Прилив.

Солнце — огромный раскаленный шар, от одного взгляда на который начинали слезиться глаза, медленно опускалось к линии горизонта, отражаясь в слегка колеблющихся морских волнах, разлетаясь в них на мириады отдельных маленьких кусочков, собирающих в итоге точно такую же яркую картинку. Его лучи окрашивали небо в красноватый цвет, отчего казалось, что на небесный купол брызнули кровью. Истоптанный сотнями ног песчаный берег теперь был почти пуст. Довольно далеко от воды примостился навевающий тоску своим одиночеством полосатый пляжный зонтик, криво воткнутый в песок. Еле ощутимый ветерок перегонял отдельные песчинки с места на места и охлаждал разгоряченную кожу Алекса Смита.

"Вам сильно повезло. Вы просто везунчик" — заявил доктор, обрабатывая рану на ноге Алекса. Этот доктор просто никогда не лежал на берегу, у самой кромки воды, в час прилива.

Молодой человек уже почти десять минут стоял на берегу, у самой кромки воды, не в силах отвести глаз от потрясающе красивого заката. Он не был романтиком (по крайней мере не считал себя таковым), просто это солнце, это небо и это море действовали на него странно гипнотически. Глядя на них, ему удавалось полностью отключаться, отдаваясь новым, приятным ощущениям.

Да, уже давно все разошлись. Пляж пустовал. Друзья Алекса разъехались по домам почти час назад. Людей здесь и днем не очень много. Когда живешь рядом с морем, тебе в конце концов надоедают все эти красивые закаты, шум волн, похожий на пение нимф, теплая вода, несущая тебе в своей толще также бережно и мягко, как мать носит свое дитя. Это небо и солнце, должно быть, тоже в конце концов приедаются, становятся лишь частью повседневной жизни. Поэтому даже в купальный сезон здесь зачастую можно пройти по берегу целую милю, а то и две, не встретив ни единой живой души.

Алексу, который провел большую часть своей жизни в железобетонном муравейнике, куда лучи солнца попадают сквозь призму газов и смогов, где просто невозможно полюбоваться на восходы и закаты — их не видно за огромными небоскребами, вся эта кристальная чистота воздуха, эти волны, крики чаек и догорающее солнце казались чем-то фантастическим, нереальным. Разве к этому можно привыкнуть? Нет, он не мог в это поверить.

Алекс тяжело вздохнул. Пора идти. Но разве можно уйти, не искупавшись последний раз?

Он уже одел рубашку и брюки, но теперь снял их, небрежно кинув на песок, и бросился в воду.

Когда дно под ногами стало практически неосязаемым, Алекс перестал двигаться и просто отдался мягкому течению. Волны сами понесли его дальше.

Что-то коснулось его ноги. Алекс вскрикнул, но тут же рассмеялся. Это была всего лишь водоросль. Их тут много.

Он поплыл дальше, стараясь как можно меньше шевелить руками и ногами, полностью доверяя себя морю.

Наконец он двинулся к берегу. Даже в сгущающихся сумерках он почти видел свое отражение в чистой воде.

И увидел он что-то ещё. Что-то шевельнулось там, на дне, посреди белого ила и редких темно-зеленых водорослей. Какая то рыба? Кажется, Алекс успел заметить длинный хвост.

Он уже приближался к берегу, когда почувствовал сильнейшую боль в ноге. По левой икре словно полоснули ножом. Алекс закричал и упал в воду. Опять он заметил какое-то шевеление рядом с собой, что-то прошмыгнуло рядом с его ступнями и исчезло из виду.

Крови Алекс не видел, но он буквально ощущал рану — тонкий, но достаточно глубокий надрез, который уже начала заливать вода, вызывая новые приступы боли.

— Черт… — прошипел Алекс. Слезы боли застилали глаза. До берега оставалось всего ничего.

Но тут новое ощущение паразило Алекса. Он вдруг понял, что не может пошевелить раненой ногой, она просто не слушается его. Впрочем, как и левая.

Рухнув на колени, Алекс пополз, хватаясь руками за мягкое дно. Воды уже было ему по плечи.

Ещё чуть-чуть, ну же. Метров пять осталось!

Руки тоже стали отниматься, по ним вначале словно пробежал ток, потом в них будто воткнули сотни иголок, а затем Алекс просто упал.

Но он уже был в безопасности. Он выполз на берег, пусть и был у самой кромки воды. Теперь все хорошо, он спасен. Болевой шок скоро пройдет, он сможет встать.

