Одиночество

Одиночество.

Одиночество. Отвратительное слово. Ужасающий смысл. Порой может показаться, что смыслы ускользают сквозь англицизмы, незамысловатый бело-черный дизайн, немного лоска и « все в ажуре», как сказал бы старый бумер из одноименной картинки. В сущности же оно страшнее, чем может показаться человеку, едва знакомому с интернет-культурой, говорящему «сЭкс» и листающему старые засаленные газетные страницы.

Тот день был наполнен легкими искрами бытия. Солнце склонилось над скромной турецкой набережной. В бухте стоял целый флот грузовых кораблей. Эмиграция. Что-то между обществом, недостригшем благ производственных мощностей, но отчаянно пытающемся пролистнуть свежий тик-ток. Двигатель внутреннего сгорания сзади издал какой-то странный скрип. Очередной пассажир жизни резво преодолевал мост к песчаному пляжу. Красоты выдавали легкое, безжизненное, но от чего-то природное пространство. Мысли, словно волной качало из стороны в сторону в рамках большой головы. Смотрел на дерево, ветви которого колыхал морской бриз. Он пытался дать легкости, выходила тоска.

Казалось, мир опустел, лишь облака медленно таяли за бедными районами, иногда останавливались и начинали ползти в сторону богатых ресторанов. Там сидели сильные мира сего. Они-то уже точно заработали на кусок хлеба в приятной компании, а я еще нет, потому уплетал свою мятежную долю, любуясь тем, что бесплатно. Славно, что еще никакой умник не ввел налога на воздух, горы или морские волны и на их созерцание. Спешить было некуда, оттого хотелось все пристальнее и более жадно вцепляться взглядом в природные колебания вокруг и возле самого себя.

Идиллию прервал рев двигателя, который приближался, становясь утомительным. Я поправил солнцезащитные очки, прижал их к носу, затем еще более пафосно вернул голову вниз. Кто-то однажды сказал: «Печальные и продолжительные взгляды в некуда идут лишь долговязым, стройным и элегантным мужчинам», оттого выглядел я глупее некуда. Ни одно из этих слов не описывало меня в должной мере. «Ленив, тороплив и чрезмерно болтлив» — вот что следует набить на моем надгробном камне. Тем не менее это не помешало мотоциклу, от которого исходил шум, заехать прямо на пляж, оказавшись у меня за спиной. На нем сидели две девушки, так отклянчив задницы, что, ей богу, был бы я коммунист, точно бы национализировал.

Одна из красавиц сняла шлем, а там обычное ухоженное лицо восточной девушки с длинными черными волосами. Теми, что прекрасными прядями падают с тобой в постель, те, за которыми надо трепетно следить и ухаживать. «Ухаживать» — это было то слово, которым можно было описать их обеих. Тем более, что вторая «мадмуазель», что вела мотоцикл, точь-в-точь была, как первая лишь с поправкой на чрезмерно большой нос. Если у пассажирки он был курносый, оставляя зрителю задел на возможность перепутать ее с европейкой, то с этой все было очевидно.

Затем они начали фотографироваться на этом самом мотоцикле прямо посредь пирса. Зрелище было ужасным. Если чего я в жизни и не любил, так это «губок бантиком» и «рожек домиком». Пока дамы изображали из себя тех, кем они не являлись, облака перерастали в тучи, с моря пришел гром. Молния начинала сверкать где-то вдали, но еще не собиралась в наши берега.

Я преспокойно любовался «видом сзади» дам, откладывая тот самый подступающий момент, когда уже нужно собираться домой. Иногда осознаешь: единственное, что нас ждет в некоторых местах это отчаянье с щепоткой запаха пота и прелого воздуха, беспорядок, устроенный за время твоего отсутствия, пригорелый суп к кастрюле, немного мерзкого, душного разговора, отвратительные, пустые глаза, глядящие сквозь собеседника и титаническое желание обсудить совершенно неважные вещи, происходящие с третьестепенными людьми, которых ты сам лично и твой собеседник никогда не видел и никогда не увидит. Обычно это сопровождается фразой: «Я вот тут слышал…», а когда пытаешься перевести обсуждение в разряд «события» или, не дай бог, «идеи» будешь вечно непонят, осужден и обескрылен. А потом престарелые лжецы будут говорить, что семья превыше всего. Семья действительно превыше всего. Но только та семья, которую ты создаешь сам и выбираешь из текущей. Любая навязанная ценность не более чем кандалы на ноге преступника, желающего принять душ.

