки. Снежинки — крохотные планеристы — стелятся ровным слоем на оконную раму. Открываю рот и закидываю голову, чтоб поймать "ледяные конфеты" языком. Зажмуриваюсь сильно-сильно, как в детстве, когда играл в прятки. Чувствую биение сердца и как начинают мёрзнуть пальцы: до боли. С рождения у меня чувствительные руки. Помню, как ещё до школы носил по две пары перчаток, а кожа все равно грубела и шелушилась. Мне это казалось ужасно несправедливым! Ведь руки зимой для снежков и лепки! Казалось, все вокруг наслаждаются жизнью, пока я сижу рядом с мамой на лавочке со своими "чувствительными руками". В огромных варежках пальцы казались распухшими, я даже нос не мог почесать.

Когда мы с Мамой встречали Сестру после пар, она разрешала снять перчатки. Я наконец-то лепил неровные снежки и обстреливал Сестру до тех пор, пока пальцы не синели. Она убегала от меня с радостным визгом. Я догонял, валил в снег, а Сестра толкалась и запихивала мне ледышки за шиворот. А я, не смотря на влажный свитер, радовался, словно проходил посвящение в клуб "обычных, здоровых и весёлых".

Мама овдовела за два года до моего рождения. Ей уже было пятьдесят три. И все признаки беременности — головокружение, внезапная полнота и отсутствие месячных — посчитала закономерными явлениями возраста. И только когда живот разболелся так сильно, что мама еле дошла до поликлиники, моя тайна раскрылась. Врач прощупывал её живот с изумлением. Сначала пробормотал что-то вроде: "Да у вас похоже опухоль!", а через миг добавил: "И она меня пинает!". Я всех одурачил! Прятался в мамином животе больше четырёх месяцев.

Своего отца я не знаю. Сестра предполагает, что он — женатый друг её папы. Мама, жена офицера, к понятию чести относилась старомодно, чужую семью разрушать не стала, дала мне отчество мужа, тайну берегла, и в школе я считался сиротой. Мама была вся моя! Вся-вся целиком! Большая и мягкая, уже не красивая, в вечном берете и остроносых туфлях, она заслонила меня от мира, а мир от меня. Я видел его через маленькую щёлку двери, которую приоткрывала Сестра, возвращаясь вечерами с учёбы. Маму забрала та же болезнь, что и её мужа — стройного мужчину с медалями на фото в рамке — рак. Мне было четырнадцать. Сестре — двадцать восемь. Она решила вместо мамы держать мой мир в равновесии. Но позже она кричала: "Я не справилась!" и её глаза были красными, опухшими. Сестра так и не простила мне, что не справилась.

Я окоченел на балконе, и единственным желанием было спрятаться с головой под одеялом. Я запрыгнул в кровать, попытался включить ноут, но пальцы задеревенели.

Так все эти полтора года хотелось снова увидеть Сашку! Увидел?! Самое паршивое, что эту саму встречу я воспринимал как мотивацию. Думал, вот вылечусь, найду и скажу: "Ну что Сашка, а ты не верила!". А дальше— кто знает, как могло между нами обернутся… Но уже не обернётся. Она помолвлена (что неудивительно) и она больна (что самое хреновое!). И скорее всего мы больше не увидимся. Потому что нам как выяснилось абсолютно нечего больше друг другу сказать. Рак сейчас отлично лечат. А даже если… Но я думать об этом не стану. Принципиально! Потому что стит хоть на миг вспомнить её острые ключицы и эту шапку дурацкую, хочется… Мне до судорог хочется того, о чем я не говорю. О чем не думаю, то, "чьего — имени— нельзя — называть!". Хочу как с трамплина прыгнуть в море, мёртвое, тёплое, где вода держит тебя на плаву без капли твоих усилий. Это — море иллюзий, опасных, но таких, блин, офигенных!

Я уснул под утро, просмотрев всю ночь какие-то дурацкие ролики на ютубе. Впервые за много месяцев я не вышел на пробежку.

А разбудил меня телефон. Как ни странно — домашний. Если честно до этого звонка я и не подозревал, что у меня он есть. Я, спотыкаясь спросонья, побрёл на отвратительную сигнализацию.

Трубка спряталась за цветком на холодильнике! А звонила та самая консьержка-шпионка. Оказывается, ко мне пришёл курьер и просит спуститься, чтобы подписать бумагу.

Сестра что-то прислала и забыла предупредить? Нет, оказывается это — курьерская почта из Киева, а отправитель указал юридический адрес. Но что-то подсказывало, отправитель мне хорошо знаком!

Я зашёл за своим законным каждодневным кофе, и официантка удивлённо меня поприветствовала.

— Хаюшки! Мы тут уже в панике! Десятый час, а вас нет!

— Я буду двойной эспрессо. — своим заказом я удивил официантку ещё больше. Но что поделаешь, если сегодняшний день не похож на все предыдущие… пол года.

Как только достал из пакета маленькую подарочную коробочку, сразу понял, что в ней. И не ошибся! Как будто на кожу в районе сердца упала капля серной кислоты, стала тут же разъедать плоть, оголяет хрупкие органы. Сашка всегда была из тех, кто просто не выносит, если что-то не так, как ей хочется. Она тонко чувствует, кого и чем обезоружить. Со мной её любимый метод — чувство вины. И она снова попала в цель!

Золотое кольцо с крохотным бриллиантиком, скромное, но изящное, я подарил ей три года назад. У Сашки всегда были тонкие пальчики, она никогда не носила колец. Мы договорились, что она будет примерять колечки, пока не почувствует, что какое-то ей не хочется снимать.

Да, полтора года назад я был уверен, что сам выкуплю это кольцо! Я чувствовал, что погибаю, я злился, что она не понимает. Мне казалось, Сашка поступает эгоистично, обижаясь на меня. Я ведь мне нужно было "лекарство", а моя любимая женщина психовала из-за безделушки. "Да я тебе сто таких куплю потом!" — клялся я и сам себе верил.

Согласен, заложить кольцо подаренное невесте, поступок подлый. Ну а нормально выкупить его и прислать мне через полтора года?! И все для того, чтоб я снова почувствовал себя говном!

Я решил ей написать. Хватит откладывать покаяние! И пусть я больше ничего, кроме слов не могу ей дать…

Саша, я получил твою посылку. — набрал, и палец застыл. Что дальше?

Должен был извиниться перед тобой давно. За все. Я отреагировал возможно не так, как ты ожидала.

Блин! Глупо звучит!

Понимаю, сейчас тебе кажется, будущего нет. Я прошёл через это ощущение: беспомощность перед миром. Мне казалось, я бреду по заснеженной пустыне и отчаянно хотел заснуть на морозе, чтобы весь этот кошмар наконец-то закончился. Мне казалось, что борьба — бессмысленна! Я считал себя априори проигравшим. Но у тебя есть гораздо больше, чем на тот момент было у меня!!! Ты — сильнее меня! У тебя есть БУДУЩЕЕ! Любимый мужчина, любимая работа и ты — сама!

Если тебе хоть когда-нибудь понадобиться помощь: деньги, поддержка, совет, знай — я сделаю для тебя все, что смогу. Но! Никогда не проси о том, о чем говорила вчера! НИКОГДА! Это не выход и не решение. Это — побег. Пока ты дышишь, у тебя есть шанс выжить и прожить долгую счастливую жизнь! И надо за пусть мизерный, но шанс — держаться!

