Послание в космос

Послание в космос

На лето мама и папа отвезли меня в деревню к бабушке. Как они радовались, когда передавали ей меня на сохранение. Еще бы! Целых три месяца в квартире будет чистота и уют, не нужно убирать разбросанные по всей комнате игрушки, нервно вздрагивать вечерами от истошных воплей «Я тебя замочил, монстр проклятый!» и каждый день объяснять, почему мне еще рано покупать гоночный мотоцикл «Ямаха»

Теперь они по вечерам будут ходить в гости и принимать гостей, ездить с друзьями по выходным к озеру и жарить шашлыки. Я их понимаю прекрасно, но всё-таки поступили они очень коварно и вероломно со мной. Сдав меня бабушке, родители бегом бросились к машине и на всю громкость включили музыку, чтобы не слышать моих воплей, от которых немели на постах гаишники и вороньи стаи черными тучами взмывали в небо. Бабушка пыталась меня успокоить, но, когда поняла, что это ей не удастся, она уехала на велосипеде к подруге в ближнее село, забрав с собою и кота, которого она жалела больше, чем саму себя.

Когда бабушка вернулась, я уже не вопил, потому что потерял голос, и не пытался завалить ограду, потому что к началу лета бабушка заменила ее на металлическую, которая к тому же крепилась к чугунным столбикам. Она поставила на стол тарелку с овсяной кашей и кружку с парным молоком, над которой, действительно, еще парило и шло тепло.

— Ешь!

— Не буду!

— Почему не будешь?

— Потому что вы все предатели.

— Ага! — согласилась бабушка.

Меня это обидело. Почему она не спорит и не кричит, раскрасневшись и размахивая руками?

— Мы не предатели! Мы так заботимся о тебе. Всё делаем для тебя. А ты что делаешь? Ты нам мотаешь нервы. Наверно, хочешь, чтобы нас отправили на кладбище, а тебя в детский дом?

Ничего этого она не говорила. Она включила телевизор, взяла пакетик с семечками и стала смотреть свою Гузееву, то есть «Давай поженимся».

Сколько я помню бабушку, она еще не пропустила ни одной передачи, чтобы на следующий день обсуждать ее до тех пор, пока Гузеева снова не выйдет в эфир.

Это была невероятная наглость. Она просто наплевала на все положения Декларации прав ребенка. Я встал между ней и Гузеевой и громко объявил:

— Я самый несчастный человек на свете.

— Нет! — ответила бабушка, пощелкивая семечки.

— Что нет?

— Не ты самый несчастный человек.

— Ну да! — кивнул я, потому что был уже наслышан. — Самый несчастный человек у нас — это ты.

— С чего ты это взял?

— Ну как! Ты мечтала стать актрисой и не стала. От тебя ушел дед, бросив тебя с тремя детьми. Хотя тогда он еще не был дедом. А был молодым интересным человеком. Зачем ему такая обуза, когда кругом полным-полно бездетных красивых девушек?

— Я счастлива хотя бы уже потому, что у меня есть ты.

Я присел рядышком и тоже стал щелкать семечки. Это занятие успокаивает нервы. Они у меня, как вы поняли, очень расшатаны.

Я согласился, но на всякий случай спросил:

— А кто же тогда самый несчастный человек?

— Как кто? — удивилась бабушка. — Это же всем известно: космонавты.

Всякое желание продолжать разговор у меня сразу же исчезло. Я отодвинулся от бабушки. Кажется, за год, прошедший с того лета, бабушка того самого…

Крутить пальцем возле виска я не стал. Вызвать срочно родителей! Но в деревне не было ни мобильной связи, ни интернета. Хорошо, что телевизионный сигнал доходил до сюда и автобус два раза в неделю. Пока дойдет письмо и лето закончится. Так что надо налаживать контакт. Живут же рядом доктора со своими пациентами в дурдоме. Перед тем, как убежать в лес и вырыть землянку палкой-компалкой, где я буду жить до окончания лета, я решил спросить на прощанье:

— Почему ты так думаешь? Космонавты — это же… Это такое счастье попасть на космический корабль, вознестись на тысячи километров над землей, быть всех ближе к Солнцу и планетам Солнечной системы!