"Смогу ли?".

Нет, это не походило на болевой шок. Он не ощущал ни рук, ни ног, их словно не было. О том, чтобы пошевелить ими, и речи не могло идти. Каждая мышца, каждый мускул вдруг превратился в бесполезный кусок мяса. Алекс пытался перевернуться на спину, но куда там — для этого надо было задействовать и руки, и ноги — все тело. А он не мог даже… даже...

Моргнуть. Да, именно в этот момент его полностью, окончательно и бесповоротно, охватили паника и ужас. Когда он осознал, что вот уже почти две минуты пялится на лежащую перед ним маленькую пустую ракушку, и за все это время веки его не сомкнулись ни разу.

"Это паралич, дружище. Поздравляю. Из всех подводных тварей тебе попалась именно та, что способна своим укусом привести к быстрому и полному параличу. Что теперь будешь делать, друг? Тебе, как всегда, "повезло".

Алекс не только не мог моргнуть — глаза не проворачивались в глазных яблоках. Умирая (а что это, если не смерть?) он вынужден будет смотреть на эту чертову ракушку, пока не стошнит… Хотя нет, не стошнит. Рвота застрянет в намертво застывшем горле.

Что же делать? Позвать на помощь он не мог, язык застыл во рту мертвым грузом, а губы, верхняя и нижняя, словно стали единым целым, как две плотно соединенные детальки "Лего", которые, кажется, не раздвинешь и ломом.

Сейчас около десяти часов вечера. Вряд ли кто-то придет сюда раньше девяти утра. Значит лежать ему здесь целую ночь, на этом мягком, как шелк песке. Слышать крики чаек, ощущать ногами биение теплых волн. Здорово? Хорошо? Ни хрена хорошего.

Он не знал, спят ли ночью чайки. Если нет, то довольно скоро их заинтересует огромная куча мяса, лежащая без движения на влажном пляже у самой воды. Она не движется — значит она мертвая, решат они. А значит она не окажет никакого сопротивления.

Зачем ловить быструю и скользкую рыбу в колеблющихся, таящих опасность водах, если можно набить свое птичье брюхо этим парализованным парнем, который даже прикрикнуть на них не сможет?

"Интересно, буду ли я ощущать, как они клюют меня? — как то отстраненно подумал Алекс. — Почувствую ли я боль?".

И каково это — жить и видеть, как тебя заживо пожирает стая птиц? А в том, что будет именно стая, сомневаться не приходилось. Стоит одной сесть ему на спину или на задницу и начать неспешно тыкать клювом в податливую, не защищенную одеждой кожу, как остальные не замедлят присоединиться к пиру. О да, наедятся так, что взлететь не смогут!

Но не чайки были основной угрозой. Не факт, что они вообще обратят на него внимания, тем более в темноте (какое у чаек зрение? Нуждаются ли они в очках или контактных линзах? Все это мы узнаем после небольшой рекламной паузы!). Опасность таится в море. Скоро начнется прилив. Алекс уже ощущал его приближение — вода била его по пяткам, щекотала его. Он пока не полностью потерял чувствительность (более того, она словно постепенно возвращалась, но вот шевелиться он по прежнему не мог). Так что если какой нибудь чайке и впрямь вздумается поклевать эту тушу, боль он определенно почувствует. Вот только ни закричать, ни застонать не сможет.

Он все чувствует, хоть и приглушенно, но не может собой управлять. Он как брошенная кукловодом кукла — руки и ноги не придут в движение, пока кто-то их не потревожит.

Где же вы, кукловоды? Нету. Ни одного гребаного кукловода не несколько миль вокруг. Отсюда Алекс видел начало шоссе, терявшегося где то среди обросших елями и соснами скал. Даже если остановившийся у обочины отлить водитель посмотрит сейчас на берег, он не увидит ничего кроме темно-желтой полоски пляжа и слегка поблескивающих в свете почти зашедшего солнца волн. Парализованный парень на берегу? О чем вы? Никого не вижу.

Алекс вдруг обнаружил, что в отполированной поверхности ракушки, на которой навечно застыл его взгляд, отражается солнце. Не полностью конечно, лишь частично, размытым желтовато-оранжевым пятном, но все же отражается. Исчезновение этого пятна будет означать лишь одно — солнце село, и скоро начнется прилив.