Я колебался ещё пару секунд, но все же нажал на кнопку: отправить. Моё огромное сообщение мелькнуло, и вот под ним появилась подпись — "Доставлено". А через пару секунд уже — "Прочитано". Сердце забилось быстрее. Где-то там, на другом конце города я как будто снова к ней прикоснулся.

Выдохнул и заказал ещё кофе. Гулять так гулять!

Телефон завибрировал. Я глянул на экран. Звонила Сашка. Я не решался ответить на звонок, но Сашка не сдавалась.

— Прости меня! — выкрикнула в трубку без приветствия. Её голос звучал взволнованно. — Я не должна была слать тебе это кольцо! Я не должна была врываться в твою жизнь со своими проблемами!

— Саш… да все…

— Нет, нет! Послушай! Ты знаешь, какой я бываю… Прости меня! За вчера, за… за нас! — я услышал всхлипы — и растерялся. Никогда не знал, как вести себя с плачущими женщинами. — Мне до усрачки страшно! И никто не понимает! Никто!

— Сашка, чем я могу помочь? Кроме… В общем не стесняйся! В любое время…

— А сейчас?

— Ммм… В смысле?

— Ты сейчас занят?

— Прямо сейчас? Э-э… Не особо…

— Ты дома?

— Прямо вот сейчас? Э-э… Ну не совсем… В кафе… Которое в моем доме.

— А если я туда подъеду? Через пол часа? Кофе угостишь?

— Ну-у… да-а. Угощу…

— Скажи честно, хочешь меня видеть или тебе просто стыдно отказать?

— Хочу, но…

— Поздно! Я еду!

Я ждал её как на иголках. Всячески старался отвлечься, залипал в телефон, но стул казался мне слишком твёрдым, воздух слишком сухим, а каждый мелькающий в окне силуэт заставлял нервно привставать.

Сначала звякнул на двери колокольчик. Раздалось звонкое:

— Пандус бы поставили!

В распахнутую дверь въехал огромный салатовый чемодан, за ним появилась хрупкая фигурка в бардовой парке и розовой шапочке с кошачьими ушками. Сашка обвела зал взглядом, махнула мне рукой и заулыбалась так радостно, словно стёрла этим взмахом всю тяжесть последних лет, что застыли между нами ледяными скалами.

Я удивлённо рассматривал огромный чемодан, и никак не мог понять, почему Сашка приехала с ним. Я хотел было спросить, но она резко уселась напротив, открыла меню и стала изучать его с таким интересом, словно примчалась именно покушать.

— Я буду глинтвейн.

— В десять утра? — удивился я.

— Уже пол одиннадцатого.

Резко отложила меню, поставила подбородок на кулачки и уставилась на мой лоб.

— Почему у тебя до сих пор нет морщин?

— У тебя тоже их нет.

Сашка сняла парку, оставшись в свитшоте с безумным принтом Харли Куин, и непринуждённо откинулась в кресле. Я все ждал, она объяснит наличие чемодана, но Сашка молчала и улыбалась мне совсем нескромно. Раньше меня эта её полуулыбка заводила, а теперь настораживала.

— Твой жених знает, что ты со мной?

— Хм… нет. Это было бы странно, правда?

— Сколько стоило выкупить кольцо? Я хочу тебе возместить…

— Ой — ой! — Сашка высоко подняла ладони кверху. — Не выдумывай, пожалуйста. И верни мне его.

Я поставил коробочку на стол. Сашка сняла с шеи золотую цепочку и повесила на неё моё кольцо, чем окончательно меня смутила.

— Че за хрень ты мне понаписывал?

— В смысле?

— Борись! Есть шанс… Бла-бла! Ты мой бывший или мой психотерапевт?! Когда настолько близкие мне люди как ты, пишут подобную муть из дешёвых книжек по аутотренингу, это бесит! Ещё бы посоветовал в церковь сходить! Или аффимации почитать!

— А что ты хотела услышать?!

Она опустила взгляд и почти прошептала:

— Ты написал, ты понимаешь. Но нет!

— Как я могу понять, если сам в такой ситуации не был?! Мне даже сейчас чертовски сложно, потому что, говорить о твоей болезни как-то неприлично, больно, страшно, а не говорить… точно так же!

— Аха! Как с твоими… — Она показала пальцами кавычки. — Ремиссиями! Я на цыпочках ходила и боялась ляпнуть что-то лишнее…

— Это совсем не одно и то же! Давай не будем!

— Вот-вот!

— Ок. Ты хочешь вспомнить те мои вынужденные ремиссии?

— Вынужденные? А сейчас какая?

— Осознанная.

— Окончательная?

Я неожиданно для себя рассмеялся. Ох, если бы… Если бы я мог уверенно сказать: окончательная!

— Сашка… Ты же не обо мне болтать приехала?

— Почему не о тебе? У меня — полный пипец. Добавить нечего. Теперь давай о тебе! А то больные — как дети. Думают, мир крутиться вокруг них и их болезни.

— Верно… — грустно улыбнулся я.

Мы встретились глазами, и по коже поползли мурашки. Что же в этой девушке такого, что каждая минута рядом мне кажется кусочком волшебной вечности?

Только что с ней делает чемодан? Саша куда-то собралась? Вернулась? И ни слова! Ни слова! Хотя ведь чувствует, что я от любопытства лопаюсь!

— Как та твоя девушка?

— Ммм… Кто?

— Вроде Настя? Та, с которой ты был после меня… Или во время! Я так и не поняла.

— Саш… Ты это хочешь обсудить?

— Я это хотела обсудить ещё тогда. Но ты был не в состоянии вести конструктивный диалог. А я злопамятная, меня все это время муляло! У тебя с ней что-то было до нашего расставания? — спросила таким будничным тоном, словно про погоду.

Что за бредовый вопрос? На который она и так знает ответ! И, блин, что с чемоданом, Саша?!

— Тебя так сильно это волнует?

— Ну не так сильно, как слитый в сеть финал "Игры престолов" и всосность "Лиги справедливости"! Но… было у вас или нет?!

— Саш… Ты же понимаешь, что наши с Настей… ммм… Отношения нельзя трактовать как измену…

— Вот мудак!

Я пожал плечами. Мудак так мудак! Я уже привык им быть в глазах окружающих и своих собственных.

— Зачем ты притащила с собой чемодан?

— А я знала! — расхохоталась Сашка. — Что ты как всегда будешь мучиться вопросом и стесняться спросить! Ждала, ну насколько… насколько его хватит!

— Ну и-и?

— Я должна была лететь к профессору в Германию. Но ты написал, и я развернула такси!

И пока я искал подходящие слова, накинула парку на плечи и, сославшись на желание покурить, вышла на улицу.

Я вышел следом.

— Ты ехала на лечение и передумала?!

Сашка выпустила длинную струю дыма и равнодушно пожала плечами.

— Не лечение. Просто консультация. По анализам они меня брать не захотели.

— Почему?

Она постучала кулачком по лбу.

— Зачем им хреновая статистика? У меня — неоперабельные метастазы. Я летела, чтобы лично пообщаться с профессором, которого мне насоветовали. Но я и так знаю, что он скажет. Типа можно попробовать ещё химии с облучением. Но это либо потянет время, либо… я помру от химии. Последняя прошла стрёмно. До сих пор мои лейкоциты где-то в жопе…

— И ты на улице расстёгнутая?!

