64

Лужин действительно устал. Последнее время он играл много и беспорядочно, а особенно его утомила игра вслепую, довольно дорого оплачиваемое представление, которое он охотно давал. Он находил в этом глубокое наслаждение: не нужно было иметь дела со зримыми, слышимыми, осязаемыми фигурами, которые своей вычурной резьбой, деревянной своей вещественностью, всегда мешали ему, всегда ему казались грубой, земной оболочкой прелестных, незримых шахматных сил. Играя вслепую, он ощущал эти разнообразные силы в первоначальной их чистоте. Он не видел тогда ни крутой гривы коня, ни лоснящихся головок пешек, – но отчетливо чувствовал, что тот или другой воображаемый квадрат занят определенной сосредоточенной силой, так что движение фигуры представлялось ему, как разряд, как удар, как молния, – и все шахматное поле трепетало от напряжения, и над этим напряжением он властвовал, тут собирая, там освобождая электрическую силу.Владимир Набоков. «Защита Лужина»

IПенелопа хорошо запомнила тот вечер, когда впервые увидела его.Она играла на пианино в спальне. Играла уже обессиленная после часового вымаливания из инструмента возбуждающих звуков. Влажные пальцы то грубо и требовательно, то нежно и просяще часто-часто теребили клавиши пианино. Она умело стимулировала их, требуя от звучащих в ответ звуков взаимной ласки. Временами она низко наклоняла голову, и густые длинные волосы ложились на клавиши – она словно щекотала инструмент, добавляя особую пикантность в эту страстную, одной ей знакомую любовную игру.Инструмент напряженно стонал. Посредством звуковых колебаний проникал в нее, плавно усиливая возбуждение. Врывался в ее девичий организм. Помогая ему, она то сжимала ноги, мягко вдавливая босой ступней педаль, то вдруг разводила их максимально широко, подавшись всем телом вперед.Пожалуй, никогда она не была так близка от той неизведанной еще стадии возбуждения, когда уже точно нет дороги назад. От стадии, когда волна сильнейшего удовольствия неминуемо подхватит и унесет ее в сад Наслаждения. Унесет так давно просящийся туда организм, упорным трудом заслуживший этот миг.«Ну же, – стонала она. – Ну же!»Но, как это всегда случалось, сила напряжения начала спадать. Она попыталась перескочить эту фазу спада, попыталась обмануть саму себя, учащая ритм этой взаимной мастурбации, но включившийся рассудок уже с досадой констатировал: «Не в этот раз».Остывая, она еще несколько минут жала на клавиши. Потом устало сползла со стула и присела на корточки спиной к темно-вишневому дереву инструмента, пытаясь унять бешено стучащее сердце.Приятная слабость, словно заблудившись, неровно распространялась по ее телу. Но нахлынувшая усталость сводила испытываемое удовлетворение на нет. Кончики пальцев болели, ноги дрожали в коленях.Самое обидное заключалось в том, что организм в очередной раз убедился в неспособности добраться до столь желанной точки. До точки Икс. До той точки, в которой можно смело выпустить все накопленное годами напряжение. Разродиться взрывом глубоко запрятанных чувств и эмоций. Взорваться фейерверком неведомых еще ощущений. Слиться с инструментом. Вырвать из него тот, главный финальный звук. Соединиться с ним на гребне синхронного оргазмического всплеска, дав ему проникнуть в себя на всю глубину и столь же глубоко отдаться ему…Стук в дверь.Ее спальня располагалась в свободном крыле дома. Комнаты родителей находились на расстоянии, полностью убивающем звуки.Она растеряно встала и, совершенно не представляя, кому потребовалось беспокоить ее в столь поздний час, открыла дверь.На пороге стоял незнакомый человек в плаще. Он вошел без приглашения. Волоча ногу, он пересек комнату и поместил свое тело в низкое кресло. Пенелопа, еще не успев привести дыхание в норму, с удивлением взирала на мужчину, зачем-то пожелавшего нарушить целостную замкнутость ее тайного мира.Незнакомцу было около тридцати лет. Довольно крупный, если не сказать болезненно-грузный для своего возраста, он распространял вокруг себя волны усталости и сонливости. Прищурив веки и чуть закатив глаза, он медленно озирался по сторонам, то и дело запрокидывая голову, словно воротник белоснежной сорочки беспощадно резал его полный подбородок.Пенелопа была настолько вымотана игрой, что ей даже не хотелось решать, как начать разговор и прервать затягивающееся молчание. Не придумав ничего умнее, она уселась обратно на стул и молча принялась разглядывать странного ночного посетителя.Пенелопе порой снились откровенные сны с участием мужчины, в роли которого, к великому ее стыду, выступал, как правило, отец. Иногда она ловила себя на мысли, что смотрит на очередного приглашенного в дом молодого человека с весьма нескромным желанием в голове. Что скрывать, она до неприличия подробно представляла себя, отдающуюся одному или даже нескольким мужчинам. Но все эти фантазии носили характер скорее экзотический, нежели имеющие возможность реального осуществления. Такие греховные мысли возникали, видимо, у любого нормального человека. У нее же было пианино – единственный источник влечения и наслаждения.Играя, в порыве страсти, она даже могла представить рядом с собой другого человека. Даже молодого мужчину. Даже не музыканта. Но то была обыкновенная бесстыдная фантазия, желание подстегнуть себя чем-то запредельным, крайне неприличным. Впрочем, делала она это с большой осторожностью, ибо видение могло перерасти в глубокое отвращение.И вот сейчас человек мужского пола из плоти и крови сидел в крайне опасной близости от нее. Обладая врожденным женским кокетством, она с удивлением отметила, что он не воспринимает ее как объект сексуального вожделения. Его глаза скользили по ее телу равномерно, не задерживаясь ни на груди, ни на обнаженных ногах. Это удивление его равнодушия перерастало в разочарование. Незнакомец просто взял и прошелся по ней взглядом своих необычных с поволокой глаз, словно большой пес шершавым тепло-слюнявым языком. Бррр…– Андрей, – неожиданно нарушил он молчание, видимо представился. – Я приглашен хозяином этого дома. Я скоро буду выступать. Через неделю.– Выступать?– Да, да… Выступать… Играть… Играть в шахматы. Проект Deep Root. Турнир. Здесь в Иерусалиме, – он говорил по-русски, отрывисто и скомкано. – Хозяин этого дома предоставил мне возможность готовиться здесь к игре.– Хозяин этого дома – мой отец, – с улыбкой сказала она.Ситуация начала проясняться. Она вспомнила, как отец говорил ей несколько дней назад о знакомом гроссмейстере из России, прибывающем со дня на день. Она просто пропустила это мимо ушей: шахматы никогда ее не интересовали.