Пока я размышлял о своих, как всегда, «важных» вопросах со дна постучали. Видимо, товарищ, что сидел наверху не очень бы рад чему-то, а так как списки я всегда любил, то поделюсь перечнем:

• Когда молодой европеец любуется восточными женщинами

• Когда кто-то любуется женщинами без разрешения свыше ( без цели деторождения ).

• Когда кто-то очень несчастен своим положением ( слишком многого хочет ).

• Неужели кого-то еще не утомили списки?

Резко начал идти дождь. Понял я это по бельму на солнцезащитных очках, что расширялось, затем уплывало мне на причинное место. Девушки начали суетиться. Сначала одна поспешила залезть на мотоцикл, но дождь так усилился, что она, заглядевшись на небо, упала в мокрый песок.

— У вас все в порядке?

Я пусть и не джентельмен, но не могу видеть, как барышни страдают.

— Мы не можем ехать на мотоцикле в такой дождь.

— Вам еще повезло. Я не могу вернуться домой, а живу в 10 км отсюда.

— Вы не местный. Откуда вы?

— Может быть поговорим, укрывшись под тем деревом?

— У нас как будто есть выбор?

— Ну вы можете попробовать себя в роли главных героинь фильма «Форсаж», кто из них не разбился?

Девушки улыбнулись, но было видно, что в их культуре шутки над смертью не приветствовались. Восток действительно дело тонкое. Там не очень ценят всего несколько вещей: блуд, грехи, аморальность как таковую, любой прогресс, причем как эстетический, так и деятельный. Потому в подобных случаях лучше говорить о чем-то нейтральном и много улыбаться. Чего я никогда не делал и пробовать не собирался.

— Как вас зовут?

— Можно на ты.

— Меня зовут Ханде.

Ответила первая. Она и была пилотом довольно мощного Kawasaki новой модели.

— Мое имя тебе знать не обязательно.

Ответила та, у которой нос посимпатичнее. Так всегда: та, что красивее более противна характером, личностью или всем на свете.

— Ханде, чем вы занимаетесь?

— Я учусь на врача.

— О, это очень популярно в Турции, как я понимаю. Каким врачом хотите стать?

— Ветеринаром. Я люблю животных.

Вся беседа происходила на английском языке и довольно дурного уровня, пока я разбирал, что она вообщем-то хочет от жизни, ее подруга заявила:

— Красавчик, если обещаешь не приставать, мы можем пригласить тебя в гости. Мы живем в соседнем доме.

Я посмотрел на вторую и был в шоке. Ладно, чего не встретишь в жизни.

— Я не очень хорош в приставаниях, знаешь ли.

Она посмотрела на меня и с усмешкой добавила:

— Оно и видно.

Ее английский был куда лучше, видимо, оттого она и не была сильно заинтересована в беседе. Она все понимала, но ничего не чувствовала, возможно дилемма была в том, что она старше своей подруги на несколько лет.

Пока мы шли я посмотрел на Kawasaki. Он был прекрасен даже в каплях дождя, чего нельзя было сказать о моих спутницах. Спустя семь минут пути и ноль ступенек мы были на месте. Я удивился:

— Почему же вы взяли мотоцикл, если живете совсем близко?

— Ты, видимо, недавно здесь. Мы не ходим пешком.

Сказала та, что не называет имени. Я ее услышал.

— Как я могу к тебе обращаться? Ты не назвала своего имени.

— Это тебя волновать не должно. Будь благодарен, что мы не отправили тебя домой в Кюкюкчекмедже. А теперь пей чай.

— А как ты поняла с какого я района?

— Я посмотрела твою регистрацию.

