Серьга, зацепившаяся за шарф

Грэхем кидает ключи на стойку рядом с входной дверью, рюкзак ставит вместе с дорожной, полупустой сумкой. Подвеска в виде крохотной гитары, прикреплённая к ручке, звонко ударяется о пол. Парень поправляет очки и оглядывает пустую и пыльную квартиру. Не дома. Не добро пожаловать. Он вешает косуху на крючок, разувается и развязывает шарф.

Шарф тёмно-зелёный, вязаный. Парень цепляется за серёжку-колечко на правом ухе и немного оттягивает. Грэхем морщится неприятным, пускай и не больным ощущениям. Это напоминает ему удавку или ремень, медленно затягивающийся на шее. Шарф начинает его душить. Руки парня трясутся, и он с неоправданной паникой, неконтролируемыми пальцами сначала делает попытку отцепить серёжку от запутанной толстой нити, а потом снимает колечко с уха. Вязанный, плотный, тёмно-зелёный шарф падает на пол, прикрывая носки белых кед. Молодой человек перешагивает его и, не разуваясь, проходит на кухню. Грэхем рыскает по шкафчикам, в попытках отыскать чай или хотя бы растворимый кофе, но в прошлый раз он не оставил себе на будущее ничего, кроме пары конфеток и половины шоколадного батончика в выключенном холодильнике. Это в его духе. Он не из тех, кто оставляет на будущее чай, кофе, идею, звонок или самого себя.

Грэхем выглядывает в окно. За ним — солнечный свет и волоконный Голливуд. Он сияет под лучами и бьёт в глаза; не один и не два раза. Свет бьёт до тех пор, пока не ослепляет.

Раньше Грэм любил приезжать в Лос-Анджелес. Потому и купил квартиру здесь раньше, чем в родном Лондоне. Через квартал находится здание компании. Он смотрит в другую сторону, выглядывая кофейню в домах напротив. Находит. Пара столиков стоят с возвышающимися над ними оранжевыми зонтиками. Кто-то сидит со стаканчиком кофе и ноутбуком, кто-то только со стаканчиком. Грэхем хлопает себя по карманам, проверяя кошелёк и телефон. Всё на месте. В прихожей он перешагивает лежащий, сдохшей змеёй, шарф, берет ключи и выходит.

В Лос-Анджелесе другой воздух. Океан, дорогой парфюм и свежая выпечка из кондитерской на первом этаже дома напротив. Грэм спешит в сторону кофейни, но у кассы теряется и пожимает плечами на вопрос: какой кофе для вас?

— С молоком или чёрный? — девушка за стойкой улыбается. Грэм всегда узнавал «рабочую» улыбку. Парень проводит ладонью вдоль воротника футболки и трогает правое ухо кончиками пальцев. Змея лежит бездыханным трупом на полу в квартире. Грэм отрывает глаза от иссиня-чёрной стойки и тут же теряется в людях по ту сторону. Их много, не сосчитать. В движении они создают ощущение бесконечного потока. Все они, вся эта бесконечность, в чёрном. Молодой человек пожимает плечами и поправляет очки.

— Чёрный, — наконец отвечает он.

— Эспрессо, американо или альтернативный кофе? — бариста снова заваливает его вопросами. — У нас есть фильтр, воронка, аэропресс.

Грэхем так и не заглядывает ей в глаза. Он знает и так, что они чёрные или тёмно-зелёные, даже если на самом деле — голубые. Просто у него сейчас всё чёрное или темно-зеленое.

— Американо, — отвечает парень. В кофе он мало что смыслит. Раз в Америке, так пускай будет американо. Он думал, что это чисто европейская фишка. — С собой, пожалуйста.

Грэхем расплачивается крупными наличными, сдачу не забирает. Получает свой напиток на другом конце бара. И, не глядя по сторонам, идёт домой.

Как и в первый раз, Калифорния ослепляет. Вот только чем чаще, тем больнее. Грэм заталкивает ногой шарф с зацепившейся за него серьгой в проём между комодом и стеной. В комнате пахнет пылью и темнотой. На тумбе рядом с кроватью лежит книга «Цветы зла» Шарля Бодлера. Пит одолжил её несколько лет назад, когда Грэхем пустил его пожить на время записи. Молодой человек забирается с ногами на кровать, расплёскивая горячий чёрный кофе. Сегодня с ним ничего нет из дома. Ничего не разорвёт его одиночество, тёмного, обволакивающего и горячего, с привкусом бумаги как глоток американо из одноразового стаканчика.