– Так значит, вы будете играть против суперкомпьютера? Он не ответил.В комнате повисла тишина.Пенелопа только сейчас обнаружила, что клавиши пианино обнажены и стыдливо прикрыла крышку.Еле слышно тикали часы, отсчитывая ночные секунды.Сложив пальцы вертикальной пирамидкой, он, словно собравшись с мыслями, наконец, изрек:– Музыка… Я пришел сюда на музыку.– Да? – не успев выбрать правильную интонацию, то ли утвердительно, то ли вопросительно произнесла она, покраснев. – Вы любите музыку? Вы играете на пианино? Последний вопрос дался ей особенно тяжело: он показался ей неприлично двусмысленным. Тело покрылось мелкой россыпью холодного пота.– Нет, – равнодушно возразил он. – Я ни черта не смыслю в музыке. И я совсем не умею играть на пианино. Но мне надо срочно научиться слышать музыку. Или, чтобы кто-то мог пересказать мне ее ход. Вы поможете мне?– Помочь в чем? – она абсолютно ничего не понимала.– Услышать мою музыку. Музыку моего инструмента.– Инструмента? У вас есть какой-то особенный музыкальный инструмент?– Да, – подтвердил он. – Особенный. Я обязательно покажу его вам завтра.Его взгляд задержался на какое-то мгновение на ее неприкрытых коленях, но тотчас метнулся, привлеченный чем-то еще, в сторону журнального столика, разделявшего их.Не без труда приподняв свое тело, он ухватил лежавшую там книгу. Набоков. «Лолита».– Вы читаете Набокова? – вдруг заинтересовавшись, спросил он.– Читаю, – подтвердила она, лишь пожав плечами.– «Лолита» – дрянь, – безапелляционно выдал он. – Почитайте лучше «Защита Лужина». Это классика. Я после нее и начал играть. Владимир Владимирович Набоков – это гений. В России есть только один еще такой Владимир Владимирович. Маяковский.IIНа следующий день она могла лицезреть его за праздничным столом.Ее отец, сам неплохой шахматист, с удовольствием и не без определенного самодовольства устроил торжественный обед в честь знаменитости из дружественной России.Кроме нескольких знакомых журналистов были приглашены хорошие друзья отца, такие же полупрофессиональные шахматисты.Столы, накрытые черно-белой клетчатой скатертью, вытянулись в длинную линию. По одну сторону, полученного узкого прямоугольника, сидел Андрей. Место Пенелопы было почти напротив него, точнее прямо напротив его соседа – холеного парня в щегольском костюме, эдакого денди на местный манер. Тот сразу обратил на Пенелопу внимание: собранные сзади, в пучок иссиня-черные волосы, белоснежная тонкая блузка под горло, оттенялась ее чувственными губами алого цвета, и казалось, что уже ничего не сможет отвлечь его от созерцания ее глаз. По другую руку гроссмейстера сидел немолодой мужчина, скорее даже старик, совершенно седой, костлявый, в дорогом, но старомодном костюме. Пенелопа, прожившая несколько лет в России, сделала предположение, что он был горцем. Эта странная троица, не дождавшись официального начала банкета, уже вовсю с аппетитом поглощала находящиеся на столе блюда, благо недостатка в них не наблюдалось.Преобладала еврейская кухня: куриный суп с кнедлями, баба гануш, мухаммара, хуммус, грибная икра на чесночных тостах. В плетенных корзинах лежали дрожжевые лепешки с сыром и кориандром. По центру наблюдался кугель с мацой и луком, и там же кугель из лапши с яблоками и корицей.Гости потихоньку рассаживались. Кто-то в полголоса рассказывал очередную сплетню, кто-то наигранно смеялся, чтобы скрыть неловкость, кого-то ждали… Наконец, отец, шумно возникший из приоткрытой двери, громко и торжественно объявил о начале обеда в честь дорогого гостя. Он ловко откупорил полуторалитровую бутылку шампанского и принялся разливать вино в высокие бокалы. Раздался звон хрусталя, потянулся шлейф из обрывков дежурных фраз: «за знакомство», «за встречу», «за гостя»; и уже доносился стук ножей и вилок.Виновники торжества, Андрей, пижон слева от него и старик с правой стороны, встали и теперь молча возвышались над собравшимися.– Итак, господа! – воскликнул отец. – Честь имею представить – Андрей Кротов – известный шахматист, гений двадцать первого века! Имеет смелость бросить вызов машине последнего поколения в историческом турнире, который, как вы знаете, состоится на нашей обетованной земле ровно через неделю! Гости зааплодировали, а Андрей нахмурился, словно почувствовав себя неуютно от навязываемого ощущения собственной значимости.Троица молча выпила уже далеко не первую стопку и, усевшись на свои места, продолжила с прежним азартом поглощать яства.Официанты принесли блюда из рыбы, запеченной в виноградных листьях, и баранину с медом и черносливом.После следующего тоста Пенелопа узнала, что седого старика зовут Тимур и он – тренер Андрея. Через тост – что приторный молодой человек напротив – Максим, уже успевший к тому времени полностью раздеть ее взглядом, – личный врач гроссмейстера. Еще через некоторое время, когда Максим, судя по динамике развития событий, должен был визуально, непременно, изнасиловать ее, но перебрал лишнего и едва ли соображал где находится, Тимур встал и с характерным грузинским акцентом выдал очередной тост:– Раньше мир был как шахматы. Были короли и, были королевы. А теперь, понимаешь, стал, как шашки, идешь вперед – кюшают, назад – кюшают, стоишь на месте – за фук берут! Так выпьем же за то, понимаешь, чтобы дойти до дамки!IIIПредставьте себе, что вас заинтересовала случайно замеченная на кухонном столе, среди крошек хлеба странная вещица: то ли блестящая крупица соли, то ли малюсенький осколочек стекла. Вы присматриваетесь и замечаете, что частица эта весьма и весьма необычна. Осторожно сметя хлебные крошки в сторону, вы, взяв в руку местами поцарапанную, пузатую лупу в старинной оправе, затаив дыхание, принимаетесь тщательно изучать обнаруженный объект. Так оно и есть! Вещица имеет явно искусственный характер. Быть может это отломившаяся мельчайшая деталь от драгоценного украшения? Например, от изящной сережки. Можно заметить несколько тончайших проволочек, которые опоясывают такие же тончайшие маленькие обручи. Полученный каркас миниатюрного цилиндра опутывают еще более тонкие проводки-паутинки. На каждом из них блестит микроскопический камушек, не иначе как драгоценный! Будь вы вооружены не простой лупой, а современным микроскопом, то неминуемо убедились бы в том, что эта необычная находка представляет собой еще более причудливую конструкцию. Восемь хромированных обручей установлены на строго одинаковом расстоянии, точно друг над другом, при помощи идеально ровных