— Ага! Счастье! — хмыкнула бабушка. — А ты вот подумай, внучек, улетают они туда…

Она показала пальцем в потолок. Я поднял глаза и увидел муху, и позавидовал ей.

Если бы я также мог взлететь ввысь и висеть головой вниз вдалеке от этого кошмара, который ожидал меня до конца лета.

— Не видят ни жен, ни детей, ни друзей по году, а то и больше.

— Это так! — согласился я.

— Сидят в этой летающей тумбочке, и никуда не сходишь. — Даже в тюрьме заключенным дают прогулку.

Бабушка подперла рукою щеку и, раскачиваясь из стороны в сторону, завыла:

— Ой! Вы мои бедненькие! Мои-то вы родненькие! Разнесчастные вы мои! Да некому-то вас пожалеть! Да некому-то вас приголубить!

Я присел рядом и стал подвывать. Мне тоже стало жалко всех, кто сейчас был на космических орбитах. Кот сначала с удивлением смотрел на нас, потом задрал голову и тоже:

— Мяууууу!

И вот так на протяжении трех часов по нарастающей. Я уверен, что все собаки в это время в деревне забились в конуры и тряслись от страха. А жители клялись, что больше никогда не будут смотреть сериал «Волчонок», а только Гузееву и «Кулинарный поединок».

Бабушка резко оборвала вой.

— Ты чего это? — спросила она.

— А ты?

— Я женщина. Мне положено выть. И к тому же у меня еще и внук на руках.

С этим, конечно, не поспоришь.

— И что теперь?

— Воем горе не поможешь.

Я задумался. Как всегда, бабушка была права.

— А чем поможешь?

— Нуууу… А когда ты успел сощелкать всем семечки? Ты, наверно, их не щелкал, а пригоршнями ел вместе с шелухой.

— Бабушка! Ты семечки жалеешь или космонавтов?

— Да это я так, к слову. Если я захочу, я могу целый мешок семечек купить.

— Не отвлекайся, бабушка!

— Ну, можно было бы послать им что-нибудь. Я бы им носочки связала. Ты бы что-нибудь нарисовал. Там баночку варенья, груздочков солененьких и огурчиков.

— Да! Неплохо, — согласился я. — Только от моего рисунка их горе станет еще горчее. И потом, мы же не знаем, что им можно посылать на орбиту, а чего нельзя.

— Угу! — кивнула бабушка. — И стеклянные банки обязательно разобьются по дороге. А в полторашку никак огурцы не затолкаешь. Если их только на терке растереть.

— Бабуля! У космонавтов строгая диета. Никто наши огурцы и грибы не примет.

— Ты так думаешь? А носки шерстяные?

— Про носки не знаю.

— А знаешь что? Давай лучше напишем им письмо. Интернета у нас нет, и мобильники не ловят сигнал.

— Конечно! — обрадованно воскликнул я. А письмо, если не они, так следующее поколение космонавтов обязательно получат

— Правильно! — сказала торжественно бабушка. — Значится так! Давай сделаем так: я буду писать, а ты мне говорить, что писать.

— А может быть, наоборот?

— Наоборот не получится. Потому что ты даже в слове «еще» делаешь пять ошибок.

— Пошутить нельзя. И в этом году не пять делал, а всего лишь четыре. Ладно! Я согласен! В общем, ты пишешь, а я буду слушать, что ты говоришь, что ты будешь писать.

— Очень дельное предложение!

— Ты так уверена, что ничего дельного я не могу предложить? — обиделся я.

— Не будем, внучек, о грустном. Мы же пишем письмо, а не заявление о приеме в первый класс.

Бабушка пошла к комоду, который ей был отдан в приданное (теперь такие встретишь только в музеях) и достала тетрадку в косую линейку.

— Плохо, бабушка, что у тебя гусей нет.

