Омут

— Когда же всё началось? Откуда это у них? Неужели это мои дети? Мои сын и дочь?

На берегу быстрой речки, в тени густой ивы, на камне, примостился пожилой, лет семидесяти мужчина. Горькие мысли шевелились в его голове.

— Больше сорока лет прожили мы с женой нормально. Не сказать, что душа в душу, но, в общем-то, хорошо. Не зря говорится, что если всё прекрасно, то жди от жизни какой-нибудь пакости…. Постарели, нет прежних сил: трудно стало рубить дрова, ходить по воду. Старуха и с коровой управляется уже через силу. И вот, в очередной раз, приехали летом дети из города. Сразу и сын со снохой, и дочь с зятем, и внучат не забыли. Так радовались с женой!

Старуха истопила баньку, достала жбанчик рябиновки, уставила весь стол домашними заготовками. Дети из города привезли коньяк. Засиделись за столом далеко за полночь. Встали с женой по привычке рано утром: она подоить корову (внучатам парного молочка!) и отпустить её в стадо, он почистить хлев, подправить кое-где покосившийся забор, накосить свежей травы кроликам. Да мало ли домашней работы на селе летом! Возвращаясь с охапкой свежескошенной травы, случайно услышал на крыльце разговор сына с дочерью.

— Да, сдали наши старики. Пора их забирать в город.

— Пора. Не в дом престарелых же сдавать — что люди скажут…. Давай так, ты забираешь отца, а я мать. Взять двоих сразу мне не по карману. Или ты можешь взять двоих?

— Нет, конечно……А имущество как делить будем? За дом можно неплохие деньги взять. Новые русские здесь дачу устроят. Место красивое. За одно только место можно большие бабки срубить.

— Да, это точно. Но ведь есть ещё корова, домашние постройки — это тоже денег стоит. Корову, я знаю точно, соседка купит. Корова хорошая, молока даёт намного больше чем соседская. Да и сарай сосед возьмёт. Сарай добротный. Вон брёвна какие, совсем без гнили. Сто лет простоит.

— А баня? Баня-то какая хорошая, топится по белому, полок берёзовый, каменка отличная, сухой пар даёт. Её тоже с руками оторвут.

Обессилено присев на чурбан старик слушал дальше; застучало в висках, закружилась голова.

— Как же так? Столько лет прожили со старухой вместе, а теперь их хотят разлучить? И кто? Родные дети! Уже имущество делят, как будто мы покойники. Всё решили за нас, а о том не подумали — как я без неё? Без моей старухи? А она без меня?

Почему-то представилось, как сын с дочерью, вцепившись им в руки, растаскивают их со старухой в разные стороны, и вот уже они с ней сидят в разных квартирах, как в клетках.

В голове шумело, в глазах плыла кровавая муть, а голоса за углом на крыльце всё бубнили и бубнили и казалось, что не родные дети, а какая-то нечисть шумит там, наводя порчу на окружающее. Старик не помнил, как поднялся с чурбана, как вышел со двора, как очутился на берегу этой речки, недалеко от омута, где он часто сиживал с удочкой. Удочка и сейчас была здесь, спрятанная в кустах неподалёку. Хорошая удобная бамбуковая удочка. Он сам покупал её лет тридцать назад, когда ездил в город. Сейчас такие не выпускаются. Сейчас делают удилища из стеклопластика, а он привык к своей, бамбуковой.

— Посидеть, что ли немного с удочкой, успокоиться?

Старик машинально поковырял палкой грязь у берега, набрал червей в жестяную банку с надписью «Тушёнка говяжья» Госстандарт. Затем полез в кусты за удочкой. Составное удилище, сложенное пополам, оказалось на месте. Собрав удочку, он наживил червя, привычным взмахом отправил крючок с наживкой подальше от берега, затем бездумно уставился на неподвижный поплавок.

— Что же всё-таки произошло с его детьми? Откуда это у них? Откуда в них эта чёрствость, эта жадность? Где они со старухой не уследили? Когда у его детей исчезла душа?

Заныло сердце, стала болеть левая рука, закружилась голова. Боль из области сердца сместилась за грудину.

Старик отложил удочку в сторону и стал растирать себе грудь ладонью, надеясь, что боль отпустит. Не отпустила. Стала нарастать, и вот ему стало казаться, что, будто чайник с кипятком кто-то опрокинул ему на грудь. Старик медленно поднялся на негнущиеся ноги, поскользнулся и упал, столкнув удочку в воду, снова попытался встать, рухнул на четвереньки и скатился в воду следом за удочкой. Поднявшейся волной удочку оттолкнуло на середину речки. Старик ещё попытался трясущейся рукой ухватиться за куст на берегу, но слабеющая ладонь разжалась и он медленно опустился на глубину.

Удочка неспешно плыла по речке. Вот её поднесло к омуту. Бамбуковое удилище закрутилось на месте, его тонкий конец несколько приподнялся, стал описывать круги над водой. Описав ещё один круг, удилище оказалось у края омута, выскочило из него и плавным течением реки было унесено за поворот.