стержней. На каждом обруче имеется по восемь совершенно одинаковых хрустальных колбочек, наполненных прозрачной жидкостью. К каждой колбочке аккуратно подведены разноцветные, точнее двухцветные: матово-белые и графитово-серые, тончайшие гибкие трубочки-артерии, тщательно прикрепленные к каркасу несущей конструкции. Причудливо извиваясь, они хитроумно петляют, то исчезая в маленьких хромированных баллончиках, то устремляясь вверх к специальной панели с набором рычажков, тумблеров, вентилей и кнопочек. Свет от холодных галогенных ламп, расположенных наверху этого удивительного агрегата, блестит и переливается сквозь пульсирующую жидкость. Она незримо перетекает по трубочкам через миниатюрные компрессоры в шаровые баллоны и оттуда вновь по трубочкам в хрустальные колбочки. Надо добавить, что все элементы этого устройства надежно демпфированы множеством упругих пружинок, гарантирующих устойчивость системы к случайным внешним воздействиям и нежелательным колебаниям.Поистине чарующая картина открылась бы наблюдателю! Но даже самый мощный микроскоп не позволил бы проникнуть в саму сущность аппарата. Для этого нам пришлось бы вооружиться очень чувствительным звуковым усилителем. Ибо этот аппарат звучит. Речь идет не о едва различимом звуке иногда включающегося водного насоса или о периодическом пощелкивании миниклапанов, регулирующих потоки нагнетаемой жидкости. Мы говорим о постоянно звучащем мелодичном звоне, формируемым всеми деталями этого сложного механизма. Звук переливается, как чистая вода. Он – словно незримая аура, окружающая любой живой организм. А то, что этот загадочный инструмент живой, не приходится сомневаться.Теперь представьте себе, что высотой он около двух метров.IVПенелопа заметила инструмент сразу, как вошла в комнату. Точнее сначала она услышала его, а потом обратила внимание на изящную конструкцию: высокий цилиндр из хрусталя, хрома и серебра. Несмотря на внушительные размеры, выглядел он легким и воздушным, словно модель Эйфелевой башни в миниатюре.Звук… Такого звука она никогда прежде не слышала…Он очаровал ее. Любовь с первой гармоники волны. Страсть, вдруг нахлынувшая от дразнящего перезвона.Восторг! Ошеломляющее состояние в ответ на божественную музыку, рождаемую в недрах Неизвестного.– Нравится? – спросил он ее.– Что это? – не слыша его вопроса, она направила на него свой удивленный взгляд.Андрей был пьян, но, как не странно, говорил более связанно, чем при первой их встрече в ее комнате.– Это инструмент. Это музыкальное воплощение шахматной игры, – с гордостью и неким подобием надменности пояснил он.Его длинные пальцы поочередно заскользили по хромированным обручам.– Смотри, восемь вертикальных линий, по восемь ячеек-колбочек на каждой. Чистый хрусталь. Каждая ячейка разделена на две секции, объемом ровно сто миллилитров каждая. Далее: дистиллированная вода высочайшей очистки, никаких примесей, ни следа соли. Вода поступает через прецизионную систему клапанов. Каждая колба строго изоморфна своей клетке на шахматной доске, – Андрей произнес это так, как будто здесь не было ничего необычного, словно речь шла о кухонном комбайне.– Изоморфна?– Да. Каждой игровой клетке от а1 до h8 соответствует единственная колба. Объем залитой туда воды указывает, какая фигура сейчас расположена на данной клетке. Если воды нет, то клетка пуста. Меньше ста миллилитров – пешка. Прибавляем еще пятьдесят – уже конь. Далее слон, ладья, ферзь. Наконец, полная колба – значит это король. Я понятно говорю? Несмотря на то, что ее отец был шахматистом, Пенелопа мало понимала в этой скучной, на ее взгляд, игре. Связь же деревянной доски с демонстрируемой ей хрустальной конструкцией вообще не укладывалась у нее в голове. Однако она кивнула, показывая, что готова слушать дальше.– Так вот, – продолжил Андрей, все более вдохновляясь. – Внешняя секция колб отвечает за черные фигуры, внутренняя – за белые. Вода, конечно же, не может находиться одновременно и там, и там…Он неожиданно замолчал.– Хотя… – выражение его лица стало мечтательным. – Хотя…Пенелопа с изумлением наблюдала за этим странным человеком. Сейчас он не был похож на известного гроссмейстера, скорее на художника или на скульптора, демонстрирующего свое новое творение.– Хотя, – наконец пробормотал он. – Если залить воду сразу в обе секции, то на клетке появится, и не белая, и не черная, а серая фигура, – его пухлый палец чертил по воздуху невидимые формулы игры, понятные только ему. Странным образом они напоминали Пенелопе нотные записи, до боли знакомые с детства. – Вот! Но это нас пока не должно интересовать…Хитро улыбнувшись, он заговорчески подмигнул Пенелопе, намекая тайну, покоящуюся в закоулках его мозга.– Через систему специальных креплений и сопряжений эти колбочки способны особым образом взаимодействовать друг с другом. Гидравлический генератор слегка раскачивает корпус конструкции и колбы начинают дрожать. И вот тут, – он многозначительно поднял палец вверх. – Их перезвон сливается в единый, сложный тон, свидетельствующий о текущей позиции в игре. Главное – правильно все настроить. Все эти усики и пружины должны быть так соединены, чтобы музыка указывала на следующий оптимальный ход.– Оптимальный ход?– Именно! Ведь инструмент настроен на победу в любой партии! На тридцатом ходу или на сороковом – не суть важно, – в это момент в его голове, судя по его хаотично движущимся зрачкам и пальцам, переставляющим незримые фигуры, пронеслась вереница шахматных партий. – Главное, что соотношение объемов жидкости в каждой колбе на каждом ходу должно приводить к такому характерному звучанию инструмента, что соответствующее расположение фигур на шахматной доске при этом неминуемо ведет к выигрышу! – Всегда? – спросила Пенелопа.– Всегда! – воскликнул он в сильном возбуждении. – Всегда, черт возьми! Мой инструмент не просчитывает ходы вперед, как это делают глупые компьютеры! Он уже знает исход партии! Он заранее настроен на выигрышную ситуацию или, в крайнем случае, на ничью. Этот звон, который он издает сейчас, означает лишь одно – мы на правильном пути!– Но как такое возможно?– Резонанс. Резонанс всех образов фигур сразу. Одновременное взаимодействие всех возможных исходов партий. Эти потенциальные партии как бы разыгрываются, и результатом становится та, которая наиболее предпочтительна для нашего выигрыша. Все это заложено в конфигурации моего инструмента. Заложено в каждой детали, в каждой его частице. Он идеально настроен, потому что его настраивал я! Андрей с каждой секундой все больше и больше становился похож на безумного ученого, который многие годы корпел над свом детищем, и вот сейчас в сокровенный момент его рождения он вдруг зловеще рассмеялся. Пенелопе от этого стало жутко.