Затаив дыхание (ха-ха, ну да, затаив дыхание, как же) он наблюдал за тем, как это пятно постепенно уменьшается по мере того, как солнце теряется за линией горизонта, тонет в воде, как корабль с пробоиной.

Пятно уменьшается, уменьшается. Уже и не пятно вовсе, а лишь тонках оранжевая полоска. Полоска толщиной с волос… А затем исчезла и она.

Высоко в небе прокричала чайка, словно возвещая об окончании дня. Алекс вздрогнул бы, если б мог.

Скоро начнется прилив. Не эти жалкие, бьющие по ногам, похожие на струйки, выстреливающие из водяного пистолета, брызги, а полноценные волны. Они будут накатывать одна за другой, заставляя Алекса захлебываться. Хорошо, что его рот закрыт, туда вода не проникнет. А вот нос, не одна, а целых две дырки, закрыть не получилось. Вода попадет туда, польется в горло… Алекс сможет ее проглотить? Он не был уверен. И дело не в том, что она не пригодна для питья. Он просто не знал, сможет ли сделать глотательное движение. Она может застрять в горле, перекрыв доступ воздуху, и тогда конец наступит относительно быстро… явно быстрее, чем от клюва чайки.

Но и такой вариант Алекса не устраивал. Умирать рано, черт побери! Да, это старая, заезженная фраза. Наверное, эта фраза любима и часто произносима полководцами всех армий. Но Алекс никогда не думал, что ему придется думать и убеждать себя в этой простой, непреложной истине.

Умирать рано. Когда смерть уже воткнула косу тебе в задницу, ты это осознаешь, действительно понимаешь.

Итак, Алекс лежал на влажном песке, раскинув ноги в стороны, как проститутка во время исполнения служебного долга, левая рука вытянута вперед и наполовину зарыта в песок, правая согнута в локте и покоится под его животом. Голова Алекса лежала на боку, а чертова ракушка, которую он начинал ненавидеть всеми фибрами души, торчала сантиметрах в пяти от его носа. Достаточно близко, чтобы разглядеть каждую застывшую на ней песчинку, рассмотреть простой рисунок в виде бледной голубоватой спирали, соответствующей самой форме раковины. Открытая часть была Алексу не видна.

"Будет забавно, если в этой ракушке прячется какой-нибудь рак-отшельник или краб. Который с наступлением ночи вылезет наружу и очень заинтересуется лежащей рядом с ним рожей. Что это за овальная штуковина? Глаз? А если ткнуть его клешней?

Паранойя стала такой сильной, что в какой то момент Алекс действительно увидел, как раковина шевелится. Но это лишь пронесшаяся довольно низко над пляжем чайка отбросила на нее тень, от которой создалось впечатление, что ракушка движется.

О да, птицы. Их сейчас не слышно, но это не значит, что их нет. Возможно, как раз сейчас одна из них медленно идет по песку, неслышно шлепая перепончатыми лапами, внимательно смотрит на непонятное сооружение, лежащей перед ней почти что в воде. Непонятное, но пахнущее, как еда.

"Нет. — возразил усталый разум Алекса. — На такое они не осмелятся. Ни в коем случае."

Алекс с изумлением обнаружил, что ему хочется спать. Несмотря на ужасное положение, в котором он оказался, сон неуклонно стучал в двери его мозга, вначале тихо, а затем все более настойчиво. Сну было плевать на то, что Алексу угрожает смертельная опасность.

Веки Алекса закрыться не могли, но заснуть это не помешает. В школе Алекс знал одного парня, у которого была какая то странная болезнь. Его веки были на миллиметр или полтора меньше, чем следует, в результате чего его глаза не могли полностью закрыться. Спать ему это не мешало. Алекс даже частенько представлял, как жутко выглядит этот мальчишка во время сна.

Сейчас, не сумев зажмуриться, Алекс рискует оказаться самым настоящимн "жмуриком" с выклеванными глазами. Для этого и засыпать не обязательно, он и бодрствущий даже моргнуть не может. Вполне возможно, что последнее, что он увидит в жизни — это огромный желтый клюв.

А ещё песок. Он тоже опасен. Достаточно ветру подуть не так, как надо, и песчинки полетят прямо в эти открытые, беззащитные глаза. Он станет слепым, как та провидица, Ванга, вот только единственное, что он сможет предсказать — это свою скорую смерть в течение ближайших нескольких часов.

"Думай, думай! — твердил себе Алекс, глядя на чертову ракушку. — Хотя бы делай вид, что пытаешься что-то сделать! Чтобы не умереть безвольно обмякшей, смирившейся клушей!".