Она указала на мой рюкзак, в котором будто уже порылись.

— Это не очень гостеприимно.

— Это не очень разумно идти с двумя незнакомыми девушками к ним домой. Кто знает, что может случиться.

Я посмотрел на вторую. В ней не было ничего. Она будто застыла и смотрела себе под ноги.

— Что ты этим хочешь сказать.

— Мы вас ненавидим.

— Кого вас?

— Тех, кто сюда приехал. Вы забираете наши рабочие места. Из-за того, что ты тут, мы вынуждены платить за ту же квартиру, что снимаем уже два года на 50% больше.

— Я не снимаю квартиру. Я снимаю комнату на двоих с отцом.

— Это нас не волнует. Не ты, а такие как ты. Вы приехали сюда и думаете, что вам все можно, а самое удивительное, что мы вам еще и помогаем, чтобы вы совсем не познали…

Она прислонила руку к подбородку, задумалась, а потом прошипела что-то на турецком, упоминая Аллаха.

Раздался колокольный звон. Дамы без лишнего стеснения взяли по рулону, что стояли в углу, расстелили на пол и начали молиться, дав мне возможность осмотреть квартиру. Они что-то шептали, клонили головы к полу, не замечая меня.

Все турецкие квартиры, в которых я был, были выполнены по одинаковому образцу: будто бы в бетонный квадрат (в случаях среднего класса прямоугольник) кинули кровать, несколько диванов, самый простой санузел, а потом совсем забыли про внутренний декор. Картины, элементы украшений и любые мало-практичные вещи были большой редкостью. Даже простое отопление, если и было, то почти не включалось. Подобное имущества обычно наталкивало на две мысли: здесь живут люди бедные, отчего у них нет излишков средств для декорации жилища, но они богаты душой ( частая практика ), либо они попросту культурно отстали. Не понимают, что, создавая уют, они созидают куда большие блага, нежели тратят. Говорю, как баба. Черт возьми.

Пока я рассматривал стены даже без обоев, покрытые лишь тонким слоем краски, чрез которую даже касание может отдаться звоном для соседа, девушки сложили рулоны обратно, а затем посмотрели на меня, усевшись на колени.

— Как ты сказал тебя зовут?

— Майстор

Они переглянулись.

— Откуда ты?

— Мой народ давно вышел с гор, с тех самых, на которые вы раньше давненько совершали набеги.

— Ты Тиранец?

— Да.

Их это поразило, затем они оглядели меня, начиная со лба и до пят. По росту подхожу. Увидели наглый взгляд. Тут тоже есть сходство. Затем нос картошкой. 50/50, но ладно. Но отсутствие бороды, светлые глаза и русые волосы они мне не простили.

— Почему ты сидел там один, на пирсе?

— Это хороший вопрос. Но ты не получишь на него ответ.

— Ты у нас в гостях. Мы впустили тебя без всякого злого умысла, это не хорошо лгать нам в нашем же доме.

— Я не лгу. Лишь говорю, что не отвечу.

Она что-то с накалом прошептала на турецком.

— Знаю, это злит, но жизнь обычна выглядит не так, как мы хотим.

Ханде достала очень курительную трубку, которая была несколько тоньше тех, что я видел.

— Будешь?

— Что это?

— Любовь.

Я даже не успел протянуть руку, как вторая, которую теперь бы прозвал «бешенной» схватила трубку, умелыми руками поднесла зажигалку, повеселела на глазах и наконец расслабилась.

— Не хочешь немного любви, Майстор?

— От любви никогда не отказываются.

Я угостился, затем передал «бешенной», надеясь, что ее вырубит побыстрее и с Ханде мы сможем все-таки поговорить, а не поскалиться друг на друга. Судьба была благосклонна. Она замолчала, прикрыла глаза и мы смогли почти остаться одни. Я посмотрел на нее серьезно, пока она делала затяжку:

— Чего бы ты хотела от жизни?

— Стать кем-нибудь.

— А кем?

— Не знаю, наверное, моделью.

Я не смог сдержаться. С ее-то носом.