– Десять лет! – закричал он. – Методом проб и ошибок! Интуиция, черт побери! Гениально? Гениально! Потому что я сам гениален, и все мои игрушки тоже гениальны! Андрей так неожиданно сказал слово «игрушки», что Пенелопа решила, что он уже заговаривается. Кротов был и вправду сильно пьян.– И этот инструмент может обыграть любого чемпиона? Даже суперкомпьютер?– Может. В идеале все может, – устало ответил Андрей. – Но мы, увы, живем не в идеальном мире: кругом помехи, шумы… Все это сбивает инструмент. Он начинает фальшивить. Пошатнувшись, он едва не упал.– Черт, я, видимо, пьян… Так о чем я? Да, о помехах… Тут необходима стерильная обстановка… Плотность воды или, скажем, ее вязкость мало зависят от температуры окружающей среды. Ну, где-то доли процента на один градус Кельвина. Но это оказывается существенным для игры инструмента в целом! Поэтому аппарат необходимо тщательно оберегать от окружающего воздействия.Пенелопа ощутила прилив возбуждения, возможно, в этом был повинен алкоголь.– Но главная трудность заключается не в этом, – продолжал он. – Необходимо еще уметь слушать эту музыку. Понимать ее.Его взгляд прочертил дугу по потолку и неуклюже остановился на ее ресницах.– Ты улавливаешь ее? Пенелопа кивнула. А, может, виновата музыка?– Смотри, – сказал он. – Сейчас здесь выставлена партия Голдберг-Константинопольского. Сочи, 1952 год. Она прекрасно иллюстрирует важность единства стратегического плана. Попробуем взвесить слабые и сильные места сторон… Белые – очевидно они владеют полем е5 в центре, полуоткрытая линия с в перспективе может стать открытой после продвижения пешки b, и белые ее практически захватили… Белый слон на а2 удачно защищает центральные поля от возможной переброски сил черных на королевский фланг. Так, так… мы подошли к слабостям белых. Очевидно, что фигуры белых несколько стеснены, и не имеют маневров для улучшения расположения! Он еще что-то долго бормотал про возможный эндшпиль, про слабую позицию короля у белых, и, наконец, громко воскликнул: Так вот очевидный ход белых – Фc5! Кротов повернул несколько тумблеров, и Пенелопа ощутила, как пленяющий ее звук начал менять свой окрас. Ей показалось, что ласкающие ее тело волны, поднялись чуть выше – на уровень живота. Острое возбуждение отступало, и она была этим разочарована.– Чувствуешь разницу? Он напомнил Пенелопе одного из учителей музыки, когда она была подающим надежды подростком. К этому чувствительному возрасту, Пенелопа достигла определенных успехов и обладала почти безупречной техникой, но ей не хватало «полета»…– Чувствуешь разницу? Ты должна ее почувствовать. Это как поцелуй или порхание бабочек в твоем саду… Ты слышишь? Чувствуешь? Пенелопа кивнула, сжав губы.– Звук стал искаженней? Пенелопа вновь покорно кивнула.– Сможешь вернуть его обратно?– Как?– Следующим ходом! – воскликнул Андрей. – Это должен быть обязательно лучший ход! Сделай его!– Но я же ничего не понимаю! – взмолилась она.– Это не важно! Доверяй своим ощущениям! Получи такое соотношение воды в колбах, чтобы звук стал прежним! Пенелопа застыла в нерешительности. Ее раздирали противоположные желания: с одной стороны – сильнейшее возбуждение, с другой – непонятное чувство стыда.– Вот кнопки наполнения, вот кнопки спуска воды, – с нетерпением потребовал он. – Действуй! Пенелопа наугад нажала на одну из них. Раздался щелчок. Хромированная поверхность кнопки легко вдавилась внутрь.Звук поплыл… Сбилась симметрия… Приятные ощущения из области живота сместились в бок, стали едва ощутимыми.«Нет! Прошу, не прекращать!» – едва не сорвалось с ее губ. – Хочешь вернуть обратно? – вдруг абсолютно трезвым голосом спросил Андрей, словно догадавшись о ее состоянии по изменившемуся выражению лица.Она кивнула, кусая губы.Его палец бережно коснулся соседней кнопки, и приятное сладострастие постепенно вернулось к ней.– А можно сделать, как было вначале? – тихо попросила она.– Нет! – его раздражение вдруг вернулось с новой силой. – В шахматах нельзя возвращать чужие ходы! Белые уже пошли и нарушили гармонию. Да? Так ведь? Скажи, ты ведь чувствуешь это? – его взгляд испытующе впился в ее зрачки, огромные от возбуждения и страха. – Я вижу, что чувствуешь! Но единственный способ вернуть равновесие – сделать свой ход! Мы должны двигаться только вперед. Только к победе. Давай, нащупай этот ход! Пенелопа почувствовала себя новичком, который боится дотронутся до клавиш инструмента и разочаровать своего репетитора и родителей вместе с ним. Но надо было что-то делать, она едва коснулась следующей кнопки, и мелодия кардинально поменялась: область удовольствия в теле вытянулась вверх, сжавшись с боков и коснувшись подбородка. Непроизвольно Пенелопа отпрянула.– Нет, – снисходительно улыбнулся Андрей. – Так ходить нельзя. Я разочарую тебя, но король не может перешагивать сразу через две клетки.– Но как тогда? Я же ничего не смыслю в правилах! – Пенелопа едва не заплакала от досады.– Смотри, – успокоил он. – Либо вот эта группа кнопок, либо вот эта, либо вот эти. Ну и вот эти, но это абсолютно бесперспективно в плане стратегии, так что не обращай на них ни малейшего внимания. Пробуй лишь вот эти. Пробуй! Пенелопа принялась нажимать наобум. Она не понимала, что происходит с ее организмом. Возможно, она лишнего выпила. Но обыкновенно алкоголь лишь понижал ее чувствительность, а сейчас… А сейчас она едва не стонала от столь необыкновенных для нее ласк. Она не обращала ни малейшего внимания на гроссмейстера. Наполняла то одни, то другие колбы, интуитивно ища максимум удовлетворения. Ей хотелось прижаться всем телом к холодным ребрам инструмента и скользить, скользить о хромированную гладкость в такт нарастающему напряжению.И вот она нащупала тот особенный звук и поняла, что пока готова слушать его и только его! Ее тело непроизвольно вздрагивало.– Это он? – вскричал Андрей. – Это твой ход?! Ее глаза, губы, все тело красноречиво ответили ему.– Да! Ты – умница! В данной ситуации это действительно лучший ход! Пенелопа вздрогнула. Ей овладело вдруг новое чувство. Она не воспринимала сейчас Кротова, как мужчину, но почувствовала сильнейшее чувство стыда.VНа фоне синего квадрата проносится надпись «Новости в прямом эфире».Появляется лицо телеведущего в больших очках с дымчатыми стеклами. Ему лет сорок-сорок пять. На голове – кудрявые волосы.