— Пошто так? Я не Рим, сама спасусь и отобьюсь от любого врага..

— Да нет! Все гениальные произведения написаны гусиными перьями. «Евгений Онегин», «Мертвые души»…

— Если ты еще скажешь, что читал их, то…

— нет! Не скажу.

— Честность — первый признак порядочности. Кстати, мой афоризм. Плохо, что я не записываю собственные мысли, уже набралось бы на целые книгу.

— Бабушка! — простонал я. — Так мы никогда не напишем письма.

— Конечно, не напишем, если я не найду ручки. Ах! Вот же она!

Поскольку Гузеевой уже не было на экране, бабушка выключила телевизор, и мы сели к столу.

— Многоуважаемые достопочтенные рыцари, бороздящие на своих космических скакунах просторы Вселенной!

— Бабушка! Если ты так напишешь, то никто уже дальше не осмелится читать письмо.

— А по-моему весьма миленько. А что ты предлагаешь?

— Пиши! Привет!

— И всё?

— Почему всё? Это только начало.

— Мда! Только учти? Не всегда краткость является сестрой таланта. Ну, ладно! Пусть будет привет! Низко кланяется тебе жительница деревни…

— Бабушка! Низко сейчас не раскланиваются и не расшаркиваются. Такое впечатление, что ты еще захватила крепостное право. Пиши! Пишет вам клёвая бабулька из самой глухоманной российской деревушки и ее умненький внук. Ладно! Лестный эпитеты про меня можешь пропустить. Я человек скромный.

— Дальше я сама! Сама! Сама! — заверещала бабушка. — А то ты всё испортишь… Мы денно и нощно думаем, как вы там далеко-далеко от матушки Земли в необъятных просторах Вселенной, которые вы бороздите, зажатые в тесных тисках маленьких кубриков космических кораблей. У нас-то хоть твердь земная под ногами. А вы и этого лишены. Даже моряк дальнего плавания позволяет себе изредка сойти на берег. У вас и под ногами, и над головами, и над головой со всех сторон бездна, полная еще неразгаданных тайн и неожиданностей, которые не всегда могут оказаться приятными.

Бабушка вскочила на ноги и размахивая руками с гордо поднятой головой и взглядом, устремленным в космические дали, громко и четко выкрикивая каждое слово, проскандировала:

Открылась бездна. Звезд полня.

Звездам числа нет. Бездне дна!

Я отодвинулся вместе со стулом.

— Довольно! — прошипел я. — Пишем дальше!.. Вы суперклёвые мэны! Настоящие герои! А главное вы реальные! Вы первопроходчики!

— Погоди! Не елози! Так! Написала «…ходчики». Вас, бедненькие вы мои, дома ждут — не дождутся. Женушки ваши уже все глазоньки повыплакали. Деточки ваши, как сироты какие! Не видят своих папочек годами. Ни друзей-то там у вас! Ни любимых домашних животных! Ни мягоньких тапочек, чтобы ноги не мерзли на холодном полу!

— Бабушка! Ты любого заставишь разрыдаться! У тебя просто дар заставлять людей жалеть себя и плакать! Тебе нужно, чтобы космонавты день и ночь горько рыдали? Надо больше оптимизма, позитива. Ну, хотя бы так… Сейчас подумаю! Пиши! Только пиши то, что я тебе говорю! Не надо никакой отсебятины! Уж я-то знаю, что нужно космонавтам! Мы пацаны, и я конкретно, завидуем вам очень заметно. Ведь это же очень круто подняться выше любого салюта. Взмыть в космические дали, чтобы вас даже с Эльбруса не увидали. Вау! Я балдею от вас! Атас! Рабочий класс!

— Ты что? — пришла в ужас бабушка. — Ты хочешь, чтобы не только мне было плохо?

Бабушка задумалась. Потом пристально посмотрела на меня.

— Вот представь, что ты один-одинешенек в этой комнатке и провести тебе здесь придется не день-не два и даже не неделю и не месяц, а целый год. Одному! В полном одиночестве!

— Кошмар!

