Перекусим?

Солнце медленно опускалось к горизонту, все более утопая в бордовой дорожке на глади застывшего зеркала озера. Мир погружался в сумерки. Вечер, это обычное для нее время воспоминаний. На скамейке, на песчаном берегу, зябко кутаясь в серую, шерстяную шаль, смахивая с глаз беззвучные слезы, и отмахиваясь от назойливых комаров, веточкой березы, она сидела, плакала и улыбалась.

Завтра надо навестить мужа. Неделю уже не была. Могилка подзаросла наверно, сейчас, после дождей, трава прет, как никогда. Надо выполоть, да крестик с оградкой протереть от грязи.

Год уже, как его не стало. Первый раз жизни, он ей изменил. И с кем? С костлявой старухой. Со смертью. Кобель. И ведь все сделал как обещал. Сказал, что первый уйдет, так и поступил. Всю жизнь был таким. В лепешку расшибется, но слово сдержит. Дурак. Мог бы на этот раз и не сдержать. Пустить ее вперед. Не пришлось бы сейчас сидеть в одиночестве, на берегу озера и жаловаться на судьбу закату.

— Перекусим? — За спиной раздался скрипучий голос.

— Явился, пропащий? Нагулялся? — Улыбнулась баба Нина. — Сейчас пойдем. — Она тяжело поднялась со скамейки, непроизвольно застонав. Болели колени. Дочь давно предлагала сделать операцию, поменять там что-то, толи вырезать толи вставить, это пролетело мимо ушей, зачем такое надо на старости лет, потерпит. Немного осталось. Пару лет, как Коленька и просил, чтобы не тяжело было детям сразу двоих по очереди хоронить. Выждать надо. Она вытерла краем шали глаза. — Пойдем. Покормлю.

Его она увидела сразу. Пошла, после поминок, в день похорон, к озеру, чтобы в одиночестве повыть над водой и облегчить душу, а он сидит в траве. Беспомощно открывает клюв, и косит на нее испуганной бусиной черного глаза. Пушистый беззащитный комочек. Непонятно как тут оказался, да еще один. Обычно вороны птенцов не бросают, охраняют, кидаясь в бой на каждого, кто посмеет приблизится к их чаду, а этот...

— Что, малыш, потерялся? Один остался? Как и я? — Она склонилась над ним, сочувственно рассматривая. — Пропадёшь ты тут. Может со мной пойдем? В курятнике места много. Он уже второй год пустует. Наверно тебя ждет. — Она улыбнулась и протянула руку, пытаясь подобрать вжавшуюся в траву находку. Но вороненок больно клюнул в палец. — Ах ты хулиган. Драться со мной задумал. Вот оставлю тебя тут, и Зверь сожрет тебя вместе с перьями.

Она не зря пригрозила. Старого кота муж не зря, еще котенком прозвал: «Зверем». Уже в трехмесячном возрасте, тот умудрился поймать мышь, и притащить ее в дом, для демонстрации своего усердия хозяевам. С тех пор, каждый день на полу, обитом железом у топки, лежало две, а то и три трофея рыжего охотника. Кот безжалостно ловил все, что бегало и летало в округе, кроме хозяйских кур и цыплят, один только раз муж дал ему «щелбана» поносу, застукав над задушенной тушкой птенца, и этого хватило для науки.

Нина прижала черный комок к земле, и перехватила пытающиеся раскрыться крылья ладонью:

— Не балуй. — Погрозила она пальцем, и улыбнулась. На душе полегчало. Живая душа. Есть о ком позаботится теперь одинокому сердцу. Дочка и внуки? Конечно, этого не отнять. Но они далеко, и приезжают только в отпуск на один месяц, да и то не всегда на весь срок. Молодежи нужны путешествия. Слеза вновь набухла в глазах, но в этот момент вороненок пискнул, словно привлекая к себе внимание, и грусть отступила.

— Пошли, бедолага. Будем привыкать к друг другу.

В вольере он прожил три месяца, пока не начал встал на крыло. Нина кормила его куриными потрохами, самым дешевым, что можно было купить в магазине из мяса, смешивая их с овощами и травой с огорода, пенсия у старой колхозницы была маленькая, потому приходилось экономить на себе, отказывая подчас в самом необходимом. Но она не жаловалась. С появлением этого существа, в ее жизни появился утерянный, со смертью мужа, смысл.

Она заходила к нему со словами: «Перекусим», как когда-то заходил, с этими же словами, приезжавший на обед домой, на тракторе, хозяин дома. Гремел сапогами в сенях, разуваясь, входил, всегда с улыбкой и неотъемлемым: «Перекусим»

С котом, вороненок быстро подружился, и толи принимая того за старшего брата, то ли потому, что сам был озорного нрава, он играл с рыжим, подчас одной и той же игрушкой, резиновым кроликом, оставленным внуками во дворе, отбирая того друг у друга по очереди. Не разлей вода, две отрады, два хулигана, радующих подслеповатые, старческие глаза.

Три месяца пролетели как один день, в трудах заботах. Она даже забыла про больные колени. А потом он улетел. Просто исчез из ее жизни. Был и не стало.

Осень прошла. Снег покрыл уже промерзшую первыми заморозками землю первыми сугробами. Теперь это уже до весны. За окном грустная метель подвывает тоской, наполняя слезами глаза. Что-то тихо говорит телевизор. Кот, жмурясь, дремлет у потрескивающей дровами печки, изредка стреляя одним глазом в угол, где скребется мышь. В доме тепло и клонит в сон. Она задумалась, и не заметила, как уснула, положив голову на натруженные, морщинистые ладони на подоконнике.

— Тук-тук. — Постучали в окно. — Перекусим?