Телеведущий (приближаясь к камере): Здравствуйте! Меньше чем через неделю в Иерусалиме пройдет, пожалуй, самый интригующий за всю историю шахмат турнир. Гроссмейстер из России намерен сразиться с самой сильной шахматной программой мира. По заверениям участников, человек не станет пользоваться помощью электронных устройств, а будет рассчитывать исключительно на свой интеллект. Подобная практика не использовалась уже, как минимум, десять лет. А, именно, как мне подсказывают сейчас эксперты, с 2010 года, когда подобные состязания потеряли всяческий смысл из-за чудовищно возросших мощностей компьютеров. И, тем не менее, скоро мы станет свидетелями настоящей шахматной схватки, исход которой, по мнению многих специалистов, далеко не очевиден. Что реально сможет противопоставить человек суперкомпьютеру? Только на нашем телеканале, в прямом эфире, российский гроссмейстер, прилетевший в Иерусалим за победой, Андрей Кротов. Здравствуйте, Андрей.На экране появляется Кротов. Он просто утопает в глубоком и низком кожаном кресле. На Кротове черный костюм и белоснежная сорочка. Полное лицо блестит от пота. Волосы прилипли ко лбу.Кротов (кашляя): Здравствуйте.Ведущий: Андрей, не секрет, что, практически, все гроссмейстеры мира при игре с машинами официально используют помощь других машин. Сегодня не приходится говорить об игре человека с компьютером. Вы действительно намерены выиграть у самой мощной шахматной программы исключительно силами своего интеллекта?Кротов: Да.Ведущий: У вас есть какой-то секрет, как можно обыграть компьютерную систему, вобравшую в себя достоинства всех лучших шахматных программ мира? Кротов (пожимая плечами): Не знаю… Мне кажется это несложно.Ведущий: Несложно обыграть суперкомпьютер? Почему же тогда вот уже десять лет никто не решается на подобный турнир?Кротов (несколько раздраженно): Я не знаю. Лично мне раньше было просто неинтересно.Ведущий: Понятно. Давайте теперь спросим у тренера гроссмейстера, может быть, он поделится, какими-нибудь специальными методиками подготовки к матчу? Добрый день, Тимур.Тимур (сидит в полосатом костюме по правую руку от Кротова): День добрый.Ведущий: Тимур, вы можете раскрыть некоторые секреты тренировок своего подопечного?Тимур: С удовольствием. Для того чтобы стать великим шахматным гроссмейстером, вполне достаточно родиться в России и иметь фамилию на букву «К».Ведущий (недоверчиво): Ха-ха.Тимур: На самом деле никаких особенных тренировок мы не проводим. Полная свобода до игры и после игры. Много вкусной пищи и грузинского вина.Ведущий (после паузы): Скажите, вы специально так редко участвует в мировых первенствах?Тимур: Лучше меньше, да лучше. Победа над Deep Root подтвердит высочайший уровень игры Андрея.Ведущий: Что ж! Пожелаем удачи господину Кротову! А у нас прямое включение. Команда разработчиков программы Deep Root под руководством доктора Сальнцберга.На экране пожилой мужчина с проседью. Рядом молодой черноволосый парень. Оба сидят возле большого плоского монитора с изображением шахматной доски.Ведущий: Шалом, доктор Сальнцберг!Доктор: Шалом.Ведущий: Думаю, не ошибусь, если скажу, что проект Deep Root – это ваше родное детище. Вы волнуетесь перед предстоящей игрой?Доктор: Нет. Мне просто интересно, на каком ходу игрок из России сдастся.Ведущий: То есть вы не сомневаетесь в победе вашей программы?Доктор: Нисколько. И это вполне нормально. Прошли времена, когда компьютеры уступали человеческому гению в возможности контролировать ситуацию на шахматной доске. Сейчас машины уверенно и навсегда обосновались на шестидесяти четырех клетках доски. Нет ничего зазорного в том, что человек проигрывает машине – это то же самое, что пытаться бежать быстрее гоночного автомобиля.Ведущий: А что представляет ваш суперкомпьютер?Доктор: Это очень сложный программно-технический комплекс. Он вобрал в себя колоссальный опыт предшествующих лет в области искусственного интеллекта, плюс ряд новаторских идей, разработанных коллективом ученых нашего института. Я не хочу утомлять телезрителей техническими подробностями… Скажу лишь, что для транспортировки всех узлов компьютера потребовалось семь трейлеров.Ведущий: Семь трейлеров! Вот это монстр! Как вы думаете, доктор Сальнцберг, ваша машина обладает интуицией? Способна ли она, скажем, проявлять во время игры человеческую хитрость?Доктор: Я не стал бы сейчас говорить о таких высоких материях… Могу сказать, что моя программа, действительно, ведет себя похожим образом…VIПенелопа выключает телевизор и идет к себе в комнату.Тело горит.Мышцы напряжены до предела.Она с радостью приняла сейчас наркотик, если употребляла бы их, или просто выпила, если бы переносила алкоголь.Она запирает дверь, полностью раздевается и подходит к пианино.Что-то не так.Все как-то мелко.Пенелопа смотрит на не новую полировку и ей становится неловко.Все это несерьезно.Она не узнает свой инструмент. Он будто бы уменьшился, постарел, стал блеклым.Ей стыдно.Она не верит, что могла восторгаться этим и ласкать это.Ей нехорошо.Девушка нажимает клавишу, и пианино отвечает добрым, но таким надоевшим звуком. Это не признание в любви, это, скорее, старческое кряхтение.Ей противно.Вчера она видела настоящий инструмент, и теперь она уже не та. Наверное, зря она согласилась смотреть на него, но теперь прежнюю Пенелопу уже не вернуть. Так после взгляда на широкое море, понимаешь, насколько мелко озеро, в котором ты постоянно купаешься. Ты понимаешь, что плаваешь в болоте.В болоте! Как можно так думать о верном пианино?! Пенелопа захлопывает крышку музыкального инструмента и громко рыдает…VII– Пойдем играть! – требует она теперь каждое утро.Андрей по вечерам поздно возвращается. Иногда утром. Чаще нетрезвым. Часто очень нетрезвым.Днем он угрюмый.Он отводит ее в комнату с инструментом, включает, настраивает что-то в нем и выставляет очередную партию.Затем усаживается с бутылкой виски и, хмурясь, следит за развитием игры.Пенелопа делает успехи и сама это видит.Она уже умеет отличать возможные ходы от запрещенных. Но главное – она неукоснительно добирается до выигрыша. Ее организм чутко и даже болезненно реагирует на звуки этого удивительного инструмента. Будто бы тонкой струйкой музыка вливается в нее, а она аккуратно подставляет себя, не позволяя пролиться ни одной капли мимо. Благодаря этому она не ошибается, выбирая очередной ход. Пенелопа ничего не понимает в стратегии и тактике шахматной игры, но раз за разом справляется со всеми хитроумными задачами.