Сашка развернулась на пятках и рухнула на газон.

— Смотри, я — ангел! — завизжала, разгребая снег руками.

Я поднял её за плечи, Сашка оказалась такой лёгкой и слабой, что у неё даже не было сил мне сопротивляться.

— А ну дуй на свой самолёт!

— Я пропустила рейс.

— На следующий!

— Я не полечу! — она толкнула меня в плечо и сорвала с головы свою розовую шапку. — Не полечу! Я не могу больше слушать, это грёбаное: "мне очень жаль!", задолбали эти взгляды, полные жалости! Мой мужчина смотрит на меня, как на сломанную игрушку, которую ещё можно починить! Буд-то верит, что фея взмахнёт волшебной палочкой! Мне кажется, моя болезнь и ему передаётся с каждым прикосновением! Я словно уже гнию изнутри, и трупный запах все чувствуют! У тебя было такое, что ты как бы жив, но по факту это не так?! Было чувство, что твои близкие не заслужили того, что видят, как от прежнего тебя каждый день остаётся все меньше и меньше?! Было одно желание — поскорее себя стереть из этого мира?! И это грёбанное тело ощущается настоящей тюрьмой! Было, Саша? У тебя такое было?!

— Было. — сказал я глухо. Она махнула рукой, словно я сморозил глупость, и зашла в кафе.

А потом мы долго молчали и пили — она свой глинтвейн, я — кофе, от горечи которого онемел язык.

— Могу я остаться у тебя на пару дней?

— Что?! Нет! Сашка, ты что?!

— Отказываешь в помощи?

— В идиотизме! Тебе сейчас рядом нужен мужчина, способный за тебя отвечать, поддерживать, у которого есть на это душевные силы!

— Кто-то зассал?

— Саш…

— Не ровняй хрен с пальцем! Не нужен мне сейчас мой здоровый мужчина! Рядом с ним я чувствую себя ещё безнадёжнее. Мне нужен тот, кто знает, как жить это — без надежды! И знает меня с самой хреновой стороны! Потому что сейчас я пипец невыносимая!

Её руки были как лёд. Глаза — красные от сдерживаемых слез. Мне стало так больно, что я испугался потерять равновесие — упасть и перестать быть тем плечом, на которое моя девочка в эту свою сложную минуту может опереться.

В моей холостятской квартире сразу стало шумно. Сашка включила на телефоне кавер на "My way" и ступленно, имитируя истерический ор Сида Вишеса вопила:

— And now, the end is near

And so I face the final curtain…

На полу разноцветной россыпью уже валялись пакеты и случайно выпавшие носки и трусики. Духи Сашки наполнили спёртый воздух томными нотками иланг-иланга.

— Regrets. I've had a few…

Шкафчики и полки быстро заполнялись Сашкиными пёстрыми джинсами и кардиганами. Кусочки чужой жизни вывалились из зелёного чемодана и дополнили как пазлики картину моего быта. Но я ощущал себя ребёнком на центрифуге, когда дух захватывает от бесконечного вращения, и тебя рвёт со страшной силой и голова кружиться до обморока. Сашка как будто разрезала мой кокон перочинным ножиком, вошла без спросу. Сейчас и грудную клетку разрежет и залезет под кожу, в самое сердце! И главное — без стука. В общем — как обычно!

На подсвеченной жёлтым светом нише в стене расположились коллекционные фигурки Бэтмена, Джокера и Женщины Кошки — её любимых дисишных персонажей. Забавно, что Сашка собиралась тащить их с собой в Германию. Любовно переставляя фигурки она обернулась и сказала:

— Положишь мне их в гроб?

Меня аж передёрнуло. Она всегда любила шокировать. Но с учётом обстоятельств эти шутки больше не казались смешными!

Мы познакомились в Шевченковском сквере, напротив Красного корпуса нашего университета.

Конечно, я замечал её и раньше. Сашка была из тех девушек, которые так и ли иначе привлекают мужское внимание. Если не яркими развивающимися юбками и глубоким декольте, то громким смехом и кокетливым взглядом. И пока я ютился на последних партах и старательно выполнял домашние задания, Сашка дружила со всем потоком и не пропускала ни одной вечеринки. Если б не тот случай на лавочке, наши с Сашей пути вряд ли бы пересеклись. Тогда я присел повторить конспект, а Сашка, увлечённая телефонным разговором, грациозно опустилась рядом. "Какой же идиот!" — жаловалась она на своего парня, который как-то не так ответил на смс. Ещё тогда я подумал: "Какая властная девочка!". У меня конечно было пару "подруг" до Сашки, но все они казались блеклыми тенями этой сногсшибательной малышки с игривой улыбкой и упругой грудью. Неожиданно Сашка повернулась ко мне и, глядя в прямо в глаза, сказала: "Знаешь что, по ходу надо с ним расставаться! Нет, ну а что? Жизнь короткая! Парней — целая куча! Зачем западать на кого-то одного?". Но Сашка не интересовалась моим мнением, я был всего лишь одним из сотен отражений её блистательной личности. Она тут же при мне набрала номер и заявила своему мальчику: "Я думаю, мы друг другу не подходим!". Я опешил! Мне сложно было представить, что есть люди, лишённые сомнений. Люди, которые повинуются импульсам, а главное — они считают себя правыми, а свои желания — единственно верными! Я был уверен, она встанет и уйдёт, и я так никогда и не почувствую тепло её прикосновений к моим всегда замёрзшим рукам… Но вдруг у меня зазвонил телефон!

"Hello, I love you, won't you tell me your name." — Раздался гипнотизирующий голос Моррисона, Сашка резко обернулась и неожиданно глянула на меня так, будто я — рок-звезда под прикрытием. Музыка сказала за меня все то, на что бы я никогда не осмелился!

Sidewalk crouches at her feet

Like a dog that begs for something sweet.

Do you hope to make her see, you fool?

Do you hope to pluck this dusky jewel? — продолжалась песня, а я все не сводил с неё глаз.

— Тебе звонят!

Я скинул звонок и смело улыбнулся. Сашка фальшиво пропела окончание песни:

— Hello, hello! I want you! — тыкнула в меня пальцем и подмигнула. — Мне скучно! Не хочешь прогулять лекцию?

Когда мы стали встречаться я то и дело вспоминал её слова: парней — куча, не надо западать на одного. Казалось, стоит мне сказать или сделать не так хоть что-то, и я услышу в телефонной трубке: "Я думаю, мы друг другу не подходим!". Позже, когда я спрятался от своей тревожности в зависимости, она говорила это сотни раз. Сашка вопила: "Я тебя ненавижу!", а сама сжимала меня в объятьях. Я вдруг получил над ней странную, но все же власть. А когда она все таки ушла… часть своего шарма теряли даже наркотики. Сейчас я не уверен, что она готова мириться с тем, что я больше ей не принадлежу.

Сашка расставила на кухне баночки с бесчисленными таблетками и забила ими верхнюю полочку холодильника. Неосознанно я впился в белые крышечки взглядом, сглотнул ком в горле. Сашка щёлкнула пальцами у меня перед носом и насмешливо сказала:

— Даже не вздумай! Эта наркота — моя!

