Сапожник

История настенных часов с маятником, известных под названием «Кладезь историй» прослеживается от одной из первых швейцарских часовых мастерских середины восемнадцатого века. Там они были собраны и оттуда перекочевали в Британию, где служили верой и правдой на протяжении нескольких поколений добропорядочным англичанам. В то время они считались новшеством и дорогим наследием английского дома, но по сути своей являлись обычными безымянными часами.

Судьба часов изменилась позже, когда потомок вышеупомянутой семьи оказался в Сингапуре в результате британской компании 1819 года. Дослужившись до звания полковника, потомок этот вышел в отставку, обзавелся молодой женой и обосновался там же, на острове, построив дом для растущего семейства и перевезя из Англии среди прочего наследие предков — те самые настенные часы.

Скучая по привычному обществу, вдали от родины, и к тому же будучи большим любителем всякого рода историй, он решил обратиться к местному колдуну, чтобы тот с помощью магии привел в его дом путешественников и сказителей. Плата была высока, но полковник никогда не жалел о ней. Семейные часы были заколдованы, перестали ходить и стрелки навсегда застыли на отметке трех часов. Лишь раз в месяц, после полудня, они оживали и отбивали три раза, после чего на пороге появлялся незнакомец и рассказывал необычную историю. Слава о таинственных рассказчиках разлетелась по всему острову. Посетителей, желающих услышать историю, стало так много, что полковник не мог принять их всех в доме, а человек он был очень гостеприимный. Тогда он перенес дорогие часы в местную таверну, с хозяином которой давно состоял в дружбе.

Каждую первую пятницу месяца после обеда таверна набивалась битком. Помимо британцев здесь были малайцы, китайцы и индийцы. Тем, кому не хватало место за столами, усаживались прямо на полу. Ровно в три часы начинали бить, разговоры смолкали, и на пороге появлялся незнакомец. Он изучал присутствующих, останавливался взглядом на полковнике и вопрошал:

— Историю заказывали?

— Ждем с нетерпением, — отвечал полковник.

Незнакомец занимал отведенное ему почетное место, отпивал эль из большой кружки и приступал к своему рассказу...

Именно полковник дал магическим часам именование «Кладезь историй», запечатлев его на позолоченной табличке, прикрепленной на лицевой стороне под циферблатом. Полковнику, его детям, а затем и внукам, их унаследовавшим, часы обязаны всеобщим к себе вниманием и славой. Девятнадцатый век был для них счастливым временем. В двадцатом веке все стало иначе. Для Сингапура наступили непростые времена, и для часов тоже. Волна эмигрантов из Китая хлынула на остров, а британцы, потомки полковника, наоборот, покинули его. Таверна сменила несколько хозяев, и тайна часов была утрачена, как и сам их след. Можно только предположить, как долго они кочевали по миру переходя из рук в руки, пока не дошли до наших дней. Можно только дивиться, каким чудом они сохранились, тогда как считались бесполезными и сломанными. Возможно, позолоченная табличка спасла их от участи быть выброшенными и позволила дожить до того времени, когда их магия вновь вступила в силу.

* * *

(наши дни)

В это пятничное утро на Ибен Гвироль было немноголюдно. Мамаши с колясками неторопливо прогуливали своих чад. Редкие пешеходы спешили по делам. Большинство же жителей Тель-Авива еще отсыпалось после ночных гулянок. Некоторые из них, очухавшись, выползали из домов выпить чашечку кофе в близлежащих забегаловках, щедро разбросанных вдоль длинной улицы. Все эти заведения имели тусклое освещение, заурядную обстановку и похожий контингент угрюмых посетителей. Кофешка, что теснилась на углу Жаботинского ничем не отличалась от остальных, если не считать одной малозаметной особенности. Лишь наблюдательный человек зайдя внутрь и свыкнувшись с полутьмой помещения мог обратить внимание на старые бездвижные часы с маятником, висевшие на стене напротив входа и всегда указывающие одно и то же время — ровно три часа. А уж совсем любопытный мог подойти поближе и заметить под циферблатом позолоченную табличку с претенциозным названием «Кладезь историй». Но вряд ли кому-либо удавалось понять ее смысл.

Хозяин заведения, Мики, был и наблюдательным и любопытным. Но и он терялся в догадках относительно сломанных часов. Интуиция подсказывала ему, что это не просто рухлядь. Мики привык доверять своей интуиции, а потому не выбросил часы, когда все советовали ему избавиться от старого хлама. Кафе перешло к ему в наследство от тетки, которая в свое время и приобрела эти часы у старьевщика за бесценок. На этом она не остановилась и сменила заурядное название своего заведения «На углу Ибен Гвироль» на замысловатое «Кладезь историй». Тетка всегда казалась Мики странноватой, поэтому его не удивило, когда та заговорила с ним о какой-то тайне, связанной с часами. Она не могла объяснить внятно, в чем же заключается тайна. Похоже, она и сама этого не знала. Поначалу он решил, что тетка совсем тронулась. Но став владельцем заведения, он интуитивно почувствовал, что тут действительно творится что-то необычное. Взять хотя бы то, о чем он слышал пока только с чужих слов: были случаи, когда сломанные часы отбивали время!

Мики был молодым парнем с темной кожей, широким торсом и густыми бровями — все это досталось ему от предков со стороны матери, выходцев из Марокко. Живя в Тель Авиве, люди подолгу остаются молодыми. Они развлекаются и беззаботно веселятся аж до сорока лет, пока не включаются их биологические часы, напоминая о долге перед обществом и вынуждая к бесповоротному решению, в результате которого они наконец женятся и переходят из ранга молодых в ранг семейных. Судя по тель-авивским меркам, Мики был еще далек до этого судьбоносного шага. Но почему-то с тех пор как ему стукнуло тридцать привычный образ жизни уже не радовал. Его все больше тяготили шумные дискотеки с друзьями и девушки на одну ночь. И он все чаще с завистью посматривал на молодые семейные пары.

«Ну почему я не прихватил с собой акамоль, чтоб его! В голове будто молотки бьют. Похоже, вчера перепил. Зато теперь мне не грозит уснуть за стойкой, как всегда бывает по пятницам,» — усмехнулся он про себя.

Мики собственноручно обслуживал клиентов. У него был помощник, но обычно он сам предпочитал встречать посетителей и возиться на кухне. Но сейчас в кафе было пусто, не считая пары скучных мужчин, уткнувшихся в свои газеты. Ничто не нарушало сонную тишину этого ленивого утра, как вдруг в кафе впорхнули две румяные красотки, влеча за собой облако легких духов и хаос бурной беседы. Мики на минуту забыл о головной боли и застыл с открытым ртом. Затем встрепенулся и подскочил к ним:

— Прошу Вас! Место на двоих? Где предпочитаете сесть?