Она просто трогает рычажки аппарата и ловит нужный ей звук. Внутри тела что-то вздрагивает и сладко ноет. Она кивает Андрею и тот, взглянув на номер выбранного рычажка, двигает определенную фигуру на шахматной доске. Затем делает ответный ход и указывает какой рычажок следует теперь сдвинуть. Звук немедленно ухудшается, и Пенелопа вновь ищет оптимальный ход, чтобы его выправить.Она приводит партию к выигрышу или к ничье, и Андрей откупоривает новую бутылку.К обеду он бывает уже сильно пьян, а вечером приходят гости и он снова пьет.Каждый день он становится все угрюмее и угрюмее.Тренер не возражает, когда Андрей пьет вино. Не возражает он и когда тот пьет пиво, мартини, водку, виски, коньяк, или что-то еще. Пенелопа не знает, как правильно надо готовиться к шахматному турниру, но уверена, что явно не так.После ужина Андрей со спутниками уходят кататься по ночному городу и, видимо, по его ночным злачным местам. Возвращаются под утро – Пенелопа не спит и все слышит.Она теперь накрывает пианино шелковым покрывалом. Оно ее больше не возбуждает. Из-за этого Пенелопа чувствует вину перед пианино.Ей часто снится, что инструмент Андрея стоит в ее комнате рядом с пианино. В этот момент она испытывает острые приступы счастья, просыпается и плачет.VIIIОна выигрывает любые партии, балансируя на грани оргазма и обморока.Она похудела на пять килограммов.Она умеет сама выставлять партии и доводить игру до конца.Андрей пьет и молча взирает на эту странную многочасовую мастурбацию, которая не дает девушке расслабления.IXНа ужинах стала появляться некая Нина. Черноволосая, черноокая. Холодная. Красивая.У нее однозначно какая-то связь с Андреем. Это видно по тому, как он себя ведет рядом с ней, как говорит, как смотрит, как думает. С ней он выглядит абсолютно трезвым.Пенелопу это беспокоит.Нина старше ее лет на десять, ровесница Андрея. Очень ухоженная – что есть, то есть. Одевается так, что выглядит даже стройнее ее, а может быть и на самом деле стройнее. Всегда веселая, всегда немного взвинченная, словно играет какую-то роль на публике.Она похожа на невесту.Пенелопу это раздражает.Живет Нина в Иерусалиме, но из услышанных разговоров становится ясно, что познакомились они с Андреем в России, откуда она, по всей видимости, родом.Со всеми одинаково холодно-приветлива. И с Пенелопой тоже.Пенелопа не понимает, что надо этой женщине, и почему Андрей так на нее реагирует.Всегда веселая, всегда немного взвинченная… Словно играет какую-то роль на публике… Или для кого-то играет…Пенелопа сидит опустошенная после игры, и понимает, что турнир скоро закончится, и Андрей уедет в свою Россию. Быть может с этой Ниной. И, уж точно, с инструментом.Пенелопа сидит вновь неудовлетворенная. К ней клеится врач Андрея. Она смотрит на Максима и ей противно. Ей неприятен этот холеный молодой человек. Ее тошнит от его самодовольных повадок. Но еще больше ее тошнит оттого, что в данной ситуации ей необходимы приставания этого ублюдка.Она вымотана игрой. Она опустошена.Сейчас Пенелопе хочется пасть еще ниже.Пианино вычеркнуто из ее жизни. Навсегда. Инструмент разрушил ее маленький и уютный мирок, и нет возврата назад. Все оказалось таким неустойчивым и хрупким.XПенелопа выходит подышать свежим воздухом.Низкое небо давит. Луна разбухла и пожелтела.Душно.Она идет в ванную и слышит оттуда чьи-то взволнованные голоса. В ту же секунду дверь открывается и оттуда выбегает Нина. В какую-то долю секунды Пенелопа видит маску на ее лице. Или скорее, наоборот, видит Нину без маски. Перед ней уставшее нервное лицо немолодой женщины. В следующий миг Нина вскидывает голову и становится холодной и уверенной.Пенелопа возвращается к столу и дарит Максиму как можно более глупую улыбку.XIОни идут к ней в спальню.Он мокро целует ее в губы, дыша резким запахом алкоголя прямо в легкие.У нее едва не начинаются спазмы в желудке.– Давай выпьем, – предлагает она таким томным голосом, что сама его пугается.Он отлипает от нее и пытается найти бутылку красного вина, которую они прихватили со стола.Она включает свет.Он неловко ставит бутыль на шелковую ткань, укрывающее пианино, и старается срезать пробку ножом.Она сдергивает покрывало, обнажая поверхность старого инструмента. Пусть пианино все видит. Пусть видит всю эту мерзость. Пусть.Нож неудачно соскальзывает с горлышка бутылки, и Максим глубоко ранит себе палец. – Черт! На пианино льется кровь и вино.Она смотрит со злорадством. Ей хочется облить инструмент и своей кровью. Кровью невинности.Ей хочется крикнуть мужчине:– Трахни меня! Или еще что-то более непристойное.Вместо этого она прижимается к пианино, выгибает спину и шепчет, прислонившись губами к дереву:– У меня не получилось с тобой, но это ты во всем виновато.Она расставляет ноги шире. Он не обращает на это никакого внимания, он занят своим пальцем. Он заматывает его носовым платком и боязливо смотрит на алую ткань.– Вот, дьявол!– Успокойся, – говорит она и усаживает его на кровать.Отрезает ножом ткань внизу своего платья.– Дай, посмотрю.Стягивает окровавленный платок и туго забинтовывает рану.Кое-как разливает вино по бокалам.Она не узнает себя. Это не она.Она выпивает полбокала. – Расскажи мне про Нину.Он смотрит на вырез в платье и пытается обхватить ее ноги.Она толкает его в грудь и садится на него наездницей сверху.– Расскажи мне про Нину.– Про Нину? Нина – это Нина.– Откуда она взялась?– О! – загадочно мычит он. – Это я все придумал! Она проливает ему вино на губы. Он жадно облизывается.– Откуда она знает Андрея?– Жили рядом. В детстве. В России. Потом она уехала, а вот теперь они снова вместе. Пока вместе.– Почему только пока?– Чтобы состоялся турнир. Чтобы Андрей смог играть. Это стимул.– Стимул? – Он не хотел играть. Он, вообще, последние годы бросил играть. А так удалось его заинтересовать! Нина – первая любовь, воспоминания детства и тому подобное. В общем, мне это удалось подстроить.Он обхватывает ее за бедра.– И что, она его не любит?– Естественно. Она замужем, счастлива и у нее два ребенка.Пенелопа чувствует его руки на лобке.– А он знает, что у нее семья?– Нет, конечно! Я лично упрашивал ее подыграть нам. Было чертовски сложно, но я смог.Она одновременно испытывает и облегчение, и брезгливость.Пенелопа стягивает с Максима рубашку и видит длинные белесые волосы на пухлой груди. Ей уже все равно. Она переступает на пол и снимает платье через головуОна не знает, что надо делать дальше и ждет.Пол холодный.