— Э-э… Я… Просто всего так много… — Да, признаюсь, на миг проскочила у меня некое болезненно-ностальгическое воспоминание, но главным было визуальное напоминания, что с Сашкой не все хорошо. Болезнь перестала быть словами — она обрела зрительный образ десятков баночек с белыми крышками.

— Да. Много. Я же умираю! — засмеялась Сашка. — Короче, это не те штуки, которые юзал ты. Тут львиная доля — витаминки. Калий, магний и всякая всячина для восстановления. Ну хочешь, попей тоже. А то ты какой-то бледненький. Предупреждаю, калий — блевотная херня. Я бы заедала шоколадкой. Но меня тошнит.

— Да? Переела?

— Мой кишечник — одна большая опухоль. Меня в принципе от всего тошнит.

— Э-э… Так а что ты тогда ешь?

— Мозг. Жениху уже съела. На очереди — твой.

После душа Сашка вышла в зал в свободной футболке с принтом злобной ухмылки Джокера-Лэджера. Белая футболка необычно морщилась на груди, словно промокшая газета. И тут я заметил, насколько на самом деле она изменилась…!

— Че пялишься? — хмыкнула, просушивая полотенцем блестящие змейки влажных прядей. — Нет там уже ничего! Все отрезали! Некуда больше пялиться!

— Ммм… Извини.

— За что? Не ты же отрезал! Я думала туда селикончику закачать после операции. Мы даже нашли крутого спеца. Но теперь это… не актуально.

— Прости.

— Да ну задолбал!

Просто мне неуютно! Так чертовски неуютно! И стыдно за то, что мне неуютно! И больно от того, что мне стыдно, когда у моего родного человека — настоящая беда!

— Зато наконец-то мужчины смотрят мне прямо в глаза!

Я уткнулся в телефон. Почувствовал, как мёрзнут руки и захотелось прямо в доме надеть перчатки. Но это бы, наверное, выглядело странно!

Она села у моих ног и я невольно улыбнулся, заметив черные римские цифры на её тонкой руке. Мы тогда сделали одинаковые надписи и ужасно радовались, что "остановили" мгновение в нашу первую годовщину. Тогда мы и вообразить не могли, что когда-то расстанемся. Я закатал рукав, Сашка глянула на чёрную дату на сгибе моей покрытой круглыми шрамами руки, и тоже улыбнулась. Сейчас наша наивная вера в то, что мы всегда будем вместе, казалась и милой и глупой.

— Точно ничего страшного, что я съезжу в Центр? Просто у меня там встреча с подопечной. Она и так от меня не в восторге, а если я ещё и начну встречи пропускать… Ты же не обижаешься? Все нормально?

— Тю! Конечно! И я поеду с тобой.

— Ммм… Зачем?

— Интересно.

— Сашка… Я б с удовольствием тебя со всеми познакомил. Но как бы это объяснить… Это не то, чтобы дружеская тусовка. Туда ходят люди с определёнными… проблемами.

— Ну и я нынче с проблемой. У меня запор уже пятый день.

— Ну ты понимаешь, что у нас с тобой — разного рода проблемы.

— У тебя тоже был запор, когда ты упарывался.

— Блин! Саша! Ты понимаешь, что твоё присутствие там будет неуместным!

— Что это за дискриминация по наркоманскому признаку? Типа если ты не сидел на системе, то и говорить с тобой не о чем?! Или ты меня теперь стесняешься?!

Блин! Блин! Как же с ней бывает сложно! Как она вечно умудряется все выкрутить, чтоб ты делал, как она хочет! Видимо, с моими границами до сих пор не все гладко, потому что я вздохнула и сказал: "Ну ок!".

Перед выходом я старался Сашку укутать и требовал, чтоб она надела марлевую повязку.

— Я и так выгляжу больной! Не хочу распугать твоих нервных торчков!

— Сашка, это — опасно! Ты жаловалась на лейкоциты! Ты можешь заразиться и…

— Умереть! — захохотала Сашка. — Боюсь-боюсь грёбанной простуды! Знаешь, если наркомания и передаётся воздушно-капельным путём, то после тебя у меня — стойкий иммунитет.

Конечно мы поехали на такси, но мне хотелось замотать её в шарф как в кокон, она же капризно вздыхала и разматывалась. Мы как будто играли в нашу любимую игру наоборот: спасатель и тот, кто спасённым быть не желает!

Мы мчались по мосту через скованный вафельной коркой льда Днепр. Вдали поблёскивали в лучах замёрзшего солнца купола, купались в его обманчивом тепле голые деревья на склонах. Снежинки казались россыпью веснушек на бледном личике зимнего дня.

Я смотрю на то, как Сашка смотрит в окно. Раньше она красилась на тяп-ляп, собирала волосы на затылке в небрежный узел и не стеснялась потрескавшегося лака но ногтях. Она могла надеть коктейльное платье с кроссовками, прийти на приём в шлёпанцах, нацепить невообразимо уродливую розовую шубу и гордо щеголять в ней как в соболях — а ей шло все! Казалось, она нарочно туш размазала, а несочетаемые вещи на самом деле — смелый и продуманный образ. А сейчас Сашка уже не кажется той уверенной и эгоцентричной кокеткой-раздолбайкой, которой наплевать на мнение окружающих. У неё теперь глаза — насмешливо — грустные, улыбка скорее лукавая, чем нежная, а вместо роскошных локонов — тёмный ёжик. Но теперь она похожа на "фабричную девочку" Энди Ворхола, безумную и харизматичную, окутанную чем-то сродни фатальному "героиновому шику". Вся такая полупрозрачная и таинственно-трагичная. И её тяжёлый взгляд пусть и по-другому, но все так же сводит с ума.

На мосту образовалась пробка, водитель чертыхнулся:

— Ну вот что за страна, а? Нет, ну рабочий же день! Вот объясните, почему нельзя это делать вечером, ночью?!

На повороте за светофором я увидел оранжевый скайлифт. Рабочий в светоотражающей униформе цеплял на фонарь новогоднюю гирлянду.

Сашка дёрнулась и растерянно заморгала, словно все это время дремала.

— А вы каждый день своей наркоманской туснёй встречаетесь?

— Нет. Раз в неделю. Но следующая — выпадает из-за праздников. Вот и решили заранее собраться. Но там от помещения ещё зависит. В общем, вышло два для подряд…

— Праздники? Это какие?

Машины начали медленно двигаться. Таксист со всей дури просигналил неторопливой мазде со значком "У" на заднем стекле и газанул.

— В жопу ваш Новый год! — не унимался. — Лучше б пенсии повысили! Нет, блин, фонарики вешают! Движению мешают!

— Офигеть я — тормоз! — засмеялась Сашка. — Новый же год!

— Да едь уже, баба тупая! — не переставал ругаться таксист.

— Саня, а мы с тобой два тапка — без ёлки?!

— Мы?! — улыбнулся я. — У тебя на меня планы на Новый год?

Сашка, похоже, растерялась и поэтому спросила несмело:

— А ты разве уже с кем-то празднуешь?

— Ну-у… да-а! С ноутбуком.

— Лу-узер!

— Хочешь составить компанию мне и моему ноутбуку?

— До Нового года ещё надо дожить. И совсем не фигурально выражаясь.

Мне стало неприятно. Она это заметила и сжала мою руку. На этот раз её ладонь показалась мне даже холоднее, чем моя собственная.