Но те, не слушая его, уже шли внутрь чтобы занять угловой столик у окна.

— Минутку, дамочки, сейчас принесу вам акамоль. Э-э-э… то есть, меню.

— Похоже, это Вам нужен акамоль, — в обращенных к Мики широко раскрытых карих глазах таилось искреннее сочувствие.

Пока обладательница этих внимательных глаз копалась в сумочке в поисках таблетки, он откровенно рассматривал ее округлые формы, подчеркнутые приталенным брючным костюмом. Рассматривал короткой ежик волос, густых, черных, с вкраплением едва заметной седины. Правильные выразительные черты лица и длинную шею, без косметики и украшений, если только не считать украшением ее глаза.

— Вот, возьмите! — и тонкая ручка с коротко стриженными ноготками протянула ему таблетку.

А он все еще глупо стоял столбом, растягивая неловкую паузу.

— Все в порядке? — услышал он тихий, но твердый голос с нотками раздражения.

Он совсем забыл про вторую особу. Ее строгий пронзительный взгляд сразу отрезвил его. Худенькая, хрупкая и несколько угловатая, она была полной противоположностью своей подруги. Черные вьющиеся до плеч волосы, подчеркивали белоснежную кожу лица. Одета она была в короткое платье и умопомрачительные туфли на шпильках с сумочкой им в тон. Она ничего не имела против косметики. И вообще, вторая девушка была так изысканна, что он уже напрочь позабыл о первой.

— О-о, извини, мармеладка, я мигом, — наконец очнулся Мики и тут же исчез, едва не оставив спасительную таблетку в протянутой ему ручке.

Пока парень готовил завтрак, мысли его крутились вокруг этих прелестниц. Они такие знакомые! Где же он мог их видеть? У Мики была отличная память на лица, особенно если это были хорошенькие цыпочки. Парень легко завоевывал внимание слабого пола. В кругу друзей он считался дамским угодником. Но с этими дивами он вдруг растерялся. А тут еще как назло эта ужасная головная боль! И где все-таки он мог с ними пересечься? Вот оно! Красотки уже были в его кафе.

Мики только недавно стал работать по пятницам. Раньше он лишь заглядывал ближе к полудню, чтобы убедиться, что все в порядке. Вот тогда он и заметил этих девчонок. Честно говоря, ему не было необходимости работать по пятницам — он целиком доверял своему помощнику. Просто он искал отговорку чтобы пораньше умыкнуть с опостылевших вечеринок по четвергам, что, кстати, ему еще ни разу не удавалось.

Мики вспомнил, что видел здесь красоток не единожды. Всегда по пятницам. И с ними каждый раз был еще один посетитель. Вот странность! Очевидно, что они не из местных. Значит, приезжают в Тель-Авив специально. И посещают именно его кафе, пусть редко, но с завидным постоянством. Зачем же ехать ради обыкновенного завтрака в другой город?

Мики вышел из кухни с подносом полным снеди, и направился к дальнему столику. Обладательница карих глаз подалась вперед и о чем-то яростно спорила со строгой красоткой в умопомрачительных туфлях. Кафе наполнялось ее густым голосом и этим режущим слух грубым русским языком. Теперь она уже не казалась такой застенчивой.

— Послушай, а ты обратила внимание, что наш официант похож на гориллу? — обратилась к ней подруга.

— Вылитая горилла! — подтвердила та.

— Это вы меня назвали «хорилой»? — ни на шутку возмутился неожиданно выросший перед ними Мики.

Он ничего не понял из этой тарабарщины, но уловил знакомое слово. Выждав неловкую паузу, он поймал виноватый взгляд застенчивой девушки. И вдруг расплылся в широкой улыбке, выставив на показ два ряда ослепительно белых зубов.

— Ладно, красотки, раз я «хорила», тогда вы — длинноногие русские антилопы.

В карих глазах заплясали веселые чертята. Он покосился на строгую подругу. Даже та не удержалась от смешка.

Мики от души обрадовался своей маленькой победе и решил попытать счастья:

— Скажи, детка, вы в Тель-Авиве по делу? — обратился он к застенчивой девушке.

— Нет, просто гуляем, — ответила за нее строгая подруга.

— Но в такое время тут еще все закрыто! А до моря пешком далековато.

— А в Тель-Авиве, значит, чтобы получить завтрак, прежде надо пройти допрос с пристрастием?

— Нет, что ты, мармеладка, это совсем необязательно! — тут же пошел он на попятный. — Здесь все, что вы заказали. Если что-то понадобиться, зовите.

Делать было нечего, и Мики снова заскучал за стойкой. Таблетка подействовала, головная боль прошла, и его потянуло в сон. Он уже совсем клевал носом, когда старые часы вдруг ожили и невпопад пробили три. И тут в кафе зашел этот странный посетитель.

* * *

С самого утра Мира чувствовала себя не в своей тарелке. Она была вся как на иголках. И надо же было этому случиться именно сегодня! Как раз в тот единственный день в месяце, когда она встречалась с Сарой. У них уже давно было так заведено. Они даже не созванивались заранее. Просто каждую первую пятницу месяца приезжали в Тель-Авив и встречались в половине десятого у кафе «Кладезь историй».

Конечно, Мире хотелось бы видеться с подругой чаще. Но работа и круговорот семейных дел целиком поглощал ее время. Тем более с тех пор, когда родилась ее малышка… Только этот, единственный день в месяце, она оставляла для заветной встречи. Каждый раз она так ждала и предвкушала ее! А теперь день был испорчен. Она уже ничего не хотела. Нервничала и не находила себе места. Главное, держать себя в руках. Нельзя, чтобы Сара видела ее такой. Необходимо расслабиться.

Сара тоже была не в лучшем расположении духа. Это казалось ее личной жизни. Той самой, которой у нее не было. Время шло, ей скоро стукнет тридцатник, а на горизонте ничего путного. Вернее, никого. Она уже устала надеяться. Все мужчины, которых она встречала, оказывались такими скучными! Она очень любила Миру. Когда-то они были лучшими подругами. Но после того, как та вышла замуж, а теперь еще и родила, у них почти не осталось общих тем для разговора. Разве что, это необычное кафе… Мира просто сходит с ума по этому месту! Она такая впечатлительная, сущий ребенок.

Едва подруги встретились, как Сара почувствовала: Миру что-то беспокоит. Подруги как обычно поделились друг с другом последними новостями. Обсудили планы на будущее. Обсосали косточки старым знакомым. Но Мира все никак не могла расслабиться. Сумка жгла ей руки. А еще, как назло, именно сегодня возник этот фамильярный официант-марокканец.

— Ладно, колись! Что стряслось? — потребовала Сара.

— С чего ты взяла?