— Но у тебя очень важное задание. Правительственное! И ты его должен выполнить во что бы то ни стало!

— Это само собой!

— От выполнения задания зависит судьба человечества. А может быть, и всей Вселенной. Ты знаешь, что до твоего дома (а твой дом — это Земля) тысячи километров. И никто к тебе не придет на помощь. Ты справиться должен сам, один, без посторонней помощи.

— Допустим! Представил! И что теперь дальше?

— Так о чем бы ты хотел прочитать в письме, которое придет к тебе на орбиту? Вау? Да крутняк?

— Мне еще никто ни разу не писал писем. Сейчас вообще не пишут писем. Либо звонят, либо пришлют эсэмэску. «Привет! Целую! Твой зайчик!» Можно одну и ту же эсэмэску через каждые пять минут посылать.

— Молодец, внучек! Все хотят любви, чтобы их ждали. А не бубонили одно и то же: какой ты супер-пупер!

— А как же, бабушка, надо? Всё-таки ты лучше меня должна знать, как писать письма.

— А надо вот так! «Я вам пишу. Чего же боле? Что я хочу еще сказать?»

— Где-то я уже такое слышал.

— Мы с вами не знакомы. Я очень симпатичная, некоторые даже находят меня красавицей. Я добрая и сострадательная. Люблю читать романы о любви и научную фантастику. Мне хочется настоящей любви. Да! Я вас люблю. Безумно. Безнадежно. Нет! Не подумайте, что я на что-нибудь претендую. У вас есть любимая жена, дети. И я желаю одного, чтобы вы были счастливы, а дети доставляли вам больше радости, чем неприятностей. Мне же позвольте только одно: восхищаться вашими подвигами, считать вас идеалом настоящего мужчины и верить в то, что все ваши планы и мечты сбудутся.

— Бабушка! А ты случайно не писала раньше романов? Как у тебя всё гладко получается!

— Не писала! Но думаю, что мой поезд еще не ушел и поджидает меня на вокзале.

— А можно приписочку от меня?

Бабушка недоверчиво посмотрела в мою сторону.

— Если только без этих ваших дурацких «вау», «круто» да «клёво».

— Ну, примерно, так! Быть космонавтом — это здорово! Это профессия будущего. Только представь: ты первым вступил на далекую планету, на которой до тебя еще никто не бывал. Даже от одной мысли об этом кружится голова. Вы те люди, которые сделают нынешние фантастические романы и фильмы неинтересными и устаревшими. Конечно, только без этих бесконечных бабах и всякого вида оружия и борьбы с инопланетными монстрами. Стану ли я космонавтом, не знаю. Для этого нужно быть ого-го каким человеком: и физически, и духовно… Может быть, у меня не хватит на это силенок. Но я всегда буду с вами рядом. Восхищаться вашим героизмом, гордиться вашими открытиями и стараться хоть немного быть таким же как и вы. Вы самые! Самые! Вы первые! И этим всё сказано.

— Ставим точку! Нет! Жирный восклицательный знак! Нет! Три восклицательных знака!

— А! — махнул я рукой. — Дайка я!

Я минут пять рисовал восклицательные знаки. А на другом листочке я обвел свою руку и вот что написал:

Мы положили письмо в конверт и заклеили его. Признаюсь честно, что я впервые увидел конверт. Вроде бы всё просто!

— А как подпишем? — спросил я бабушку. — Ведь без адреса наше письмо не дойдет и космонавты не получат его. А мы не знаем адреса.

— Как это не знаем? — возмутилась бабушка. Пиши! «В космос! Космонавтам»! космос-то один! Так что наше письмо придет по назначению. И космонавты обязательно прочитают его.

За окном смеркалось. На темнеющем небе загоралась одна звездочка до другой. Я знал, что они очень далеко от нас. За миллионы километров. И никакая машина до них никогда не доедет. Но вот я увидел, что какая-то звездочка медленно плывет по ночному небу. Это, конечно, был космический корабль, тот самый, на котором скоро прочитают бабушкино письмо.