Но кого он обманывает? Думать можно что угодно, ты можешь сочинять один гениальный план за другим, но бывают ситуации, которые называют безвыходными. Первая — это когда тебя прихватил понос в оперном театре, огромном, переполненном, мать его, зале, в который пробираешься сквозь толпу псевдоинтеллигентых мудаков полчаса, а выходишь час. И сколько разодетых, разрумяненных дам ты успеешь обдать продуктами не первой свежести, прежде чем доберешься до заветной туалетной кабинки?

Второй тип безвыходных ситуаций — это примерно такие, как эта. Ты не можешь на себя надеяться, потому что не можешь сделать ровным счетом ничего.

Вода ударила по ногам Алекса. Уже не так мягко, немного жестче, как бы говоря: "Кто это тут разлегся? Проваливай!". Вода добралась уже до голени. Прилив неумолимо набирал силу.

Кстати, как там поживает рана? Алекс не знал, насколько она глубока, он лишь едва-едва ощущал ее. А чувства сейчас очень обманчивы, им нельзя доверять. Они ослабели, притупились. Возможно, если бы рана не была очень серьезной, он не ощущал бы ее вовсе.

"Будь она слабой, я бы, наверно, и не оказался бы в таком дерьмовом положении. Эта тварь, ужалившая меня, должна была хорошенько резануть меня, чтобы яд, или чем она там стреляет, попал в кровь так быстро".

Вполне возможно, что рана так и не успокоилась — наверное, кровь из нее по прежнему льется ровным, пульсирующим потоком, растворяясь в пенных морских барашках. А вместе с ней вытекает и жизнь.

"Нет. — мысленно одернул себя Алекс. — Я бы почувствовал. Точно почувствовал бы".

Но вот уверенности в этом ему катастрофически не хватало. Как, впрочем, и во всем остальном.

Задул ветер. Алекс внутренне напрягся, но тревога была напрасной. Ветер был очень слабым и дул со стороны моря, так что потревоженные им песчинки не могли попасть Алексу в глаза.

В почти полной тишине, нарушаемой лишь плеском волн, прошло около часа. Точно Алекс, конечно, определить не мог, ориентировался лишь по ощущениям. Волны стали ближе и настойчивей, они уже добрались до бедер. Отдельные брызги падали на лицо Алекса, но он не чувствовал их. Он уже ничего не чувствовал, даже страха. Лишь какую то непонятную, безграничную пустоту, пронзившую все его существо, душу и разум. Все вдруг стало совершенно безразлично. Наверное, примерно то же должен ощущать шахид перед тем, как разорвать себя на кусочки в толпе людей. Вот оно — идеальное состояние. То самое, при котором ты можешь принять смерть и почти не расстроиться. Умру? Ну ничего страшного, в мире ещё шесть миллиардов людей. Плюс-минус один, никто и не заметит.

Где то совсем рядом прокричала чайка. Кажется, прямо над ухом. Своим воплем, полным жизни, она словно вырвала Алекса из оцепенения. Он хотел посмотреть наверх, чтобы убедиться, что над ним ещё не кружит стая белоперых стервятников, но взгляд его застывших глаз был по прежнему прикован к ракушке.

А может, это и есть смерть? Что, если она и заключается в том, чтобы целую вечность лежать и лежать, не в силах пошевелиться или даже перевести на что-то взгляд. Если да, то это не просто пытка — это самый настоящий Ад. Дьявол вместе со всеми его чертями нервно курят и задыхаются в сигаретном дыму по сравнению с этим.

Нет! Такие думы до хорошего не доводят. Хотя какая разница? Думая, размышляя, Алекс ощущал хоть какое то движение. Пусть не физическое, но говорящее об одном простом факте — он жив. А раз жив, значит все не так плохо.

Если бы рана была сильной и кровоточащей, он бы уже потерял сознание от потери крови. И обморок этот плавно перетек бы в вечный сон, можно не сомневаться.

Алекс уже не чувствовал свою рану. И даже не знал, хорошо это или плохо. Возможно, это значит, что она не настолько серьезна и глубока, как казалось, а может, это лишь ещё один признак приближающегося конца.