— Перестань, меня не проведешь! Я знаю тебя как облупленную. Да и какие между нами секреты?

— Хорошо, я скажу. Но ты не поймешь.

— Я постараюсь.

— Я угадала пять чисел в лотерее.

— Ха-ха-ха! — прыснула со смеху Сара. — Ты? И угадала? Ни за что не поверю! Ты сроду ничего не угадывала. И никогда не выигрывала. Разве что в математической олимпиаде...

— Хватит, прошу тебя!

— Неужели правда что-то выиграла? Лотерейный билет-то хоть окупился?

— Сорок семь тысяч! — прервала ее Мира. — То есть, двадцать три с половиной после вычета налогов. Если не веришь, сама посмотри.

— Ты что, притащила деньги с собой? Да не доставай! Я тебе верю! Ничего себе! Поздравляю! Это же здорово! Это надо отметить. Да что с тобой творится? Ты сама не своя!

— Я не нахожу себе места тех пор, как получила эти деньги. Не могу оставить их дома. Не могу показать мужу. Они мне руки жгут, понимаешь? Все таскаю их в сумочке. Толстый такой конверт. «Мелкие суммы выдаем наличными», представляешь? А ведь они как с неба свалились! Я все думала, а может ошибка? С чего это вдруг мне привалило? Да и на что потратить, ума не приложу. Как о чем подумаю, так ведь и сама могу купить. А эти деньги особые. Не мои они, понимаешь! Не чувствую я, что они мои.

— Это совершенно обычные деньги. И лишними не будут. Ты их честно выиграла, — уговаривала Сара.

Но Мира просто не слышала ее. Ну как можно расстраиваться из-за выигрыша! Бред какой-то.

— Вот объясни мне, зачем ты купила лотерейный билет, если совсем не хотела выиграть?

— Но я хотела! Действительно хотела. Я же не знала, что мне будет так страшно.

Подошел официант и принес завтрак. Услышал как они обозвали его гориллой. Да, неловко получилось. А он потешный, подумала Мира. Только почему все расспрашивает, что они здесь делают? Неужели он не знает, что в этом кафе… Он не знает! Конечно, он ничего не знает.

Мира ела без аппетита и вполуха слушала собеседницу, которая безуспешно пыталась развлечь ее смешной историей. Время скучно тянулось вдоль этого потерянного дня, как вдруг настенные часы ожили, отбивая мерные гулкие удары. Три раза. Женщины обменялись многозначительными взглядами и обернулись ко входу. Они уже забыли о злополучном выигрыше. Забыли о фамильярном официанте. Забыли обо всем на свете. Теперь для них существовал только бой часов и тот неизвестный, кто должен был появиться на пороге. Ведь именно ради случайного человека, вернее, ради его истории, они и встречались в этой посредственной закусочной каждую первую пятницу месяца.

Им довелось встретиться здесь с удивительными типажами. Взять хотя бы забывчивого фокусника, который на глазах у толпы зевак спрятал живую лошадь под покровом серой дымки, а потом сам так и не смог ее найти. Или англичанина, который после операции на сердце вдруг свободно заговорил на идише. Тогда его родителям пришлось признаться в том, что они всю жизнь от него скрывали: он приемный сын. Во время Второй Мировой Войны, у них был спрятан еврейский младенец. После войны за ребенком так никто и не вернулся и он остался в приемной семье, ничего не зная о своих настоящих корнях.

Появление столь необычных личностей в этом банальном заведении подруги воспринимали как данность. Они забыли, как все началось, и теперь это уже не казалось странным. Они не давали себе отчета, почему так происходит. Просто приходили сюда каждую первую пятницу месяца, не позже половины десятого, садились всегда за тот же самый столик, заказывали завтрак, и с нетерпением ожидали, пока ровно в десять часы некстати пробьют три раза и появится очередной незнакомец.

* * *

На пороге возник грузный мужчина с красным лицом. Он был в видавшей виды майке пропитанной потом, замызганых штанах на подтяжках и со свертком подмышкой. Подслеповатым взглядом он осмотрел закусочную, заметил часы на стене, а затем женщин. Уверенно кивнул им, будто они были знакомы, и направился к их столику.

«Что это за бомж?» — насторожился Мики.

То же подумала и Сара.

— Этот человек не внушает мне доверия, — сказала она. — Может, мы пойдем?

— Нет, никуда мы не пойдем. Мы тут ради истории, и мы ее узнаем! — уверенно возразила подруга.

— Историю заказывали? — спросил неприятный человек хриплым голосом.

— Ждем с нетерпением, — ответила Мира.

Это была часть ритуала. Они никогда раньше не встречались с незнакомцем и обмен этими первыми точно угаданными фразами был для них вроде пароля и отзыва.

— Уф-ф, ну и жарища! — тяжело опустился на стул мужчина и сунул сверток под стул.

Грустные заплывшие глаза на одутловатом красном лице смотрели безотрадно. Дышал он тяжело, с присвистом и часто отирал пот со лба видавшим виды платком.

«Нет, это не бомж, а просто старый больной человек», — поняла Мира.

Мики уже протягивал ему меню, но тот покачал головой.

— Только содовой, сынок.

Все молча ждали, пока официант приносил заказанный напиток и пока старик пил его мелкими глотками. Глаза его были полузакрыты и создавалось ощущение, что он вот-вот заснет. Казалось невозможным, что этот человек может что-то рассказать.

Саре он не нравился. Ей не нравилось ничего в череде событий этого сумасбродного дня. Все ее раздражало. И Мирин выигрыш с ее маниакальной тревогой, и наглец официант, а теперь еще этот жуткий тип! Ей уже хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Она с досадой стучала туфлей о ножку стола и поглядывала на часы. Мира, наоборот, вся подобралась и успокоилась, будто точно знала, что теперь все встанет на свои места и этот испорченный день превратится в ясную завершенную картину.

Мики тоже интуитивно чувствовал, что предстоит нечто необычное. Вот оно, то самое, происходит в его заведении, на его глазах! Он же чувствовал, что тут что-то затевается. Как же он мог пропустить такое! И он ошивался рядом с этой необычной троицей. Суетился, интересовался, не нужно ли чего, то и дело менял и без того чистые салфетки и приносил новые графины с водой.

Наконец, Мира подозвала его, хотя в этом и не было необходимости, потому что он и так не отходил от столика.

— Я вижу, что ты места себе не находишь от любопытства. Тогда хватит тут топтаться! Возьми стул и присоединяйся к нам!

— О-о-о, детка, ты просто чудо! — обрадовался Мики и подмигнул девушке.

— Мира, что ты делаешь? — возмущенная Сара заговорила на русском. — Зачем еще нам этот официант?

— А почему бы и нет? — ответила ей Мира на иврите. — Официанты тоже любят послушать истории, верно?