Я попросил остановить на Майдане, у первой линии Глобуса. Сашка в машине ждать не захотела, и мы вдвоём отправились за подарком моей подопечной. Сашка тут же потащила меня в "Брокард".

Цены на все тут какие-то космические! Или я просто давно без девушки и уже забыл сколько по нынешнему курсу стоит банальная баночка духов?! Сашка попшикала на белую бумажку какую-то новинку от Армани и чихнула.

— Духи — это очень личный подарок. Я не хочу ничего такого… ммм… интимного дарить.

— В смысле — недешёвого?

— Ну и это то же. Просто такие подарки — обязывают. А она и так считает, я её хочу.

— А ты хочешь?

— Нет! Ты что?! Она — маленькая, потерянная девочка…

— Красивая?

— Очень.

Сашка нахмурилась.

— Ты специально, чтоб я ревновала?

— Тю! Нет! Просто ты же её увидишь! И если я скажу, что она некрасивая, ты поймёшь, что я солгал. Проблема в том, что я как бы должен ей помогать… Но она со мной почти не говорит! Приходит — слушает — уходит. Я хочу ей что-то… душевное подарить. Чтоб она увидела, что она мне не безразлична.

— Белье из Агент Провокатор?

— Очень смешно! Мы торопимся. Давай предлагай что-то! Ты же девочка! Вот представь, что ты — первокурсница из богатой семьи. Ты — привлекательная и талантливая, но у тебя проблемы с общением, а в анамнезе — передозировка и как минимум одна попытка суицида? Что бы ты попросила у Деда Мороза?

— Хорошего психиатра!

— А серьёзно?

— С чего ты решил, что она — заядлая суицидница? Она сказала?

— Не-а. Но я заметил характерные шрамы на запястьях…

— Тоже мне аргумент! Кто подростком вены не резал?!

— Вот ты резала?

— Я че, дебилка?!

После бесплодных попыток найти что-то душевное и подешевле, я совсем запутался. Выбор — не мой конёк. Когда его дают, я впадаю в анабиоз. Слава богу на этот раз я взял с собой решительную Сашку. Я и не опомниться не успел, как мы вдвоём уселись в такси с пахучим пакетиком из "Брокарда", а осознание, что "интимный" подарок я таки приобрёл, пришло, когда получил смс от банка: с карты списалось 150 евро. Надеюсь, Алекса оценит. Но скорее всего — нет.

Для собраний Центр выделил нам офис на Воровского, около того дворика, где прячутся в огромной клетке киевские вороны. На одном из первых свиданий я привёл сюда Сашку. Она тоже помнила ту нашу… третью?.. прогулку.

— Ты был такой странный! Вёл себя так, будто я тебя как женщина совсем не интересую!

— Не хотел показаться озабоченным.

— Вместо этого ты прикинулся монахом. Я решила, хорошего секса не будет!

— Я ведь в итоге развенчал твои опасения?

Сашка специально выдержала драматичную паузу и расплылась в кокетливой улыбке:

— Да-а!

Собралось нас сегодня всего шесть человек. Видимо, у большинства праздники уже начались. Алекса, думаю, просто опаздывает. Наш главный поприветствовал нас с Сашкой звучным, как у Джигурды, басом. Мы звали этого похожего на байкера татуированного дядю с длинной лохматой бородой Стариной Хэмом. Уж очень он походил на Хэмингуэя как внешне так и образом жизни. Вечный "борец всего со всем", неугомонный путешественник, военный журналист и любитель красоток — Старина Хэм страдал от того же, что и великий прозаик — от аффективного расстройства.

— Какой колоритный! — прошептала на ушко Сашка.

О, да, наш Хэм — ещё тот персонаж! Такой же, как и я, полизависимый, он при внешней грубости оказался мимимишным дядечкой, у которого в каждом кармане по леденцу и занятной байке.

— Народ, всем привет! Я сегодня с гостями. Это — моя Александра!

Про Сашку я говорил на собраниях не раз. Когда проходил 8-ую ступень, Сашка стояла в моем списке первая, а Сестра — вторая. Но до 9-ого шага я так толком и не добрался. И вот… Привёл Сашку, чтоб все заценили: я — исправляюсь! И теперь даже сложный шаг по возмещению реальных убытков мне по плечу!

Сашка сразу начала вести себя так, будто каждый присутствующий — её будущий лучший друг. Через пару минут уже распиналась в благодарностях всем за то, что они меня "вытащили с того света", признавалась, как сложно переживала наш разрыв, бесстыдно лгала, что я всех из Центра называл второй семьёй. "Расскажите мне то… Ах, как потрясно это! Бла-бла… ничего себе вы молодец!". Не прошло и десяти минут, а мою Сашку уже все обожали и готовы были бросаться под пули, только бы она заценила. Ну я собственно знал, на что иду, когда брал её на встречу. Да и подозревал, на что нарываюсь, когда шёл с ней на первое свидание!

Алекса вошла робко, как всегда, когда опаздывала, и стала растерянно оглядываться. Она, видимо, ожидала, мы будем сидеть на стульях и мрачно вещать о своих "трезвых" буднях, а мы оживлённо болтали, сбившись в кружок вокруг самой голосистой из нас — Сашки.

Когда мы наконец-то расселись, и настала очередь подарков, я понял, что такой щедрый идиот из нашей компании — один я.

Старина Хэм подарил Полианне свечку. Она ему — ручку с надписью "классный чувак", да и остальные подарки были явно из ларька "все по 10". Алекса растерянно приняла от меня парфюм. Судя по выражению лица она готова была сквозь землю провалиться от смущения, что наспех купила всего лишь открытку.

— И её можно не хотеть?! — насмешливо прошептала Сашка. — Не ври! Что эта гламурная чикса забыла в вашей неформальной тусовке? От чего она мучается? Лабутены жмут?

— Тсс! — я приложил палец к губам.

Хэм начал первым и поведал, как встретил удивительную женщину и "что-то в нем шевельнулось". Теперь он обрёл истинную любовь, которая лучше любых веществ. Примерно тоже самое он рассказывал месяца два назад про совершенно другую барышню.

Я периферическим зрением уловил, с каким любопытством Алекса изучает Сашку. И только сейчас сообразил, что так их и не познакомил. Наклонился к Алексе и тихо сказал:

— Это — Сашка, помнишь я как-то о ней рассказывал?

— Та, что тебя бросила? — сухо уточнила Алекса. — Спасибо за духи. Но не стоило. Может, мне лучше их вернуть?

— Это просто подарок. Он ни к чему тебя не обязывает.

— Я знаю. Но мне неудобно.

— А это уже твои проблемы. — Я улыбнулся, но Алекса заметно напряглась. Я хотел, чтобы лёд между нами треснул, а он только потолстел ещё на пару слоёв.

Сегодня все — как будто специально для Сашки — в ударе! Например, Полианна тараторит без умолку, всех лезет обнимать, хохочет до слез и не может спокойно усидеть на стуле. Уже дважды с него грохнулась! А она точно со скоростями завязала? А вот Линда говорит монотонно и сдабривает поток сетований на судьбу плаксивыми нотками. Она как будто застряла в нулевых, когда было модно сочетать чёрный с розовым и испытывать душевные страдания даже от поедания мороженного.