Мужчина на кровати начинает храпеть.XIIОтец предлагает сыграть партию. Андрей неопределенно пожимает плечами – ему, похоже, все вокруг безразлично. Непонятно как он в таком подавленном состоянии послезавтра собирается играть матч.Отец достает большую складную деревянную доску и ловко раскрывает лакированные половинки. Потом вытаскивает из ее чрева обтекаемые фигуры и аккуратно расставляет их на клетчатой поверхности.– Позволите начать? – интересуется он.Андрей вновь пожимает плечами. Потом выпивает полбокала мартини без сока и рассеяно смотрит на доску, с выставленной вперед белой пешкой.Входит Нина.Андрей вздрагивает и делает ход.Пенелопе хочется схватить доску и ударить Нину по голове.Разговор идет о всякой ерунде. Отец вспоминает гроссмейстеров прошлого. Нина важно рассуждает, в каком костюме Андрею лучше идти на матч. Андрей отвечает несвязанно и пьет, плохо следя за ходом игры.– Игра Ботвинника всегда отличалась ясностью и гармонией. Логическое развертывание сюжета партии.Пенелопа наблюдает за тем, как фигуры бестолково топчутся по ограниченной плоскости доски, периодически соскальзывая с ее поверхности.– А Карпов конструировал партии, стараясь понять и отразить позицию. Он обладал виртуозной техникой и использовал минимум средств для создания простых, без лишних украшений, шахматных конструкций.Пальцы отца трогают головки белых башенок, а пальцы Андрея касаются черных. Кажется, что именно от многолетних касаний фигуры стали такими гладкими.– Каспаров же, с его ярким шахматным темпераментом, использовал скоростные качества фигур, чтобы бомбардировать, раскалывать позицию соперника, навязывая ему свой стиль игры.– Нина, помнишь, как в детстве, увидев у меня шахматную доску, ты спросила, почему у нее один крючок для закрывания, а не два? – наморщив лоб, вдруг спрашивает Андрей.– Что-то вспоминаю, – с готовностью откликается женщина.«Я сейчас все расскажу, – решает Пенелопа. – Пускай, сорвется матч, но я не могу видеть этот мерзкий обман».Андрей хрипло смеется в одиночестве и делает очередной ход.Фигуры сгрудились в центре игрового поля, прикрывая своих королей, Рослые и мощные, те нелепо возвышаются из-за спин пешек, не в силах поучаствовать в битве.– Простите, – замечает отец. – Но так я сделаю вам мат в два хода.Андрей медленно набирает воздух в легкие и тяжело его выпускает.– Действительно.Повисает тишина.– Дорогой, тебе не стоит уставать перед игрой. Надо хорошенько выспаться, – приходит на помощь Нина.«Шлюха!»– Да, – поспешно соглашается отец. – Доиграем потом.Андрей в очередной раз пожимает плечами и молча допивает вино.XIIIПенелопа сидит в своей комнате и ее бесит, что она не может рассказать все Андрею. Не хочет.Она пытается выдавить из себя еще немного злости, но тщетно.Ей не хочется плакать, глядя на пианино, ей хочется захотеть разрушать.Она возвращается в зал. Фигуры застыли на своих клетках. Девушка медленно убирает их внутрь доски, ощущая весомую тяжесть каждой.Она несет доску обратно в комнату, тихо ступая босыми ногами. Высыпает деревянные фигуры на смятую постель. Стягивает трусики.Берет в руки черную пешку. Та еще хранит следы прикосновений пальцев этого человека. Она прислоняет пешку к клитору. Трет.Платье мешает, и она поднимает его выше бедер.Вжимает пешку в кожу.Больно.Берет слона и ставит его вертикально вверх. Анус такой же сухой, как и влагалище, и когда она садится на вытянутую фигуру, на глазах выступают слезы. На дереве остались не только следы его пальцев, но и их прикосновения. Она дышит глубоко, продолжая левой рукой прижимать пешку между ног.«Сукин сын!»Она с трудом вытаскивает слона – он уже успел пустить в ее кишке корни. Она вырывает его оттуда, и огонь обжигает нежное отверстие.Черная ладья режет ее острыми краями, никак не соглашаясь проникать вовнутрь. Девушка стонет и умоляет отпустить ее.Тогда появляется король. Черная корона на внушительной голове раздвигает напряженное мышечное колечко, и устремляется вглубь.«Нет!»Пенелопа опускается на локти и старается расслабить живот. Все равно ужасно больно. Что-то с силой тянет ее тонкие стенки.«Не так!»Горячо.Белый король проникает в нее спереди. Она ощущает привкус лака во рту.Как же больно сзади! Следы его пальцев щупают теперь ее изнутри, пачкая и без того грязную полость.«Еще!»О, как он глубоко!«Да!»Короны теперь встречаются где-то под ребрами. Они нащупывают друг друга и толкаются. Пенелопа не понимает, каким отверстием дышит, и дышит ли вообще.Жаль, что она такая полая внутри. Ей хочется так сжаться, чтобы превратить дерево в пыль.«Я не хотела!»XIVОн сидит рядом с выключенным инструментом.Держит в руке полный стакан, но не пьет.Конечно же, он даже не понимает, что только сейчас изнасиловал ее!– Ненавижу! – говорит она ему.Он, естественно, не обращает на нее ни малейшего внимания.– Ты не сможешь вернуть мне мое пианино, и поэтому я скажу тебе все! Он смотрит сквозь нее.– Тебя грязно используют! Используют, понимаешь? Тебя заманили на этот матч, тебе все врут, тебя никто не любит! Нина давно счастлива без тебя, и твой матч ей вовсе не нужен, как впрочем, и ты сам! Его взгляд приобретает осмысленность.– Мне это уже не важно.– Не важно?! – кричит она.– Уйди. Я не могу играть.– Нина… – При чем здесь Нина?! Я сам не могу играть! Я! Опять не могу! – Почему?– Потому что мне неинтересно! Потому что я уже вчера как бы сыграл этот матч! Я не хочу идти играть с этим чертовым компьютером! Я не чувствую больше партии! Я не вижу игру!– То есть? – То есть я сейчас не способен играть! Я проиграл твоему отцу, проиграю любителю, проиграю всем! Я не могу вот так взять и выиграть партию! Я или могу, или нет! Он устало кивает на стоящий в углу инструмент:– Я играю, как эта машина. Я или вижу партию до конца, или, вообще, ничего не вижу. Я словно ослеп! Несколько дней назад думал, что пройдет, но ничего не изменилось!– Но ты же играл раньше!– Я всегда играл так же неровно! – У Андрея, похоже, начиналась истерика. – Я в детстве постоянно боялся быть вторым, а не первым. Я хотел стать как минимум чемпионом и никак не меньше. Но я не хотел им становиться, я хотел им стать сразу! Я не умел проигрывать. И я не хотел учиться. Мне нельзя было проигрывать с самого начала! Не знаю почему!– Успокойся!– Не знаю, как я играю. Я не знаю правил! Это будто бы музыка в голове. Поэтому я и сделал этот инструмент, чтобы понять себя. Внутри тоже что-то звучит, но у меня нет слуха, чтобы услышать себя!– Что же теперь делать? – Ничего! Я не пойду на матч! К черту все! К черту!– Я помогу тебе – вдруг абсолютно спокойно заявляет Пенелопа.