Мики, услышав возглас Сары, хоть и не понял слов, по интонации догадался о чем речь, и так и застыл в шаге от столика со стулом в руках.

— Вообще-то, я не просто официант, а хозяин этого места. Меня зовут Мики. Спасибо за предложение, детка, — кивнул он Мире, — Ты попала в точку, я обожаю всякие истории. Но навязываться не буду. Не в моих это правилах. Тем более, что вы — мои клиенты. Пойду-ка я посижу за стойкой. Чао, друзья.

— Молодец, сынок! — вдруг встрепенулся и прохрипел старик. — Верно поступаешь. Мой отец всегда говорил: главное в нашем деле — угодить заказчику. Тот всегда прав. Всегда на первом месте. Никогда ему не перечь. Будь готовым услужить. Но при этом не теряй достоинства! Та́к вот, уважаемые.

Парень молча кивнул и пошел возвращать стул на место.

— Мики, подождите! — позвала его Сара. — Мы будем рады, если Вы к нам присоединитесь.

— Не думаю, что ты действительно этого хочешь, мармеладка.

— Прошу Вас! Я поступила неучтиво и искренне раскаиваюсь.

— Ну, раз так, премного благодарен, крошка! — парень расплылся в улыбке и наконец уселся за столик.

— Эй, дружок, обслужи за меня клиентов! — крикнул он помощнику.

Старик окинул всех подслеповатым взглядом, выпрямился, насколько ему это позволяла сгорбленная спина и изрек:

— Я поделюсь с Вами своей историей, уважаемые. За долгую жизнь совершал я и хорошее и плохое, но никогда никого не обманывал и не предавал, клянусь памятью своего отца! А потому стесняться мне нечего — расскажу вам все как на духу. Родился я в середине двадцатого века в семье сапожника на юге Италии. Да, да, не удивляйтесь! Хоть я и выгляжу на все восемьдесят, мне нет еще и шестидесяти пяти. Вот что делает жизнь с такими как я! А ведь когда-то я был молод и красив. Девушки находили всякий повод, чтобы заглянуть в мастерскую отца, где я работал. Все так и было. Если не верите, можете спросить мою жену, она до сих пор мне это припоминает.

Он натужно засмеялся, затем закашлялся, тяжело и надсадно и долго не мог отойти. Слезы лились из его опухших глаз и он отирал их тем же несвежим платком.

Мики вскочил, и поднес к его губам стакан воды и салфетку для лица. Старик отпил глоток, и, не зная, что делать с салфеткой, заправил ее за ворот майки.

— Спасибо, сынок. Долгих тебе лет жизни, — прохрапел он и, отдышавшись, продолжил:

— С младых ногтей мне знаком запах кожи, смешанный с краской. Едва я научился ходить, как отец уже таскал меня с собой в мастерскую, где я часами играл со старыми башмаками. Как я любил смотреть на отца за работой! Видеть рядом его спокойное сосредоточенное лицо. Маму я почти не помню. Смутно помню ее голос, ее запах, но лицо все время расплывается и я не могу восстановить его в памяти. Отца же помню ярко, отчетливо. Грубоватые черты лица, высокий лоб, длинные усы. Помню, как работая, отец рассказывал мне о своем отце и деде. Рассказывал, как они трудились тут же, в этой самой мастерской, сидели на том же сапожном табурете, который уже тогда пережил несколько поколений.

Помню как я радовался, когда отец начал давать мне несложные поручения. Он медленно терпеливо открывал мне тайны этого замысловатого ремесла. Я же, наоборот, был нетерпелив. Мне хотелось попробовать все сразу. Но отец не давал мне нового задания, пока я в совершенстве не овладевал предыдущим. Он всегда требовал от меня совершенства. А меня раздражало, что из-за какой-то маленькой погрешности он заставлял меня повторять всю процедуру с самого начала. Зато потом я ни раз благодарил его за эту суровую школу.

А знаете, у меня был брат, Маттео. Я его почти не знал. Он ушел из дома едва закончив школу. Мне тогда было всего четыре. Маттео был слишком гордым, чтобы кому-то прислуживать. Он устроился на обувной завод и вскоре стал главным дизайнером. Но и на этом он не остановился — ушел оттуда и в результате стал независимым модельером с именем.

Отец не разговаривал с братом с тех пор, как тот покинул отчий дом. Отец говорил, что у него только один сын. У нас с мамой был общий секрет: когда отца не было, мы с ней говорили о Маттео. Изредка я навещал брата втайне от отца.

Отец считал, что Маттео предал его. Отец обучал его scarpe su misura как и меня, с самых азов, пока не довел его мастерство до совершенства. А брат ушел на завод, чтобы штамповать обувь на конвейере. Отец называл ее обувью без души. Как много времени у меня взяло понять, что это значит! Помню экскурсию по обувному заводу, которую сделал мне брат. Меня поразили масштабы производства, поразило многообразие форм, материалов и расцветок обуви. Я был заворожен. Я не понимал, как такая красота может быть «без души»!

Тогда я подумал, что поэтому мой брат несчастлив. Он достиг всего, о чем только можно мечтать: славы, богатства, признания своего таланта, а, главное, свободы. Но он все равно не был счастлив. А ведь дело было не в обуви. Дело было в нас! Он грустил по нам, и как я тогда не понял?

Старика озарили картины прошлого и его лицо просветлело. Голос стал ровнее и глубже. Он ступал по дороге памяти местами медленно, осторожно, а местами срывался и бежал не задумываясь, не останавливаясь по давно протоптанной тропе, пока она не выводила его на развилку, где он терялся и осматривался, чтобы решить, куда же идти дальше.

— Что такое «скарпе смизура»? — осмелилась спросить Мира.

— О-о-о! Это очень серьезная тема, дочка. Отец учил меня этому всю свою жизнь. Scarpe su misura — это значит пошить обувь от выкройки до самой полировки. От начала до конца своими собственными руками, — и он потряс над столом огромными мозолистыми ручищами. — Вот ты видишь: человек заходит в мастерскую. Наблюдаешь, как он одет, как держится, как говорит. И сразу становится ясно, какую обувь он предпочитает. И ты уже знаешь, как пошить так, чтобы он был доволен и чтобы она служила ему верой и правдой не один десяток лет. Та́к вот, уважаемые.

Scarpe su misura — это когда заказчик становится частью твоей жизни на то время, пока ты шьешь его обувь. Кусок кожи будто оживает в твоих руках, чтобы стать кому-то опорой. Помочь преодолеть силу притяжения.