Дальше встаёт наш местный Лорд Байрон. Он запахивает полы чёрного плаща и демонстративно прочищает горло. Этот парнишка всегда наряжается в траурный костюм и все свои переживания высказывает в посредственных ямбах и хореях собственного сочинения.

— Неспящих солнце, грустная звезда,

Как слёзно луч мерцает твой всегда, — начинает пафосно декламировать, а я даже позу меняю от удивления: на этот раз стихотворение мне знакомо!

— Как темнота при нем ещё темней,

Как он похож на радость прежних дней!

Так светит прошлое нам в жизненной ночи,

Но уж не греют нас бессильные лучи… — Он запнулся, и я понял, что последние строчки наш артист попросту забыл, но из положения вышел достойно: поклонился и сделал вид, что всё так и задумывалось. Кажется, никто кроме меня не врубился, что только что мы услышали произведения настоящего Байрона.

"Звезда минувшего так в горе мне видна,

Видна, но далека — светла, но холодна!" — закончил я про себя.

Раз уж пошла такая пьянка может и мне выпендриться? На гитаре слабать или на фортепиано потрынькать? Зря я что ли ходил в музыкальную школу? А лучше — спеть надрывным басом Высоцкого: Show me the way to the next Whiskey bar…

Сегодня я какой-то злой… Я раздражаюсь на этих людей (в общем-то хороших) потому вижу в каждом из них своё отражение. "Все будет хорошо!" — девиз инфантильного зависимого, а вовсе не аффимация из раздела позитивной психологии. Когда я принимал, я твердил: "Все будет хорошо!", я уверял в этом и Сестру и Сашку. "Вот-вот я выгребусь", "вот-вот завяжу". Я верил в это в миг, когда летел в пропасть без парашюта. Я был бы рад увидеть искреннюю радость хоть от чего-то на лицах этих ребят. Это означало бы, что у меня тоже есть шанс. Я глянула на Сашку. Вот она могла бы быть моим шансом! Но она ускользает… ускользает.

Сашка слушает их всех с необычно строгим покер фэйсом. На её подвижном личике сейчас не шевелиться ни один мускул. Интересно, что она скажет после всей этой нудной вечеринки?

Алекса вжалась в стул, как будто её сейчас будут пытать. Если б могла, она бы руками закрыла лицо, как ребёнок, который так играет в прятки.

— Скажешь что-то? — спросил я у неё шёпотом. Алекса закатила глаза, как повзрослевшая дочь на замечание папаши. — Алекса, ты всегда молчишь!

— Ты тоже. — впервые на моей памяти огрызнулась.

Ну я — это я. Для меня высказаться о своих истинных чувствах на публике все равно что содрать с себя кожу и показать всем кровоточащее сердце. К тому же я в своё время каждую встречу выговаривался. А что мне теперь сказать? Лгать, что я снова чувствую вкус жизни? Открыться, что задаюсь вопросом, зачем лечился? Чтобы кроме одной единственной в жизни глобальной проблемы— где достать — у меня нарисовалось с десяток?!

Хэм глядит на меня выжидающе. Я понимаю, что моих откровений тут ждут особенно, потому, что я пришёл не один. И именно по этому я молчу. Не при Сашке! У неё сейчас заботы посерьёзней, чем мой экзистенциальный кризис. Но теперь уже все вылупились на меня, а Полианна — как псих — захлопала в ладоши и взвизгнула:

— Ну Санечек!

— А я, можно?! — вверх взлетела Сашкина рука, и я нервно вздрогнул. — Ну я не зависимая, я — со-зависимая. Так ведь это зовётся, да? — Она расправила подол жёлтой юбки. — Мы с Сашей вместе были пять лет. Это были клёвые… года четыре. И один — кошмарный. Ведь начало у любого пепца — весьма задорненькое, верно? Но… как-то неожиданно веселье превратилось в проблему. Это похоже на резкое пробуждение от сладкого сна. Ты цепляешься за его остатки, не хочешь верить, что ты в серой реальности. Прокручиваешь в голове все события и начинаешь видеть и симптомы, закономерности, и те грани, которые позволил близкому человеку перейти. Чувствуешь себя таким виноватым! Ты растерян! В шоке! В панике! Ты видишь, твой любимый гибнет, и не понимает этого, а он считает, что не понимаешь ты. И вот есть выбор: уйти, либо смириться и наблюдать, бороться за него, или стать частью этой его новой жизни. Я просрала все варианты! Я зассала уходить. Хотя сделай я это раньше, возможно, на него бы это повлияло. Я не смогла смириться. Я не захотела подчинить свою жизнь веществам. Я пыталась бороться за него, но лечиться он не хотел. Его все устраивало! Меня не устраивало! Это я к тому, что нам, со-зависимым, по сути в разы сложнее, чем вам! Вы себе приняли и радуетесь! У вас — проблем ноль. Мы — ваша проблема! Мы вас дёргаем, хотим что-то от вас, давим на чувство вины. Мы — мучаемся, страдаем. Как бы мы не поступили, любой выбор разобьёт нам сердце. Вот… Это просто накопилось. — Сашка вздохнула. — Хреново, что у вас не курят.

— Спасибо, Сашенька. — кивнул Хэм.

— Эй! Чувак! Я не закончила! — Сашка мило улыбнулась, глянула на каждого с нежностью и теплом. — Бедняжки! Какие же вы — кончи! Вы вкачиваете в себя яд, поганите жизнь себе и вашим близким, а перестав это делать, выбравшись из этой грёбанной ямы, вам не хватает мотивации, чтобы назад туда не залезть?! Да я же помню его… вот… в кого он стал превращаться! В моем мужчине завёлся "чужой". Там уже не было моего Саньки! А он смотрел на мои слезы стеклянными глазами и срать на все хотел! И вы же такие трусы! Задолбала жизнь? Мир — дерьмо?! Так спрыгните с крыши! Но вам слабо! Кишка тонка, да? Пусть с вами возятся! Пусть лечат! Жалеют, спасают! Как детей малых! Зачем взрослеть? Нести какую-то ответственность за себя и близких? Зачем учиться, совершенствоваться, ставить цели? Зачем их достигать? Зачем учиться быть благодарными за то, что у вас есть? Можно же просто сторчаться! Так легко ведь купить счастье на час, продав обручальное кольцо? Упороться до соплей и не париться ни о чем до следующей ломки!

— Саша! — сказал я резко и хрипло.

— Нет, не затыкай меня! — истерично выкрикнула в ответ. — Почему люди без ног и рук жить хотят?! Как можно не видеть красоты нашего мира, не получать удовольствие от вкусного кофе или страстного поцелуя? Почему вам мало? Почему вы такие балованные? Чем так жизнь вас обидела? Люди вас обидели? Да это вы своим эгоцентризмом всех обидели! Не разберу, это вы так себя ненавидите или так себя любите?! И что это за болезнь, когда всем вокруг вас плохо, а вам почему-то хорошо?! И как?! Как можно после всего этого не ценить то, что вам удалось выбраться? Нечем заменить наркотик?! Нет мотивации жить? Сходите в детское отделение онкологии! Расскажите этим детям под капельницами, почему жизнь не стоит того, чтоб за неё бороться?! В этих детей вливают яд химий, чтобы они прожили дольше хоть на неделю! А у вас нет смысла в жизни! Сходите туда! Сходите! А лучше — отдайте им свою жизнь! Отдайте каждый тот час, что вы просыраете! Отдайте их им! Отдайте их мне! — Я увидел на её глазах слезы. — Отдайте мне! Я их не просру! Я обещаю! Я проживу ваши годы счастливо! Только отдайте! — Она резко закашлялась, согнулась пополам, и не могла остановить приступ. Ребята растерянно смотрели на меня, не понимали, вмешаться им или нет. Я, признаться, испугался. Она как будто подавилась вишнёвой косточкой и вот-вот готова была выплюнуть внутренности.