— Чего ты смеешься? Я серьезно? Или что? Не гожусь?

Когда женщина задает более трех вопросов подряд ее нужно срочно останавливать: поцелуем или кулаком. Тут уже каждому свое, но я всегда питал слабость к гумманизму. Встал подошел к ней. Попытался протянуть руки к талии, но она даже не сдвинулась с места.

— Почему. Ты сидел. Там один.

Ее не отпускало.

— Я ушел из дому, дабы побыть на едине с собой. У меня сейчас не лучшее время. Мы уехали с Тирании с отцом, но он ведет себя, как неродной. Все время занимается делами, холоден и серьезен. Все время что-то требует, а сам ничему не соответствует. Потому я стараюсь проводить время наедине с собой, а тут никого не знаю, вот и сижу спокойно. С крабиком общаюсь.

Она посмотрела на меня. Больно ударила по рукам, отсела подальше, затем добавила:

— Знаешь, я бы никогда не унизилась настолько, чтобы отвернуться от своей семьи. Не подходи ко мне.

Гром разверз облака. Облака загудели. Начался настоящий проливной ливень, среди которого невозможно проглядеть даже на несколько метров вперед.

— Ты думаешь, что можешь меня судить?

— Мы хоть и не такие воодушевленные, как вы: люди с большой земли, но тем не менее. В нашей культуре всегда было место единству, именно потому мы совершали на вас набеги. Забирали в плен ваших женщин и детей. Потому что могли. А что можете вы? Приехать сюда, потеряться, разобщиться и все? Знаешь, почему у меня такой мотоцикл? Потому что мой отец не жалел себя, не думал о депрессиях и терзаниях. Не слушал этот ваш сопливый стон, что вы зовете музыкой. Он долго работал, чтобы иметь возможность его себе позволить.

— Твой отец жил в другое время. Сейчас время перемен. Иной раз это время приходит несколько раз за сутки. Оттого я здесь.

— Ты здесь, потому что ты трус и слабак. В тебе нет мужской силы. Силы убивать за свое. Рвать до последней капли крови.

— « I am not a fighter; I am a lover».

— « You can not be a lover until you are not a fighter».

Я посмотрел на нее. Сука.

Она была самодовольна и умна. Затем приспустила одну лямку спортивного топика-майки.

— You will never achieve something like this.

Начала приспускать майку все ниже и ниже, затем насупилась. Посмотрела на спящую на кресле подругу. Резко встала. Дала пощечину. Села ей на колени, начала целовать в губы. Та почти проснулась.

— А теперь возвращайся домой, Майстор. Тебе здесь не рады.

Я посмотрел в окно. Дождь только усилился.

— Думаю, я могу переждать, пока дождь не стихнет.

— Думаю, тебе уже пора.

— Я могу выйти на улицу и сесть под козырек.

— Все, что вне нашего дома нас не волнует.

Вторая начала раздевать первую. Я бы, конечно, остался, но тут по квартире начали летать тяжелые предметы вроде какой-то рамки с фотографией семье одной из барышень, зарядный блок от ноутбука, каменная подставка под книги. Пришлось выйти в коридор, затем под козырек. Начали слышаться стоны.

Казалось бы: чего стоит жизнь, если нельзя все взять в свои руки? Влететь на чёртовом пони в замес и остаться живым, да остаться в седле, выхватив пару знаменосцев из драки. Кого мизинцем, кого пакетом из алкомаркета. Но нет. Жизнь не всегда благосклонна к тем, кто ищет: признания, любви, искренности.

Дабы не идти домой я сидел под тем козырьком. Шестнадцать часов. Курил сигареты одну за другой. Даже сходил в магазин за вином, под дождем, конечно, затем вернулся. Мог бы дойти до дома, но так и не захотел. Хотелось осознать одну мысль: кто я в этом мире большом? Тот, кто берет быка за рога? Так я не взял. Тот, кто терпит? Вроде не терпел. Тот, кто несчастен? Отчасти. Тот, кто не пойдет домой, дабы не видеть того, кого не хочет видеть? Да.