Вы знаете, что самое непреодолимое в нашей жизни? Это сила притяжения. Она придавливает человека к земле. Это тяжесть делает и без того нелегкое бремя каждого из нас еще непосильней. Но я мог облегчить эту ношу, пусть даже самую малость. Не знаю как, но в моей обуви люди распрямляли плечи и им становилось легче идти! Я видел это своими глазами. И говорю так не для того, чтобы покрасоваться — мне это ни к чему. Я говорю так, потому что до сих пор не могу разгадать этот удивительный феномен. Как сейчас вижу: сижу я в нашей семейной мастерской на сапожном табурете, на котором до меня сидел мой отец, и его отец, и отец его отца, и тружусь над парой обуви. Работаю, а в голове представляю себе заказчика. Представляю все до мелочей: что он за человек, чем он живет, во что верит. Какое жизненное бремя несет на плечах. И тут вдруг вижу, как он надевает мою обувь и та будто бы приподымает его над землей, помогая преодолеть силу тяжести. Невыразимая радость переполняет меня...

А знаете, что нельзя пошить обувь человеку, который тебе отвратен? Сколько ни старайся, ничего не выйдет, помяните мое слово. Поэтому отец учил меня найти у заказчика хоть одну хорошую сторону и ухватиться за нее. Но по мне, так лучше уж отказать такому типу...

Тут старик помрачнел. Красное лицо его стало совсем багровым. В глазах промелькнул испуг. Он замер на месте и затих. Даже хрипы оборвались, образовав пугающую тишину. Все сидящие за столом сразу встрепенулись, опасаясь, что с рассказчиком стряслось что-то нехорошее. Мики схватил стакан, чтобы поднести к его рту. Сара же, сидевшая напротив старика, потянулась чтобы приставить ладонь к его лицу и проверить, дышит ли он. Оба они приподнялись с места одновременно и едва не столкнулись лбами. Лица их оказались совсем близко друг от друга. Их взгляды соприкоснулись, слились и замкнулись друг на друге. На мгновение эти двое потеряли почву под ногами и вынуждены были упереться руками о стол, чтобы сохранить равновесие. Борясь с наваждением и стараясь оторвать взгляд друг от друга, они на мгновение забыли о старике. Из оцепенения их вывел возглас Миры:

— Синьор, что с Вами? Ответьте! Pregare! — выдала она единственное, что знала по итальянски.

Ее пронзительный напуганный голос вывел из оцепенения всех троих. Мики и Сара вернулись на свои места, избегая смотреть друг на друга. Старик же зашевелился и натужно хрипло задышал, чем всех успокоил. Его лицо обрело свой обычный красноватый оттенок и вновь излучало задумчивую сосредоточенность. Он попросил еще содовой, заставив Мики побегать, и затем продолжил:

— Я, как Фауст, нашел настоящее счастье в труде. Да, я читал Гете. Читающий сапожник — такая вот аномалия. Отец потешался надо мной, но я его не слушал. Это единственная вещь, в которой мнение отца не было для меня решающим. Любовь к книге привила мне мама. Книги открыли мне новый мир и повлияли на мое мастерство. У меня появился свой стиль. Когда отец заметил это, то больше не смеялся над моим увлечением. С его благословения я год стажироваться у известного мастера. Там я отточил свое умение и освоил разные техники. Но главным моим учителем навсегда остался отец. Это он посвятил меня в главный секрет scarpe su misura. Научил шить обувь с душой.

Когда мне было пятнадцать, отец доверил мне принять и выполнить заказ от начала и до конца. Первый мой собственный заказ! Я был так счастлив и горд собой! Казалось, все тайны мастерства уже открыты мне. Будто весь мир лежал у моих ног. Но тогда я был просто глупым мальчишкой! Откуда мне было знать, что главная тайна этой науки доступна лишь тому, кто любит! Мне довелось пошить десятки пар обуви, прежде чем я понял это. Прежде чем я сумел вложить душу в сшитую мной пару обуви.

Те туфли я шил для Аннетты. Мне не было восемнадцати, когда я впервые увидел ее. Будучи подростком, я почти не общался со сверстниками. Все время пропадал в мастерской. Лишь изредка, под вечер, я выходил из дома чтобы пройтись в парке поблизости. Парк был большой, заросший ветвистыми деревьями и покрытый густой травой с вытоптанными в ней тропками. Широкая аллея со скамеечками по бокам, разделяла весь этот зеленый массив на две равные части. Я любил скрыться в тени деревьев и наблюдать, за людьми, гуляющими по освещенной аллее. Замечали ли вы, что никто не обращает внимание на обувь? Вот мы с вами сидим вместе за столом. Вы изучили лица, руки, фигуру и одежду собеседника. Но никто из вас даже не взглянул на обувь! И все же, мужчины часто замечают туфельки на хорошенькой девушке. Как это происходит? Прежде всего их привлекает ее походка, ее осанка, то, как уверенно она держится, и только затем их взгляд опускается к паре модных туфель. Вот он, источник ее обаяния! Ничто не делает девушку такой женственной, как пара грациозных туфель. Признаюсь, в то время туфли одетые на хорошенькую ножку я предпочитал всем остальным. Бывало, заприметив такие туфли, я следовал за ними, надежно укрытый деревьями, через весь парк. Девушки всегда шли компаниями и щебетали о чем-то своем. Я никогда не прислушивался к разговорам. Лишь однажды я поневоле услышал вопрос, который заставил меня насторожиться. Речь вроде бы шла о профессиях.

— А что вы скажете о сапожниках? — услышал я звонкий голосок.

Я тут же оторвал взгляд от ножек и стал вглядываться в лица девушек. Их было четверо. Я не видел, кто из них задал вопрос, но хорошо разглядел ту, что ответила. У нее был маленький вздернутый носик, пухлые губки, насмешливые глаза и непослушные кудри, которые она то и дело убирала со лба. Она бы могла показаться хорошенькой, если бы не скривила недовольную гримасу во время своей обидной тирады:

— О-о-о, нет ничего скучнее профессии сапожника! Разве что гробовщик.

Нет, меня не обидели ее слова. Я был слишком уверен в себе, чтобы обижаться на слова какой-то девчонки. Но это был вызов, и я принял его. В моей голове тут же созрел план. Она возьмет свои слова назад! Я отстою честь семьи!

Я уже не мог думать ни о чем ином. Сказавшись больным, я передал отцу все свои заказы. Тот не возражал. Он уже давно считал, что мне пора отдохнуть. Но я не собирался тратить время на отдых! Я провел собственное расследование, чтобы побольше узнать об Аннетте — так звали дерзкую девчонку. Выяснил, где она живет, чем занимается, чем интересуется, в каком обществе крутится, где шьет одежду и обувь. В общем-то, мне нужно было узнать только об обуви, но я увлекся. Оказалось, ее отец был часовщиком. Профессия достойная, но далеко не из модных. От чего ей тогда смеяться над сапожником?