— Саша! — я сделал к ней шаг, но Сашка резким жестом меня остановила. Из её рта хлынула зеленоватая жижа, и на полу растеклась слизкая лужа с багряными пятнами крови.

Сашка наконец-то перестала кашлять.

— Соррян, народ. — прохрипела. — Я никого случаем не обблевала?

— Ничего-ничего, Сашенька. — засуетился Хэм, пододвигая Сашке стул. — Чайку тебе может? Присядешь?

— Я уборщицу позову! — вызвался вечно угрюмый педант — Костя.

Сашка испачкала свой свитшот с чудо-женщиной и очень по этому поводу сокрушалась. Алекса сказала:

— У меня в машине есть сменные вещи. Я принесу? — накинула на плечи меха и выскочила за дверь.

Я поймал Сашкин язвительный взгляд. Она высказывала все это именно мне! Во время приступа я до дрожи в коленках за неё испугался и в тоже время разозлился так сильно, что захотелось ей хорошенько врезать!

Алекса примчалась с огромным пакетом из "Санна Хант" и уволокла Сашку в уборную.

Когда за ними закрылась дверь, в комнате грозовой тучей повисло напряжение. Я включил чайник и приложил к теплеющей керамике холодные руки. Пока убирали блевотину, я делал вид, что очень занят заваркой чая: полоскал в кипятке пакетик. Не хотелось даже оборачиваться, чтобы ни с кем не встречаться взглядом. Вдруг почувствовал прикосновение руки.

— Чем она больна? — спросила Линда привычным жалобным тоном. Только этого мне сейчас не хватало — всеобщего сочувствия!

— Рак. Метастазы в кишечнике и лёгких. 4-ая стадия. — ответил я как можно спокойнее.

Полианна вскрикнула и прикрыла рукою рот, Хэм покачал головой.

— Трендец. — пробубнил Лорд Байрон.

— Слыш, Санек, у меня по ходу у тётки была та же тема. — встрял Антон. — Так вылечили по ходу!

— Она не хочет больше лечиться. Считает, это уже бесполезно.

— Санечка, ты не прав! — затараторила Полианна, нервно убирая с моего свитера катышки, словно жёнушка из ситкома. — В храм надо! К батюшке её своди. К чудотворным иконам! Болезнь — как беса — можно выгнать из тела, если вера сильна. — Полианна зачем-то без спросу насыпала в мой чай две ложки сахара, хотя я вообще-то пью без него! Теперь мне и ей захотелось нос разбить!

— Не говори глупостей! — раздражённо прикрикнул на неё Хам. — Храм — это прекрасно, но в первую очередь нужно девочке лечиться!

— Невозможно заставить, если она не хочет! — я пригубил приторный чай и еле сдержался, чтоб не выплюнуть.

— Эй! Она твоя баба, или как?! — влез долговязый Гоша. — Заставить нельзя, убедить — можно! А то она нас тут хэйтит, а сама?

Все глянули на него с осуждением.

— Эй! А я не прав, или как? Она говорит, мы жизнь просыраем, а она? Лечиться тип не хочет! Типа понту?! А какая баба! Огонь! Короче, Кудряшка, заставь её!

В комнату зашла Алекса и несмело окликнула меня.

— Я её в коридоре посадила. — сказала тихо, когда я подошёл. — Она попросила воды.

— Спасибо, Алекса…

— Идти уже.

Сашка выглядела так, будто не спала месяц. Кожа приобрела болезненный желтоватый оттенок. Конечно я и утром замечал, но в искусственном свете офисных ламп нездоровье отчётливей бросалось в глаза. Я присел рядом и только открыл рот, чтобы высказаться, по коридору зацокала каблучками блондинка в деловом костюме. Не могу я говорить о личном, когда другие могут услышать! Я все ещё кипел от злости, но сдерживался и не решался даже поднять на Сашку голос. Я подождал, пока блондинка скроется из виду, и тихо спросил Сашку, как она поживает. Она ответила, что уже лучше. Я спросил, не нужно ли ей что-нибудь. Сашка ответила, что Алекса сейчас принесёт ей воды запить таблетку.

— Вернись к жениху, Саш.

— Хочешь, чтоб я съехала?

— Да.

— Я ж уже вещи разложила.

— Я заметил.

— А ты против?

— Даже не спросила.

— Мог остановить.

— Я намекнул. Трижды.

— Не усекла.

— Ты заявилась спустя полтора года! Утром предложила просто выпить кофе, а через час уже переехала!

— Мне показалось, ты был рад меня видеть.

— Видеть! Видеть, Саша, и снова жить вместе — разные вещи!

— Хм. Ясно. Да, я не подумала. Прости.

И все?! Так просто?!

— И так все выкрутила, что именно из-за меня не полетела в Германию!

— Не из-за тебя!

— Ты должна полететь!

— Кому должна?

— Ты хочешь, чтобы я просто наблюдал?!

— Принял мой выбор!

— Отказ лечиться — это выбор?! Это — чушь!

— Кто бы говорил!

Я вскочил.

— Сегодня вечером ты соберёшь вещи. Ясно?!

— Ого! Кто-то отрастил яйца?!

— Зачем ты вообще вернулась?! Это такая извращённая месть? Если да, то ты — злая! Очень злая, Саша! Ты бы и не пришла, если б не заболела!

— Тут ты прав. Вот мы с тобой — на разных волнах сейчас. И даже время для нас течёт по-разному. Вот ты думаешь, я возвращаюсь в твою жизнь слишком стремительно. До тебя не доходит, что у меня времени нет! Я не могу себе позволить ждать, пока ты снова откроешься, влюбишься! Я — тут! А завтра меня может не быть! Когда осознаешь, что черта близко, все становиться по хрену! Кроме того, что важно! И осеняет, что реально важно! А я не могла сдохнуть, не увидев снова тебя!

Она как будто кипятком меня облила, так стало больно, совестно, невыносимо! Я отвернулся и увидел, что в паре метров от нас стоит со стаканом воды смущённая Алекса.

— Водички? — резко протянула стакан.

— Ну что, Алекса, едем? — внезапно Сашка переключилась на другую тему, словно я испарился. — Я тут знаю на Валу нычку с прикольным кофе!

Я что-то пропустил?! Куда они вдвоём намылились?!

— Куда вы?!

— Не вы, дурик, а мы все!

Здуреть! Я эту Алексу месяц на кофе вытянуть не мог, а тут Сашка с ней пообщалась пять минут, и они уже лучшие подружки! И как понять этих женщин?!

— Чего застыл и пялишься испуганно? Это кофе, а не тройничок! Алекса, прости Саньку. Просто кофе с нами он не планировал! Саша даже в туалет ходит по расписанию!

— Ой, да ладно тебе! Абы гадость сказать. — обиженно буркнул я, и пошёл впереди, слушая за спиной Сашкины сдавленные смешки.