"Но я же чувствую песок, чувствую ветер, воду!" — горячо возразил себе Алекс. Это да. Он все это чувствовал, но радовало это лишь отчасти. В какой то момент ветер начал дуть странно хаотично, будто путник, не знающий, куда податься. Алекс вновь испугался, что ослепнет. Но этот страх пропал, когда новая волна с шумом опустилась ему на спину. Бушующее море с его вечными приливами и отливами — вот истинный враг. Не мифические чайки, которым, может, уже сняться их птичьи сны, а самые настоящие волны, накатывающие одна за другой на пустынный берег, превращающие белый теплый песок в коричневое, цвета какого-нибудь Джима Кроу, месиво. А заодно эти волны били по ногам и спине молодого человека, не способного пошевелить ни единым мускулом. Теплые брызги, уже не казавшиеся такими ласковыми, набрасывались на голое тело Алекса, как стая волков.

Он чувствовал, что вода приблизилась. Не только эти волны — само море. Словно кто-то постепенно наклоняет кружку с водой. Жидкость медленно, но верно, движется к краю, и очень скоро она выльется...

Когда ударила новая волна, гораздо более сильная, чем предыдущие, Алекс закричал. Нет, конечно, не закричал — вопль раздался у него в голове, полный отчаяния и смертельного ужаса. Если недавно коса старухи-смерти упиралась ему в задницу, то теперь вонзилась ему в шею, едва не отрубив голову.

Алекс захлебывался, ему было тяжело, но он мог ничего сделать, чтобы хоть как то исправить свое бедственное положение. Соленая вода забилась в ноздри, не давая сделать вдох, а потом полилась дальше, в глотку.

Это он выдержал. Но что будет дальше? Рано или поздно вода либо так и останется у него в носу, либо застрянет в горле, потому что глотать Алекс не мог — он чувствовал, что соленая жидкость засела у него в горле, словно кость.

Пока воздуха хватало, но это ненадолго.

Когда следующая волна прошлась по его телу, Алекс понял: долго он не выдержит. В носу была вода, в горле была вода, во рту была вода. Кажется, она была даже в мозгах. Скоро она проникнет в легкие, заполнит их, и тогда настанет конец.

Новый удар бушующих волн, и новый приступ удушья. Алекс не мог кашлять, не мог чихать, не имел никакой возможности сделать вдох до тех пор, пока вода не исчезнет из носа. Частично она, конечно, выливалась обратно, но много — слишком много — попадало в горло.

Легкие начинали гореть. Вначале едва ощутимо, постепенно они словно раздулись. Их облили бензином и подожгли — такое было ощущение.

"Господи, если ты есть, сейчас самое время помочь одному из твоих сынов" — подумал Алекс в перерыве между ударами волн, которые уже ассоциировались у него с плеткой палача.

Думать и соображать было тяжело, практически невозможно. Он уже ничего не слышал — вода залила уши.

Но все таки сквозь шум моря что-то прорвалось, какой то до боли знакомый звук. Крик чайки. Чайки, которой не спиться в эту ужасную ночь.

"Давай! — мысленно завопил Алекс. — Лети сюда, чертова птица, и проткни мне своим гребаным клювом горло!".

О нет, это не было отчаянным желанием поскорее покончить с собой. Дырка в горле — это то, что сейчас ему нужно. Она позволит ему дышать. Слабо, отрывисто, но все же дышать. Одна маленькая дырка в шее могла бы спасти ему жизнь.

Но не стоило на это надееться. Птица опустилась на песок метрах в двух от головы Алекса. Он видел ее всего лишь смутным белым пятном — взгляд его застывших, как у мертвеца, глаз, по прежнему был прикован к чертовой ракушке, которая теперь была влажная и блестела безо всякого солнца.

Прилив не думал отступать. Новая убийственная волна обрушилась на пустынный берег. Убийственной она, конечно, казалась только Алекс. Любой сторонний наблюдатель оценил бы эти морские волнения как самые обычные, самые нормальные для прилива. Алексу же они казались настоящим цунами, стихийным бедствием, от которого нет спасения.

Смерть близка, да, он чувствовал это. Легкие уже просто разрывались, вода плотно забила ноздри и глотку. Он не мог больше дышать.

Где то далеко, на заднем плане, словно бы в другой жизни, закричала чайка. А затем раздался отчетливый человеческий голос:

— Чего кричишь, глупая птица? Пошла прочь, пока я тебя не загарпунил.

Кажется, на пороге смерти слух Алекса каким то образом обострился до предела. Он услышал шаги человека, который приближался, шел сюда, в его сторону. Помимо его шагов слышались ещё какие-то звуки. Как будто чем-то ударяли по песку. Но не в каком то ритме, а совершенно хаотично.