Итак, единственная дочь из состоятельной семьи. Не богачи, но могут позволить девочке хорошее образование и наряды. Я и про кавалеров узнал — их было двое. Блестящие молодые люди. Не хотел бы я с ними тягаться! Да этого и не требовалось. Я лишь собирался пошить ей обувь. Туфельки для предстоящего ежегодного бала, который должен был состояться на главной пияцци города.

Я наблюдал за ее окнами с крыши соседнего дома. Видел, как она читает перед сном. Казалось, она захвачена приключениями из книг сильнее, чем настоящей жизнью. В повседневности она скучала и томилась. Даже кавалеры не в силах были ее развлечь. Но я то знал, что в душе она другая! Просто у нее не было подходящих туфель.

В моде тогда были туфли с круглым носком на небольшом широком каблуке. Я же собирался пошить нечто-то особенное. Смелое. Даже дерзкое. Мне хотелось увидеть, как загораются ее глаза. Как смягчается и расцветает ее напряженное лицо. Все модели, которые я шил, не подходили. Не подходили для нее. И я принял рискованное решение — сделать небольшой вырез на носке. Несколько пальчиков впереди обнажались, будто приоткрывая недоступное.

Сейчас вам это кажется смешным, но в конце шестидесятых это казалось невероятным. Я видел такие модели в американских журналах, но до нас они еще не дошли. Я работал в мастерской по ночам, в тайне ото всех. Мне пришлось переделывать несколько раз, пока вышло то, что я задумал. Да, это было сработано идеально! Белые туфельки с темно-синей каймой по всему контуру (я узнал, что именно таких цветов платье она заказала для бала). С откровенным вырезом на носке. С чуть сужающимся к низу каблучком.

Я едва успел закончить их в ночь перед балом, и поспешил отнести к ее дому прежде, чем меня настигнет рассвет. Оставил в коробке перед дверью с надписью: «Аннетте от сапожника». Теперь оставалось только ждать. Я знал, что у нее уже заготовлены туфли — традиционные, с закрытым носком. Я не мог дождаться вечера. Выберет ли она мои? А что, если ей не понравится? Как я волновался! Казалась вся моя карьера, вся моя жизнь зависит сейчас от ее решения. Ведь если я не смог понять ее настроения, ее желаний, то как я смогу угодить другим моим клиентам? К чему тогда потрачено столько лет учебы и стараний? Нет смысла заниматься делом, если оно не доставляет людям удовольствие! Все эти сомнения и страхи крутились у меня в голове, не давая покоя. Я не мог есть, не мог спать, хотя был очень утомлен после долгих бессонных ночей. Это был самый длинный день в моей жизни.

Наконец, наступил вечер, я надел костюм моего отца, в котором он женился — единственный костюм, который у нас был, и пошел на бал. На таком торжестве я присутствовал впервые. Я не умел танцевать и избегал подобных мероприятий. Я встал в углу, стараясь быть незамеченным, и следил оттуда за происходящим. Никогда я не видел столько молодежи в одном месте! В воздухе витало радостное возбуждение. Девчонки и парни встали по разные стороны танцплощадки и атаковали друг друга взглядами. За массой людей я не смог разглядеть Аннетту. Не знал даже, пришла ли она. Наконец, начались танцы. Толпа рассеялась и я наконец увидел ее.

О, радостный миг! Она была в моих туфельках. Что-то изменилось в ней. Во всем ее облике появилась какая-то раскованность. Я не мог видеть ее глаз, но был уверен что они горят. Она танцевала, а я не мог отвести от нее взгляда. Через полчаса музыканты сделали перерыв. Все пошли попробовать угощения, разложенные на широких длинных столах. Танцплощадка опустела. Я тоже собирался перекусить, как вдруг меня окликнул женский голосок:

— Почему ты не танцуешь?

Я обернулся — это была она. Я пожал плечами:

— Я не умею. Я всего лишь скучный сапожник, — вырвалось у меня.

— Я знаю, кто ты, — кивнула она уверенно. — Зачем же пришел, если не танцуешь?

— Я люблю наблюдать.

— Я это заметила. И специально держала занавеси приоткрытыми, — заговорщически сказала она, без стеснения глядя мне в глаза.

Как я смутился! Неужели она все это время знала, что я следил за ней! Я не представлял, как быть. Повернулся, чтобы уйти, но она поймала меня за руку.

— Подожди! Останься. После танцев погуляем.

Она вела себя так решительно, что с ней просто невозможно было спорить. Я еще не встречал таких людей. Конечно, я остался. И весь вечер смотрел, как она танцует. Она была неотразима — просто порхала по площадке. Парни становились в очередь, чтобы танцевать с ней. Она танцевала со всеми, не делая предпочтений никому. Каждый раз, когда она оказывалась ко мне лицом, она бросала на меня победоносный взгляд. В тот вечер я чувствовал, что она танцует для меня. И понял, что сумел околдовать самую удивительную девушку в мире. Теперь-то вы понимаете, что такое scarpe su misura? И что значит шить с душой? Та́к вот, уважаемые.

Все затаив дыхание слушали старика. Каждый был захвачен рассказом по-своему. Мира вела себя по-детски непосредственно. В ее широко раскрытых глазах читался искренний интерес, любопытство и восторженность. Она все принимала на веру и самозабвенно, с упоением ловила каждое слово.

Сара же казалась абсолютно бесстрастной, разве что ее брови порой слегка приподнимались. Да и это скорее свидетельствовало о вежливости чем о заинтересованности. Только наблюдая за своей увлекающейся подругой, лицо Сары теплело. Она не могла ни умиляться ребяческому нетерпению и восторгу Миры. Еще она выдавала наличие чувств короткими осторожными взглядами, которые бросала на Мики, но стоило ей встретиться с его внимательными изучающими глазами, как она тут же отводила взгляд и напускала на себя равнодушный вид.

Мики же удобно развалился в кресле и откровенно наслаждался происходящим. Время от времени какая-то мысль осеняла его и лицо парня на мгновение превращалось в один большой знак вопроса. Кто бы мог подумать, что в его кафе случится такое! Кто бы мог подумать, что этот самый старик, похожий на бомжа, окажется настоящим мастером! Что в пятницу утром он, Мики, будет сидеть за столиком с такими потрясающими девчонками! Он поворачивал голову в сторону то одной, то другой, чуть дольше задерживая взгляд на Саре. От него не укрылось, что слушая рассказ старика, Сара смягчилась и льдинки в ее глазах чуть оттаяли. Внезапно ему стало любопытно, что же на самом деле скрывается за ее ледяной маской.