Вот перекрутила так перекрутила! Я — далеко не фанат планирования! Но мне необходимо на тот и иной вид деятельности настраиватся заранее. Например, решил человек прдуктивно поработать, а тут бац — друзья зовут на пиво. И всё бы ничего, но можно ли полностью абстрагироваться от мыслей о работе? Нет! Отдых омрачится чувством вины. Или же — расчитывал на релакс в выходной, а тут на голову — срочный заказ! Ведь выбесит же, правда?! Так что важно получать от жизни то, на что ты настраиваешься, иначе возникает диссонанс…

— Алекса, не представляешь, — Сашкин шопот прервал мой внутренний монолог, — какой он у меня собранный! А как дисциплинированно он сидел на системе!

Я невольно хохотнул, но сделал вид, что закашлялся. Злючка она все таки!

До кафе решили прогулятся пешком, чтобы по десять раз не перепарковывать джип Алексы. Она шла очень ровно, как будто на голове держала стопку книг, и хранила молчание, улыбаясь бесконечным Сашкиным шутейкам одними уголками губ. Сашку я крепко держал под локоть, потому что она абсолютно не смотрела под ноги и без меня рухнула бы на лёд раз пять. Я с интересом оглядывался на незнакомые вывески. Казалось, я не был на Рейтарской и Ярославом Валу лет десять, так всё поменялось! Хотя нет, заброшеный дом напротив Рэдиссона, всё так же ветшал некрасивой серой кляксой на нарядной открыточности старинной улочки. Неожиданно Сашка остановилась около Польского посольства и тыкнула пальцем в голые ветки дикого винограда, за которыми скрывалась обшарпання резная дверь.

— Это точно кафе? — наконец-то подала голос Алекса.

— Тут — крутой кофе!

Мы с Алексой переглянулись. Видимо, не сговариваяся, мы решили потакать всем Сашкиным причудам, потому синхронно закивали.

— Санёк, а ты дуй в магаз мне за сигами. — Сашка достала из кармана розового пальто пустую пачку. — Такие же. Оки?

Я зашёл в крохотный магазинчик, который напоминал ночной автобус из Гарри Потера: совсем незаметный с улицы, внутри он каким-то чудом умещал в себя несколько отделов и толпу покупателей. Алекса встала на кассе за мной, сжимая бутылочку "моршинской". Она уставилась на входную дверь как завороженная. Я давно заметил, что была у неё такая особенность: уходить в себя так глубоко, что хотелось постучать ей по голове с фразой "Кто-то есть?".

— Добрый день. Парламент Сильвер, пожалуйста. — сказал я касирше, вчерашней школьнице, с россыпью пегих веснушек на курносом носике.

Она привычным жестом потянулась за пачкой, но глянув на меня повнимательнее, замялась и пробормотала еле слышно:

— А ви повнолітній?

— Э-э… В смысле? Да, конечно. — равнодушно улыбнулся.

— У вас є документи?

— Э-э… В смысле?

— Пробачте, у нас був інцідент із підлітком. Керівництво випише мені догану, якщо я знов помилюсь… — Пачку она торопливо поставила на место.

— Стоп! Серьёзно?! Мне скоро двадцать шесть!

Она внимательно на меня посмотрела и покачала головой.

— А-а. Навряд. Будь ласка не затримуйте чергу.

— Послушайте, это не смешно… — начал я грозным тоном, но касирша сжала пухленькие губки и кивнула в сторону охранника с тонкой, словно зубочистка, шеей.

Я вышел из магазина растерянным. Теперь всюду таскать с собой паспорт? А то вдруг на фильм +18 не пустят. Видимо, я с возрастом выгляжу всё моложе. Иначе как обьяснить то, что еще года два назад мне в аптеках приспокойненько отпускали психотропные без рецепта.

Алекса вышла через минуты две. Я заметил озорные блики веселья в её глазах. Она протянула мне пачку сигарет и сказала:

— Если захочешь с одноклассниками пивка выпить, обращайся.

Этот был очередной за сегодня повод офигеть — оказывается Алекса умеет шутить!

Сашку мы нашли под балдахином из скрюченых как пальцы с артритом ветвей винограда. Оказывается, кофейня занимала квадратный метр и предваряла вход в шоу рум какого-то украинского дизайнера, поэтому столиков не было. Мы втроём еле уместились на улице, на импровизированном диване под старым балконом. Мой кофе отдавал лавандой. Необычный солодковатый привкус я держал на языке, как леденец, который хочется дососать до жвачки.

— А у меня с солёной карамелью. Зацени! — Сашка протянула мне стаканчик. Кофе с карамелью показался мне ещё вкуснее, и Сашка предложила поменятся. Алекса свой напиток прокомментировала удивленным:

— Ммм!

Балкону больше ста лет. Он может обрушится в любую минуту. Наслаждайтесь кофе. На свой страх и риск.

Я прочёл табличку на широком стволе дерева, и инфа меня слегка напрягла.

— А если он реально… на нас?

— Сто лет держался, и дальше продержится. — беспечно заверила Сашка.

— А прикинь, именно сейчас и упадёт?

— Какой ты нудила, Санёк!

— Просто это была бы нелепая смерть…

— Слушай, отойди подальше, раз так паришься!

— Я вас одних тут не оставлю.

— Резонно. — с абсолютно серьёзным лицом сказала Алекса. — В компании умирать веселее.

Сашка расхохоталась, и кофейная пенка пошла у неё носом. Пришлось мне ходить за салфетками.

А позже меня послали за второй порцией. Руки уже одеревенели, и я не понимал, как Сашка умудрялась удерживать сигарету. Я лихорадочно тёр горячий стаканчик и отогревал внутренности большими глотками. Сашка прикалывась с АН-чиков на собрании, а Алекса вдруг неожиданно призналась, что я "из всех наших самый нормальный".

— Никто даже со мной не разговаривает!

— Да ну! — не сдержался я. — Я старался с тобой подружиться.

— Ты — да. Но тебе поручили!

Вот где собака зарыта! Она думала, я старался, не потому что хотел общаться, а потому что выполнял задание! Ну… собственно не ошиблась.

— Я уже привыкла, что не нравлюсь людям.

— Да нашла кому нравится! — Сашка сплеснула руками. — Психам и наркам?! Я тебя прошу! Люди любят, чтоб им ездили по ушам. У меня лично всегда работает, но-о! Эти ребята — неадекват! Я подошла к вашему Байрону, ну который, Санька сказал, стихи сочиняет. Говорю после собрания, мол, крутые стихи пишешь! А ведь реально, мне понравилось. Не идеально, понятно. Но в рифму! Я сказала, молодец, а он так скривился, будто я его обидела! Ну адекватный?

— Э-э… Саш, это потому, что сегодня он читал не свой стих. — мягко сказал я.

— А чей?!

— Саш, ты что? Не узнала?! — искренне изумилась Алекса. — Байрона!

Люди не перестают меня удивлять! Я тешил себя мыслью, что единственным заметил подмену.

— Ну знаешь! — сразу ощетинилась Сашка. — Не все только вчера закончили школу!

Сашка фыркнула, но тут же позабыла из-за чего обиделась, обняла Алексу за плечи и утешила:

— Не парься! Мы забацаем свой АН! С блэкджэком и… раковыми больными!