Поговорили

Какое было дивное утро в городе! Снег и мороз! Мороз такой, что побыв пять минут без рукавичек, пальцы начинало пощипывать и обжигать, потом колоть. Всё-таки лучший вариант в таком случае — это когда варежки одеты на руки и засунуты глубоко в карманы.

Ну и что, что снег и мороз, скажите вы. Зимой всегда этого добра хватает. Но всё дело в том, что Россия — матушка стала скудна на зимние прелести. Несколько лет всеми любимый праздник Новый год отмечался чаще всего при температуре 0 градусов или при температуре: 2-3 градуса тепла. Кругом слякоть и серость, грязь, мрак и следствие этого — плохое настроение у людей.

А тут — прелесть какая! Всё как в старые, добрые времена в Советском Союзе: снег не успевают расчищать трактора, и он белым одеялом окутывает весь Нижний Новгород и не тает, ведь мороз за 20. Так хочется окунуться в это белое, хрустальное море. Радует всё: хруст снега под ногами, пар от дыхания людей и животных, падающие на лицо крупные снежинки, даже расхулиганившийся ветер. Природа кажется чистой и девственной.

Люди идут по улицам поёживаясь, покряхтывая. Некоторые натягивают капюшоны на головы, другие прячут подбородки в шарфы или в ворот тёплых кофт, но никто не жалуется на погоду. Наоборот, все рады природным аномалиям.То тут, то там слышится только одно: наконец-то пришла настоящая русская зима. Пожаловала!

Очень хотелось спросить у Зимы — проказницы: " А где ты столько лет была? Где пряталась? Где отсиживалась? Где пропадала?.. На Западе показывала свою силу и мощь? Нагулялась там? Навьюжила? Наметелила? Что?.. В России лучше? Вот и вернулась… В Россию все в конце концов возвращаются: и погоды, и люди.

С такими мыслями Иринка бежала на работу в свою контору на улицу Белинского. Забежала к охраннику в кабинет, чтобы взять у него ключ и расписаться в журнале. Интересно: кто сегодня охраняет здешний покой?

Через стеклянную дверь Ирина увидела Михаила. Это был самый общительный охранник. Он отличался от всех служивых неординарным мышлением, прямолинейностью, скептицизмом относительно общественного теперешнего строя России и юмором. Он мог вести разговоры на любые темы, но все они в конце концов сводились к политике. К тому: какие мы все россияне мученики, и как у нас всё плохо.

Однажды Ирина даже провела опыт касательно того, сколько будет вести разговор Михаил, если его не останавливать, не отвлекать от темы. Она задела его за живое разговором о депутатах, а потом просто стояла и слушала, не перебивая, и выдержала слушанье аж на два часа. Получила, правда, чуть попозже полный нагоняй от начальства, но зато стала в курсе всех последних политических событий местных и заграничных.

— Здоров! — поприветствовала она служивого: высокого и статного охранника. Он сверкнул на неё светлыми глазами из-под очков, улыбнулся, подал журнал для росписи, полез в сейф за ключами.

Ирина поставила роспись в журнале, взяла ключи и положила их в карман.

Несколько дней назад закончились новогодние праздники. Люди охотно вышли на работу, но ещё не втянулись в неё, как полагается, после десятидневного перерыва. Ирина тоже ворвалась в эту суматоху рабочих будней, но всё же была рада расслабиться перед трудным рабочим днём, и с удовольствием бы послушала политинформацию от Михаила.

— Опять в маске? — увидел он мою голубую масочку на лице.

— Так никуда теперь без неё: в автобус не впустят, в магазин — тоже… Чего нового, интересного?

— Да что в этом дурдоме может быть нового? С крыш снег с утра скидывали. Сергей Михайлович и я возле трактора бегали. Жильцов выискивали, тех кто машины свои не убрали от подъездов. Два дня объявления висели:" Уберите ваши машины. Будет уборка снега с крыши… Уберите, пожалуйста"… Не доходит.

— Не знаю, оплатят нам в этот раз дни-то, что мы в праздник отработали?

— Счас, оплатят, — ехидно усмехнулся Михаил, — держи карман шире.

Ирина вздохнула.

— Сейчас частники что хотят, то и воротят… В этом году нашему городу 800 лет исполняется. Кругленькая дата-то. Считай мы в новое столетие города входим, а ещё в новом тысячилетии живём и в новом веке. И, кстати, в старом тысячилетии и в старом веке пожить успели.Здорово!

— А ты же вроде бы не нижегородка?

— Как это? — удивилась Ирина.

— Сама же про Север рассказывала.

— Да, рассказывала… Я и не отказываюсь… Но то я к тётке ездила в отпуск, она-то как раз на Севере и живёт. А я — коренная нижегородка. И город свой, ну очень люблю.