— Через год мы с Аннеттой поженились, — продолжал старик. — Дело наше процветало и я хотел передать его детям. Но ни сын ни дочь, не пошли по моим стопам. Каждый из них выбрал свой путь. Когда умер мой бедный отец, мастерская опустела. Мама не долго его пережила. Мы с женой продали семейное дело и переехали в Израиль вслед за детьми. Здесь я тоже открыл свое дело, но все уже было по-другому. Мне пришлось по большей части заниматься мелкой работой: там набойка, тут покраска. Пришлось даже браться за ремонт сумок и чемоданов. Никто больше не заказывал scarpe su misura. Но как я мог жить без этого! Я так тосковал, что заболел. Моя бедная Аннетта! Она очень переживала за меня. И вот однажды мне приснился человек и попросил сшить ему пару обуви. В то же утро я взялся за работу и, выкраивая время тут и там, месяцами корпел над парой обуви, не зная еще, что буду с ней делать. Да, это казалось безумием. Но однажды он являлся ко мне, этот незнакомец из сна. Только он пересек порог, я уже знал, что это именно тот человек. Ни слова ни говоря, я поставил перед ним обувь, и она точно подошла ему. Лицо его озарилось и он даже начал приплясывать. После того как я сбыл первую пару, я уже не задумываясь шил следующую. Я знал, что желающий явится за ней. Я не мог определить цену этой работы. Люди платили мне столько, сколько считали нужным. Один мужчина дал мне кольцо с драгоценным камнем. Другой — серебряную зажигалку. Некоторые платили сущей безделицей, но это не имело значения, ведь я делал это для себя. Последнюю пару я сшил год назад, но желающий так и не появлялся. Я боялся, что уже не встречу ее...

Он тяжело вздохнул и потянулся за стаканом воды. Жадно выпил до дна и попросил еще.

— Если Вы так знаете людей, скажите, какая обувь подходит мне? — вдруг полюбопытствовала Сара.

— Я вижу, Вы носите высокий тонкий каблук, чтобы показать всем, что Вы уверены в себе и недосягаемы, — ответил сапожник.

— Но в этом нет никакой загадки. Вы же видели мои туфли! — воскликнула она.

— Но на самом деле Вам больше всего подходит спортивная обувь, — продолжал старик. — Легкая, мягкая, пружинящая — только в такой обуви Вы чувствуете себя самой собой. Тогда Вы раскрываетесь. Тогда Вы по-настоящему живете. Да, да. Сила тяжести не давит на Вас, когда Вы в красовках. Так вот, уважаемые.

Мики посмотрел на Сару и расхохотался, настолько обескураживающе удивленным стало ее лицо. Можно было не сомневаться, что старик ее раскусил.

— Теперь о Вас, — сапожник неожиданно обернулся к Мики. — Вы любите элегантные черные туфли с острым носком. В них Вы чувствуете себя джентльменом. Но, сожалению, Вы слишком редко надеваете их.

— Точно! — воскликнул Мики. — Вы просто волшебник, сударь!

Старик обернулся к Мире.

— А вы и сами не знаете, какая обувь вам подходит. Даже если я скажу вам, вы не сможете ни подтвердить ни опровергнуть моих слов. Только надев подходящую обувь, вы почувствуете это.

«Но как же я найду подходящую?» — расстроилась Мира, со смущением заглядывая под стол на свои неуклюжие плоские лодочки. Ей действительно никогда не удавалось найти себе удобную пару обуви. Что бы она ни надела, во всем чувствовала себя не комфортно. Она собиралась спросить об этом сапожника, но тут опять встряла Сара.

— Если Вы знаете, как облегчить силу притяжения, почему Вы не помогли самому себе? Что с Вами стряслось? Извините, но Вы ужасно выглядите, — сказала она грубо, чем всех смутила, и поняв, что сделала что-то не то, замолчала.

За столиком повисла неловкая тишина. Вдруг старик стал издавать странные звуки, похожие на кашель. Но нет, это был не кашель. Старик смеялся. Он смеялся держась за живот, натужно, кряхтя, со слезами на глазах.

— Ну и развеселила же ты меня, девочка! Никто еще не был со мной так откровенен. Знаете, порой хочется услышать правду, пусть даже и неприятную. Но не думаю, что кому-то интересны мои проблемы. Это такая глупая история… Да, вижу, Вам любопытно. Ладно уж, расскажу. Да тут и рассказывать больно нечего. Полгода назад принесли мне чемодан на починку. Огромный тяжеленный чемодан. Стал я его распарывать, а оттуда старинные монеты посыпались. Я собрал их все до последней и вернул клиенту. А там оказалось больше чем на четверть миллиона! Об этом даже в газетах писали.

И он достал из кармана штанов помятую вырезку. Там он стоял с каким-то темным мужчиной и они держали мешок с монетами. Даже на этом маленьком черно-белом снимке он казался гораздо моложе.

— Он забрали все деньги и больше не появлялся, — продолжил старик. — Я все ждал, что он придет. Был уверен, что он вернется. Я всегда хорошо разбирался в людях. Аннетта уговаривала хоть немного из найденного оставить себе. Ведь никто не узнает. Но я уверил ее, что заказчик — честный человек. Он поделится с нами. Даже по закону мне полагалась десятая доля за находку! Но я ошибся в этом человеке. И Аннетту подвел. Я потерял свою интуицию. Перестал понимать клиентов, а без этого тяжело работать. Да и уставать стал больше. И глаза ослабли. Как-то сразу превратился в старика. А Аннетта до сих пор надо мной подшучивает. «Где твои двадцать три с половиной тысячи? — говорит. — Жили бы сейчас припеваючи.»

— Двадцать три с половиной тысячи? — порывисто подавшись вперед переспросила Мира.

— Это десятая доля от моей находки, — объяснил старик.

С Мирой что-то происходило. Кровь прилила к ее лицу. Она привстала, а потом плюхнулась на место. Руки ее судорожно сжались, так что костяшки пальцев побелели. Казалось, в голове ее идет настоящая борьба. Наконец она приняла решение, вся обмякла, расслабилась, и стала копаться в сумочке.

Заметив это, Сара вскочила и затараторила:

— Все, нам пора. Мы опаздываем. Мы больше не можем оставаться. Пошли. Скорее! — скомандовала она, призывая подругу.

Мира удивленно подняла на нее глаза, не зная, как быть.

— Сядь на место, женщина! — в спокойном уверенном голосе Мики, обращенном к Саре, зазвучали стальные нотки.

Сара опешила. Она села, не произнеся ни звука. Еще ни один мужчина не говорил с ней таким тоном. Она была в замешательстве. Мики, смягчившись, склонился к ней и зашептал на ухо:

— Не волнуйся, солнышко. Поверь моему слову, все будет хорошо, я это чувствую, расслабься и наслаждайся представлением, это же так упоительно — театр, который играет только для нас одних, а я распоряжусь, чтобы принесли еще кофе и пирожных, которые тебе так понравились.