– Как?! – Инструментом.XV– Проклятье! – стонет Максим. – Все пропало! Он падает в кресло и впивается пальцами в волосы.Тимур достает пачку сигарет «Salem», но, не найдя в карманах пиджака зажигалку, скомкав, швыряет ее на пол.– Черт! Черт! Черт! Представить себе не могу! – нервно кричит Максим.– Я могу попробовать сыграть при помощи инструмента, – неуверенно произносит Андрей.Он стоит, понуро склонив голову, словно нашкодивший школьник.– Какого инструмента? – быстро спрашивает Тимур, Максим даже не шевелится.Андрей неопределенно кивает в сторону своей комнаты.– Правилами запрещено использовать вспомогательные вычислительные средства.– Это сложно назвать средством… Это как бы музыкальный инструмент.– Вы совсем рехнулись, – стонет Максим. – Какой еще инструмент? Матч уже завтра!XVIЗал небольшой. Полумрак.Уютно.Будут приглашены избранные.На сцене поставят серый столик и два таких же серых кресла. Доктор Сальнцберг в светло-сером костюме, делающим его почти незаметным на всеобще-тусклом фоне, станет по праву представлять игру суперкомпьютера. Он выступит в качестве простого посредника между электронным автоматом и гроссмейстером. Роль ученого будет заключаться в беспрекословном исполнении команд компьютера, в материальном воплощении алгоритма его работы, в движение деревянных фигур на доске.Андрей придет в белом костюме, хотя по жребию, играть первую партию ему придется черными.Его лицо в течение матча не выразит ровным счетом ничего, и огромный экран на стене, демонстрирующий его мимику, станет похожим на статический портрет.На сцене повесят еще два больших экрана. На одном из них зрителям хорошо будет видна шахматная доска, а на другом – текущая ситуация в игре, как она представляется в компьютерном варианте.Самым необычным на сцене будет выглядеть небольшая стеклянная кабинка, прямо напротив гроссмейстера, за спиной доктора Сальнцберга. Внутри прозрачного параллепипеда зрители разглядят металлические трубки, пузырьки и колбочки. Андрей грузно сядет в приготовленное для него кресло, а в кабинку войдет черноволосая девушка в светлом платье. Она плотно прикроет дверь изнутри и замрет, закрыв глаза.Официально будет объявлено, что это – танцовщица, которой комиссия разрешила находиться на сцене во время игры, только после досконального изучения устройства. Такова будет странная и неожиданная прихоть гроссмейстера. Убедившись, что конструкция некоим образом не связана с другими компьютерами, девушке разрешат присутствовать в помещении.Белые сделают стандартный ход пешкой от короля.Андрей, глядя на танцовщицу, ответит черной пешкой.Компьютер будет думать молниеносно, и доктор Сальнцберг станет аккуратно переставлять фигуры, отмечая затраченные на очередной ход секунды.Все отметят, что Андрей совсем не следит за игрой, а больше таращится на странные манипуляции девушки внутри стеклянной кабины. Его руки будут вяло блуждать над шахматной доской, неуверенно передвигая резные фигурки.Вглядевшись в невозмутимое лицо сидящего напротив мужчины, он поймет, что перед ним находится не противник, а он сам – не игрок. Два человека станут манипулировать силами на доске, повинуясь чужими указаниями: доктор Сальнцберга будет слушаться команд с экрана монитора, а Андрей доверяться движениям Пенелопы. Оба они станут ничего не смыслящими в игры механизмами. Андрей не сможет объяснить, для чего решит фианкеттировать слона на своем королевском фланге и что получит в итоге: защиту Каро-Канн или вариант Смыслова в испанской парии. Щурясь, он вглядится в зал и с трудом различит лица Максима и Тимура. Нины он не увидит и решит, что ее уже вывели из игры, как и эту черную пешку. В игре Deep Root и он. Хотя его, пожалуй, из игры тоже уже вывели – он будет играть сильно хромая, словно опираясь на искусственный костыль. Когда костыль отберут, он выпадет из игры навсегда…Когда пройдет половина отведенного на игру времени, Андрей перестанет смотреть на часы и не сможет понимать, сколько ждет его хода человек в сером костюме, сколько ждет невидимый электронный процессор внутри суперкомпьютера и сколько ждет откуда-то знакомая девушка в стеклянном параллепипеде. Он постарается вспомнить, что означают ее странные движения, но лишь остро осознает, что должен передвинуть черную ладью на игровом поле. Он ярко увидит эту тяжелую ладью, размером с увесистый бочонок, на крыше какого-то высотного здания. Ладья потянет его за собой, опасно увлекая к краю. Человек с трудом сделает ход…Пенелопа, видя ответные ходы компьютера на экране, будет пытаться выправить ситуацию на звенящем инструменте. Из-за боли в теле она не сможет ощутить привычного возбуждения, но все равно станет играть. В какой-то момент звук собьется, и Пенелопа в ужасе заметит, что черные сделали неверный ход – ладья передвинулась не на ту клетку. Она подумает, что Андрей не заметил ее жеста, но будет поздно – белые не простят ошибку и сделают опасный ответный ход. Инструмент сильно загудит. Пенелопа с трудом выправит мелодию, но Андрей вообще перестанет смотреть на нее – он начнет играть самостоятельно. Теперь Пенелопа будет вынуждена подстраиваться под его ходы, со страхом ощущая, как нарастает зловещий звук изнутри инструмента…Андрей интуитивно поймет замысел ладьи – она собирается стащить его в пропасть. Он сделает вид, что не в силах сопротивляться ее силе и в два хода окажется на краю. Сидящий напротив мужчина с грустью в глазах посмотрит на него, и поправит очки на носу. Он решит, что ладони Андрея приклеились к шероховатой поверхности ладьи, и пожалеет о его незавидной участи. Но в последний миг Андрей со всей силы оттолкнется от бочонка и ухватится за гриву коня…Ладья повиснет на последней клетке… Порция холодной воды вспрыснется в колбу номер 64… Вражеский ферзь толкнет ладью вправо… Колбы начнут звенеть в унисон, положительная обратная связь затащит весь инструмент в резонанс… Пенелопа закроет глаза, ее тело в последний раз напряжется и раскроется навстречу оглушительному взрыву! Взрыв! Мельчайшие осколки уколют ее кожу. Ее тело оросит брызг влаги. На коже зажгутся капельки крови.Доктор Сальнцберг вытрет пот с лица и в изумлении уставится на экран.Пат! Ничья! Андрей, дрожа от напряжения, слезет с коня и с недоумением примется разглядывать шахматную доску перед собой. Он не сообразит, как смог выбраться с крыши.Ему пожмут руку. В зале зааплодируют.– Ничья черными – это очень неплохо, – проговорит кто-то важно.«Надо сходить к той девчонке, что играла на пианино, – решит он, стягивая душный галстук. – Забавно она тогда играла. Как же ее зовут?»