— А я — нет. Мне он жутко не нравится, — заявил Михаил. Я всё думаю, ну так, мысли вслух: вот батя — дурак, зачем он здесь остался жить? Он ведь сам из Питера родом. Жил бы я сейчас в самом красивом и фундаментальном городе, а не в этом грязном и сером городке.

— А как он тут-то оказался?

— Служил в армии. Тут и познакомился с мамой, женился и остался жить. А у него ведь все родственники там остались. И бабушка моя любимая, и тёти, и дядя.

— Смотри-ка… А если бы он тут не остался, тебя бы может и на свете-то не было, — усмехнулась Ирина. — Так что, хоть за это ты должен быть благодарен нашему городу. Он ведь тоже велик, как и Питер, только по-своему.

— Просто корни мои оттуда, вот и тянет меня всю жизнь туда.

— А мои корни тянутся из Воскресенского района Нижегородской области. И вообще, у меня два дедушки было, и ни одного я не видела. Только на фотографиях. Один-то до Берлина дошёл, в деньщиках служил. Другой — тоже воевал, пришёл с фронта без ноги. Оба в последствии умерли от ран военных. Всё война — зараза! Две бабушки мои — мученицы, детишек одни поднимали. Одна — четверых, другая — семерых.

— А моя в деревне Березница Ленинградской области в тридцати километрах от Ленинграда жила. Анастасией её звали. Дед на фронт ушёл, а она тоже с семерыми детишками осталась. И все в возрасте: мал — мала — меньше… Намыкалась, бедная, — начал свой рассказ Михаил. — Немцы зашли в деревню, оккупация же началась в тех местах в августе 1941. И жила с ребятишками в сарае. А немцы в её доме хозяйничали. Дом такой статный, крепкий, красивый. Он, кстати, до сих пор стоит.

— Надо же, — удивилась Ирина, — не все дома, не все деревни тех времён сохранились до наших дней. Как же она выживала? Бабушка-то ваша...

— Однажды, заболела она кровавым дрищём.

— Дизентерией что ли? — переспросила Ирина, которой диагноз кровавый дрищ явно не понравился.

— Да, что-то типа того… Лежала и умирала. Лекарств никаких не было. Детишки её окружили, плакать начали. Как вдруг… Дверь в сарайке распахнулась и немецкий фельдшер на пороге показался. Все напугались сильно, дети сразу прятаться начали. Кто под одеяло залез, кто под скамейку, кто в угол забился, кто под кровать. А бабушка и встать не в силах. Лежит. Подошёл он к ней и на ломанном русском языке говорит: я, мол, принёс тебе лекарства. Пей эти таблетки два раза в день. Только попросил её никому об его визите не рассказывать: ни нашим, ни немцам. Он случайно узнал от своих, живущих в бабушкином доме, о беде. Сказал ещё, что у него в Германии тоже много детишек осталось с женой, и ему стало жалко многодетную женщину чисто по-человечески. Ещё сказал, что их повар, немецкий молодой солдат, когда чистит картофель, срезает вместе с кожурой очень толстый слой картошки, а потом очистки закапывает всегда в одном и том же месте. Фельдшер, когда бабушка выздоровела, ей это место показал. И бабушка, в дальнейшем, всегда выкапывала эти очистки и сварив, кормила ими своих детей. Может быть, благодаря этим очисткам все детки и выжили.

Ирина была ошарашена этой историей.

— Надо же… Были, значит, и среди немцев люди. Повезло, выходит, вашей деревне.

— Не знаю, повезло ли… Наши, когда наступать стали, нагнали большую панику на немцем. В один прекрасный день они взяли и собрали всех мужчин, стариков и в вырытый котлован какой-то большой машиной их спихнули, потом закопали. Семь ближайших деревень сожгли.

Ирина начала чувствовать, как у неё зашевелились волосы на голове от ужаса.

— А как же ваша бабушка?

— Обожди. Не досказал ещё. Потом они собрали всех женщин, старух и погнали их толпою в одно место, находящееся недалеко от леса. Там стояла какая-то страшная машина, в которую кидали людей, а она их дробила. Куда ноги летели, куда руки… Вот тут-то и выскочили партизаны из леса и, как в сказке, всех спасли.

— Да, их спасли, а мужчин нет… Почему?

— Не знаю. Может быть не знали, а может не успели, а может их только о женщинах успели предупредить.

Тут Михаила отвлёк телефонный звонок. Он взял трубку и начал разговаривать. Ирина вспомнила с неохотой о своих служебных обязанностях и пошла работать.

Рассказ Михаила очень впечатлил Ирину. Идя после работы на автобусную остановку, она вдруг поняла, что толком о ленинградской оккупации ничего и не знает, за исключением блокады Ленинграда.

Три дня после этого разговора она сидела в интернете, ну, разумеется, после работы. Она готовила еду только ребёнку, забросила глажку, уборку и все прочие домашние дела или относилась к ним скоропалительно: быстрей-быстрей сделать это, быстрей-быстрей сделать то. Наконец, собрав кое-какие материалы из библиотечных и электронных книг, Ирина выяснила страшные вещи.