Он выпалил это скороговоркой, на одном дыхании, при этом ни на минуту не отводя взгляда от рук Миры. Сара только спокойно кивнула в ответ.

Мира наконец вытащила из недр сумочки толстый конверт.

— Дело в том, что эти люди не забыли про вас, — обратилась она к старику. — Они послали меня, чтобы отдать деньги, которые по праву принадлежат вам. Здесь ровно двадцать три с половиной тысячи.

— Нет, этого не может быть! С тех пор прошло уже полгода. Да и как ты связана с этими людьми? Каким образом здесь оказалась? Почему не пришла в мастерскую? Нет, дочка, не стоит жалеть старика.

Поняв, что ее намерение раскрыто, Мира сникла. Рука с конвертом опустилась на стол. Ей хотелось заплакать. Тогда Мики взял инициативу в свои руки:

— Послушайте, я сейчас все объясню. Речь идет о моем родственнике. Он действительно сначала забыл о Вас. Но потом вспомнил, пусть и с опозданием. Он приходил в мастерскую несколько раз, но там было закрыто. Тогда он обратился в сыскное агентство, где работает Мира, чтобы Вас разыскать. Мира пришла ко мне, чтобы сообщить, что нашла Ваш адрес и я передал ей деньги...

— Это правда, дочка? — обратился старик к Мире.

— Да, все так и было, — едва слышно подтвердила она, не поднимая глаз.

— Не могу поверить! — бодро вскричал старик. — Кто бы мог подумать! Вот это неожиданный поворот!

Он взял со стола конверт с деньгами, поднялся и чуть склонил голову в поклоне:

— Прошу меня извинить, уважаемые! Я должен спешить. Мне надо рассказать все моей Аннетте. Счастливо оставаться. Санта Мария, какое облегчение!

И, бормоча что-то себе под нос, он быстро зашаркал к выходу. Оставшиеся проводили его взглядом, и только затем заговорили.

— По Вашему, я похожа на сыскного агента? — вспыхнула Мира, а затем прибавила — Спасибо, что выручили меня.

— Всегда пожалуйста. А за агента уж извини, детка. Ничего больше в голову не пришло. Скажи, неужели ты отдала ему собственные сбережения?

— Нет, она выиграла их в лотерею, — объяснила Сара.

— А-а, тогда все в порядке, — облегченно вздохнул парень.

— Да вы оба ненормальные! — возмутилась Сара. — Как можно выкидывать такие деньги на ветер?

— Не волнуйся, цыпа! Когда ты выиграешь в лотерею, ты купишь себе еще двадцать пар этих убийственных туфель, чтобы сводить с ума несчастных мужчин.

— А на тебя они не действуют?

— Не то, что бы совсем не действуют, но я довольно чувствителен к фальши.

— Ладно, Мира. Пойдем отсюда. Тоже мне, моралист! — и она решительно встала.

— Подожди, красотка! — воскликнул Мики. — Куда торопиться? Может, выпьешь еще кофе?

Мики шутливо поймал девушку за руку и снова ощутил это странное незнакомое ему прежде чувство близости. Будто от одного этого прикосновения все вокруг вдруг ушло, исчезло. Все вокруг стало неважным. Все, кроме этой миниатюрной почти детской ручки. Как хорошо, когда она здесь, рядом. Как спокойно и радостно. Как непривычно волнующе.

Сара покорно остановилась, не пытаясь вырваться. Медленно повернулась и утонула в его взгляде.

— Мне и правда пора, — робко прервала их идиллию Мира. — Муж с ребенком там одни. Наверное, голодные. Сара, ты идешь?

Мики отпустил Сару, и теперь они стояли растерянные и смущенные.

— Совсем забыл! — воскликнул Мики. — У меня есть лишний билет на оперу «Женитьба Фигаро» на следующей неделе.

— На настоящую оперу? — удивилась Сара.

— А какие еще бывают?

— Никогда бы не поверила, что тебе нравится опера! — она уже почти пришла в себя.

— Да я просто обожаю оперу! «Фигаро» я видел уже дважды, правда, в других постановках. У меня даже есть смокинг с бабочкой.

— Ты шутишь!

— Можешь убедиться в этом сама, если примешь приглашение, — сказал он, вынимая из кармана рубашки два билета и потрясая ими перед Сариным носом.

— Почему именно я?! А как же Мира?

— Нет, нет, что ты! У меня совсем нет на это времени. Знаете, вы тут оставайтесь, а я, пожалуй, пойду.

Мира собиралась выйти из-за стола, но ее нога за что-то зацепилась.

— Тут на полу что-то лежит, — заметила она. — Какая-то коробка от обуви.

— Похоже, что старик ее забыл, — решил Мики.

— Нет, не забыл! — догадалась Мира. — Он оставил ее нарочно. Он же сказал: «только надев обувь, ты поймешь, что она тебе подходит».

Мира осторожно открыла коробку. Какая красота! Босоножки на небольшом каблучке теплого красного цвета с белой полосой по диагонали. Надела — будто на нее сшиты. И действительно легкость какая-то — так и хочется побежать в вприпрыжку.

— Ну все, теперь мне точно пора бежать! Ты остаешься? — спросила она подругу.

— Конечно, остается. Я ее никуда не отпущу! — твердо заявил Мики и добавил, обращаясь к Саре, — Тебе придется отказаться от своих расовых предрассудков, красотка.

— Заметано, горилла! А я попрошу без этих твоих «красоток».

— Конечно, стервозинка моя. Так лучше?

— Ладно, увидимся через месяц, — подытожила Мира и вдруг испуганно обернулась, — А что же будет, если вы не поладите? Мы больше не сможем сюда приходить?

— Чтобы ни произошло между мной и этой особой, — торжественно произнес Мики, указывая на Сару, — при любых обстоятельствах когда захотите вы сможете приходить в это кафе, покуда я его владелец. Клянусь памятью моей тетки!

— Это серьезное обещание, — заметила Мира.

— Как и все остальное, что я делаю, детка.

— Ты влипла, Сара. Парень-то, похоже, крепкий орешек.

Сара лишь пожала плечами.

— Вряд ли ему по зубам моя сложная натура, — сказала она.

— Я бы не стал загадывать наперед, — возразил Мики.

Мира обняла подругу, пожала руку Мики, вышла на улицу, и туфли понесли ее домой, в привычный налаженный быт, раз окунувшись в который, все невероятное, что с ней происходило, уходило на задний план и стиралось из памяти.

И, разве что поздно вечером, прежде чем заснуть, Мира вдруг вновь переживала все эти удивительные события, произошедшие с ней в Тель-Авивском кафе. А если у нее возникали сомнения в их реальности, то находила глазами ожидающую ее пару дивных туфель и сразу отчетливо понимала, что все это на самом деле было и еще ждет ее, каждую первую пятницу месяца.