"Пожалуйста, посмотрите сюда! — мысленно взмолился Алекс. Он очень надеялся, что сейчас у него вдруг обнаружатся какие-нибудь сверхъестественные телепатические способности, которые позволят достучаться до идущего по берегу человека, заставив его повернуть голову и УВИДЕТЬ.

Вновь закричала чайка, и вот тут Алекс услышал вопль — мужчина наконец то заметил его. По смешной иронии судьбы именно чайка, одна из тех, кого Алекс опасался, спасла ему жизнь, своим криком обратив на него внимания старого мусорщика, который брел по пляжу, вооруженный специальный палкой с иголкой, которой подбирал различный мусор в виде пакетов из под чипсов, пустых пачек из под сигарет, бумаг и прочего хлама. Старик был сильно удивлен, увидев на песке, почти что в воде, тело человека. Безусловно, мертвого, он не мог быть живым. Подойдя ближе, старик склонился над трупом. Парень лет двадцати неподвижно лежал, омываемый приливными волнами. Одна рука под животом, другая вытянута. Ноги расставлены. Пустые глаза смотрят в никуда. Они не закатились, но были безусловно глазами мертвеца.

— Во дела! — воскликнул старый мусорщик. Он отогнал чайку, которая, должно быть, уже собралась поужинать несчастным парнишкой, взял мертвеца за выставленную вперед руку и оттащил подальше от воды.

Его удивило, что рука была очень теплой. Видимо, парень умер совсем недавно. Что же произошло? Может, сердечный приступ. Да, он слышал о таком — человек идет себе спокойно по улице, и вдруг, безо всякого предупреждения, сердце его останавливается. Он падает, как подкошенный, и все. Без быстрого медицинской помощи тут не обойдешься. Сердце можно заставить вновь биться, но времени очень мало.

Этот парень уже мертв, едва ли врачи помогут ему — но куда же ещё звонить? Старик вытащил из кармана своего потрепанного пальто не менее потрепанный на вид дешевый мобильник и позвонил в "скорую". Он стоял спиной к мертвецу, не желая видеть его до жути пустых глаз.

А глаза Алекса уже не были такими пустыми. Он вдруг обнаружил, что способен отвести взгляд от пляжного зонтика, который оказался теперь в поле его зрения и заменил собой ракушку. Он сделал резкий вздох — и легкие снова обожгло огнем, но они будто ожили. Они задышали. А сердце постепенно возвращалось к привычному ритму.

Он пошевелил руками и ногами. Он вновь мог двигаться! Этого не может быть… Это просто невероятно!

Очень медленно Алекс поднялся на ноги. Он облизнул губы языком, который больше не казался бесполезным куском мяса, и перевел взгляд на спасшего его незнакомца. Алекс сразу понял, кто это. Старик-мусорщик, бродяга, получающий какие то гроши за то, чтобы каждый вечер по мере сил очищать берег от оставленного отдыхающими людьми мусора.

Да, этот старик, который сейчас разговаривал с кем то по телефону — видимо, позвонил в "скорую" — действительно спас Алексу жизнь. Потому что ещё одна, максимум две волны — и легкие Алекса просто разорвались бы, сердце остановилось бы, и из человека, похожего на мертвого, он превратился бы в действительно мертвого человека.

Почувствовав, что способность говорить вернулась, Алекс открыл рот и крикнул:

— Эй, мистер! Сэр!

Старик обернулся. Медленно, как во сне. Алекс увидел, как расширились его глаза, как телефон выпал из рук. Кажется, даже неряшливые грязные патлы встали дыбом. А потом старик рванул так, что даже африканские спринтеры могли бы если не позавидовать, то хотя бы с одобрением и уважением кивнуть.

Несколько мгновений Алекс тупо стоял, с изумлением глядя в спину стремительно удаляющегося спасителя, а потом вдруг расхохотался. Ничего не мог с собой поделать — смеялся до слез, до колик в животе, до икоты. А чайка в небе своим криком словно вторила его смеху.

*****

Врач сказал, что парню повезло. Яд ската-хвостокола, на которого нарвался в тот вечер Алекс Смит, запросто мог убить его, а не просто парализовать на несколько часов.

"Вам сильно повезло. Вы просто везунчик" — заявил доктор, обрабатывая рану на ноге Алекса. Этот доктор просто никогда не лежал на берегу, у самой кромки воды, в час прилива.