Оказывается оккупация в Ленинградской области длилась с августа 1941 года до начала лета 1944г., что в принципе — не мало. Руководители Рейха готовили солдат к уничтожению десятка миллионов человек, остальных решено было переселить в Сибирь.

Население Ленинградской области сократилось на 62%. Были сожжены тысячи человек, угнана в рабство молодёжь. Много стариков умерло от холода и голода.

Но немцам не давали осуществить все их мечты партизаны. Дело в том, что рядом с ними, или, скажем так, под боком, сосуществовал партизанский край. Он занимал площадь около 10 000 кв.км. Местные жители из Лужского района в августе 1941 года, будучи в окружении, превратились в партизан, создали 17 партизанских отрядов. В этих отрядах они доблестно сражались с врагом. Их было 18 000 человек. К зиме же 1944 года в партизанах насчитывалось уже 35 000 человек; из них погибло 13 500 человек. Эти люди не бездействовали и не отсиживались в лесах, они действовали: взорвали 1000 паровозов, убили 100 000 немецких солдат, взорвали 18 000 вагонов, 1180 шоссейных мостов. Было разрушено 2153 км телефонных линий. Также партизаны помогали голодающему Ленинграду, они доставляли туда продовольствие.

До войны в Ленинградской области жили 3 240 748 человек, а к январю 1945 года осталось 483 000 человек, и только к началу 1960 — х годов довоенная численность восстановилась и то, только благодаря переселению людей из других регионов страны.

Те районы, которые были оккупированы немцами, особенно пострадали: в них была уничтожена почти вся промышленность. 20 городов были разорены, более 135 деревень, сёл и других населённых пунктов было уничтожены полностью или частично. Имущество 1900 колхозов уничтожено. В Германию угнали 404 230 жителей. Они гибли в лагерях, гибли от каторжной работы.

Население оккупированных районо выполняло мобилизованные работы для гитлеровцев: погрузочно-разгрузочные работы, строительные работы. Тысячи людей, женщины, подростки строили вокзалы и платформы, аэродромы. Валка леса и заготовка дров тоже лежала на их плечах. Очистными работами занимались они же. Десятки тысяч человек перевозили немецкие грузы, их продовольствие. Люди делали это на своих лошадях и телегах — гужевая повинность. Женщины же обязаны были производить бытовое обслуживание немецких солдат.

Плюс ко всему оккупанты постоянно грабили населения, изымая продовольствие и лён, чаще всего оставляя людей без средств к существованию.

За период оккупации Ленинградской области 170 000 мирных жителей были либо расстреляны, либо заживо сожжены или умертвлещены как-то по-иному (женщины, старики, дети входили в это число).

Комиссар госбезопасности Н.Кубаткин сообщал в своём донесении о том, что в Гатчинском районе (место Сиворицы) было умервщлено 850 больных людей в больнице им. Кащенко. Им ввели подкожно какой-то отравляющий препарат. Препарат вводили каждому. Трупы были зарыты немцами возле деревни Ручьи в противотанковом рву.

Было убито больше 7,5 тыс.евреев. Их расстреливали группами, семьями и поодиночке. Евреев обязали носить жёлтые звёзды на левой стороне груди с осени 1941 года. С конца 1941 года имущество евреев забиралось немцами, а их массово расстреливали.

Создавалась дивизия СС "Мёртвая голова". Эта дивизия должна была быть заброшена в Ленинград в случае его захвата. Чем бы занималась эта дивизия и козе понятно.

В Пушкине допрашивали группу детей. От них требовали рассказать, где скрываются партизаны. Дети отказались рассказать и все были расстреляны. Об этом случае писала одна из военных газет.

В деревне Ямсковицы Кингисеппского района в январе 1944 года ( как раз был день отступления немецких войск) за отказ от эвакуации были расстреляны 26 мирных жителя. Среди них было пять детей от двух до четырнадцати лет.

В совхозе "Чайка" Новгородского района было расстреляно несколько семей. Не пожалели немцы и четырех малолетних детей; они были брошены к трупам родителей и заживо погребены.

Война… Война… Какое горе и какой ужас! Она коснулась каждой семьи, не обошла сторонкой никого. А всё потому, что воевали всем народом. Оружие брали в руки не только солдаты, но и старики, старухи, женщины, дети, инвалиды. Как же можно победить такой свободолюбивый народ, среди которого даже дети не желают сдаваться?! Как же можно не восхищаться этим народом?!!! Как не воспевать его в песнях, книгах, стихах, поэмах? Вот правительство бы теперешним россиянам хорошее, которое служит народу, любит народ и действует в его интересах. А то обидно народу-то русскому… За что воевали? За что гибли?